На протяжении всего XVI и большей части XVII столетий в Московском государстве чеканили только три монеты: «денгу», копейку (две денги) и «полушку» (полденги). Считали в те времена не на копейки, а на денги и алтыны (в каждом алтыне было по 6 денег). Ни в одном документе старомосковского происхождения никогда не встретится запись, в которой бы говорилось, что «такой-то товар стоит 20 копеек (или 70 копеек)». Цену обозначали так: «6 алтынов и четыре денги» или «23 алтына и две денги». Считали также на гривны, полтины и рубли. Гривна состояла из 20 денег (10 копеек), полтина — из 5 гривен, а рубль — из двух полтин. Но ни алтын, ни гривна, ни полтина, ни рубль не существовали в виде реальных монет — они были только счётными единицами. Русский рубль времён, скажем, Ивана

20

Грозного или Бориса Годунова — отнюдь не серебряный диск солидных размеров, как это будет много позднее, а увесистый мешочек, в котором могло поместиться сто или двести маленьких монеток...

Серебро, предназначенное для монетной че­канки, «волочили», т. е. раскатывали металл до тонкой проволоки. Эту проволоку рубили на мелкие кусочки, плющили, а затем из полученных пластинок каплевидной формы чеканились звон­кие монеты.

Изображения на общегосударственных деньгах не изменялись (кроме мелких деталей) на протя­жении 200 лет. На копейке и денге красовался «ездец» с копьём или мечом, а на полушке — маленькая, плохо различимая птичка. На другой стороне монет, выпущенных в период от Ивана Грозного до Петра I, читается имя очередного «царя и великого князя всея Руси». Неровные серебряные пластинки, размером с ноготь на пальце руки и менее, имели хождение на огромном пространстве от Якутска до Смоленска и от Архангельска до Астрахани. В наши дни кол­лекционеры имеют обыкновение называть их полунасмешливо «чешуйками» — за некоторое внешнее сходство с рыбьей чешуёй.

Клады «чешуек» порою насчитывают сотни и тысячи экземпляров: чеканка шла из года в год, не прерываясь даже в смутную эпоху Лжедмитриев, Ивана Болотникова и польско-литовско-шведской интервенции. Но ни грамма из этого серебра не было добыто на территории самого Московского государства: промышленная разра­ботка серебра начнётся в России только в XVII в. Драгоценные металлы закупали у иностранцев, переплавляя талеры, марки, гроши, а также посуду и прочую серебряную утварь на монетных дворах в Москве, Новгороде, Пскове и Твери. Казна цепко держалась за государственную монополию на все операции с золотом и серебром; всякая попытка их вывоза за рубеж рассматривалась как контрабанда, за которую наказывали с особой суровостью.

Другим бичом старомосковской финансовой системы стали фальши­вомонетчики. Их было на редкость много в XVI—XVII вв., причём преступного промысла не чурались даже представители высшей знати, бояре, умевшие поставить «дело» на широкую ногу. Воровали сами же мастера монетных дворов; даже нищие подавались в фальшиво­монетчики. Били оловянную мо­нету, низкопробную серебряную, даже медную — ведь невзрачные старомосковские копейки не умел подделать только ленивый. Порою и иностранцы приезжали в Россию со своими «поделками»: то соседи Московского государства устраи­вали   «экономические   диверсии»,

«ЕФИМКИ С ПРИЗНАКОМ»

Европейская серебряная монета большого размера была хорошо известна русским купцам и государственным чиновникам. В обиходе талеры именовались «тарелями», поскольку на их крупном монетном диске могла, как на тарелке, уместиться небольшая горсть старомосковских серебряных копее­чек. Было у них и другое прозвище — «ефимки» (от на­звания широко распространённой немецкой монеты — « иоахимсталер»).