ЛЮДИ И СОБЫТИЯ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ

ЦАРЬ БОРИС ФЁДОРОВИЧ ГОДУНОВ

И САМОЗВАНЕЦ

В роковую ночь с 17 на 18 марта 1584 г. в своих кремлёв­ских покоях, изне­могая от страшной боли, уже целый год железны­ми тисками сковывавшей позвоночник, умирал всесильный царь Иван Васильевич Грозный... По­следние дни его были отягощены не только физиче­скими страданиями, но и мучительными размыш­лениями о своём преемнике. Выбор у царя был невелик. После трагической смерти старшего сына Ивана, собственноручно убитого им в порыве не­обузданного гнева, наследовать престол могли его второй сын царевич Фёдор или младший сын царе­вич Дмитрий. Однако личность первого заставляла серьёзно сомневаться в его способностях управлять государством. Последний же находился ещё в мла­денческом возрасте.

Воспитанный в мрачной атмосфере Алексан­дровской слободы, постоянно подвергавшийся издевательствам отца, безвольный царевич Фёдор не отличался ни задатками государственного мужа, ни подобающим для этого отменным здоровьем. С детства он был «слаб в ногах» — болел водянкой. На лице его нередко блуждала повергав­шая всех в растерянность бессмысленная улыбка. Основными занятиями царевича были долгие истовые молитвы в уединении, посещение монастырей и совершение разного рода церковных обрядов. Хорошо зная характер сына, Грозный назначил ему в помощь для управления го­сударством регентский совет из числа наиболее влиятельных представителей знати того времени.

Сразу же после церемонии венчания на царство не обладавшего политической силой нового монар­ха, состоявшейся 31 мая 1584 г., в его окружении развернулась борьба за влияние на царя. На волне этих дворцовых интриг, сопровождавшихся ко­варными заговорами и кровавыми стычками, одним из первых по степени влияния в Кремле оказался близкий родственник нового царя — Борис Годунов. Годуновы вели свою родословную от исконных костромских бояр, издревле служив­ших московским князьям, но не входивших в число высшей знати Московского государства.

Восхождение Бориса Годунова началось после того, как он, будучи мало кому известным и незнатным дворянином, вступил в опричнину и сблизился с любимцем Ивана Грозного — Малютой Скуратовым. При покровительстве последнего он получил придворные чины сначала «стряпчего» при самом царе, а затем и «постельничего» у Грозного. Дружеские отношения с Малютой обес­печили ему прекрасную партию: вскоре Борис женился на дочери главного царского опричника. Несколько позже царевич Фёдор выбрал сестру

368

 

 

 

 

Годунова Ирину своей невестой. Это только упрочило положение зятя Скуратова при дворе и гарантировало ему получение боярского чина.

И вот теперь царь Фёдор жаловал своего шурина: Годунов стал ближним боярином, намест­ником Казанского и Астраханского царств, по­лучил большие земельные владения, исклю­чительные права на взимание различных казённых сборов. Постепенно росло и укреплялось влияние Годунова на политику государства. Это многим не нравилось, особенно представителям известней­ших аристократических фамилий — князьям Мстиславским и боярам Шуйским. В развернув­шейся между ними и Борисом схватке не на жизнь, а на смерть последний сумел одержать верх. К 1598 г. все его наиболее серьёзные противники были либо уничтожены, либо пострижены в монахи, что было равнозначно политической смерти.

Однако угроза для единоличной власти цар­ского шурина хотя и отступила, но продолжала существовать в лице царевича Дмитрия. Родив­шийся за два года до смерти Ивана Грозного, малолетний царевич с матерью Марией Нагой, ближайшими родственниками и свитой в 1584 г. был выслан в завещанный отцом удел — город Углич. Там он пребывал под неусыпным наблю­дением московских властей. Общий надзор за сановной семьёй осуществлял дьяк Михайло Битяговский, соглядатай Бориса, приставленный к угличскому двору в качестве главного казначея, который ведал деньгами, выделявшимися на содержание царевича.

Современники, знавшие малолетнего наследни­ка, отмечали в нём те же черты характера, которые были присущи его покойному отцу. Так, Дмитрий любил смотреть, как резали домашний скот, и сам иногда потехи ради забавлялся тем, что до смерти забивал палкой бродячих собак. Кроме того, царевич страдал падучей (эпилепсией). Приступы, во время которых он падал на пол без сознания и бился в судорогах, повторялись со зловещей регулярностью. Были и другие симптомы ду­шевного расстройства.

Однако история не дала возможности развиться его садистским наклонностям. При невыясненных обстоятельствах царевич Дмитрий погиб во дворе своей угличской резиденции 15 мая 1591 г. Как только скорбная весть о кончине наследника престола достигла столицы, в Углич была спешно направлена следственная группа под началом боярина Василия Ивановича Шуйского. Проведён­ное расследование вскрыло следующую картину происшествия.

В тот день в 6 часов пополудни царица с сыном возвратились из церкви. Пока готовилось застолье, мамка (т. е. нянька) царевича боярыня Василиса Волохова позвала Дмитрия гулять, благо во дворе дети играли в «тычку». Она взяла Дмитрия за руку и собственноручно вывела его во двор.

Что происходило дальше, доподлинно неизвест­но. Факт заключается в том, что Дмитрий был убит или же погиб вследствие трагической случайности на глазах у Василисы Волоховой.

Борис Годунов.

Миниатюра из рукописной книги XVII в,

Ударили в набат. Выбежавшая из сеней царица увидела окро­вавленного мальчика. Когда народ сбежался к княжескому двору, царица билась в истерике над ещё не остывшим телом сына. Мария указывала на стоявших поблизости сына дьяка Михайлы Битяговского — Даниила, племянника Битяговского — Никиту Качалова и сына Василисы Волоховой — Осипа Волохова как на убийц Дмитрия. Появившийся в этот момент Михайло Битяговский пытался как-то совладать с ситуа­цией, разогнать толпу, унять звонаря, продолжав­шего бить в набат. Однако всё оказалось тщетно. Народ принялся ловить убийц. Последние попробо­вали скрыться, но это только усилило ярость толпы. Все они были пойманы и убиты.

Таким образом, прибывшие московские сле­дователи не имели возможности допрашивать самих обвиняемых, довольствуясь лишь пока­заниями непосредственных свидетелей обвинения. Те дали несколько иные показания: почти едино-

369

 

 

 

Ф. Н. Романов, будущий патриарх Филарет.

душно они повторяли слово в слово то, что сообщил главный свидетель по делу, игравший с царевичем в «тычку» Петрушка Колобов: «...Играл-де царе­вич в тычку ножичком на заднем дворе, и пришла на него болезнь, падучий недуг, и набросился он на нож».

Эти показания и легли в основу выводов следственной комиссии, квалифицировавшей про­исшедшее как несчастный случай. Однако такой вывод убедил отнюдь не всех. В народе стали пого­варивать о политическом убийстве. Тень руково­дителя и организатора заговора легла по сути на единственное, как казалось, заинтересованное в таком исходе событий лицо — царского шурина.

В довершение всего в 1598 г. безвременно ушёл из жизни, не оставив наследника, царь Фёдор Иванович. Разразился династический кризис. Чтобы как-то преодолеть его, многие потребовали венчать на царство царицу Ирину. Однако она неожиданно для всех постриглась в монахини. Тогда-то патриарх Иов высказал мысль о венчании на царство Бориса Годунова. Поначалу Борис наотрез отказался от этой идеи. Иов продолжал

упорствовать и даже предложил собрать Земский собор для утверждения своего предложения авто­ритетом «всей земли». Но и добившись требуемого постановления Земского собора, патриарх не смог убедить Годунова взойти на престол. Лишь угрозы отлучить его от церкви заставили Бориса изменить своё решение. 21 февраля 1598 г. после организо­ванного патриархом в этих целях крестного хода Годунов сделал выбор.

По случаю его восшествия на престол в столице были проведены большие празднества, объявлена всеобщая амнистия. Вдовы, сироты, нищие полу­чили от царя щедрую милостыню. На некоторое время были прекращены все казни. Однако не многие были удовлетворены правлением нового государя. Да и в народе Годунов не получил широкой поддержки. Защищая интересы дворян-помещиков, Борис издал непопулярные указы о прикреплении крестьян к земле. Все попытки сделать это на помещичьих землях вызывали отпор. Крестьяне целыми сёлами покидали обжи­тые места и уходили в дальние земли Поволжья и Восточной Сибири.

В дополнение ко всем бедам в Центральной России 1602 и 1603 гг. выдались очень неурожай­ными. Хлеб из-за поздних заморозков вымерз на корню. Страна наполнилась толпами голодных и нищих. И несмотря на то что Борис открыл государственные закрома и раздавал деньги на пропитание нуждающимся, напряжение в общест­ве росло. В народе сложилось убеждение, что «Борис-де несчастен в царстве...».

И вот в этот напряжённый момент, как раз в начале 1604 г., на русско-шведской границе было перехвачено письмо одного иноземца из Нарвы, где чёрным по белому было написано, что будто бы сын Ивана Грозного Дмитрий не был убит в 1591 г., а счастливо спасся, сейчас находится у казаков и скоро собирается в Москву с большим войском.

Согласно первым свидетельствам о Лжедмитрии I, этот человек на рубеже XVI—XVII вв. появился в Киеве в монашеском одеянии. Далее след будущего самозванца обнаруживается в городе Гоще на Волыни. Там жили тогда известные деятели польской духовной оппозиции — отец и сын Гойские. Оба были приверженцами так называемой арианской секты и всемерно распрост­раняли основные положения этого учения. В этих целях они содержали в Гоще две духовные школы. Тут и провёл будущий самозванец три года перед тем, как попасть в свиту богатого польского магната Адама Вишневецкого.

Тогда-то и возникли слухи о том, что скромный молодой человек из свиты вельможного польского пана — это сам счастливо спасшийся русский царевич. После того как такая сногсшибательная новость стала известна князю Адаму, он поделился ею со своим братом князем Константином Вишневецким, и уже вдвоём они повезли самозванца в дом к тестю последнего, сандомирскому воеводе пану Юрию Мнишку. В доме Мнишка Лжедмитрию были оказаны поистине царские почести,

370

 

 

а весть об этом событии полетела дальше и вскоре достигла столицы Речи Посполитой — Кракова.

Пребывавший в то время на польском престоле король Сигизмунд III был ярым поборником католической церкви и находился под влиянием иезуитов. Они-то и убедили короля, что благодаря появлению самозванца король может сыграть решающую роль в утверждении католицизма в православной России. Король повелел привезти молодого человека в столицу.

В конце марта 1604 г. самозванец был доставлен в Краков, и иезуиты занялись им вплотную. В конце концов Лжедмитрий после длительного общения с ними согласился принять католическое причастие и обещал в случае достижения русского трона разрешить строительство костёлов в России, а позже обратить всю страну в католическую веру. Одновременно с этим за оказанную помощь самозванец дал Сигизмунду слово подарить ему Смоленск и новгород-северские земли. Те же территории были им обещаны и пану Мнишку, дочери которого, Марине, молодой человек сделал официальное предложение. Юрий Мнишек в связи с этим взял с самозваного царевича не только обязательство жениться на Марине и отдать ей во владение новгородские и псковские земли, но и оплатить его, Мнишка, собственные старые долги и поездку свадебного кортежа до Москвы.

Ещё ранее, когда слух о появлении самозванца лишь достиг Москвы, царское правительство провело собственное расследование, чтобы устано­вить его личность. Согласно выводам этого расследования, самозванцем был не кто иной, как беглый монах Чудова монастыря Григорий (в миру — Юрий) Отрепьев.

Вот вкратце история этого человека. Он про­исходил из обедневшего дворянского рода. Предки Юрия приехали в Россию из Литвы. Отец его, Богдан Отрепьев, находился на государевой воен­ной службе, дослужился до чина стрелецкого сотника и впоследствии нелепо погиб в пьяной драке в Москве, в Немецкой слободе. Поэтому Юрий с малолетства воспитывался матерью. Позже он отправился в Москву, где попал на подворье бояр Романовых. После того как один за другим все представители этого рода по мужской линии попали в опалу, Юрий постригся в монахи

С. В. Иванов. «В Смутное время».

371

 

 

 

под именем Григория. Приняв по­стриг, он стал скитаться по разным монастырям и пустыням. В конце концов Отрепьев опять оказался в столице, в стенах Чудова монастыря.

Здесь его заприметил сам патриарх Иов. Он взял Григория к себе для книжного дела и даже посвятил чернеца (т. е. монаха) в дьяконы. Добив­шись расположения патриарха, Отрепьев получил доступ в царский дворец и был в курсе всех придворных сплетен и интриг. В 1602 г. он тайно бежал за рубеж. Следы его теряются где-то на русско-польской границе... И появляется самозва­нец. Вряд ли возможно доказать, что он и беглый дьякон Чудова монастыря — одно и то же лицо.

Тем не менее на сегодня именно это предполо­жение и является наиболее научно аргументиро­ванным. Однако помимо этого в разное время разные историки в самозванце видели то поляка или литовца по происхождению, чуть ли не сына польского короля, специально подготовленного иезуитами; то неизвестного русского, засланного для этой роли самими боярами, чтобы сместить Бориса Годунова; то истинного представителя великокняжеской династии Рюриковичей («счаст­ливо спасшегося» царевича Дмитрия).

ЛЖЕДМИТРИЙ I   

В августе 1604 г. войска Лжедмитрия,   состоящие из польских наёмников, перешли русско-польскую границу. Повсюду к ним присоединялись недо­вольные правлением Бориса Годунова. 18 октября без боя сдался Моравск. 26 октября перед само­званцем открыл ворота Чернигов. 11 ноября войс­ка самозванца осадили Новгород-Северский. Здесь Лжедмитрия постигла первая военная неудача. Предпринятый им штурм города встретил стойкое сопротивление осаждённых.

А тем временем на выручку осаждённым спешила правительственная армия из Брянска.

Решительное сражение произошло 21 января 1605 г. недалеко от города Севска. Армия само­званца была наголову разбита. Уверившись в своей полной победе, царские воеводы занялись кара­тельными операциями, полагая, что Лжедмитрий был убит в сражении. Такая беспечность воевод позволила самозванцу беспрепятственно добраться до Путивля. Узнав, что его противник жив, Борис Годунов приказал своим военачальникам продол­жить преследование самозванца. Армии Василия Шуйского и Фёдора Шереметева соединились под Кромами и приступили к осаде города.

В это время сам царь Борис разительно переменился. Обычно активный и деятельно участвовавший в управлении страной, он всё более и более отходил от дел. Всё чаще давала о себе знать его застарелая болезнь — подагра. Мало того, окружающие стали замечать ранее несвойствен­ную ему раздражительность и мнительность. Всё больше времени царь посвящал молитвам, во дворце появились ведуньи и предсказатели, кото­рых царь расспрашивал о своём ближайшем будущем и будущем своей семьи.

13 апреля 1605 г. Борис Годунов умер при невыясненных обстоятельствах у себя во дворце в Кремле. После присутствия на дипломатическом обеде с иноземными послами в Золотой палате Борис поднялся на балкон в верхних покоях своего дворца. Здесь его и настиг, по официальной версии, апоплексический удар. Кровь хлынула изо рта, носа и ушей. Прибежавшие лекари уже ничем не смогли помочь ему. Царь успел лишь благо­словить на царство своего сына Фёдора.

Присяга новому царю прошла в Москве без особых осложнений. Для принятия аналогичной присяги в войсках туда был послан воевода Пётр Басманов. Появившись в действующей армии под Кромами, он переметнулся в лагерь образо­вавшейся там оппозиции. Как только это произо­шло, заговорщики подняли мятеж. По их сигналу

СКАЗАНИЕ АВРААМИЯ ПАЛИЦЫНА

 

ПРИХОД ПОД ТРОИЦКИЙ СЕРГИЕВ МОНАСТЫРЬ ПАНОВ ПОЛЬСКИХ И ЛИТОВСКИХ И РУССКИХ ИЗМЕННИКОВ, ГЕТМАНА ПЕТРА САПЕГИ, ПАНА АЛЕКСАНДРА ЛИСОВСКОГО И ИНЫХ МНОГИХ

В год 7117-ый (1609), в царство благо­верного и христолюбивого царя и вели­кого князя Василия Ивановича всея Ру­си и при святейшем патриархе Гермогене Московском и всея Руси, пресвя­той же и пребезначальной Троицы Сергиева монастыря при архимандрите Иовсафе и при келаре старце Авраамии Палицыне, по попущению Божию за грехи наши, сентября в двадцать тре­тий день, в Зачатие честного и

славного пророка и предтечи, крестителя Господня Иоанна, пришёл по Московской дороге под Троицкий Сергиев монастырь литовский гетман Пётр Сапега и пан Александр Лисовский с польскими и литовскими людьми и с русскими изменниками.

И когда был он на Клементьевском поле, находившиеся в осаде люди, выйдя за стены, конные и пешие, с ними великий бой совершили и по милости пребезначальной Троицы многих литовских людей побили, а сами в город здравыми возвратились.

Богоотступники же, литовские люди и русские изменники, это увидев, закричали мерзкими голосами, быстро и грозно окружая со всех сторон Троицкий Сергиев монастырь. Архи­мандрит же Иоасаф и весь освященный собор со множеством народа вошёл в святую церковь святой живоначальной Троицы, к образу пресвятой Богородицы и к многоцелебным мощам великого чудотворца Сергия,

молясь со слезами об избавлении. Городские же люди предали огню находившиеся вокруг обители слободы и всякие службы, чтобы они не служили врагам жилищем, и была у тех большая теснота. Гетман же Сапега и Лисовский, осмотрев места, где им с войсками своими стоять, и разделившись, начали строить себе станы и поставили два острога, а в них возвели многие укрепления и все пути к обители заняли, и оказалось никому невозможно пройти, минуя их, ни в дом, ни из дома чудотворца.

ОБ УКРЕПЛЕНИИ ОБОРОНЫ

Бывшие же в осаде воеводы, князь Григорий Борисович Долгорукий и Алексей Голохвастов, и дворяне постановили с архимандритом Иоасафом и с соборными старцами, что следует укрепить стены для обороны и всех людей привести к крестному цело­ванию, а главными быть старцам и

372

 

 

 

осаждённые в городе казаки, поддерживавшие самозванца, совершили дерзкую вылазку и уда­рили по лагерю правительственных сил. В возник­шей панике оставшиеся верными семейству Году­новых части не смогли организовать отпор мятеж­никам, и военный лагерь осаждающих перестал существовать.

Самозванец же вновь начал поход на Москву. Впереди себя он высылал гонцов с письмами, в которых призывал народ поддержать его. Напря­жение в столице продолжало нарастать. Годуновы готовились к отпору Лжедмитрию. 1 июня 1605 г. в подмосковное село Красное прибыли посланники самозванца Гаврила Пушкин и Наум Плещеев. Они и спровоцировали давно зревший мятеж. Во­оружившись, жители села двинулись к столице, смяли крепостную стражу и, проникнув в Китай-город, заняли Красную площадь. Здесь Гаврила Пушкин с Лобного места принародно зачитал «прелестные грамоты», в которых Лжедмитрий обещал свои милости всем жителям столицы. Посланные на разгон толпы стрельцы не смогли справиться с этой задачей. Возбуждённая толпа ринулась в Кремль. Фёдор был низложен и вместе с матерью посажен под домашний арест, а впоследствии задушен.

20 июня этого же года самозванец торжественно въехал в столицу. Москва встречала его коло­кольным звоном. Для того чтобы убедить мос­квичей в том, что он тот, за кого себя выдаёт, Лжедмитрий встретился с инокиней Марфой (в миру Марией Нагой, последней женой Ивана Грозного и матерью царевича Дмитрия). Бывшая царица признала в нём своего сына и обошлась с ним ласково. Вскоре после этого состоялось венчание его на царство.

Поведение нового царя в период его краткого одиннадцатимесячного правления со всей очевид­ностью свидетельствует против того портрета лукавого чернеца Григория Отрепьева, который был нарисован пропагандой Бориса Годунова. После традиционной в по­добных случаях раздачи милостей своим сторонникам и возвращения утраченных почестей тем, кто был в опале при прежнем режиме, Лжедмитрий вскоре даровал прощение оставшимся в живых Годуновым и их привер­женцам.

С самого начала царствования новый монарх энергично принялся за переустройство своего государства. Прежде всего он стал бороться с мздоимством чиновников: под страхом смерти запретил им брать взятки, одновременно повысив должностные оклады. Каждый день царь при­сутствовал на заседаниях Боярской думы и деятельно участвовал в её работе, чем поражал даже видавших виды думных дьяков. Два раза в неделю, по средам и субботам, он лично принимал челобитные, и все могли беспрепятственно объяс­няться с ним по своим делам.

Нарушив вековой русский обычай послеобеден­ного отдыха, царь часто прогуливался по москов­ским улицам, заходил в лавки ремесленников, разговаривал с купцами и торговцами, что-то выспрашивал у мастеров. Как и прежние цари, он любил охоту. Однако в отличие от своих предшест­венников, обычно лишь участвовавших в общей травле зверя, он лично ходил с рогатиной на медведя и удивлял подданных своей ловкостью.

В своих беседах с боярами Лжедмитрий не уставал говорить о том, что нужно дать народу образование, убеждал их путешествовать по Евро­пе и посылать своих детей за границу для обучения. Он даже высказывал желание открыть в Москве университет. Часто в таких беседах царь сводил лицом к лицу католических и право­славных священнослужителей и вовлекал их в свободные диспуты.

Почти через год в Москву прибыла Марина Мнишек в сопровождении своего отца, воеводы

дворянам, и разделить городские стены, башни, ворота, и орудия уста­новить по башням и в подошвенных бойницах, и чтобы каждый знал и охра­нял свою сторону и место и всё, что для боя необходимо, приготовил бы, и с идущими на приступ людьми бился бы со стены, а за стены и на иную ни на какую службу не выходил бы. А для вылазок и в подкрепление к местам приступов людей особо назначают.

В праздник же, светло торжествуемый, памяти преподобного отца нашего Сергия-чудотворца, сентября в двадцать пятый день, ничего той ночью другого не было слышно из среды находящихся в городе людей, кроме вздохов и плача, потому что многие из окрестностей туда сбе­жались, думая, что вскоре минует эта великая беда. И такая теснота была в обители, что места не было свободного. Многие же люди и скотина остались без крова; и тащили бездомные всякое дерево и камень для

устройства прибежищ, потому что осени настало время и приближалась зима. И друг друга отталкивали от вещи брошенной, и, из нужного ничего не имея, все изнемогали; и жёны рожали детей перед всеми людьми. И невоз­можно было никому со своей срамо­тою нигде укрыться. И всякое богатство не береглось и ворами не кралось; и всякий смерти просил со слезами. И если бы кто и каменное сердце имел, и тот, видя зги тесноту и напасти, рас­плакался бы, ибо исполнилось на нас сказанное пророком слово: «Праздники ваши светлые в плач вам обрящу и в сетование, и веселие ваше в рыдание».

О НАЧАЛЕ СТРЕЛЬБЫ ПО ГОРОДУ

Месяца октября в третий день начали бить из-за всех туров, и били по городу шесть недель беспрестанно изо всех орудий и из верховых, и раскалёнными железными ядрами. Обитель же пре-

святой и живоначальной Троицы была покрыта десницею вышнего Бога, и нигде ничего не загорелось. Ибо огнен­ные ядра падали на пустые места, в пруды и в выгребные ямы, а раскалён­ные железные ядра извлекали из дере­вянных домов, пока они не успевали причинить вреда. А какие, застрявшие в стенах, не замечали, те сами остывали. Но воистину дело то было промыслом самого предвечного Бога-вседержителя, который творит преславное ему известными неизречёнными своими путями. Люди же, бывшие на стенах города, не имея возможности стоять, прятались за стены: ибо из рвов и из углублений в промежутки между зуб­цами были прицелены пищали. И так люди стояли, не отступая, ожидая приступа, и ради того одного и крепились. А кто был а башнях у пушек, те терпели великую тяготу и мучения от стрельбы. Ибо стены городские тряслись, камни рассыпались, и все жестоко страдали. Но удивительно при

373

 

 

 

 

Смерть Лжедмитрия I.

этом всё Богом устраивалось: во время стрельб все видели, как плинфы рас­сыпались и сотрясались бойницы и сте­ны, ибо стрельба велась с утра и до самого вечера по одной мишени, но стены всё оставались нерушимыми. Вра­ги об этом часто сообщали, говоря: «При стрельбе мы всегда видим огонь, исходящий от стен, и удивляемся тому, что искры сыплются не от камня, а от глины».

И были в городе тогда тесноте боль­шая, скорбь, беды и напасти. И у всех, тогда оказавшихся в осаде, сердца кипели кровью, но полезного дела, которое они начали, они не прекраща­ли. Смерти они ожидали, но на Госпо­да Бога упование возлагали и всячески врагам сопротивлялись. А ещё ругались богоборцы лютеране, собачьими свои­ми языками богохульные слова говоря, чтобы не имели они никакой надежды на Господа Бога. «Не сможете вы, — говорили они, — избежать рук наших никак». Также поносили они имя вели-

кого чудотворца Сергия и иной многий и богохульный вздор говорили.

О ПРИГОТОВЛЕНИИ К ПРИСТУПУ, О ПИРШЕСТВЕ И ОБ ИГРАХ

Того же месяца в тринадцатый день Сапега устроил великий пир для всего своего войска и для крестопреступников, русских изменников. И весь день бесились они, играя и стреляя, а к вече­ру начали многие люди скакать со зна­мёнами на своих конях по всем Клементьевским полям и по монастырским вокруг всего монастыря. Потом и Сапега вышел из своего табора с боль­шими вооружёнными полками и стал со своим полком у туров за земляным ва­лом против погреба, Келарской и Плот­ничьей башен и до Благовещенского ов­рага, а полки Александра Лисовского — по Терентьевской роще до Сазанова оврага, по Переяславской и Угличской дорогам и за Воловьим двором до

Мишутина оврага. Из орудий же они би­ли по городу из-за всех туров, из мно­гих пушек и пищалей беспрестанно.

О ПРИХОДЕ К ГОРОДУ ПЕШИХ ЛЮДЕЙ

Той же ночью в первом часу множество пеших людей, литовцев и русских изменников, устремилось к монастырю со всех сторон с лестницами, со щитами и с турусами рублеными на ко­лёсах, и, заиграв во многие трубы, они начали приступ города. Горожане же бились с ними с городских стен, били также из многих пушек и пищалей и, насколько могли, много побили литовцев и русских изменников. И так милостью пребезначальной Троицы и по молитвам великих чудотворцев не дали им тогда подойти близко к городу и причинить стенам какого-либо вреда. Те же, своим пьянством загубив многих своих, отошли от города. Турусы же, щиты и лестницы они побросали.

374

 

 

 

Юрия Мнишка, и отряда из 2 тыс. польских шляхтичей. 8 мая 1606 г. она была предвари­тельно коронована, а затем совершилось бракосо­четание. 15 мая, в самый разгар свадебных торжеств, какие-то люди донесли Басманову, что в Москве зреет заговор. Тот сразу же доложил об этом царю. Однако Лжедмитрий не придал этому сообщению должного внимания. Эта беспечность ему дорого стоила.

ПРАВЛЕНИЕ ВАСИЛИЯ ШУЙСКОГО

Бояре-заговорщики во главе с Василием Шуйским в ночь с 16 на 17 мая 1606 г. тайно выпустили из москов­ских тюрем всех уголовников и раздали им ору­жие. На рассвете тревожно зазвонили московские колокола. Народ хлынул на Красную площадь, где в полном боевом вооружении уже ждали бояре. Они послали толпу на расправу с поляками, раск­вартированными в городе. Шуйский с ближайши­ми помощниками направился в Кремль. В подняв­шейся суматохе стража не смогла оказать серьёз­ного сопротивления, и заговорщики проникли в царские покои. Самозванец пытался бежать, но был схвачен и зарублен мечами. Когда с само­званцем было покончено, «народ» на Красной пло­щади выкликнул царём Василия Шуйского. 1 июня 1606 г. Василий венчался на царство, а 3 июня в Москву были спешно перевезены из Угли­ча и выставлены на всеобщее обозрение в Ар­хангельском соборе мощи царевича Дмитрия. Он был канонизирован как новый русский святой, дабы положить конец череде его «воскрешений». Однако все эти меры не внесли успокоения в общество. Мало того, спустя два месяца на юге разнёсся слух, что Дмитрий вовсе не погиб в Москве. Хотя самого Дмитрия никто не видел, вскоре вся Северская земля, Белгород, Елец, Оскол провозгласили  Дмитрия  царём.  Ратные люди,

собранные под Ельцом, отказывались подчиняться Шуйскому. На юго-за­паде даже появился некий человек, заявивший, что он — воевода Дмитрия, посланный им для организации нового войска. Казака этого звали Иван Болотников.

Центром нового похода на Москву стал Путивль. Именно оттуда в июле 1606 г. отряды Болотникова направились к Москве. Ряды вос­ставших против Шуйского ширились, и восстание охватывало всё большую территорию. За один месяц восстание охватило почти все города Курско-Орловского края. Оно начинало приобре­тать масштабы народной войны. В армии по­встанцев были казаки, крестьяне и дворянские отряды.

Остановить продвижение восставших к Москве удалось с большим трудом. Болотников отступил к Туле и обосновался там. Сам царь Василий Шуйский во главе огромной армии направился к Туле, чтобы покончить с восставшими. Взять город штурмом не удалось. Тульский кремль, где обосновались повстанцы, был блокирован. Чтобы принудить восставших к сдаче, Шуйский велел перегородить плотиной протекающую в городе речку Упу, которая, разлившись, его затопила. Наконец, израсходовав все имевшиеся в городе резервы продовольствия, осаждённые согласились сдаться. Когда правительственные войска взяли город, Болотников и другие руководители движе­ния были схвачены. Самого «царского воеводу» сослали в Каргополь, ослепили и утопили.

Не успели ещё отгреметь последние залпы этой кампании, как некто, личность которого до сих пор остаётся неустановленной, летом 1607 г. в городе Стародубе объявил себя новым Дмитрием, вто­рично спасшимся от рук наёмных убийц. В истории этот человек получил имя Лжедмитрия II. Вокруг него не замедлило собраться новое разно-

Наутро вышедшие из города люди внесли все их в город и предали огню, пищу на них готовя.

Но литовцы и русские изменники, продолжая таким же образом подходить, досаждали горожанам, на­падая на город семь дней без отдыха. А иногда они подъезжали к городу со страшными угрозами и руганью, иногда же, льстя, просили сдать город и показывали множество воинов, чтобы горожане убоялись. И чем больше враги пугали их, тем больше находившиеся в городе крепились против них. Так окаянные лютеране и русские изменники пона­прасну и трудились и ни в чём не преуспели, только многих своих погубили.

О ПОБЕГЕ ГЕТМАНА САПЕГИ И  ЛИСОВСКОГО

И января в двенадцатый день гетман Сапега и Лисовский со всеми польски­ми и литовскими людьми и с русскими

изменниками побежали к Дмитрову, никем не гонимые, только десницей Важней. В таком они ужасе бежали, что и друг друга не ждали, и запасы свои бросали. И великое богатство многие после них на дорогах находили, — не из худших вещей, но из золота, и серебра, и дорогих одежд, и коней. Иные же, не в силах бежать, возвра­щались назад и, в лесах поскитавшись, приходили в обитель к чудотворцу, прося милости своим душам и расска­зывая, что, дескать, «многие из нас видели два очень больших полка, гнавших нас до самого Дмитрова». Все этому удивлялись, так как от обители не было за ними никакой погони... По отшествии же сынов безза­конных переждав восемь дней, посылают из обители чудотворца к царствующему граду, к государю, стар­ца Макария Куровского со святой водой, января в двадцатый день. Все ещё опасались в доме чудотворца врагов, и людей считали, и пригодное для их питания захотели учесть. И ещё

нашли в хлебне муки четвертей с десять, также и сухарей четвертей с пятьдесят. Всех в изумление это чудо повергло: как из столь малых запасов на такое время продлилось преизобильство — и не только для людей, но и для скота. Ибо больше названного здесь числа оказались избытки: ведь тогда давали коням овса на всё воинство по девяносто четвертей на день да монастырским и воеводским лошадям по десять четвертей на день; и кормили весь скот больше ста дней тем овсом. А когда разошлись все ратные из обители, ещё и остатков того овса много осталось на потребу искушённым от бога великими бедами. И когда князь Михаил, малое время помедлив, пришёл из слободы в дом чудотворца со всем воинством, с русскими людьми и с немцами, то всё воинство из тех же малых остатков брало довольствие, также и весь скот свой из житниц чу­дотворца достаточно питали. И по уходе его и всего воинства для многих пропитание осталось.

375

 

 

Г.Н. Горелов. «Восстание Болотникова».

шёрстное воинство искателей приключений. Здесь были польско-литовские отряды, пришедшие в Россию ещё с первым самозванцем, беглые крес­тьяне и холопы, стрельцы и казаки во главе с атаманом Иваном Заруцким.

К весне 1608 г. Северская земля снова при­сягнула очередному самозванцу. Укрепившись и почувствовав силу, вновь «воскресший» Дмитрий двинул свою армию на Москву. Спешно собранная для отпора войску нового самозванца московская рать во главе с братом царя Дмитрием Ивановичем Шуйским была наголову разбита в сражении под Волховом. В начале июня того же года Лжедмитрий II уже стоял под стенами столицы. Однако Москву он захватить не смог и закрепился со своими отрядами в подмосковном селе Тушине, почему и получил в истории прозвище «Ту­шинский вор».

Все попытки Василия Шуйского разгромить Тушинский лагерь успеха не имели. Наоборот, на некоторое время Тушино превратилось в подобие второй столицы государства. Здесь были: свой царь — Лжедмитрий II, своя «Боярская дума», свой патриарх, своя армия. Убедившись в не­возможности одолеть противника, московский царь обратился за помощью к шведскому королю. Тот охотно согласился предоставить в распо­ряжение Василия Шуйского 5-тысячный экспеди­ционный корпус в обмен на уступку Швеции Россией города Корела с уездом.

Шведы прибыли в Новгород весной 1609 г. и совместно с русскими войсками начали успешно освобождать земли, захваченные «тушинцами». Численность шведов втрое превышала предусмот­ренную по договору. Польский король — а Польша находилась в состоянии войны со Швецией — усмотрел в приглашении шведов в Россию недо­пустимое усиление своего врага и сам с много­тысячной армией вторгся в русские пределы.

Польские войска не смогли взять Смоленск и, осадив его и оставив далеко позади себя, стре­мительно приближались к Москве. 40-тысячное московское войско, возглавляемое всё тем же Дмитрием Шуйским, братом царя, и усиленное шведами, было наголову разбито у села Клушино между Вязьмой и Можайском.

По стране продолжали рыскать и отряды Лжедмитрия II. Всё это окончательно решило судьбу боярского царя Василия Шуйского. 17 июля 1610 г. он был низложен, выдан польскому королю в качестве заложника и умер в плену. Страной стала править Боярская дума, состоявшая тогда из семи человек и потому получившая в народе ёмкое название «Семибо­ярщина», или «Семибоярская дума».

Новые правители России больше опасались воз­мущения собственного народа, нежели поражения от иностранного неприятеля. Поэтому они ночью 21 сентября 1610 г. тайно впустили поляков в Кремль и согласились венчать на русский престол

376

 

 

 

польского королевича Владислава. Однако жадный и недальновидный польский монарх Сигизмунд III отказался подписать такое соглашение, рассудив, что для его сына быть царём России — это слишком много. Война продолжалась...

ЗЕМСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ МИНИНА И ПОЖАРСКОГО. ОСВОБОЖДЕНИЕ МОСКВЫ ОТ ПОЛЯКОВ

В отличие от мос­ковских бояр рус­ский народ упор­но сопротивлялся захватчикам. Ге­роическую оборо­ну держали за­щитники осаждённого Смоленска. Полякам уда­лось захватить его ценой огромных потерь и неимо­верных усилий лишь спустя два года после начала осады. Обличал предательство московских властей сам престарелый патриарх Гермоген. Его речи про­буждали в людях патриотические чувства, звали к борьбе. Было создано Первое земское ополчение. Однако его попытки освободить Москву от поляков не увенчались успехом.

В Нижнем Новгороде возникло народное движе­ние, направленное на освобождение русской земли

от интервентов. Возглавил его ниже­городский земский староста, купец Кузьма Минин, получивший впослед­ствии всенародную известность как «выборный от всея земли человек». Не раз выступая перед нижегородцами на площади перед съезжей избой в центре города, он призывал жителей подняться на борьбу с иноземными захватчиками за освобож­дение Российского государства, за православную веру, не жалеть жизни своей, а на содержание ратных людей отдать «всё злато и серебро и, если надо будет, продать имущество, заложить жён и детей своих». Призывы Минина были услышаны и получили поддержку. В городе начали собирать средства на создание нового ополчения. Размер налога на эти цели составил пятую часть всего имущества каждого горожанина.

Военной стороной движения руководил опыт­ный воевода князь Дмитрий Пожарский, который к тому времени залечивал раны, полученные в предыдущих боях, в своём родовом имении Мугрееве. Ко времени начала похода в феврале 1612 г. о своей поддержке движения заявили многие   русские   города  и   земли:   Дорогобуж,

Патриарх Гермоген в темнице.

377

 

 

 

ШВЕДСКАЯ АГРЕССИЯ НА СЕВЕРЕ РОССИИ

Шёл 1608 год. Смута, разгоревшись, бушевала уже по всему Московскому государству. У правительст­ва Василия Шуйского катастрофически не хватало сил для подавления то и дело вспыхивавших бунтов и восстаний. Очередной «счастливо спасшийся» само­званый царевич Дмитрий обосновался в подмосковном Тушине. В его лагере пребывало (по некоторым источ­никам) около 100 тыс. человек, и московская власть не могла справиться с таким воинством. Решено было прибегнуть к иностранной помощи.

В самом конце года в Выборге встретились послы Москвы и Швеции для переговоров о совместных действиях против «Тушинского вора». Шведы начали торг: за военную помощь Москве шведский король требовал не только полного содержания для его экспедиционного корпуса на всё время войны, но и территориальных уступок — уезд с центром в городе Корела должен был отойти к Швеции. Переговоры затя­гивались, а обстановка вокруг Москвы всё обострялась. Наконец московские послы вынуждены были пойти на условия шведов, и 28 февраля 1609 г. было подписано соглашение, по которому в Россию направлялся 5-тысячный шведский вспомогательный корпус во главе с опытным военачальником Делагарди.

Весной 1609 г. шведские войска прибыли в Новгород и, соединившись с армией талантливого русского полководца князя Михаила Скопина-Шуйского, начали освобождение северо-восточной части страны от бесчинствующих отрядов тушинского самозванца. 13 июля под Тверью объединёнными силами русско-шведских войск армия Лжедмитрия II была наголову разбита.

Однако на этом совместные боевые действия союзников были прекращены: Василий Шуйский, обя­завшийся выплачивать регулярное содержание шведским наёмникам, не смог выполнить свои обе­щания. Введённые Шуйским дополнительные налоги, с помощью которых он надеялся собрать необходимую сумму, лишь возмутили население и ещё более настроили его против московских властей. Не получив положенного жалованья, шведские наёмники посчитали свою миссию завершённой и повернули на север.

Между тем положение Василия Шуйского становилось всё отчаяннее. В Москве погиб при таинственных обстоятельствах командующий русской армией Скопин-Шуйский. Для царя это была большая потеря. А народная молва тут же разнесла слух о том, что выдающийся полководец был отравлен царёвыми родичами, завидовавшими его громкой славе. Во главе армии был поставлен Дмитрий Шуйский, возможно стремившийся хоть чем-то помочь в этой обстановке своему коронованному брату. Но это назначение лишь подтверждало справедливость возникших слухов, да и замена оказалась неравноценной: князь Дмитрий был абсолютно лишён полководческого дара. А тем временем новая беда была уже на подходе. Польша, находившаяся в состоянии войны со Швецией, тоже решила попытать счастья в России: король Сигизмунд направил свои полки в поход на Москву.

Когда неизбежность столкновения с польскими войсками стала очевидной, московским властям неимоверными усилиями удалось собрать необходимую сумму для выплаты жалованья, чтобы вновь укрепить ряды своих войск шведскими наёмниками. Однако это уже не спасло союзников от страшного разгрома, который нанесли им поляки у деревни Клушино под

M. B. Скопин-Шуйский.

Вязьма, Коломна, Арзамас, Казань и др. Ратные люди из многих областей страны со своим вооружением и обозами вливались в состав ополчения.

В середине февраля 1612 г. передовой отряд ополчения направился в Ярославль. В конце марта туда подошли и основные силы во главе с князем Дмитрием Пожарским. Путь войска пролегал через города Юрьевец, Кинешму, Кострому. Опол­чение пробыло в Ярославле четыре месяца. За это время были сформированы руководящие органы движения, создан «Совет всей земли» и временные приказы (органы управления) при нём.

Когда земское войско подошло к Троице-Сергиевой лавре, его руководители впервые узнали о том, что на помощь засевшим в Москве польским войскам движется корпус под командованием гетмана Ходкевича. Было решено спешно про­должить марш ополчения к столице.

Передовые отряды ополченцев подошли к Москве немногим ранее поляков и расположились полукругом от Тверских до Пречистенских ворот. Первое столкновение между противниками про­изошло 22 августа близ Новодевичьего монастыря. В ходе этого боя полякам удалось переправиться через Москва-реку, и лишь вмешательство казац­ких сотен князя Трубецкого, стоявших под Москвой ещё задолго до прихода Минина и Пожарского и выступивших на их стороне, спасло положение. Не ожидавшие флангового удара польские роты вынуждены были отступить за реку к Поклонной горе.

В ночь с 23 на 24 августа отряд из 500 человек, посланный Ходкевичем, под покровом темноты проник в осаждённый Кремль. Усиленные этим отрядом, засевшие там поляки совершили дерзкую вылазку из ворот Китай-города, переправились через реку и овладели позициями ополченцев близ церкви Святого Георгия. В то же время Ходкевич двинул свои полки к Донскому монастырю, стараясь зайти в тыл ополченцев с незащищённой, юго-восточной стороны. Однако земская пехота остановила продвижение поляков. Завязался упор­ный бой, в котором колоссальные потери были с обеих сторон, но удача всё же сопутствовала полякам. Ополченцы вынуждены были отступить на левый  берег  Москва-реки.  Польские роты

378

 

 

 

начали преследование и также переправились на левый берег.

В этот момент Кузьма Минин снова обратился к казакам с просьбой помочь в отражении атаки. Казаки ринулись в бой и опрокинули боевые порядки наступавших поляков. Пока шло это сражение, Минин сам вместе с отборной дворян­ской дружиной переправился на другой берег Москва-реки и ударил в тыл польским войскам. В стане Ходкевича поднялась паника. Бросив весь обоз, артиллерию и провиант, гетман спешно отступил из русской столицы. В значительной степени это предрешило судьбу польского гарнизо­на в Кремле. 26 октября 1612 г., убедившись в своей обречённости, он капитулировал.

Земская рать со стороны Арбата торжественным маршем, с развёрнутыми знамёнами, под шум ликующей толпы горожан проследовала на Крас­ную площадь. Там она соединилась с участво­вавшими в освобождении столицы отрядами князя Трубецкого. Войска сошлись возле Лобного места и через Спасские ворота вошли в Кремль. Москвичи праздновали победу.

А в 1613 г. на заседаниях Земского собора (одного из самых известных в истории России) был избран на царство представитель новой ди­настии — Михаил Романов. Таким образом окон­чание Смутного времени было закреплено в России юридически.

Можайском 24 июля 1610 г. После такого поражения некоторые наёмники перекинулись в польский стан, но большая часть шведского корпуса окончательно ушла на север, в сторону обещанного им города Корела.

Захватив этот город, шведы повернули обратно и осадили Великий Новгород.

Город не сдавался. В мае 1611 г. туда прибыл со своим отрядом представитель Первого земского ополчения Василий Бутурлин. Однако ни он, ни другие вожди ополчения не обладали достаточными силами, чтобы помочь новгородцам снять шведскую осаду.

На рассвете 16 июня шведы неожиданно начали штурм города, но отважные новгородцы выстояли. Однако шведам помог предатель по прозвищу Ивашка Шваль, Тайком пробравшись в город, он открыл им ворота. Отряд Бутурлина отчаянно сопротивлялся, пытаясь остановить шведов. И всё-таки они сломили упорство защитников Новгорода и заняли город.

Лишь спустя шесть лет Россия добилась от Швеции возвращения Новгорода и большинства городов Новгородчины. Русско-шведский договор об этом был подпи­сан обеими сторонами в деревне Столбово близ Тихви­на в 1617 г. Но всё же Корелу с уездом, Ям, Копорье, Ивангород и Орешек Швеция оставила за собой.

Поход ополчения Минина и Пожарского к Москве.

379

 

 

Смута была испытанием Москов­ского государства на жизнестойкость. Подточенное внутренними конфликта­ми, расшатанное натиском интервентов, оно чуть было не рухнуло, чуть было не распалось... Однако в этот критический момент русскому народу хватило сил и мудрости «собрать землю», вывести её из состояния всеобщей войны и хаоса, отстоять свою независимость и государственность. В ре­зультате войны Московское государство было унижено, ограблено, потеряло многие свои тер­ритории, в том числе Смоленск, но оно выстояло и показало тем самым свою небывалую, колос­сальную внутреннюю прочность. И это явилось главным залогом его блестящего будущего.

Э. Лисснер. «Изгнание польских интервентов из Московского Кремля».

Венчание Михаила Романова на царство.

ПЕРВОЕ ЗЕМСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ

В русском обществе в самый разгар Смуты ещё сохранялись силы, выступавшие за организацию сопро­тивления, изгнание оккупантов за пределы России и воссоздание рус­ской государственности. Патриарх Московский и всея Руси Гермоген, возведённый в этот сан ещё Василием Шуйским, резко осуждал как саму идею заговора бояр с целью сверже­ния царя, так и компромиссы с поляк­ами. Именно по инициативе и при деятельном участии патриарха из Москвы стали рассылаться грамоты по городам и областям России с при­зывами создавать народные ополче­ния для борьбы против поляков. В сто­лице распространилась анонимная па­триотическая «Новая повесть о преславном Российском царстве», автор

которой призывал к вооружённой борьбе с иноземными захватчиками. Раньше всех на призывы Москвы откликнулась Рязанская земля. Здесь было создано Первое земское опол­чение. Возглавил его рязанский дво­рянин Прокопий Ляпунов, человек энергичный и деятельный, но склон­ный к политической авантюре и не раз менявший свою политическую ориентацию. В состав ополчения до­шли также служилые люди из других городов: Нижнего Новгорода, Волог­ды, Ярославля. Были в его составе и казачьи отряды, возглавляемые ата­маном Иваном Заруцким. Весной 1611 г. ополчение подошло к сто­лице. Вскоре в земском ополчении стихийно возник свой Земский собор («Совет земли»). В течение апреля — мая этот орган принял множество постановлений, которые были объеди­нены в «Общий приговор», своего рода конституцию, торжественно

 

утверждённый 30 июня 1611 г. Под ним поставили свои подписи предста­вители более чем 25 городов и зе­мель. После долгих обсуждений «Со­вет земли» решил сосредоточить военное и политическое руководство движения в руках Прокопия Ляпунова, князя Дмитрия Трубецкого и вождя казачьих отрядов Ивана Заруцкого. В своей деятельности они опирались на созданные здесь же новые приказы: Поместный, Разрядный и др.

Тем временем на помощь осаж­дённому польскому гарнизону в Моск­ву из-под Смоленска был послан кор­пус под командованием гетмана Ходкевича. Узнав об этом, руководители ополчения решили предпринять штурм столицы, не дожидаясь под­ходе основных сил неприятеля. 15 сентября 1611 г., подкатив к стенам Китай-города десяток мортир (мор­тира — короткоствольное артиллерий­ское орудие, предназначавшееся для

380

 

 

 

разрушения особо прочных оборони­тельных сооружений), они начали ар­тиллерийский обстрел Москвы, От за­горевшейся соломы на одном из по­садских складов вспыхнул пожар. Пользуясь смятением, возникшим в рядах защитников, земские ратники бросились на штурм и прорвались в Китай-город. Спасаясь от наступаю­щих войск и пожара, охватывающего всё новые и новые улицы, польский гарнизон заперся в Кремле и начал из пушек обстреливать городские квар­талы. Это свело на нет все попытки земских ратников потушить стреми­тельно распространявшийся по горо­ду пожар. Однако положение осаж­дённых ухудшалось с каждым днём. Лишь прибытие польских войск под ко­мандованием Ходкевича спасло польский гарнизон от безоговорочной капитуляции.

Но состоявшееся затем под сте­нами Москвы сражение не принесло

полякам победы. Казаки, возглавляе­мые самим Заруцким, сражались с таким упорством, что ветераны Ходкевича дрогнули и стали отступать. Заруцкий повёл своих людей в контрата­ку, в ходе которой неприятель был рассеян. Таким образом, Ходкевич не смог ни разбить земское ополчение,. ни снять осаду Москвы. Разрозненные польские отряды вновь отступили к Смоленску.

Победа в подмосковных боях была куплена дорогой ценой. Потери ополчения в живой силе были огром­ны. Людьми овладели апатия и уста­лость. Таяло ополчение, и вместе с тем рушился фундамент, на котором держалась власть земского правитель­ства. В руководстве восставших нача­лись разногласия между Ляпуновым, с одной стороны, и Заруцким и Тру­бецким — с другой. Ляпунов упрекал своих соратников в том, что они прежде служили «Тушинскому вору»

(Лжедмитрию II), и запрещал казакам Заруцкого грабить местное населе­ние. Узнав об этом, поляки подготови­ли подложную грамоту с искусно подделанной подписью Ляпунова, в которой сообщалось, что будто бы он приказал горожанам бить и топить без пощады всех казаков. Обозлив­шись, казаки собрали свой круг, по­звали Ляпунова и убили его.

Последняя попытка Первого земского ополчения взять приступом Москву была предпринята в начале декабря 1611 г. Казаки под командо­ванием атамана Просовецкого взорвали ворота в Китай-городе и ворвались в крепость, где были встречены сильнейшим огнём батареи из тридцати орудий. Штурм за­хлебнулся в крови. Неудача повергла осаждавших в ещё большее уныние. К исходу зимы провиант войска иссяк. Первое земское ополчение оконча­тельно распалось.

381

 

 

 

МАРИНА МНИШЕК

власти, причём на пути достижения монаршего положения она показала себя ещё большей авантюристкой, чем её партнёр, ибо главной чертой характера этой женщины было неуёмное честолюбие.

Будущий её супруг был расчётлив и осторожен. Прежде чем вступить в открытую вооружённую борьбу с Борисом Годуновым, он заручился поддержкой не только польских воевод, но и короля Сигизмунда III, склонил на свою сторону казаков и наводнил Россию потоком «подмётных» писем, сообщавших о его «чудесном спасении». Внезапная смерть царя облегчила путь самозванца к трону. Но, даже будучи уже венчан на царство, он не торопился со своей свадьбой. И только поздней осенью 1605 г., видимо решив, что трон его достаточно надёжен, он послал в Краков преданного ему дьяка Афанасия Власьева в качестве своего свата. Вскоре состоялось заочное обручение, и роль жениха пришлось выполнить всё тому же дьяку. Особую тор­жественность этому обряду, со­вершённому кардиналом Мацеевским, придало присутствие са­мого короля Сигизмунда III, ко­торый, пренебрегая дипломати­ческим этикетом, давал настав­ления наречённой, советуя ей сохранять польские обычаи и на московском престоле. Через пол­года царская невеста покинула Польшу.

В последних числах апреля 1606 г. Марина приехала в Вязьму, где остановилась на четырёхдневный отдых. Затем ей была подана обитая алым бархатом карета, украшенная серебряными двуглавыми орлами, и будущая супруга Лжедмитрия в сопровождении отца и свиты отправилась в Москву. Десять великолеп­ных пегих коней везли царскую невесту по улицам столицы под аккомпанемент колокольного звона и орудийного салюта. Назначив бракосочетание на 8 мая, Дмитрий потребовал короновать Марину до свадьбы. Было ли это желанием самой кичливой польки или же самозванец подобным актом решил начать кампанию по приобщению России к католическому миру, но, так или иначе, его требование было поддержано новым, недавно поставленным патриархом Московским Игнатием, и коронация Марины Мнишек состоялась. В результате на короткое время в России сложилась удивительная ситуация: на русском престоле оказались две царствующие особы — самозванец и иностранка, не имевшая ни капли королевской крови и исповедовавшая католическую веру.

Эта невысокая черноволосая девушка, дочь сандомирского воеводы Юрия Мнишка, судя по сохранившимся портретам и дошедшим до нас свидетельствам современников, была довольно миловидна. Но слишком жёсткие очертания подбо­родка и особенно тонкая линия поджатых губ придавали девичьему лицу неприятную сухость, а в глубине её бесстрастных глаз скрывался острый и изворотливый ум. Характером Марина пошла в отца: та же надменность, та же расчётливость, та же жадность, но у отца — к деньгам, а у дочери — к власти. Однако это небольшое различие не мешало Марине понимать своего родителя с полуслова, с полунамёка. И потому, увидев на балу, устроенном в их доме, молодого человека, которому Юрий Мнишек оказывал особые знаки внимания, Марина быстро поняла, зачем он здесь и чего хочет от неё отец. Она знала, что этот юноша, ещё недавно бывший слугой князя Адама Вишневецкого, ныне прослыл законным наследником русского престола, сыном Ивана Грозного. Был он некрасив, ко­ренаст, широкогруд. Но изыс­канность манер молодого челове­ка и особенно открывавшаяся перед ним блистательная будущ­ность заслоняли в глазах Мари­ны все его внешние недостатки. Сговор состоялся незамедли­тельно. Юрий Мнишек своей рукой составил документ, со­гласно которому новоявленный русский царевич Дмитрий обя­зался после женитьбы на Марине отдать ей во владение Новгород и Псков. Не был обойдён его щедротами и сам будущий тесть. Но для выполнения условий договора Дмитрию предстояло ещё завоевать русский трон, а потому свадьба была отложена до воцарения его на московском престоле.

Всё это наводит на мысль, что человека, взявшего себе имя Дмитрий, и Марину Мнишек объединило отнюдь не трепетное чувство любви. Нет, это была сделка с далеко идущими планами. Каждый из её участников преследовал свои цели. Сам воевода, уже давно привыкший жить за счёт средств своих зятьёв, богатых шляхтичей, за которых он выдал старших дочерей, рассчитывал вновь поправить и укрепить своё финансовое и общественное положение. Самозванцу же, кем бы он ни был в действительности, брак с дочерью разорившегося воеводы обеспечивал помощь со стороны влиятельного дворянского рода и позво­лял надеяться на поддержку его авантюры поль­ским королём. Что же касается интересов самой Марины, то они явно были сосредоточены на

Золотая медаль в честь венчания на царство Лжедмитрия I.

382

 

 

 

Правда, почти сразу же вслед за коронованием состоялся обряд бракосочетания высокой четы. Но пышное и торжественное венчание в Успенском со­боре Кремля лишь подчеркнуло парадоксальность этого брака: ведь до сих пор в вопросах престоло­наследия и вероисповедания своих государей русские отличались невероятной разборчивостью.

Теперь судьба России зависела от того, будет ли царь главенствовать в этом семейном союзе или верх над ним возьмёт его жена. В случае же смерти царя власть в стране вполне законным образом могла перейти в руки Марины Мнишек, на что и рассчитывал польский король, поддерживая само­званца. Возможность подобного развития событий, вероятно, была одной из причин, заставившей боярина князя Василия Шуйского, влиятель­нейшего политика того времени, спешно пустить в ход пружины тайно готовившегося заговора.

Между тем царственная чета молодых броси­лась в вихрь свадебных празднеств. Пиры следо­вали один за другим. В Кремле гремела музыка. Марина, оказавшись в центре внимания, чувство­вала себя на вершине счастья. Супруг её, щеголяя своей галантностью, веселился от души. Да и как ему было не веселиться: ведь он достиг всего, к чему стремился. И потому, когда преданный ему воевода Пётр Басманов попытался поделиться с ним своими опасениями по поводу назревавшего мятежа, царь лишь беспечно отмахнулся.

В ночь на 17 мая Марина Мнишек была разбужена внезапным шумом. Мужа рядом не оказалось. Перепуганная царица в одной ночной сорочке выскочила из опочивальни, смешалась с толпой мечущихся, полуодетых, растерянных служанок и тем спасла свою жизнь: в лицо её никто ещё не знал, и заговорщики загнали её вместе с другими женщинами в девичью. Там провела она остаток ночи, так и не узнав, что муж её был растерзан заговорщиками, не выдав им, однако, тайны своего происхождения.

Пришедший к власти на гребне мятежа Васи­лий Шуйский распорядился выслать в Польшу всю польскую челядь, знатных же поляков превратил в своих заложников. В числе последних оказалась и Марина Мнишек со своим отцом. Они были ли­шены всего имущества и сначала посажены под арест в доме их свата, дьяка Афанасия Власьева, а затем сосланы в Ярославль, подальше от столицы: ведь они были козырной картой Василия Шуй­ского в возможном его конфликте с Сигизмундом III.

К лету 1607 г. разнёсся слух о появлении чудом спасшегося от рук заговорщиков Дмитрия. Это был уже Лжедмитрий II, обосновавшийся в подмосков­ном селе Тушине и впоследствии прозванный «Тушинским вором». Вскоре его власть признали почти все окружавшие Москву города. К нему на службу привели свои отряды знатные поляки и литовцы — Ромодан Рожинский, Ян Сапега, Александр Зборовский, а также казак Иван Заруцкий. Даже вожак казацко-крестьянского восстания Иван Болотников объявил себя его

Портрет Лжедмитрия I.

воеводой. Новому государю Василию Шуйскому пришлось вести против очередного самозванца тяжёлую войну. Опасаясь, что на помощь «тушинцам» может прислать подкрепление Сигизмунд III, Василий Шуйский, не желая обострять с ним отношений, решил отпустить на родину ярослав­ских узников. В середине лета 1608 г. Марина Мнишек вместе с отцом была перевезена в Москву. Её заставили отречься от русского престола, Юрий Мнишек дал слово никогда не называть себя тестем московского царя. После этого отец и дочь под конвоем были отправлены в Польшу.

Однако недалеко от границы, у деревни Любеницы, пленники были отбиты у конвоя польским отрядом, посланным тушинским самозванцем на перехват царицы. Их повезли в Тушино. Марина не сопротивлялась: она не видела убитым своего супруга и надеялась на очередное чудо. Но в Тушине её встретил совсем не тот, кого она ожидала увидеть. По свидетельству одного из участников событий, этот Дмитрий «был мужик грубый, обычаев гадких, в разговорах сквернословный», по манерам являлся полной противополож­ностью своему предшественнику. Возмущённого сандомирского воеводу Лжедмитрию II удалось умаслить, посулив изрядную сумму денег, и он уехал в Польшу. Марина же поначалу наотрез отказалась иметь дело с «Тушинским вором». Но, поразмыслив, она поняла, что судьба даёт ей ещё один шанс занять московский престол, а потому не мешала больше этому человеку утверждать, будто она признала в нём своего мужа.

383

 

 

 

Портрет Марины Мнишек.

Слух о том, что сама Марина Мнишек узнала в тушинском Дмитрии своего супруга, укрепил положение самозванца. Он перешёл к активным боевым действиям. Но в сентябре 1609 г. в Россию вторглась армия короля Сигизмунда III и осадила Смоленск. В Тушинском лагере начались брожение и раздоры; он стал распадаться. И тогда, бросив Марину, самозванец ускакал с верными ему казаками в Калугу.

Участь брошенной жены вовсе не привлекала Марину, и она решилась на отчаянный шаг: морозной февральской ночью 1610 г., переодев­шись гусаром, Марина вместе со служанкой и несколькими казаками покинула Тушино, надеясь добраться до Калуги. Но то ли заметая следы побега, то ли перепутав дороги, она оказалась вместо Калуги в Дмитрове, осаждённом москов­ским войском. Оборону города держали польские отряды Яна Сапеги. Марина стала деятельно помогать осаждённым и даже, как гласит легенда, участвовала в боевых операциях. Впрочем, вскоре москвичи из-за плохого снабжения сняли осаду. К концу марта Марина, наконец, добралась до Калуги, на этот раз без особых происшествий.

Здесь она начала активно поддерживать само­званца и приняла участие в его новом походе на Москву. Однако лето ей пришлось из-за беремен­ности провести в селе Коломенском. А к осени, когда бояре сдали Москву передовым отрядам короля Сигизмунда, самозванец с Мариной вернул­ся в Калугу. В один из декабрьских дней, во время прогулки по окрестностям города, Лжедмитрий II

был убит своим приближённым Петром Урусовым. А спустя месяц у Марины родился сын — Иван Дмитриевич. Заботу об овдовевшей матери и её ребёнке взял на себя казачий атаман Иван Заруцкий, который с этого момента стал посто­янным спутником бывшей царицы.

Весной 1611 г. Марина Мнишек покинула Калугу вместе с казачьим войском Заруцкого, направлявшегося в подмосковный лагерь Первого земского ополчения для борьбы против польских захватчиков. Здесь, в военном лагере, в июле 1611 г. и проявились последствия её добрачной коронации: с помощью Заруцкого сын Марины был объявлен наследником русского престола. Ведь кем бы ни был отец этого мальчика, его мать считала себя законной царицей и не признавала отречения, вырванного у неё силой. «Кого Бог раз осиял блеском царского величия, тот не потеряет этого блеска оттого, что его закрывает скоропре­ходящее облако», — гордо заявляла она.

После распада Первого земского ополчения Заруцкий и Марина с «царевичем» ещё некоторое время оставались в лагере, и, по слухам, именно по наущению Заруцкого было совершено поку­шение на князя Дмитрия Пожарского, не увен­чавшееся успехом. А когда до лагеря докатилась молва, что во Пскове объявился новый самозванец (вошедший в историю под именем Лжедмитрия III), Заруцкий присягнул ему и стал отстаи­вать его право на московский престол. Но и эта авантюра закончилась крахом: «псковский вор» Сидорка был выдан правительству. Заруцкому же вместе с Мариной и её сыном пришлось бежать на юг. По пути они попытались склонить донских казаков к новому походу на Москву, чтобы возвести на царство малолетнего сына Марины. Но донцы остались равнодушны к этим призывам: времена самозванцев уходили в прошлое. Заруцкому удалось добраться до Астрахани. Захватив власть в городе и убив тамошнего воеводу, он обосновался в тех местах. Целую зиму будоражил он округу посланиями, призывая к мятежу против московских властей. Рядом с ним по-прежнему находилась Марина с маленьким Иваном.

В марте 1614 г. к Астрахани подошло посланное царём Михаилом Фёдоровичем Романовым войско под командованием воеводы Семёна Головина. В городе вспыхнуло восстание против Заруцкого. Тот с Мариной и остатком верных ему казаков заперся в городском кремле. С наступлением ночи им удалось погрузиться на струги и незаметно уплыть в Каспийское море, а оттуда — на реку Яик (Урал). Но яицкие казаки, не соблазнившись посулами Заруцкого, выдали место его укрытия отряду, посланному Головиным в погоню за беглецами. Все они были схвачены на Медвежьем острове и отосланы под охраной в Москву. Там Иван Заруцкий после жестоких пыток был посажен на кол, а несчастный царевич Иван Дмитриевич — публично повешен за Серпуховской заставой столицы.

Сама  Марина Мнишек  была отправлена в

384

 

 

 

Коломну и, по преданию, заточена в одну из темниц городского кремля. Много легенд ходило в народе о её последних днях. Наиболее достоверной считается та, согласно которой узница скончалась от болезни. Башня, где встретила свою смерть «гордая полячка», расположе­на на углу кремлёвской стены, у самого моста. Эта башня и поныне носит её имя.

ЦАРИ ИЗ РОДА РОМАНОВЫХ

В Посольском приказе кипела работа. Для царя Алексея Михайловича переводили с латыни книгу, которую недавно привезли из Вены. Автором её был Лаврентий Хурелич, импера­торский герольдмейстер, который возглавлял спе­циальную службу, ведавшую состоянием дво­рянских гербов и родословий. Этот признанный в своей области авторитет составил родословие московских царей, указав их связи с другими королевскими домами. В главах книги содер­жались росписи более двадцати «корон» (т. е. царствующих домов) Европы, подтверждавшие, что Романовы были связаны родственными узами почти со всеми правящими монархами. С пере­водом торопились не только потому, что эта книга представляла собой интересный и надёж­ный справочник для русских дипломатов. Это была победа новой династии. Просчитав степень родства царя Алексея Михайловича с другими правителями, венский двор тем самым признавал русского царя равным всем остальным евро­пейским монархам.

Предки Михаила Фёдоровича, первого царя ди­настии Романовых, происходили от младшей ветви одного из древнейших московских боярских родов. Основателем его традиционно считается Андрей Иванович Кобыла, о котором упоминают летописи: в 1346 г. он ездил в Тверь сватать за великого князя московского Семёна Ивановича (1340—1353 гг.), прозванного Гордым, дочь тверского князя Марию Александровну. От младшего сына боярина Фёдора Кошки и пошли Романовы.

Боярин Фёдор Кошка был доверенным лицом великого князя Василия Дмитриевича (Василия I; 1389—1425 гг.). Осторожный политик и дипломат, он умел ловким поведением и подарками улажи­вать дела своего государя в Орде, не доводя отношений до конфликтов и набегов татар на русские земли. Знаменит он и тем, что ему принадлежало роскошное Евангелие, сохранив­шееся до наших дней: великолепная рукописная книга в драгоценном переплёте, миниатюры к которой, возможно, писал сам Андрей Рублёв.

Именно потомки Фёдора Кошки позднее зани­мали прочное положение при московском дворе. Старшие же ветви рода Андрея Кобылы угасли, не оставив мужских потомков; некоторые семьи этого рода (Колычевы, Епанчины) обосновались в Новго­роде.

При дворе Ивана III (1462—1505 гг.) служили братья Яков и Юрий Захарьины, сыновья Захария Фёдоровича Кошки. Эти бояре занимались ад­министративной деятельностью, в основном в Новгороде. После присоединения к Москве новго­родских земель многие старинные боярские семьи были выселены из их новгородских вотчин, в которых «испомещали» московских служилых людей.

Дипломатическую и административную дея­тельность отца продолжил Михаил Юрьевич Захарьин. Посол императора Максимилиана барон Сигизмунд Герберштейн называл его «госуда­ревым секретарём», подчёркивая тем самым высокое положение этого видного дипломата при великом князе Василии III (1505—1533 гг.).

Положение Захарьиных особенно упрочилось в связи с женитьбой Ивана IV (1533—1584 гг.) на племяннице Михаила Юрьевича — Анастасии

Герб рода Романовых

385

 

 

Царь Михаил Фёдорович.

Романовне. Братья царицы, в том числе знаме­нитый впоследствии Никита Романович, были советниками молодого царя Ивана. В отличие от незнатных любимцев царя, таких, например, как Алексей Адашев, им не надо было делать при­дворной карьеры — боярский титул издавна принадлежал членам этой семьи.

К концу XVI в. из всех потомков Фёдора Кошки остался лишь Никита Романович с детьми. Никита Романович и его сын Фёдор активно участвовали в политической жизни при дворе царя Фёдора Ивановича (1584—1598 гг.), племянника Никиты Романовича и последнего из рода Ивана Калиты на московском престоле. После смерти этого государя Никита Романович и Борис Годунов оказались основными претендентами на престол.

Существовали различные легенды о том, кому именно бездетный царь Фёдор передал свой трон. Так, очевидец московской жизни конца XVI в. швед Пётр Петрей писал, что когда у больного царя Фёдора Ивановича спрашивали, кому он намерен завещать власть, тот отвечал, что «передаст свой скипетр перед смертью». И действительно, по­вествует  далее   Петрей,   приняв   незадолго  до кончины монашеский сан, государь «передал свой скипетр Никите Романовичу». Скипетр был од­ним из основных символов царской власти, пе­редать его другому означало передать управление страной.

Но занять русский престол было суждено лишь внуку Никиты Романовича — Михаилу Фёдоро­вичу. Это произошло в 1613 г., после долгих лет Смуты, разорившей и обескровившей страну.

Выборы Земским собором нового царя были весьма бурными. Несколько боярских партий имели своих кандидатов. За юного Михаила Фёдоровича помимо придворных выступили каза­ки, создавшие собственную легенду о передаче власти царём Фёдором. Как свидетельствует «По­весть о Земском соборе 1613 г.», «казаки, не можаху дождати от бояр совету (т. е. решения. — Прим. ред.)*, пошли на двор митрополита Крутиц­кого с просьбой дать царя, «кому нам поклонитися и служити, у кого жалованья просити». А на соборе казачий атаман напоминал вельможам, что царь Фёдор Иванович перед смертью передал свой царский посох Фёдору Никитичу Романову. «И тот ныне в Литве полонен, и от благодоброго корене и отрасль добрая и честь, сын его Михайло Фёдоро­вич». Действительно, патриарх Филарет (Фёдор Никитич Романов) был тогда в плену, и, выбирая Михаила Фёдоровича, некоторые бояре, очевидно, надеялись сохранить при дворе власть юного государя.

Царский венец («шапка») Михаила Фёдоровича.

386

 

 

Семнадцатилетний Михаил Фёдорович венчал­ся на царство летом 1613 г. В первые годы своего правления он с большим трудом вывел Россию из состояния войны, заключив мир со Швецией и Польшей. Вскоре в Москву вернулся освобождён­ный из плена патриарх Филарет, и в стране началось двоевластие. Отец царя был высшим церковным иерархом России. Помимо этого он официально получил титул «великий государь», и все документы писались на имя или от имени отца и сына.

Время длительного царствования Михаила Фё­доровича (1613—1645 гг.) отмечено первыми шагами в восстановлении России после полутора десятилетий Смуты и войн. Заботясь об укрепле­нии власти на местах, царь ввёл новую систему управления — воеводскую. При нём созывались Земские соборы, основные политические вопросы он решал совместно с думой. Наряду с привычным дворянским ополчением стали появляться полки нового строя — предшественники регулярной армии.

В истории Михаил Фёдорович остался как кроткий, легко поддающийся влиянию своего окружения монарх. Обычно все успехи его царство­вания относят на счёт энергичного патриарха Филарета. Но последние двенадцать лет Михаил правил сам, и эти годы по важности и сложности решения государственных дел мало чем отлича­лись от предыдущих.

Уклад царского быта почти не изменился по сравнению с временами правления прежних царей. Большое место здесь занимали церковь и воспи­тание детей. Михаил Фёдорович и его сын Алексей были религиозными людьми, и для них естествен­ным было стремление жить по законам веры. Члены царской семьи считали своей обязанностью ежедневное посещение богослужений, строгое со­блюдение установленных обрядов, поездки на богомолье, участие в публичных церковных це­ремониях.

У Михаила Фёдоровича было десять детей, но к концу жизни царя из всех наследников в живых остался лишь Алексей. Он и сменил на престоле умершего отца.

Царь Алексей Михайлович (1645—1676 гг.) начал своё правление в 16 лет. Впервые после длительного перерыва царский трон занял под­готовленный к политической деятельности госу­дарь. Он знал иностранные языки, разбирался в философии и богословии, в законах, понимал и любил духовную музыку. Говоря о его госу­дарственной деятельности, надо помнить, что именно при нём был составлен весьма полный свод законов — Уложение 1649 года. Алексей Михайло­вич принял и личное участие в законотворчестве: будучи страстным охотником, он сам составил уложение соколиной охоты. В этом, однако, русский царь мало отличался от других короно­ванных особ той эпохи.

По воспоминаниям современников, Алексей Михайлович был мягким, добродушным челове-

Драгоценная чаша.

Поднесена в дарах

Алексею

Михайловичу

в 1644 г. датским

королевичем

Вольдемаром.

ком; Тишайшим прослыл он в истории. Но внешняя его мягкость была обманчива: этот государь обладал твёрдым характером. Так, он без колебаний изгонял вчерашних любимцев, которые начинали навязывать ему свои идеи.

В 1654 г. была объявлена война Польше и Литве, и Алексей Михайлович отправился на войну вместе с армией. Помимо заслуженной воинской славы русский государь получил возмож­ность познакомиться с жизнью соседних стран. Молодой царь познаёт новую для него культуру. Его интересовало всё: университетское образо­вание, непривычный для русского человека быт горожан, незнакомая архитектура, живопись, иные придворные обычаи. Пройдёт немного време­ни, и в Москве появятся просветители из соседних стран, а позднее, при наследниках Алексея Михайловича, откроется Славяно-греко-латинская академия — прообраз университета. Возникает представление о высшем образовании, молодые люди получают возможность уехать на учёбу в европейские университеты. (Правда, в своё время Борис Годунов отправил четырёх юношей учиться в Англию, но началась война, и никто из них не вернулся.) В Посольском приказе начинают актив­но переводить новинки европейской литературы: исторические хроники, научные трактаты, публи­цистику.

В свою очередь в Европе окончательно склады­вается представление о России как о могучей

387

 

 

Царь Фёдор Алексеевич.

православной державе, наследнице Византии. Именно в Россию перевозят в это время с православного Востока церковные реликвии, спа­сая их от турок; сюда едут с Балкан и из Греции мастера и ремесленники.

Элементы европейской культуры начинают распространяться и в высших слоях московского общества. Однако появление иноземного платья, европейская мебель, и посуда, книги и гравюры, украсившие терема, все новшества, о которых часто писали иностранные путешественники XVII в., мало влияли на традиции русского быта. Некоторые обычаи россиян приводили в заме­шательство иностранцев, посещавших Москву.

Царь иногда приглашал на свои пиры инозем­ных гостей, в частности послов. Эти многочасовые обеды поражали их обилием разнообразных блюд. Несколько десятков кушаний, пироги с рыбой и грибами в Великий пост — всё это было непривычным для европейцев. Послать во время пира блюдо с царского стола какому-либо гостю — такой почётный обычай существовал и при других дворах. Дипломатов удивляла иная, чисто русская традиция.

Средь бела дня на двор посольства неожиданно въезжал обоз во главе со специально посланным из

дворца боярином. Прибывшие царские слуги накрывали в посольских хоромах стол, пользуясь при этом привезёнными с собой посудой и скатертями; затем подавали напитки и еду. Начинался пир. Приехавший боярин представлял персону государя и строго следил за тем, чтобы соблюдался порядок, принятый при царском дворе (очерёдность подачи блюд, произнесения привет­ствий и т. д.). После пира слуги убирали со стола, складывали посуду на возы, получали от посла подарки и уезжали во дворец.

Такой приём был очень почётен: считалось, что его устраивал для посла сам царь. Бывало пиршество и попроще: в посольство привозили «с царского стола» полный обед или ужин, а съедали его иноземцы уже в своём кругу, сообразуясь с собственными обычаями.

В XVII в. в Европе существовало чёткое разграничение занятий, манер поведения, образа жизни представителей различных сословий. Како­во же было изумление иностранцев, когда в Страстную неделю Великого поста они наблюдали следующую картину: царь Алексей Михайлович шёл по улице в церковь в простой одежде, с непокрытой головой, подвязав волосы ремешком, как обычный простолюдин, московский ремеслен­ник. Это был тот самый царь, который накануне принимал посольство, неподвижно сидя на рос­кошном троне, в дивных одеждах, сияющих от обилия драгоценных камней и жемчуга.

Алексей Михайлович заботился о том, чтобы его дети получили хорошее образование. Наследники знали один или два современных европейских языка, изучали риторику, философию, читали произведения античных авторов. Обязательными предметами были богословие и духовная музыка. Сыновья царя имели хорошую библиотеку, со­ставленную из русских и иностранных книг.

За время царствования Алексея Михайловича не раз возникал вопрос о наследовании престола. В шестнадцать лет умер царевич Алексей Алек­сеевич. Второму царскому сыну Фёдору было тогда девять лет, и он не отличался крепким здоровьем.

Считается, что Фёдор изначально был болезнен­ным ребёнком, да и умер он совсем молодым, в двадцать один год. Однако в раннем детстве его здоровье, по-видимому, было не столь уж плохим. Он часто сопровождал отца на охоту, в поездках на богомолье. Несчастье случилось позднее и было подробно описано современником-иностранцем.

Однажды зимой тётки и сёстры царевича захотели прокатиться в санях. Фёдор был не только хорошим наездником, как и многие в то время, но и страстным любителем лошадей. Он имел обыкновение смотреть, как их обучали различным «фокусам». В тот злополучный зимний день царевич решил сам быть возницей у своих тёток и сестёр. Но людей в санях оказалось слишком много, лошадь не могла тронуться с места и, встав на дыбы, сбросила с себя седока (в те времена возница сидел не на козлах, а верхом на

388

 

 

 

лошади). Фёдор попал под сани. После этого он долго не мог ходить, постоянно чувствовал боль в груди и спине. Даже на похоронах отца его несли на специальных носилках, сделанных в форме стула.

Фёдор наследовал престол в четырнадцать лет. Его представления о царской власти во многом были сформированы под влиянием одного из талантливых философов того времени Симеона Полоцкого, бывшего воспитателем и духовным наставником царевича. Недаром при возведении на престол этот юноша первым из русских царей говорил о «соблюдении общего блага» как основ­ной цели своих деяний.

Было бы неправомерно полагать, что реформы Петра I явились чем-то совершенно новым для русского общества. Многое из того, что сделал Пётр, было подготовлено или начато в краткий период правления его старшего брата царя Фёдора Алексеевича (1676—1682 гг.).

В своё время Пётр I в сердцах обронил фразу о том, что при его брате царский двор увлекался нарядами и лошадьми. Действительно, «немецкое платье» постепенно вводилось при дворе ещё во времена Алексея Михайловича, а Фёдор, большой любитель принарядиться, предписал сменить ста-

Царская одежда XVII в.

Одежда цариц XVII в.

рую придворную одежду на кафтаны западного об­разца. Да и сами бояре весьма интересовались ино­земной модой. Один молодой голландец записал в своём дневнике, что, пока посольство ожидало царской аудиенции, бояре с любопытством рас­сматривали одежду иностранцев и даже просили у них разрешения примерить европейские шляпы. Свои же высокие меховые шапки они, находясь в помещении, использовали как муфты. И всё же не смена одежды была главной приметой царство­вания Фёдора Алексеевича.

Новый царь был слишком юн, чтобы править самостоятельно. Постепенно вокруг него сфор­мировался кружок единомышленников, ставших ближайшими царскими советниками. Именно здесь вызревали идеи широких социально-полити­ческих реформ. Намечалось преобразование выс­шего административного аппарата — замена многочисленных приказов более стройной сис­темой управления. Но главной задачей было реорганизовать армию, заменить дворянское опол­чение регулярными войсками — полками нового строя.

Дума встретила реформу в штыки, обсуждение её сопровождалось бранью и затяжными спорами.

389

 

 

 

Проект реорганизации армии был по­слан в специально созданные ко­миссии, где были не только представи­тели центральных учреждений, но и городового дворянства. Многие преобразования упирались в устаревшую систему «местничества», которая не позволяла продвинуться по службе талантливым, но незнатным дворянам. И отмена её явилась величайшим достижением семилетнего правления Фёдора Алексеевича.

Последние месяцы жизни царя были омрачены большим горем: от родов умерла его жена, на которой он женился по любви вопреки советам бояр. Вместе с матерью умер и новорождённый наследник.

Когда стало очевидно, что Фёдор Алексеевич долго не проживёт, вчерашние фавориты стали искать дружбы у младших братьев царя и их родни. Братья-царевичи были дружны и под­держивали друг друга. Фёдор был крёстным отцом Петра Алексеевича и, став царём, заботился о его воспитании, следил за тем, чтобы брат получил достойное образование.

После смерти Фёдора Алексеевича на престол вступили оба брата — Иван и Пётр. Болезненный царь Иван Алексеевич не мог активно помогать младшему брату, но всегда поддерживал его деятельность, защищал Петра перед придворны­ми. Это не удивительно: на проведение преобразо­ваний был настроен ещё их отец, и все дети Алексея Михайловича по духу и воспитанию были реформаторами. Но лишь энергичный Пётр I (1682—1721 гг.) смог создать из Московского государства Российскую империю.

ЧИНЫ И ДОЛЖНОСТИ

ВЫСШЕГО ДВОРЯНСТВА.

ГОСУДАРЕВ ДВОР

Утомительное и опасное путешествие заканчи­валось; корабль плыл по водам Балтики, и английский посол в который раз возвра­щался к своим запискам.

Уже несколько десятилетий правительство Её Величества ведёт регулярную торговлю с Моско­вией. В этих выгодных торговых связях, в стабильности дипломатических отношений прави­тельство очень заинтересовано. Говорят, через Московию по материку можно добраться до Персии и даже Индии. Вот почему каждый посол должен был собрать и сообщить королеве, политикам, дипломатам как можно больше точных сведений об этой малоизвестной наследнице Византии: о её царе и государственном устройстве, населении и его обычаях, природе и климате. («Боже! От одного взгляда на русскую зиму можно почувствовать холод», — вздрогнул при воспоминании посол.)

Английские купцы и дипломаты были постоян­ными свидетелями событий в России; от их расска­зов во многом зависело, какое отношение к царю московитов сложится при дворах европейских государей. Между тем разобраться в существо­вавших здесь титулах и должностях иностранцам было очень непросто. Больших приёмов, на которых предоставлялась возможность расспраши­вать об образе жизни, никто не устраивал; ходить в гости к другим послам не разрешалось. В русские церкви иноземцев не пускали. Оставалось лишь беседовать с русскими чиновниками — дьяками, приставами — и ждать аудиенции у царя.

Итак, что же удалось узнать английскому послу?

Правление в Московском государстве чисто тираническое: все основные государственные уста­новления направлены к пользе и выгодам лишь одного царя. А дворянству дана несправедли­вая и неограниченная свобода повелевать просто­народьем.

По сведениям посла, в состав российского дворянства входит несколько групп. Это прежде всего удельные князья, которые раньше имели в своих областях неограниченную власть; бояре — те, кого царь удостаивает звания советника; воеводы — дворяне, которые с давних времён возглавляли войска в походах и войнах. Все они имеют право писать «вич» в конце своего отчества. Ниже стоят князья, которые ведут родословие от младших отпрысков главных аристократических домов и не имеют родового наследия, а также дети боярские, принадлежащие к военному званию по своему рождению.

Послу из Англии, где в XVI в. сложилась закреплённая законом чёткая иерархия правящего дворянства, действительно трудно было постичь сложный порядок разделения русской аристо­кратии. Ведь в средневековой Европе вся система титулов и связанных с ними фамилий сразу определяла место человека на ступенях сословной лестницы. Не было просто «графа»: был «граф такой-то», потому что он второй сын «герцога такого-то» и в силу рождения имеет права на такие-то владения, которые и дают ему соответ-

390

Казнь последнего московского тысяцкого при Дмитрии Донском.

 

ствующий титул. А здесь? Сначала посол решил, что в России нет ни одного наследственного звания, но, с другой стороны, все сыновья князя — тоже князья. Значит, у русских «в обычае передавать свои звания и титулы всем детям».

Эта система, запутанная для англичанина, была понятной и привычной для жителей соседних с Россией стран. Многие звания и должности, существовавшие здесь в XVI в., по своему происхождению связаны с древнейшими вре­менами русской истории.

ВАЖНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ДОЛЖНОСТИ ДРЕВНЕЙ РУСИ

Упоминания о боярах и воеводах встреча­ются уже на страни­цах древнейших ле­тописей: это советни­ки, военачальники, ближайшее окружение князей. Тысяцкими назы­вались те, кто формирует войско на определённой территории. Они, как тогда говорили, «держат тысячи» («тысяча» — административная единица, с которой собиралось войско). Имена первых ты­сяцких записаны в летописи, в рассказе о при­нятии «Русской Правды». «Тысячи» разбиваются на «сотни», во главе их — соцкие.

Эти должности связывали воедино князя и его дружину с населением городской общины или княжества.

Воевода — древнейшее должностное лицо при славянских князьях. В давние времена он имел широкие полномочия. Он был не только верховным командующим княжеской дружиной, но мог за­мещать князя как судья, следил за деятельностью слуг княжеского двора, являлся связующим звеном между центральной и местной админист­рацией. Но прежде всего он — военачальник.

Вплоть до Петровских реформ во время походов крупными воинскими соединениями русской ар­мии — полками — командовали воеводы. В мирное время они назначались в города, где командовали гарнизонами и представляли административную власть.

При дворах славянских правителей существо­вала ещё одна столь же древняя должность — дядька, кормилец. Так в домонгольский период на Руси назывался тот, кто с младенчества воспи­тывал княжича: передавал ему политический опыт, учил военному делу, т. е. готовил наследника к государственной деятельности, княжению. Кор­милец мог стать регентом при малолетнем княжи­че-сироте. Иногда кормильцами были родствен­ники князя по матери, его дядья. Утратив своё государственное значение, в быту эта должность существовала до XIX в.

Красивые легенды, связанные с этими древними должностями, сохранились в родословии Воронцовых-Вельяминовых. По древнему преданию, их далёкого предка — варяга Шимона — великий князь Всеволод отправил в Ростов вместе с юным княжичем Владимиром Мономахом; в Ростове

Шимон был тысяцким. А позднее его потомок Георгий Шимонович был воспитателем (дядькой) знаменитого великого князя Юрия Долгорукого, предка государей московских.

Потомки Шимона были тысяцкими в Ростове и Москве. Наиболее известен Протасий Фёдорович, тысяцкий князя Даниила Александровича. В XIV в. при великом князе Семёне Гордом у тысяцкого Василия Протасьевича появляется со­перник — Алексей Петрович Хвост, который после смерти Василия на какое-то время сам стал тысяцким. Но вскоре, февральским морозным утром, он был найден мёртвым: убит «дивно некако и незнаемо» во время заутрени.

Московским тысяцким стал сын старого тысяц­кого Василий Васильевич Протасьев. После его смерти в 1373 г. должность тысяцкого была упразднена. Старший сын Василия Иван не смог с этим примириться и вместе с гостем-сурожанином (т. е. купцом из Сурожа, ныне город Судак в Крыму) Некоматом Брёхом отъехал в Тверь, чтобы помочь тверскому князю Михаилу получить в Орде ярлык на великое княжение. Но эти усилия оказались тщетными. В течение пяти последую­щих лет Иван Васильевич строил заговоры против великого князя Дмитрия Ивановича, ездил в Тверь и Орду, используя титул тысяцкого, пока в 1378 г. его не схватили слуги московского князя; Иван Васильевич был казнён.

Все названные выше или близкие им по значению должности в разное время существовали при большинстве европейских дворов. Ведь средне­вековый государь объединял в своём лице все виды государственной власти — законодательную, ис­полнительную, судебную и военную. А при небольших размерах государств управление стра­ной в те времена было тесно связано с устройством самого двора, и потому государственная деятель­ность часто была неотделима от придворной.

РАЗДЕЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ И ПРИДВОРНЫХ ДОЛЖНОСТЕЙ

С конца XV в., когда родилось Московское государство, придвор­ные и государствен­ные должности на­чинают разделяться, чтобы позднее существовать самостоятельно. Это был длительный процесс, продолжавшийся не од­но десятилетие. Часто государственная должность обособлялась от служб, ведавших функциониро­ванием и обслуживанием двора великого князя.

С древнейших времён известны казначей и дворецкий — лица, ведавшие соответственно княжеской казной и хозяйством великокняже­ского двора. В XV в. в документах упоминаются должности, которые впоследствии превратились в самостоятельные службы, — казначей и дворец­кий великого князя и великой княгини. Позднее из этих служб вырастает сложное дворцовое хозяйство, которое уже обслуживается государст­венными учреждениями (приказами). Приказ Большого дворца вёл основное хозяйство, но были

392

 

 

также «дворцы» (службы) кормовой, хлебный и другие, в ведении которых находилось продо­вольствие. Должности в этих дворцовых приказах и службах были такие же, как и в других государственных учреждениях, — дьяки и подья­чие. Что касается дворецких, то с конца XV в. их функции меняются — они теперь управляют владениями великих князей (дворцовыми) на различных территориях государства. Здесь дво­рецкие контролировали деятельность кормленщи­ков — правителей отдельных областей, которым княжеское владение давалось на время как «корм», т. е. как плата за службу (они получали с населения доходы, которые шли в казну). Как правило, «кормиться» посылали за хорошую предыдущую службу (после поездки с посольством, где посол потратил свои средства, чтобы выполнить поручение государя) или же с целью поправить состояние, разорённое войной, татарскими набега­ми. Дворецкие следили за тем, чтобы «кормление» не разоряло княжескую собственность. Они же были высшей судебной инстанцией для земле­дельцев, крестьян и посадских людей на тер­ритории всей области, за которую дворецкие отвечали.

В XVI в. для управления присоединёнными к Москве новыми землями, а также старыми московскими владениями стали создаваться новые должности дворецких: новгородский, тверской, калужский, серпуховской и др. Это была уже чисто административная служба, которая давала нема­лые выгоды тем, кто её нёс. Ведь дворецкий и его помощники лучше других знали, как обстоят дела со свободной землёй на территории, которой ведало их учреждение, и часто имели возможность выгодно приобретать новые владения для себя и своих родственников.

Другой государственной должностью, выде­лившейся из дворцовой службы, была должность казначея. Он ведал финансами князя и должен был хорошо разбираться в своём деле. Не зря первыми казначеями в Москве были Ховрины, считавшие своим предком «гостя-сурожанина». Позднее каз­начеями были греки Траханиотовы, приехавшие в Москву вместе с Софьей Палеолог.

В средневековом государстве казна — это не только сокровищница, но и архив государственных документов. При казне содержались мастерские, где создавались и реставрировались ценности, хранившиеся в казне. В средние века казна с её сокровищами и архивом часто была желанным объектом военной добычи: захват государственных документов, сокровищ, уничтожение регалий мо­наршей власти для людей того времени означали едва ли не гибель самого государства. Поэтому казну тщательно оберегали.

С конца XV в. известны помощники казна­чеев — печатники, ведавшие государственной печатью. Первыми печатниками были родствен­ники казначеев: те же Ховрины-Головины, Траханиотовы.

Тяжело пришлось казначеям в 1611—1612 гг.,

В. Тимм. «Дворец Алексея Михайловича

в усадьбе Коломенское под Москвой». Литография.

Коломенское. Главные ворота. XVII в.

393

 

 

Одежда сокольничего.

когда они пытались сохранить царскую казну от разграбления польским гарнизоном, стоявшим в Кремле. В качестве жалованья «за рыцарство» полякам выдавались ценности древней казны. По сути это был простой грабёж: вместе с чарками и кубками исчезали оклады с икон, драгоценные покровы с царских гробниц. Дьяки и казначеи пытались спасти всё что можно.

Казна и казначеи были не только у великих князей, но и у великих княгинь, цариц.

Сложное хозяйство великокняжеского, а затем царского двора требовало постоянной работы различных служб, занятых устройством быта, приготовлением пищи, организацией охоты и различных поездок (например, на богомолье). Ведавшие этими вопросами придворные чины часто бывали на виду, их деятельность описывали иностранцы. Уже германский посол при дворе Ва­силия III барон Сигизмунд Герберштейн писал, что когда великий князь принимает посольства, перед его комнатой стоят «юные герцоги, спальники, стольники и прочие слуги государевы, благо­родные, хорошо одетые молодые князья и знат­ные лица, несущие повседневную службу при государе».

Как и в других европейских государствах, эти должности часто занимали лица, не отличавшиеся родовитостью, потомки младших сыновей старин­ных боярских родов. Это давало возможность боярам окружить себя при дворе родственниками, преданными людьми. А младшие сородичи бояр, не имевшие прав на высокие чины и реальной возможности занять высокую государственную должность, могли таким образом сделать придвор­ную карьеру. К началу XVI в. относится первое упоминание об оружничем. Так назывался госу­дарственный и придворный чин, в чьи обязанности входило ведать оружейной казной («шеломом», т. е. шлемом, и «доспехом») и работой мастеров — бронников и оружейников.

Первым известным историкам оружничим был Андрей Михайлович Салтыков (упомянутый в документах в 1508 г.). К середине XVI в. оружничими были один за другим два брата — Никита Иванович и Фёдор Иванович Карповы. Фёдор Карпов, дипломат и публицист, известен как один из самых просвещённых русских полити­ков. Польский посол писал, что это «не пошлый (обыкновенный. — Прим. ред.) оружничий, при­ходится ему ведать доспех и мастеры».

Особой была роль оружничего во время военных походов, поездок государя, торжественных цере­моний. Он отвечал за походную казну, госу­дарственное (парадное) оружие, имевшее характер царских регалий, за парадный шлем государя.

Под началом оружничих находились рынды — оруженосцы и телохранители государя, сопро­вождавшие его при выездах и на торжественных приёмах. С этого чина часто начиналась при­дворная служба. Именно они, эти юноши в белых одеждах, стоявшие по обе стороны трона с парадными  топориками  на  плечах,   поражали

394

 

 

Соколиная охота.

присутствующих на царских приёмах иностранцев своим умением сохранять полную неподвижность. Украшенный богатым орнаментом топор рынды — это настоящее боевое оружие, которым можно было разрубить кольчугу, а иногда — пробить панцирь. Кстати, ещё в раннем средневековье топор был любимым оружием скандинавских воинов.

В Московском государстве среди княжеского и царского парадного оружия не было меча и соответственно придворной должности меченосца. Между тем в соседних государствах, начиная с Великого княжества Литовского, эта должность была в числе наиболее почётных: меченосец с королевским или княжеским мечом в руках был одной из главных фигур во всех торжественных публичных церемониях.

В XVI в. очень важной была должность постельничего. Он ведал личным имуществом государя, его личной канцелярией, а во время походов — царской походной палаткой. Постель­ничим при молодом Иване Грозном был его любимец Алексей Адашев; с этой службы начал придворную карьеру Борис Годунов.

Весьма разветвлённой была служба, ведавшая государевым столом.

Главным распорядителем был кравчий. Он наблюдал за столом, подавал государю еду, которую приносили в палату стольники. Послед­ние вместе с чашниками подчинялись кравчему. В годы опричнины эту должность занимал любимец царя Ивана IV Фёдор Алексеевич Басманов. О большом значении этого чина говорит уже то, что в XVII в. царь во время придворных церемоний иногда передавал кравчему свой скипетр.

Во время пира блюда с разными кушаньями государю приносили стольники. По свидетельству Герберштейна, царь первым выбирал еду для себя, остальные же блюда распределялись «по чину» между его братьями, советниками, послами и другими гостями. Перед началом трапезы «госу­дарь обыкновенно даёт отведать кусочек столь­нику, затем отрезает от разных кусков и пробует». Герберштейн отметил также изменения в при­дворной одежде стольников. Ранее они одевались «наподобие диаконов, прислуживающих при бого­служении», а во время его посольства (в правление

395

 

 

Карета. Конец XVI — начало XVII вв.

Тарелка царя Алексея Михайловича с государственным гербом России.

Василия III) на них были «различные платья, называемые «терлик», обильно украшенные драго­ценными камнями и жемчугом».

Царским питьём на пиру ведали чашники. В палате, где шёл пир, стоял поставец (особый столик) с напитками, вокруг него — четыре чашника с чашами в руках. «При государе стоит человек, — писал Герберштейн, — который подаёт ему чашу; через него-то государь и посылает отдельным лицам хлеб и другие кушанья».

Особое значение придавалось придворной служ­бе, ведавшей государевой охотой. В источниках упоминаются ловчие, сокольники, псари, но о них сохранились лишь отрывочные сведения. Псарям могли отдать боярина, впавшего в немилость. В 1543 г. Иван Грозный велел «предати псарем» князя Андрея Шуйского, и «псари взяша и убиша его» (см. ст. «Иван IV: от боярского правления к опричнине»). Ловчие организовывали княжескую охоту и хорошо знали заповедные места. Когда в 1479 г. игумен Иосиф Волоцкий решил создать новый монастырь, князь Борис Васильевич (брат Ивана III) дал ему своего «ловца зверского»; княжеский ловчий помог Иосифу найти удобное место на берегу реки Струги, где и был основан монастырь Успения Богородицы. Долгое время монахи Иосифо-Волоколамского монастыря поми­нали во время богослужения Михаила Ловчего и его сына Дмитрия, ставшего иноком монастыря.

В то время, когда Борис Годунов ещё не был царём, он любил охотиться с соколами. Его доверенное лицо, англичанин Джером Горсей, был однажды приглашён на такую охоту, прохо­дившую напротив Кремля, на другом берегу Москва-реки. Борис Годунов был «с немногими из своих слуг, не считая его сокольничих ». По словам Горсея, это была «поистине царская забава, особенно с их выносливыми ястребами, когда не нужно заботиться о том, что птица убьётся, а выбор их большой и все они совершенны».

Существовало и немало других самых разно­образных придворных служб: истопники, повара,

лекари и прочие.

* * *

Разделение функций дворцовой и государст­венной службы продолжалось на протяжении всего XVI столетия: государственный аппарат выде­лялся из дворцового ведомства, рос и разветвлял­ся. Но и чисто придворная служба имела свои выгоды. В отличие от думных чинов подавляющее число дворцовых должностей было в руках нетитулованного дворянства, своей деятельностью доказавшего преданность правящему дому и лично государю. Царь мог принять на службу при своём дворе представителей тех семей, которым был закрыт путь в Боярскую думу, к высшим административным должностям.

В преддверии Петровских реформ при дворе Романовых всё более заметную роль в госу­дарственных преобразованиях начинают играть царские советники из числа лиц, имевших при­дворные должности.

396