ФРАНЦ ЯКОВЛЕВИЧ

ЛЕФОРТ

(1656-1699)

Коренные москвичи хорошо знают московский район, именуемый Лефортово. Он был назван в честь Франца Лефорта, знаменитого спо­движника Петра I в первые годы его царствования. Этот человек, во многом вдохновивший молодого государя на грандиозные преобразования, часто упоминается в исторической литературе всего лишь как весёлый собутыльник и участник царских кутежей. Между тем биография Лефорта могла бы служить иллюстрацией тех огромных изменений, которые произошли в России во второй половине XVII в. и имели свои истоки во временах, значительно более ранних.

Франц Яковлевич Лефорт родился в 1656 г. в Женеве в семье торговца. До 14 лет он учился в женевском коллегиуме (т. е. в средней школе, в которой преподавались некоторые предметы выс­шего учебного заведения), а затем был отправлен в Марсель для обучения торговле. Однако это занятие было не по душе молодому человеку. Высокий, красивый, наделённый недюжинной физической силой, юноша мечтал о военной службе и знакомстве с великими мира сего. Присущие ему ум, весёлый нрав, смелость и предприимчивость способствовали осуществлению его честолюбивых замыслов.

НАЧАЛО КАРЬЕРЫ

В 1674 г. Лефорт вопре­ки воле семьи уехал в Голландию и начал свою военную карьеру в свите курляндского герцога Фридриха-Казимира. Одна­ко вскоре по совету голландского подполковника ван Фростена молодой честолюбец решил попытать счастья на военной службе в далёкой Московии. Прибыв в русскую столицу в чине капитана, он поселился в Москве, в Немецкой слободе. В даль­нейшем его судьба сложилась так, что он прочно осел в России, выучил русский язык, женился на дочери подполковника Сугэ Елизавете.

В отсутствие крупных военных операций Ле­форт служил некоторое время в должности секретаря датского резидента (дипломата). Но с конца 1678 г. он был назначен командиром роты в составе киевского гарнизона. В Киеве он служил два с половиной года, участвовал в военных походах и стычках с крымскими татарами, не раз подвергаясь опасности. Получив в 1681 г. отпуск и приехав в Женеву, молодой военный показал себя отличным наездником и великолепным стрелком из лука. Родственники уговаривали его остаться в Европе, но он решительно отказался, заявив, что не может нарушить слово, данное им русскому государю.

По возвращении в Россию Лефорт уже не застал в живых царя Фёдора Алексеевича. Фактически от имени малолетних царей-братьев Ивана и Петра Алексеевичей правила их сестра царевна Софья. Женевца взял под своё покровительство фаворит Софьи — князь В. В. Голицын, известный своим пристрастием к европейской культуре. В 1683 г. Лефорт дважды был повышен по службе: произве­дён сначала в майоры, а затем в подполковники. Эти события были отмечены шумными пирами в Немецкой слободе.

В 1687 и 1689 гг. В. В. Голицын предпринял два неудачных похода на Крым. При нём безотлучно

531

 

 

 

А. Н. Бенуа. «В Немецкой слободе».

находился Лефорт, который после первого похода был произведён в полковники и получил награду. Второй же Крымский поход был закончен в самый разгар борьбы между Петром и царевной Софьей. В начале августа 1689 г. молодой царь, опасаясь низложения и ареста, ускакал в Троице-Сергиев монастырь. Оттуда он рядом указов повелел явиться к нему войскам, в том числе и иноземным полкам, которыми предводительствовал родствен­ник жены Лефорта, известный и влиятельный генерал Патрик Гордон, шотландец по происхож­дению, втайне симпатизировавший Петру. Вместе с Гордоном 4 сентября в монастырь пришёл и Лефорт, и отныне его судьба была неразрывно связана с деятельностью юного самодержца.

ДРУГ МОЛОДОГО ЦАРЯ

К осени 1689 г. Петр сблизился со своими новыми знакомыми — Гордоном и Лефортом. Это встретило противодействие со стороны патриарха Иоакима, блюстителя старых москов­ских обычаев, решительно возражавшего против подобной дружбы с иноземцами — «безбожными еретиками». После смерти патриарха в 1690 г. Пётр начал открыто посещать Немецкую слободу, где бывал в гостях сначала у Гордона, а затем всё чаще у Лефорта. Столь небывалое по тем временам поведение московского государя поражало всех приверженцев старых обычаев. Но молодого царя неодолимо тянуло ко всему европейскому. Так, под влиянием своих новых друзей Пётр стал постоянно носить иноземное платье и пожелал переодеть в иностранные мундиры и русских солдат.

Естественно, что Лефорт получал различные знаки дружбы и милости царя. В 1690 г. по случаю рождения царевича Алексея Петровича ему был пожалован чин генерал-майора. В связи с частыми собраниями и пирами появилась необходимость расширить его небольшой дом на берегу Яузы. Пётр дал деньги на пристройку к зданию большой залы, отделанной с небывалым великолепием: изумительные обои, дорогая скульптура, шикар­ная мебель, обилие серебряной посуды, оружия, картин, зеркал, ковров и других предметов

532

 

 

роскоши. Лефорт писал родным в Женеву, что в его резиденции есть сад с прудами, парк, где содержатся различные дикие звери. У него большое количество прислуги, «рабы и рабыни», которые «все освобождены» им. Бывая у своего друга, Пётр чувствовал себя легко и свободно, отдыхал от надоевшего ему старого московского уклада. Соотечественник Лефорта, капитан Сенебье, писал: «При дворе только и говорят о его величестве и о Лефорте. Они неразлучны... Пока Москва остаётся Москвой, не было в ней иностран­ца, который пользовался бы таким могуществом. Он приобрёл бы большое состояние, если бы не был так великодушен. Верно, конечно, что благодаря этому качеству он достиг такой высокой ступени. Его величество делает ему значительные подарки».

Лефорт принимал участие во всех делах, предпринимаемых Петром. Он командовал полком в показательных сухопутных сражениях под Москвой и кораблём «Марс» во время морских учений на Переяславском озере, а 29 июня 1693 г. был произведён в полные генералы. Лефорт сопровождал Петра в двух его путешествиях в Архангельск в 1693 и 1694 гг. и был назначен капитаном прибывшего из Голландии корабля. Однажды «потешные» манёвры под Москвой едва не обернулись трагедией для Лефорта: в лицо ему попал «огненный горшок», начинённый порохом. Но генералу всё же удалось водрузить своё знамя на укреплении «противника».

«Потешные» походы Петра были подготовкой к настоящей и тяжёлой войне с Турцией и Крымом — Азовским походам 1695 и 1696 гг., в которых Лефорт принимал самое деятельное участие. Он командовал корпусом во время первого штурма Азова 5 августа 1695 г. и лично захватил одно из турецких знамён. После первого Азовского похода Пётр назначил его адмиралом русского флота. Многие современники удивлялись новому назначению уроженца «самой сухопутной страны во всей Европе». Несомненно, Лефорт был малосве­дущ в морском деле. Однако Пётр явно рассчиты­вал на его энергию в деле создания русского галерного флота, предназначенного перекрыть турецким кораблям доступ к Азову. И эта задача была выполнена в ходе второго Азовского похода и взятия крепости 19 июля 1696 г. Сам Лефорт в это время был уже серьёзно болен, и состояние его здоровья быстро ухудшалось. Из Воронежа к Азову он отбыл на специально построенном для него струге (т. е. судне), а в столицу въехал в богато убранных санях, чтобы не страдать от толчков при езде в колёсном экипаже. В целом триумфальный вход войск в Москву после взятия Азова был обставлен весьма необычно: в торжественном кортеже, проследовавшем через всю Москву, вслед за адмиральскими санями шагал «большой капи­тан» — царь Пётр — в чёрном немецком платье, с белым пером на шляпе и протазаном (род копья. — Прим. ред.) в руках. Подобный способ праздно­вания победы восстановил против Петра многих сторонников старых обычаев.

ПАТРИК ГОРДОН

И ФРАНЦ ЛЕФОРТ

«Конец правления Софьи пока что дал ему (Петру I. — Прим. ред.) возможность свободнее общаться с иностранцами, находив­шимися на русской службе. Среди них... — генерал Патрик Гордон, которому было тогда 55 лет. Раньше служил он наёмным солдатом в Швеции, Германии, Польше. Гордон участвовал также в двух крымских походах Голицына. В крити­ческие дни борьбы Софьи за власть он явился в Троице-Сергиев монастырь и тем уже заслужил доверие Петра. А его знание военного искусства, организации армий разных стран, боевой опыт, пунктуальная исполнительность, хладнокровие — всё это сделало Гордона главным наставником Петра в «потешных» военных затеях.

Другим иностранцем, оказавшим огромное влияние на формирование Петра, особенно на его внешнеполитические взгляды, оказался Франц Лефорт. В отличие от Гордона Лефорт стал не только советником, но и близким, задушевным другом царя. Он также был одним из первых иностранцев, которые перешли на сторону Петра в решающие дни схватки за власть с Софьей. Уроженец Швейцарии, Лефорт служил под знамё­нами многих иностранных армий, прежде чем приехал через Архангельск в Россию и поступил на службу в русскую армию. С грехом пополам он на­учился говорить по-русски; писал свои письма Петру на русском языке, но латинскими буквами. Он знал также голландский, немецкий, итальян­ский, английский и французский языки. Лефорт в свои 35 лет привлекал Петра не столько профес­сиональными знаниями, образованностью, сколь­ко характером. Живой, остроумный, находчивый, жизнерадостный швейцарец был весьма обая­тельным человеком. Сильный и ловкий, он великолепно фехтовал, метко стрелял, а кавалеристом был таким, что даже не боялся сесть на дикую, необъезженную лошадь. Лефорт быстро сделался другом царя и поверенным в его сердечных делах. Это он познакомил Петра с первой красавицей Немецкой слободы Анной Монс, дочерью виноторговца».

(Из книги историка Н.Н. Молчанова «Дипломатия Петра Первого».)

533

 

 

Лефорт отказывается рубить головы мятежным стрельцам в 1698 г.

После взятия Азова Лефорт получил титул новгородского наместника, вотчины в Епифанском и Рязанском уездах, золотую медаль и соболью шубу. Стоило ему немного оправиться от болезни, и его дом был вновь открыт для гостей. С ноября 1696 г. последовала череда празднеств с танцами, фейерверками и пушечной стрельбой. В доме Лефорта Пётр познакомился и со своей возлюб­ленной Анной Монс. Здесь же «амур первый начал быть», а Лефорт был «конфидентом (доверенным лицом. — Прим. ред.) интриг амурных».

ВО ГЛАВЕ «ВЕЛИКОГО» ПОСОЛЬСТВА

Но не только лю­бовь и развлечения занимали в то вре­мя Петра. У него появилась новая идея — путе­шествие в Западную Европу, где он хотел на прак­тике обучиться морскому искусству. Возможно, мысль об этой поездке была подсказана царю всё тем же Лефортом. И хотя никогда раньше русские цари за границу не выезжали, воля Петра была непреклонна: он решил ехать сам под видом простого плотника. Посольство в составе 250 человек выехало из России в марте 1697 г. Формально его возглавлял новгородский наместник — Лефорт, но фактически всё руководство находилось в руках опытного дипломата Ф.А. Головина. Роль Лефорта была чисто представительной и сводилась главным образом к переводу речей царя. Однако пышностью свиты и обстановки он превосходил других послов. Его брат Яков Лефорт писал из Амстердама: «Всё подаётся на серебре... Обедает у генерала еже­дневно от 9 до 12 человек. У него 3 французских повара». Во время поездки царя в Англию Лефорт часто, иногда по нескольку раз в день, писал Петру. Его письма, написанные по-русски, но ла­тинскими буквами, не затрагивали серьёзных тем. Царский любимец сетовал на разлуку с государем, жаловался на плохое вино, выражал беспокойство по поводу отсутствия известий из Англии. Напри­мер: «Господин Коммандёр! Ад твоя милость не бевали письме ис Англески земля. Пужалест, пи­ши нам про своя здорова и как вы веселити; а я радусь буду, если вам доброй».

534

 

 

Из Голландии посольство прибыло в Вену для переговоров с императорским двором о союзе против Турции. Здесь неожиданно было получено известие о восстании стрельцов в Москве. Вместе с Петром в Россию возвратился и Лефорт. Едва ли он принимал непосредственное участие в подавле­нии восстания и казни стрельцов. Скорее всего он предпочёл заняться оборудованием своего велико­лепного дворца, построенного в его отсутствие на деньги царя. Но недолго пришлось царскому фавориту веселиться в новом прекрасном дворце. 12 февраля 1699 г. было отпраздновано новоселье с участием трёхсот гостей, 23 февраля Лефорт заболел горячкой, а 2 марта скончался. Узнав о его смерти, Пётр воскликнул: «На кого могу я теперь положиться? Он один был верен мне!»

Верному соратнику государя были устроены пышные похороны. Есть свидетельство, что Пётр хотел по­ставить памятник Лефорту и другим своим выдающимся приближённым в Петербурге в Александро-Невском монастыре. Он говорил: «Лю­ди эти своею правдивостью и заслугами — вечные памятники для России». Но это намерение не было осуществлено, а впоследствии и сама могила Лефорта затерялась.

Неутомимый женевец, приохотивший Петра к западноевропейским обычаям и, возможно, кос­венно повлиявший на весь ход исторического развития страны, остался в памяти народной лишь в названии одного из старинных московских районов.

ПЁТР АНДРЕЕВИЧ ТОЛСТОЙ

(1645-1729)

Когда Лев Толстой задумал написать роман об эпохе Петра Великого, он обратился к биографии своего далёкого предка — графа Петра Андреевича Толстого. Он и не подозревал, что этот петровский вельможа имел непосред­ственное отношение к появлению в России предка одного из гениев русской литературы — Александ­ра Сергеевича Пушкина...

В начале своей карьеры Пётр Толстой не мог и предполагать, какое будущее его ждёт, не думал, что ему предстоит блистать при российском и европейских дворах, сидеть в турецком заточении и окончить свои дни в каменном мешке Соло­вецкого монастыря. Его ждала заурядная военная карьера дворянина не очень знатного рода. Пётр Андреевич Толстой родился в 1645 г. Детство и юность его прошли в военных походах, участником которых был его отец, Андрей Васильевич, получивший в 70-х гг. XVII в. чин думного дворянина и назначенный товарищем воеводы князя Василия Васильевича Голицына в Большом полку.

ПЕРВЫЕ

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ

ПОРУЧЕНИЯ

Лишь в 1671 г. Пётр Толстой полу­чил придворный чин стольника, но

ко двору не был близок и не имел поместий и вотчин. Возможность приобщиться к дворцовым интригам у него появилась в 1682 г., во время стрелецкого бунта после смерти царя Фёдора Алек­сеевича. В борьбе двух придворных партий — Милославских и Нарышкиных — Пётр Толстой принял сторону царевны Софьи и Милославских;

И.Г. Таннауэр. Портрет П. А. Толстого.

535

 

 

КАРЬЕРА П. А. ТОЛСТОГО

 Толстого примечательна во многих отношениях. Пётр Андреевич был единственным сподвижником Петра, который начи­нал свою карьеру его противником, а заканчивал его верным слугой. Чтобы совершить подобную метамор­фозу, надобно было преодолеть косность и консер­ватизм среды, на которую он поначалу ориен­тировался. В ряды сподвижников Петра Толстой влился в зрелые годы, и, несмотря на это, он с усердием стал постигать новое, причём в процессе не обучения, как то делали его более молодые современники, а переучивания. Это всегда сложно и трудно.

Вряд ли среди дипломатов, которыми располагал царь в самом начале XVIII в., можно было найти более подходящую кандидатуру на должность русского посла в Стамбуле, чем Пётр Андреевич. Вряд ли, далее, кто-либо мог проявить столько на­стойчивости, изворотливости и гибкости, как Толстой. Здесь важен итог его нелёгкой службы, выразившийся в том, что ему удалось предотвратить выступление против России Османской империи в тот период Северной войны, когда это выступление таило для нашей страны наибольшую опасность».

(Из сочинений историка Н. И. Павленко.)

он состоял с ними в родстве и пользовался покро­вительством их сторонника Голицына. Неизвестно, как вёл себя Толстой во время событий 1689 г., когда окончилось правление царевны Софьи и при­шёл к власти Пётр I. Вероятно, судьба его склады­валась не особенно благоприятно — известно толь­ко, что в 1694 г. он был всего лишь воеводой в далёком северном городе Устюге. Тем не менее ему удалось завоевать доверие молодого царя — в 1696 г. он участвовал во взятии крепости Азов и ему был пожалован чин капитана гвардии. Толстой проявлял незаурядные для своих лет энергию и активность. Ему было 52 года, когда он в 1697 г. вместе с другими 39 стольниками — в большинстве своём молодыми отпрысками знатных семейств — отправился в Италию для изучения военно-мор­ского дела. Толстой ехал почти по тому же марш­руту, что и Шереметев, посещал те же города и так же вёл путевой дневник. Однако записи Толстого отличались подробностью и красочностью, свиде­тельствуя о наличии у их автора литературного таланта. Внимание его привлекало всё новое и необычное. Вот что он писал об Италии: «В Венеции по всем улицам и по переулкам по всем везде вода морская, и ездят во все дома в судах, а кто похочет идтить пеш, также по всем улицам и переулкам проходы пешим людям изрядные ко всякому дому». Поразила воображение Толстого и такая диковинка, как римские фонтаны, описать красоту которых было, по его словам, невозможно: «Ежели бы кто хотел видеть те фонтаны в Риме, тому бы потребно жить два или три месяца и ничего иного не смотреть, только б одних фонтан, и насилу мог все фонтаны осмотреть». Наблю­дательный путешественник описывал и внутрен­нее убранство комнат в гостиницах, состояние и устройство госпиталей, отмечая хорошее качество и красоту мебели, а также комфорт, главным приз­наком которого для него было наличие чистых простыней. Обращал Толстой внимание и на осо­бенности быта и нрава итальянцев в разных горо­дах. Удивляло его, например, полное отсутствие пьяных при большом количестве разнообразных вин в продаже: «Также пьянство в Риме под вели­ким зазором: не токмо в честных людях и между подлым народом пьянством гнушаются». Сам Тол­стой в отличие от многих сподвижников Петра был лишён этого порока. Оставаясь типичным русским путешественником XVII в., он весьма поверхност­но описывал научные учреждения, учебные заведе­ния, мануфактуры, но при этом уделял большое внимание мельчайшим подробностям убранства костёлов, описанию церквей и монастырей, особен­ностей богослужения. Морская же практика, по-видимому, не слишком привлекала Толстого, хотя он принял участие в двух плаваниях и получил соответствующий аттестат, в котором характеризо­вался как «муж смелый, рачительный и способ­ный». Ему так и не пришлось служить на море. Когда в начале 1699 г. Толстой возвратился из путешествия, царь, увидев совершенно изменив­шегося и приобретшего европейский лоск челове­ка, решил, что он будет наиболее подходящей кандидатурой для успешного решения одной из сложнейших дипломатических задач, стоящих пе­ред Россией. Речь шла о Турции, где Россия долж­на была впервые учредить дипломатическое пред­ставительство. В 1702 г. Пётр Толстой стал первым русским дипломатом, возглавившим постоянное посольство в Стамбуле. Его задача состояла в том, чтобы предотвратить войну Османской империи против России на стороне Швеции или хотя бы оттянуть её начало. Трудно было найти для этой цели более подходящего человека, чем Толстой, который обладал бы не только умом и энергией, но и большим терпением, наблюдательностью, осто­рожностью и хитростью. Эти качества были тем более важны, что с первых дней пребывания посла при дворе султана османское правительство делало всё, чтобы изолировать русское посольство и обо­снованными аргументами опровергнуть обвине­ния, выдвинутые против России. Послу было раз­решено остаться в Адрианополе, а затем переехать с двором в Стамбул. Много тяжких испытаний пришлось вытерпеть Толстому: бытовые неудобст-

536

 

 

ва и болезни, суровый режим изоляции — послу запрещалось выезжать к обедне — и даже угрозу ареста и казни.

Русский дипломат всё же не унывал и, несмотря на сложные условия, продолжал работать — в 1703 г. он отправил в Москву сочинение «Состоя­ние народа турецкого». Пётр Толстой посылал подробные и точные донесения в Посольский приказ, зорко следя за поведением крымских татар и других сил, способных подтолкнуть султана к войне с Россией. Дипломатические усилия Толсто­го имели успех до 1709 г., когда Турция, подстрекаемая бежавшим на её территорию швед­ским королём Карлом XII, всё же стала готовиться к войне. Военные действия начались в 1711 г. Однако столь большая отсрочка — 10 лет с начала Северной войны — была неоспоримым диплома­тическим успехом России. Толстому не удалось добиться заключения торгового договора с Портой. Турки не желали предоставлять русским торговым кораблям право прохода из Азовского моря в Чёрное. Но сам посол не раз с помощью своих доверенных лиц, в первую очередь купца из Рагузы Саввы Владиславича (Рагузинского), переправлял приобретённые им товары через турецкие заслоны. В 1704 г. он отправил «сухим путём» через Молдавию «трёх молодых арапов». Двое из них предназначались главе Посольского приказа боя­рину Фёдору Алексеевичу Головину, а третий — самому Толстому. После смерти Головина арапы жили при дворе Петра I. Один из них, Аб­рам, получил фамилию Ганнибал. Его правнук А.С. Пушкин стал великим русским поэтом.

Всё, даже покупка арапов, доставалось Толсто­му в Турции с великим трудом. Но действительно страшные времена настали после объявления войны России. В декабре 1710 г. Толстой был заключён в Семибашенный замок (Едикул) в Константинополе. Выйдя на свободу в апреле 1712 г. уже по окончании войны, он вместе с русскими полномочными послами — вице-канцле­ром П. Шафировым и М. Шереметевым — вёл переговоры об условиях мира. Но туркам не по­нравилось, что русские вопреки обещанию вступи­ли на территорию Польши. Вновь Турция объ­явила войну России, и в октябре 1712 г. бывший посол снова, на этот раз уже вместе с Шафировым и Шереметевым, оказался в Семибашенном замке. Послов со свитой, насчитывавшей около двухсот человек, заточили в очень небольшом подземном помещении, где они боялись умереть «от вони и духа» (духоты). Но всё обошлось благополучно, и в марте 1713 г. все они наконец обрели долго­жданную свободу. А в июне 1713 г. при участии Толстого был заключён Адрианопольский мирный договор России с Турцией.

В 1714 г. Толстой вернулся в Россию, где к тому времени произошли большие перемены. Поло­жение обязывало его приобрести дом в Петербурге и поселиться там. Пётр Андреевич был назначен сенатором и получил высокий чин тайного совет­ника. В 1716—1717 гг. он сопровождал Петра I в заграничном путешествии, где также проявил свои дипломатические спо­собности. Но его звёздный час на­ступил в 1717 г., когда именно ему царь поручил уладить дело о возвращении в Россию царевича Алексея. Пётр уже давно был недоволен цареви­чем, особенно тем, что тот не проявлял ни малейшего интереса к государственным делам. Этот конфликт зашёл так далеко, что царевич оказался на стороне противников отцовских преоб­разований. Отношения между отцом и сыном обострились до такой степени, что Алексею пришлось бежать и искать спасения в Европе.

«ДЕЛО»

ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ

В августе 1717 г. в письме к сыну царь настоятельно потре­бовал его немедленного приезда в Копенгаген. Ис­пуганный царевич по совету своих приближённых решился бежать в Вену к императору Карлу VI. Инкогнито, под видом государственного преступ­ника, он был заключён в крепость Эренберг. Петру удалось обнаружить убежище сына с помощью резидента в Вене Авраама Веселовского. Тогда царевича тайно перевезли в Неаполь. Доставить Алексея на родину Пётр поручил опытному дипло-

В 1717 г., после бегства царевича Алексея во владения императора Священной Римской империи, Пётр Великий располагал куда большим выбором дипломатов, чтобы отправить кого-либо из них для розысков беглеца и возвращения его в Россию, чем в начале века, — в его распоряжении находились Борис Иванович Куракин, Пётр Павло­вич Шафиров, Василий Лукич и Григорий Фёдоро­вич Долгорукие и многие другие, но царь поручил это сложное и деликатное дело тоже Петру Андрее­вичу Толстому. И в данном случае он вряд ли мог сыскать лучшего исполнителя своей воли. Толстой мог быть и вкрадчивым, и суровым, и мягким, и твёрдым, и резким, и обходительным, т. е. обла­дал качествами, использование которых обеспечило в тех условиях успех. У Петра не было оснований быть недовольным трудами своего эмиссара — он действовал напористо и в то же время без шума и, с одной стороны, своими действиями не вызвал дипломатических осложнений с венским двором, а с другой — уговорил царевича вернуться в Россию».

(Из сочинений историка Н. И. Павленко.)

537

 

 

Ж.-М. Натье. Портрет Екатерины I.

мату — Толстому, которому удалось, сломив сопро­тивление венского двора, получить разрешение увидеться с сыном Петра I, чтобы уговорить царе­вича сдаться на милость отца. Для этого старый дипломат использовал всё — подкуп, шантаж, ложь. Слабохарактерный Алексей, называемый Толстым в письмах «зверем», в общем-то был лёг­кой добычей. Ему обещали прощение и разрешение жить в деревне в случае добровольного возвра­щения в Россию. В октябре 1717 г. более года скрывавшийся за границей царевич в сопровож­дении Толстого выехал на родину. В дороге Тол­стой использовал всё своё влияние, чтобы оградить Алексея от нежелательных встреч, в первую оче­редь — с императором Карлом VI.

В Москву царевич прибыл 31 января 1718 г. Конечно, ни о каком прощении не могло быть и речи. Началось следствие. Толстой, поставленный во главе специально образованной по этому случаю Тайной канцелярии, сыграл важную роль в раскрытии антиправительственного заговора. До­просы и пытки, на которых он присутствовал, доказали виновность не только приближённых царевича, но и некоторых высших сановников государства. Опасаясь возобновления заговора, царь Пётр счёл возможным приговорить соб­ственного сына к смерти. Под смертным при­говором Алексею Толстой подписался одним из первых, что впоследствии печально отразилось на его судьбе.

За усердие в раскрытии заговора Пётр Андрее­вич был щедро награждён конфискованными у сторонников царевича вотчинами, ему были пожа­лованы чин действительного тайного советника и должность президента вновь созданной Коммерц-коллегии. Одновременно он продолжал оставаться главой Тайной канцелярии. По преданию, царь на одной из пирушек заметил притворившегося пьяным Толстого, который внимательно наблюдал за происходившим, и сказал ему: «Голова, голова, кабы ты не была так умна, я давно бы отрубить тебя велел». Именно ум сделал Толстого одним из первых вельмож в государстве в последние годы царствования Петра. Ни одно светское развлечение в Петербурге не обходилось без Петра Толстого. Частым гостем он был и в доме Меншикова, будущего своего врага. В 1719 г. Толстому была поручена серьёзная дипломатическая миссия в Пруссии. После переговоров с прусским королём он получил гарантии лояльности Пруссии по отношению к России. Толстой сопровождал Петра в Каспийском походе, где сблизился с супругой царя Екатериной — будущей императрицей. А через два года руководил церемонией коронации императрицы. В тот же день он получил графский титул. Неудивительно, что после смерти Петра I Толстой в союзе с Меншиковым приложил все усилия, чтобы возвести на престол Екатерину I.

ПАДЕНИЕ ТОЛСТОГО

Влияние Меншикова росло, и противо­стоять этому не мог даже Верховный Тайный совет, членом которого стал Толстой. Сознавая недолго­вечность правления Екатерины, Меншиков заду­мал женить царевича Петра Алексеевича на своей дочери и возвести его на престол. Этому пред­приятию противились многие, и прежде всего Пётр Толстой, который хотел видеть на троне одну из дочерей Петра — Анну или Елизавету. Меншикову удалось обвинить Толстого и его сторонников — A. M. Девиера и И. И. Бутурлина — в государст­венной измене и устроить над ними суд. Накануне своей смерти — 6 мая 1727 г. — Екатерина подпи­сала указ о ссылке Толстого вместе с сыном Иваном в Соловецкий монастырь. Здесь 30 января 1729 г., после полутора лет заключения в сыром каменном мешке, скончался 82-летний «бывший действи­тельный тайный советник и кавалер граф Пётр Толстой».

Человек необыкновенного ума, внушавший опасение противникам даже в глубокой старости, он пал жертвой запутанной сети придворных интриг, которую сам же ещё незадолго до того сплетал с таким искусством.

538

 

 

ФЕОФАН ПРОКОПОВИЧ

(1681-1736)

В июле 1706 года царь Пётр Алексеевич, бу­дучи в Киеве, в Софийском соборе, присутствовал на проповеди никому не известного молодого монаха, преподавателя поэтики и рито­рики Киево-Могилянской академии. Проповедь понравилась царю смелостью мысли и новизной идей. Никогда прежде не доводилось ему слышать такие речи из уст духовного лица. Он привык, что духовенство всегда противилось начатым им в стране преобразованиям. И тогда возникла мысль привлечь этого киевского монаха — Феофана Прокоповича — к сотрудничеству в области реформы церкви, которую давно задумал Пётр. Шла война со Швецией, дела церкви пришлось отложить, тем не менее царь не забывал о Феофане. В 1707 г. тот был назначен префектом академии и учителем философии. В начале 1709 г. киевский губернатор князь Дмитрий Голицын писал главе Посольского приказа Гавриилу Головкину: «Мона­хи все нас чуждаются, во всём Киеве нашёл я только одного человека, именно из Братского монастыря префекта, который к нам снисходите­лен». Речь в письме шла о Феофане Прокоповиче, который впоследствии по иронии судьбы стал непримиримым противником Голицына.

Многое изменила блистательная Полтавская победа русских войск над шведами. Когда Пётр возвращался из Полтавы через Киев, Феофан произнёс восторженную торжественную речь — панегирик — в его честь в Софийском соборе: «Кто побеждён? Супостат от древних времён сильный, гордостию дерзкий, соседям своим тяжкий, на­родом страшный, всеми военными довольствы изобилующий. Где и как побеждён? Во время зело лютое, брани внутрь отечества нашего вшедшей, егда (когда. — Прим. ред.) укрепился изменниче­ским оружием, егда ему удобие, нам же неудобствия умножися; словом, побеждён тогда, егда мняшеся победу в руках держати...» Речь монаха произвела на Петра и его приближённых сильное впечатление. Царь сразу же велел напечатать её на русском и латинском языках. Можно сказать, что в этот момент решилась судьба Феофана — он был негласно назначен «главным идеологом» Петров­ских преобразований.

Многие тогда задавались вопросом: откуда появился этот учёный монах весьма привлека­тельной наружности? Как удалось ему угадать тайные мысли преобразователя и облечь их в столь возвышенные слова?

Феофан — его имя в миру было Елеазар — родился в Киеве в 1681 г. в семье купца. Родители мальчика рано умерли, и его воспитывал дядя — ректор академии Феофан Прокопович. Способный и живой, Елеазар стал лучшим учеником ака­демии. Для завершения богословского образования он отправился в Польшу, где принял униатство и постригся в монахи. За свои необыкновенные способности Елеазар Прокопович был отправлен в Рим в коллегию Святого Афанасия. По неизвест­ным причинам юноша бежал из Рима и вернулся в Киев в 1702 г. убеждённым противником иезуитов и «папежского духа». Здесь он принял православное монашество с именем своего дяди — Феофан — и стал преподавать в Киево-Могилянской академии. Молодой преподаватель увле­кался «новейшими» и «иноверными» книгами и прежде всего книгами протестантскими. Он был образован, начитан и стал истинным ревнителем просвещения. Уже тогда на свои скудные средства

539

 

 

 

он начал собирать библиотеку, которая впоследствии насчитывала 3192 тома. Образование и воспитание сформи­ровали из киевского монаха сторонника евро­пейской науки, обычаев и законов. Русскому православию он был чужд и смотрел на него как бы со стороны и свысока. Такой человек спокойно, без внутреннего душевного надлома мог разрушать древний церковный строй и заменять его новым. Всю жизнь Феофан боролся с суевериями, терпеть не мог обрядности, чудес, аскетизма и самой церковной иерархии. «Лучшими силами своей души я ненавижу митры, саккосы, жезлы, свещницы, кадильницы и тому подобные заба­вы», — писал он в одном из писем. Западничество и практичность Феофана импонировали Петру. Он взял монаха с собой в Прутский поход 1711 г. и вскоре назначил его игуменом Киево-Братского монастыря и ректором академии. В 1715 г. Пётр приказал Прокоповичу приехать в Петербург. Царь хотел назначить его епископом Псковским на место престарелого Иосифа. Заняв соответствующее место в церковной иерархии, Феофан смог бы целиком посвятить себя делам церкви. Однако болезнь задержала Прокоповича, и в Петербург он прибыл только в конце 1716 г., когда царь уже находился за границей. Его посвящение в сан епископа Псковского состоялось только в 1718 г. Многие духовные лица, в том числе местоблюсти­тель патриаршего престола Стефан Яворский, про­тивились этому посвящению. Они обвиняли Фео­фана в протестантстве. Прокопович сумел оправ­даться перед царём, да Пётр и не обращал вни­мания на богословские тонкости, когда речь шла о личной преданности как по отношению к нему самому, так и по отношению к его делу. Феофан в свою очередь поспешил обвинить Яворского и его сторонников в «латинстве» (склонности к католи­честву), и это послужило основанием для по­следующего запрета книги Яворского «Камень веры».

Став епископом Псковским, Прокопович тем не менее остался в Петербурге и занялся составлением Духовного регламента — будущего руководства жизнью всего российского духовенства. Когда в 1721 г. была создана Духовная коллегия, его назначили одним из двух её вице-президентов. После смерти президента — Яворского — в 1722 г. нового президента назначать не стали, и Феофан фактически занял пост главы коллегии. Задачей епископа Псковского в эти последние годы жизни Петра стало богословское обоснование указов царя и его взглядов на те или иные вопросы, касаю­щиеся религии и церкви. После обнародования Указа о престолонаследии 1722 г. Феофан пишет книгу «Правда воли монаршей», в которой доказывает, что право передачи престола тому или иному лицу принадлежит исключительно личной воле самодержца. В своих сочинениях он защи­щает браки православных с иноверцами, право на разводы, обличает раскольников и тунеядство монашества. В 1721 г. Феофан учреждает в Петербурге духовную школу по протестантскому образцу. Преподавали в ней иноземцы. Мечтал он и об учреждении в Петербурге академии по образцу киевской, с широкой общеобразовательной про­граммой, философским и богословским классами. Феофан был автором не только духовных, но и светских указов и документов. Пётр привлёк его и к составлению истории своего царствования. Жаловаться Феофан мог лишь на бедность псков­ской епархии, которая не давала ему тех матери­альных благ, которыми пользовались другие вельможи. Он не раз просил царя о денежных пожалованиях и не получал отказа.

Казалось бы, смерть Петра I должна была стать катастрофой для Прокоповича. При погребении великого преобразователя он произнёс свою луч­шую проповедь, начинавшуюся словами: «Что се есть? До чего мы дожили, о россияне! Что видим? Что делаем? — Петра Великого погребаем!» Проповедь продолжалась около часа, потому что постоянно прерывалась плачем слушателей.

В придворных интригах и борьбе между

Корабль «Предистинация». Гравюра Петровской эпохи.

540

 

 

«птенцами гнезда Петрова», начавшейся сразу после смерти царя-реформатора, Феофан сумел заручиться поддержкой императрицы Екатерины I и Александра Меншикова. Он успешно повёл борьбу со своим недругом, архиепископом Новго­родским Феодосием Яновским, который резко высказывался против новых порядков и унижения духовной власти перед светской. Феодосии был лишён сана и сослан в Карельский монастырь. Феофан стал архиепископом Новгородским. Число его недоброжелателей среди духовенства всё уве­личивалось. В 1727 г. последовал донос на него архимандрита Маркелла Родышевского. Феофан вновь обвинялся в неправославии. Тем не менее ловкий и проницательный архиепископ сумел оправдаться во всех возведённых на него обви­нениях. Святейший синод (учреждение, управ­лявшее тогда Русской Православной церковью) постановил содержать Родышевского в Александро-Невском монастыре. Феофан считал, что за спиной Маркелла стоят его недоброжелатели в синоде, и задумал отомстить им, что ему и удалось впоследствии. Прокопович сумел занять прочное положение во время царствования внука Петра I — Петра II, коронование которого он совершил.

Но особенно высоко взошла звезда Феофана после смерти Петра II в 1730 г. Ему удалось оказать неоценимую услугу императрице Анне Иоанновне при её вступлении на престол. Феофан искусно противодействовал намерениям «верховников» — членов Верховного Тайного совета — ограничить права императрицы особыми условиями («кон­дициями»). Здесь архиепископ действовал не только из соображений личной выгоды, но и по политическим убеждениям. Он считал, что само­державие в России должно быть незыблемо. Эти убеждения он высказал ещё в «Правде воли монаршей». Благодаря Феофану в присягу импе­ратрицы Анны не было включено ничего противо­речащего идее самодержавия. Во время царство­вания Анны Иоанновны Прокоповичу удалось расправиться со всеми своими недоброжелателями в синоде. Его враги — Лев Юрлов, Георгий Дашков, Игнатий Смола — были лишены сана и сосланы. Но победа всё же представлялась Феофа­ну неполной. Тайная канцелярия была завалена делами, заведёнными по его инициативе. Свобода, предоставленная Феофану в церковных делах, была так велика, что он наряду с другими дисциплинами ввёл в своей школе обучение музыке и сценическому мастерству — дело по тем временам неслыханное. Но ни образованность, ни высокое положение не могли спасти Феофана от той ненависти, которую питало к нему православ­ное духовенство. Именно в Феофане видели главного гонителя церкви и виновника того униженного положения, в котором оказались все духовные лица в России. Маркеллом Родышевским было написано «Житие новгородского архиеписко­па еретика Феофана Прокоповича», имевшее большую популярность, особенно в среде мона­шества. Расправа с Маркеллом и его сторонниками не помогла. В 1732 г. появилось под­мётное анонимное письмо с обви­нениями против Феофана, в 1733 г. — новое подобное сочинение. Последние годы жизни архиепископа прошли в яростной борьбе с аноним­ными обличителями. Прокопович скончался 8 сен­тября 1736 г. в своём подворье на Карповке. По свидетельству современников, последние слова Феофан обратил к своей голове: «О главо, главо, разума упившись, куда ся преклонишь?» Так разумом упившись, а не верой, окончил свои дни один из наиболее выдающихся сподвижников Петра Великого.

Многие историки православной церкви считали Феофана «жуткой фигурой». Действительно, мето­ды, которые он предпочитал, не могут вызвать одобрения. Однако действовал он не из личной корысти, а по глубокому убеждению. Прокопович был человеком своего времени, стремившимся направить Россию на путь «просвещения». Пытки в Тайной канцелярии казались ему законным методом достижения цели. Стремясь избавить церковь от суеверий и «варварства», Феофан по сути избавлял общество XVIII в. от самой церкви, её авторитета и значения. Со времени Феофана русское православное духовенство уже никогда не играло сколько-нибудь заметной роли в политиче­ской жизни страны.

 

Пётр I.

541

 

 

ДЕМИДОВЫ

Ранней осенью 1696 года русские войска во главе с Петром I с победой возвращались из Азовского похода. В Москве их ожидала торжественная встреча, но царь поехал не в Москву, а в Тулу. На то были свои причины. Хотя война и окончилась победой, она вскрыла серьёз­ные недостатки в вооружении и обеспечении армии. Российская промышленность не могла снабжать её всем необходимым. Многое при­ходилось ввозить из-за границы: из Голландии — порох и железные ядра; из Швеции — шпаги, мушкеты с зарядами и другую амуницию. Расходы опустошали казну, но армия по-прежнему испы­тывала недостаток в самом необходимом. Требо­валось срочно развивать отечественную промыш­ленность, в особенности металлургию.

Предшественники Петра I не раз приглашали из-за границы горных дел специалистов для поисков железной руды и других полезных ископаемых. Посылали экспедиции на Северную Двину, Печору и Енисей, в Мезень, Канин Нос, Югорский Шар. Строили казённые железоделательные заводы. Например, в Туле из местной руды получали металл, из которого изготавливали различные предметы, в том числе ружья — тяжёлые, устаревшей конструкции самопалы. Однако и их не хватало для войска...

Осмотрев казённый металлургический завод и его продукцию — готовые ружья, Пётр предложил работникам починить ружьё, сделанное ино­земным мастером Кухенрейтером. Нашёлся уме­лец, который не только починил заграничное ружьё, но и выполнил точную его копию. Звали мастера Никита Демидович Антуфьев.

Пётр возобновил исследования рудных место­рождений, начал строительство фабрик и заводов в разных областях страны, в том числе на Урале, где добывались богатейшие руды, состоящие почти наполовину из чистого железа.

Чтобы привлечь отечественных предприни­мателей, оказать им поддержку, царь издал ряд законов, установивших разнообразные льготы и поощрения. Например, каждый заводчик мог брать на организацию своего предприятия бес­процентные ссуды; освобождался на длительное время от пошлин и налогов на произведённые товары; вместе с семейством избавлялся от казённых служб и повинностей.

НИКИТА ДЕМИДОВИЧ ДЕМИДОВ (АНТУФЬЕВ)

Примером благо­творного влияния государевой по­литики на судьбы умелых, предприимчивых лю­дей является история Никиты Демидовича Антуфьева (1656—1725) и его наследников.

Пётр не забыл искусного оружейника. Он распорядился отвести ему земли и дать денег на организацию собственного дела. Антуфьев выстро­ил на реке Тулице большой железоплавильный завод, и очень скоро в арсеналы стали поступать отличные ружья, стоившие казне в 12 раз дешевле иностранных. Демидов поставлял железо и чугун для строительства Санкт-Петербурга и многое другое, необходимое для промышленности, хозяй­ства, армии и флота.

Он попросил Петра сдать ему В аренду казённый завод, построенный в 1699 г. на Урале, на реке Невье в Верхотурском уезде, где земля была богата рудами и драгоценными камнями, а леса — пушниной и древесиной. В этом диком, неосвоен­ном крае не было хороших дорог, и Демидов разведал и в дальнейшем использовал путь в центральные города России по рекам.

Успехи демидовских предприятий были столь значительны, что управляющий казёнными желез­ными и медными рудниками и заводами В.И. Гарнинг жаловался царю на невозможность кон­куренции с ним. Известность Демидова ширилась, а богатство росло. Всерьёз рассматривался вопрос:

Неизвестный художник. Портрет Н. Д. Демидова. Начало XVIII в.

542

 

 

 

не отдать ли все казённые металлургические заводы в частные руки, имея в виду Никиту и его преемников.

К концу XVIII в. промышленная «империя» Демидовых включала 55 предприятий, дававших одну треть общего количества чугуна и железа, производимых тогда в России. Кроме обязатель­ных поставок военного характера, составлявших примерно 20% продукции, демидовские заводы обеспечивали российский рынок листовым желе­зом, а также металлической посудой — кружками, кувшинами, самоварами, чайниками.

АКИНФИЙ НИКИТИЧ ДЕМИДОВ

После кончины Ни­киты Демидова его дело перешло к сы­ну Акинфию (1678—1745), который, как и отец, продолжал обустраивать заводы, прокладывать до­роги, отправлял экспедиции охотников на поиски новых месторождений металлов, а также поде­лочных и драгоценных камней. Его люди дошли до Алтайских гор и открыли там богатейшие зале­жи серебра, научились обрабатывать малахит и другие уральские самоцветы, делая из них ска­зочно красивые украшения, вазы, шкатулки. Из найденного асбеста, прозванного «горным льном», пряли ткань, из которой шили одежду, перчатки, кошельки.

ПРОКОФИЙ АКИНФИЕВИЧ ДЕМИДОВ

Сын Акинфия Никитича Прокофий (1710 — 1786) унаследовал ум и смекалку от отца и деда и получил хорошее образование, но делами зани­мался мало, отличался своеволием и необуздан­ностью нрава, был в плохих отношениях с отцом, из-за чего едва не лишился наследства. Прокофий Демидов прославился прежде всего своими чудаче­ствами. Однажды, обидевшись на английских куп­цов, он скупил всю пеньку, которую те вывозили из России, и заставил покупать у него по очень высокой цене. В другой раз пригласил на свои именины всех желающих и выставил такое не­сметное количество спиртного, что многие упились насмерть. Полиция подала рапорт о печальном инциденте и, кроме того, сообщила, что от сенат­ских курьеров и сторожей к Демидову приходили представители с поздравлениями, за что каждый из них получил по 20 рублей.

При этом известии терпение господ сенаторов иссякло. Если на попойку, устроенную Деми­довым, они ещё могли смотреть сквозь пальцы, то деньги, данные представителям сената, рассмот­рели как взятку. Расправа была скорой и суровой: «Поступок Демидова не только весьма непристоен, но и поводом служить может к прельщению и лакомству людей... дабы впредь ему и другим того чинить не можно, взыскать с него штраф в 220 рублей». На такую «ограмадную» сумму оштрафовали миллионщика Демидова. Тем не менее он обиделся, и, поклявшись, что никогда ноги его не будет в Петербурге, отбыл в Москву.

ЧУДАЧЕСТВА ПРОКОФИЯ ДЕМИДОВА

Много чудаков и фантазёров видели москвичи, но такого «куриозника», как Прокофий Акинфиевич Демидов, не доводилось. Толпы жителей собирались в полдень на Басманной улице, когда распахивались ворота его усадьбы и появлялся экипаж — возок ярко-оранжевого цвета, влекомый шестёркой лошадей, запряжённых цугом. Первая и третья пара были малорослые, лохматые крестьянские клячи, а вторая — высокие, чистокровные скакуны. На одной из передних лошадей сидел карлик, а на другой — великан, чьи ноги тащились по земле. Рядом с эки­пажем шли псари, ведшие собак различных пород — от крошечных мальтийских болонок до огромных немецких догов. Одежда демидовских слуг была тоже примечательной: одна половина платья — шёлко­вая, расшитая золотом, в другая — из рогожи; на одной ноге — башмак, а на другой лапоть, и все — люди, лошади, собаки — в очках.

Дом Прокофия Акинфиевича был тоже необыкно­венный. Обшитый с крыши до самой земли железом от возможного пожара, он скрывал в своих стенах маленькие органчики, начинавшие играть в любое время по воле хозяина. В многочисленных комнатах, убранных с фантастической роскошью, бегала и прыгала разнообразная живность: зайцы, лисы, собаки; в клетках пели и стрекотали птицы, а в мраморных бассейнах плавали заморские рыбы. В страх и трепет приводил каждого, кто отваживался переступить порог дома Демидова, ручной орангу­тан — любимец хозяина. Какие только чудачества не придумывал Прокофий Акинфиевич: то приглашал к себе тех, кто может, не двигаясь, пролежать на спине целый год; то тех, кто не моргнёт глазами в течение часа. Выигравшего щедро наделял деньгами, а проигравшего — лично прогонял взашей с криком: «Вон поди, негодяй, не берись не за своё дело!» Люди смеялись над сумасбродством Прокофия Демидова, прощая ему многое за безмерную щедрость. Он никогда не отказывал ни одному нуждающемуся, обратившемуся к нему за помощью, ставя условие: вернуть долг к обещанному сроку. При неисполнении этого условия взыскивал с должника не только долг, но и проценты с «рекамбио» — пенями за несвоевременную уплату занятой суммы денег. Жертвами подобных финансовых ухищрений Деми­дова стали многие, в числе которых оказались и знаменитый архитектор В. И. Баженов, и поэт А. П. Сумароков, лишившиеся всего своего иму­щества.

543

 

 

Собственноручная

запись заводчика

Н. А. Демидова

на последнем

листе прочитанной

книги.

НИКИТА

АКИНФИЕВИЧ

ДЕМИДОВ

Никита Акинфиевич (1724— 1789) был человеком скром­ным и тихим. Он отличался неодолимой страстью к нау­кам и искусствам. Будучи влиятельным человеком в обществе, кавалером ордена Святого Станислава, почётным членом Российской Академии худо­жеств и Вольного экономического общества, он в 1771 г. оставляет все дела и обязанности и отправ­ляется в путешествие. За три года он побывал в Курляндии, Пруссии, Голландии, Англии, Фран­ции, Италии. Живя в Париже, Никита Акинфиевич приглашал в свой дом наряду с высшей фран­цузской знатью актёров, художников, литерато­ров. Несколько лет он вёл переписку с Вольтером, под воздействием которого начал собирать произве­дения изобразительного искусства, положившие начало огромной демидовской коллекции.

Во время путешествия он каждый день записы­вал свои мысли обо всём, что привлекало его внимание: о людях, городах, фабриках, больни­цах, дорогах, горах и даже о костюмах модниц и их макияже. Свой дневник Никита Акинфиевич издал на склоне лет, в 1786 г., озаглавив его «Журнал путешествия в чужие края».

Все последующие представители семьи Деми­довых не только преумножили фамильные богат­ства, но и прославились своей широкой благо­творительностью .

ПАВЕЛ ГРИГОРЬЕВИЧ ДЕМИДОВ

Внук Прокофия Де­мидова Павел Гри­горьевич (1738— 1821) был одним из самых образованных людей своего времени. Он окончил знаменитый тогда Гёттингенский университет и Фрайбургскую ака­демию. Стал специалистом в таких науках, как минералогия, химия, физика, математика, испол­нял должность главного советника Берг-коллегии, в ведении которой находилась разработка всех ископаемых ресурсов страны.

За свою долгую жизнь Павел Григорьевич собрал богатую научную библиотеку, составил замечательные коллекции минералов, редких мо­нет и медалей, которые вместе с капиталом в 100 тыс. рублей он завещал Московскому универ­ситету. В течение длительного времени из этих денег выплачивались премии за лучшие научные исследования и публикации. Когда предполагалось открыть ряд высших учебных заведений в несколь­ких городах России, Павел Григорьевич дал для этого крупную сумму денег. Но время шло, а университеты не открывались... Тогда П.Г. Де­мидов пожертвованные деньги положил в банк под очень высокие проценты. Прошло 70 лет, и в Сибири, в городе Томске, на демидовские деньги открыли университет. Благодарные жители города установили бюст Павла Григорьевича Демидова в актовом зале университета. Ещё один памятник

Гравюра с титульного листа учебника арифметики

Л. Магницкого 1703 г. — основного пособия по математике в школах

первой половины — середины XVIII в.

В 1765 г. Н. А. Демидов открыл при своих нижнетагильских

заводах горнозаводское училище,

которое состояло из словесной и арифметической школ. Вскоре открылись школы и на других частных заводах. При горнозаводских училищах

создавались библиотеки, в фонды которых попадали самые разнообразные учебники.

544

 

 

П. Г. Демидову был установлен в Ярославле, где он на свои средства построил и обеспечил капиталом лицей и городскую больницу.

Павел Демидов, пожертвовавший на россий­скую науку, образование и здравоохранение мил­лионы рублей, всю жизнь прожил скромно и уединённо, всячески избегая роскоши и шумной известности.

НИКОЛАЙ НИКИТИЧ ДЕМИДОВ

Сын Никиты Акинфиевича и двоюрод­ный брат Павла Григорьевича Николай Никитич (1773—-1828) на­чал службу при светлейшем князе Г.А. Потёмкине адъютантом. Во время войны с турками (1787— 1792 гг.) он построил на свои средства фрегат, воевавший на Чёрном море. Он же собрал и обеспе­чил всем необходимым полк солдат, который при­нял участие в кампании 1812 г.

После присоединения к России Крыма Николай Демидов приобрёл там владения, располагавшиеся на неплодородных почвах, солончаках, болотах, и превратил их в плодороднейшие земли, где развёл виноградники, тутовые и оливковые плантации.

С 1815 г. Николай Никитич постоянно жил во Флоренции, выполняя обязанности русского по­сланника. Он получил звания тайного советника, камергера и командора ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Продолжая, подобно своим пред­кам, широкую благотворительную деятельность, Николай Никитич основал во Флоренции приют для итальянских детей-сирот, а в Гатчине, под Петербургом, — для российских. Оба воспи­тательных дома он обеспечил капиталом.

Николай Никитич был одним из тех, кто считал, что общество обязано заботиться о сиротах, стариках и калеках. В 1825 г. он пожертвовал Петербургу свой дом для организации в нём первого в России «Дома трудолюбия», где могли найти приют и работу все желающие, в том числе нищие, бывшие заключённые и каторжники. Кто не знал никакого ремесла — того учили; кто был от природы хилым или калекой — делал лишь самую простую работу, но получал за неё деньги и мог содержать себя и свою семью.

За годы жизни в Италии Николай Никитич собрал огромную коллекцию старинных картин, античных монет и других исторических памятни­ков, одну часть которой он поднёс в дар Санкт-Петербургу, а другую — любимой Флоренции, благодарные жители которой поставили ему па­мятник.

ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ ДЕМИДОВ

У Николая Никитича было два сына. Стар­ший, Павел Николае­вич (1798—1841), после смерти отца встал во главе всех демидовских заводов. Его стараниями дере­вушки и посёлки при заводах буквально на глазах превращались в благоустроенные селения и города. Так, центры «демидовской империи» — Нижний Тагил и Невьянск — стали большими городами со своими театрами, где выступали при­глашённые столичные знаменитости.

Получив назначение губернатором в город Курск, Павел Николаевич многое сделал, чтобы преобразить этот город. При нём про­водилась планомерная застройка, строились доро­ги и тротуары, возводились красивые общест­венные здания. Когда в городе вспыхнула эпи­демия холеры, Павел Николаевич построил на свои средства четыре больницы, обеспечив их необхо­димым оборудованием, медикаментами, и при­гласил врачей. Он был учредителем премии, впоследствии получившей название Демидовской, которая присуждалась за выдающиеся открытия и изобретения в различных областях точных наук. Эта премия стала одной из самых престижных наград в России.

АВРОРА КАРЛОВНА ДЕМИДОВА

Павел Николаевич был женат на Авроре Кар­ловне Шернвальд фон Валлен (1813—1902). Дочь выборгского губерна­тора, она была красивейшей женщиной своего времени. Все видевшие её невольно повторяли

П.Ф. Худояров. «Листобойный цех. Первая половина XIX в.».

545

 

строки поэта Евгения Баратынского: «Выдь, дохни нам упоеньем, соимен­ница зари».

Аврора Карловна в юности потеряла жениха, а через несколько лет — другого. Выйдя замуж за Демидова, она вскоре лишилась и его. Похоронив мужа, первая красавица Петербурга, наследница многомиллионного состояния, она отказалась от светской жизни и шесть лет носила траур. Аврора Карловна посвятила себя воспитанию сына и благотворительности.

Наконец, казалось, счастье ей улыбнулось. Она полюбила и вышла замуж за Андрея Карамзина, сына знаменитого историка. Через восемь лет её муж, офицер лейб-гвардии конной артиллерии, вместе со своей батареей попал в окружение во время Крымской войны и погиб.

Аврора Карловна была безутешна. Она навсегда поселилась в маленьком местечке Трескенде в Финляндии, где прожила в полном уединении ещё 62 года. Значительные средства она жертвовала на благотворительные цели. Память о «соименнице зари» жива до сих пор в Финляндии. В её доме организован музей, а романтической судьбе Авро­ры Карловны посвящена не одна книга.

АНАТОЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ ДЕМИДОВ

Второй сын Ни­колая Никитича Демидова Ана­толий (1812—1870) родился во Флоренции, а умер в Ницце. Большая часть жизни этого незаурядного человека прошла во Франции и Италии. До само­забвения любя искусство, он был дружен со мно­гими актёрами, писателями и художниками. Од­нажды Анатолий Николаевич познакомился с не­давно приехавшим из России пансионером Ака­демии художеств Карлом Брюлловым.

Брюллов рассказал Демидову, что приехал с намерением написать картину о гибели древне­римского города Помпеи, на которой хотел бы запечатлеть последние минуты жизни его граждан. Демидов поддержал идею и, пока шла работа, оплачивал расходы художника. Так он оказался причастным к созданию одного из прекраснейших произведений отечественной живописи.

На средства Анатолия Николаевича русские художники ежегодно отправлялись в Италию для завершения образования, а итальянские и фран­цузские — путешествовали по России.

В 1837 г. он организовал научную экспедицию в Южную Россию и Крым. В её состав вошли итальянские, французские и немецкие учёные и инженеры. Целью этого путешествия было все­стороннее научное обследование и описание зе­мель, недавно вошедших в состав России. Отчёт о проведённой работе был издан Демидовым в четырёх томах на французском и русском языках и явился большим вкладом в науку. Анатолий Николаевич был действительным членом четырёх академий — Парижской, Мюнхенской, Стокгольм­ской и Российской.

В 1841 г. Демидов женился на племяннице Наполеона Бонапарта принцессе Матильде де Монфоро. Перед свадьбой он купил целое госу­дарство — княжество Сан-Донато, а затем при­обрёл и титул его правителя — князя Сан-Донато.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ ДЕМИДОВ

Окончив курс юридиче­ских наук в Петербург­ском университете, Па­вел Павлович (1839—1885) долгое время нахо­дился на дипломатической службе при русском посольстве в Париже, а затем в Вене. Выйдя в отставку, он поселился в России. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. он был чрезвычай­ным уполномоченным Санкт-Петербургского об­щества «Красный Крест», занимался организацией госпиталей, эвакуацией раненых, снабжением их всем необходимым.

* * *

В 1991 г. Екатеринбургская ассоциация пред­принимателей основала научно-просветительское общество «Демидовский институт», в задачи которого входит издание архива Демидовых и изучение истории русского предпринимательства в целом.

АЛЕКСАНДР ДАНИЛОВИЧ МЕНШИКОВ

(1673—1729)

Эпоха Петра I — время грандиозных преобразо­ваний, поставивших Россию в один ряд с ведущими европейскими державами первой четверти XVIII в. Великая эпоха требовала и великих деятелей. Рядом с выдающейся лич­ностью Петра I их было немало. «Птенцы гнезда

Петрова» часто не отличались знатным происхож­дением и всесторонним образованием, но это с лихвой окупалось присущими им умом, талантом, энергией и стремлением внести свой вклад в дело преобразования России. Они изображены Пуш­киным на поле Полтавской битвы: здесь «и

546

 

 

Шереметев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин...», среди них особенно выделяется «сча­стья баловень безродный, полудержавный власте­лин» — Александр Данилович Меншиков.

Жизнь Меншикова, поднятого волей судьбы из самых низов на вершину богатства, славы и власти и вновь низвергнутого на дно — в бездну сибирской ссылки, — это по праву сюжет для увлекательного романа. Как же начинался сей роман? Меншиков был почти ровесником Петра — он родился 6 ноября 1673 г. Однако в детстве судьба не баловала будущего вельможу. О его происхождении до сих пор нет точных сведений, а имеющиеся данные противоречат друг другу. Современники сви­детельствовали, что отцом Меншикова был человек очень низкого происхождения — крестьянин или придворный конюх, отдавший своего сына в учение к пирожнику в Москве. Впоследствии тщеславный Меншиков, стремившийся породнить­ся с царской фамилией, предпринял попытки составить свою официальную родословную, представив себя потомком знатного, но обедневшего литовского рода. Получил ли будущий светлейший князь какое-либо образование? Современники-иностранцы писали о том, что Меншиков до конца своей жизни оставался неграмотным: он не умел ни читать, ни писать, хотя неплохо говорил на иностранных языках. Об этом, казалось бы, свидетельствуют и документы — в архивах не сохранилось ни одного текста, ни одного листка, написанного Меншиковым собственноручно, за исключением его довольно корявой подписи под составленными секретарями документами. Однако в «Юрнале» (или дневнике) Меншикова постоянно встречаются записи о том, что князь читал или просматривал бумаги. Кроме того, Меншиков был владельцем огромной и уникальной библиотеки, опись которой сохранилась до наших дней.

ДЕНЩИК ПЕТРА I

Как бы то ни было, но «безродному» и необра­зованному Алексашке, торговавшему пирогами на московских улицах, улыбнулось счастье: в 1686 г. он поступил в услужение к влиятельному челове­ку — Францу Лефорту, где был замечен молодым Петром, сумел понравиться ему и вскоре стал ден­щиком царя. Вероятно, он принимал участие в борьбе Петра с царевной Софьей в 1689 г., участво­вал в «потешных» военных манёврах, поездках государя и в Азовских походах. Впервые имя Меншикова появилось в переписке царя в 1694 г.

В 1697 г. «Великое» посольство, в составе кото­рого под именем бомбардира Петра Михайлова находился сам Пётр, отправилось за границу. Вместе с царём ехал и Алексашка: в списках он назван волонтёром (добровольцем), обучающимся корабельному делу. Он, как и Пётр, работал на верфях в Голландии и получил аттестат, свиде­тельствующий об овладении специальностью кора­бельного плотника. Меншиков сопровождал Петра и в его поездке в Англию, где кроме корабле­строения обучался также артиллерийскому делу и

Медаль

«За Полтавскую

баталию».

фортификации. По возвращении в Россию Меншиков принял активное участие в подавлении стре­лецкого мятежа и хвастался, что лично отрубил головы двадцати стрельцам. Молодой фаворит стремился всюду быть рядом с Петром и проводить в жизнь его начинания. В это время он начал приобретать всё большее личное влияние на царя: никому не удавалось так быстро укротить гнев вспыльчивого Петра, как Меншикову.

В НАЧАЛЕ СЛАВНЫХ ДЕЛ

В 1700 г. началась Северная война. Меншикову и тут уда­лось проявить себя: он был храбр, расторопен, инициативен. В 1702 г. Пётр назначил его комендантом завоёванной крепости Нотебург. Полностью разделяя мысли Петра о не­обходимости для новой России своего флота, Меншиков развивает кипучую деятельность сначала по основанию, а затем и по устройству Олонецкой верфи. Отличался он и в сражениях. После одного из них, закончившегося взятием шведских ко­раблей, Меншиков получил орден Святого Андрея Первозванного — высшую награду государства.

На Меншикова царь возлагал самые ответст­венные задачи: управление вновь отвоёванными у шведов территориями, устройство в устье Невы Петропавловской крепости, а затем строительство новой столицы — Петербурга — и оборону её от шведов. Здесь Меншиков одним из первых по­строил себе роскошный дом, где принимал послов. Пётр уже не мог обходиться без своего друга, в письмах он часто сетовал на разлуку: «Зело мне нужда видитца с тобою». Эту дружбу скрепило ещё одно обстоятельство: именно у Меншикова Пётр встретил служанку пастора Глюка Екатерину (Марту Скавронскую), взятую русскими в плен во время осады Мариенбурга в 1702 г. Меншиков «уступил» её государю. Екатерина, обязанная Меншикову своим возвышением, впоследствии не забыла услуг, им оказанных. Она всячески способствовала его продвижению к вершинам власти и ходатайствовала за него перед своим супругом.

Вместе с размахом деятельности Меншикова возрастали и его честолюбие, и страсть к стяжанию

547

 

 

Захват шведских боевых кораблей «Астрильд» и «Гедан» в устье Невы в 1703 г. В этом бою русских возглавляли Пётр I и Меншиков.

богатств. Чины, награды, пожалования вотчи­нами, подарки и подношения от различных лиц сыпались на него дождём. Польский король Август пожаловал ему орден Белого Орла. В 1706 г. австрийский император по ходатайству Петра I наградил царского фаворита дипломом князя Священной Римской империи.

Светлейший князь был увенчан и военными лаврами. Именно его энергичным действиям и военному таланту союзные войска — русские и польские — в большой степени были обязаны успехом в битве с войсками шведского короля Карла XII при Калише 18 октября 1706 г. В решающий момент боя Меншиков сам кинулся в пекло сражения и был легко ранен. Пётр наградил своего фаворита тростью, украшенной алмазами, изумрудами и личным гербом. К сожалению, эта победа не вернула Августу II польского трона, который был занят ставленником шведов Стани­славом Лещинским, разорвавшим союзный дого­вор с Россией, что позволило Карлу XII двинуть свои войска в глубь России. И снова Меншиков в гуще событий. Именно под прикрытием его конницы русская армия отступала на Украину. В битве у села Доброе 30 августа 1708 г. Меншиков во главе кавалерии ринулся в атаку в самый ответственный момент боя и обеспечил победу русских войск. Участвовал Меншиков и в крупной баталии при деревне Лесной 28 сентября. И вдруг — измена гетмана Мазепы, о которой не догадывались ни царь, ни Меншиков. Необходимо было срочно преградить путь шведам и овладеть городом Батурином, оставленным Мазепой. Это блестяще удалось Меншикову и привело в уныние гетмана. Именно тогда светлейший князь в отсутствие Петра фактически стал главой армии и играл ведущую роль во всех военных советах («консилиях»).

НА ГРЕБНЕ СЛАВЫ

Велик был и вклад Меншикова в победе над шведами в знаменитом Полтавском сражении 27 июня 1709 г. Кавалерия Меншикова одержала верх над шведской конницей, причём во время боя под ним были убиты три лошади. Князь во главе русских сил преследовал бежавших шведов и при­нудил остатки войск противника под командо­ванием Левенгаупта к сдаче у Переволочны. После Полтавы светлейший князь был пожалован чином фельдмаршала и городами Почеп и Ямполь. Не­смотря на интриги недоброжелателей и размолвки с царём, положение Меншикова было в то время прочно как никогда. Он — второе лицо в государст­ве и первый советник царя. Он поспевает всюду —

548

 

 

 

и на полях сражений, и в создании военного флота России, и в строительстве Петербурга, Шлиссель­бурга, Кронштадта и Петергофа. «Благодарствую вашей милости за все труды ваши как для охра­нения тамошних краёв, так и за строение», — писал в 1711 г. Меншикову часто покидавший Россию Пётр.

Помимо гражданских дел необходимо было окончательно закрепить победу над шведами и изгнать их из Европы, прежде всего из стратегиче­ски важного района — Померании. Именно Меншиков, известный своими военными талан­тами, напористостью и деловой смёткой, был поставлен по выбору царя главнокомандующим русскими войсками в Померании. И Меншиков оправдал этот выбор: в 1713 г. союзные войска принудили к капитуляции шведские гарнизоны крепостей Тоннинген и Штеттин. Прекрасный воин и делец, светлейший князь, однако, оказался плохим дипломатом. Он не сумел сохранить хороших отношений с союзниками, в первую очередь — с датским королём, который жаловался Петру I на то, что князь не передал, как обещал, крепость Штеттин Дании, а за большую мзду отдал её Пруссии. Светлейший вынужден был оправды­ваться перед царём, который поспешил уладить этот инцидент, но больше уже не поручал Меншикову дипломатических переговоров. Осада Штеттина стала и последней военной акцией Меншикова. Участившиеся приступы серьёзной болезни лёгких заставили его отказаться от трудностей и лишений походной жизни. Отныне он

 

Дворец А. Д. Меншикова в Санкт-Петербурге. Гравюра Петровского времени.

Неизвестный художник. Портрет А. Д. Меншикова. Начало XVIII в.

постоянно живет в Санкт-Петербурге в своём роскошном дворце на Васильевском острове. Меншиков был главой Петербургской губернии, управлял строительством, хозяйством, граждан­скими и военными делами. Светлейший князь постоянно участвовал в заседаниях сената, а с 1719 г. возглавил Военную коллегию. Не забывал он и о делах флота: без него не обходился ни один спуск нового корабля на воду. Интересная деталь: в 1714 г. Меншиков стал первым из русских, кого иностранная академия удостоила чести стать её членом. Сам Исаак Ньютон уведомил Александра Даниловича об избрании его членом Лондонского королев­ского общества за «распрост­ранение хороших книг и наук», причём английский учёный на­звал его человеком «величайшей просвещённости», что противо­речит общепринятым рассказам о неграмотности князя. Неиз­вестно, однако, каковы были его «научные заслуги».

Во время отсутствия царя в Петербурге на Меншикова была возложена ещё одна важная обязанность — попечение над царскими детьми. Князь еже­дневно проводит несколько часов во дворце и в письмах подробно докладывает о состоянии цареви­ча Петра Петровича и царевен Анны и Елизаветы. Непосред­ственное участие принял Меншиков и в судьбе старшего сына Петра — царевича Алексея Пе­тровича, который открыто враж­дебно относился к преобразо­ваниям, проводимым его отцом, и составил заговор с целью захвата власти. В 1718 г. про­ходило следствие по «делу» ца-

549

 

 

ревича Алексея. Меншиков включился в него с особым усердием. Он лично проводил допросы и присутствовал при пытках. 24 июня 1718 г. был подписан смертный приговор царевичу. Среди подписавших приговор имя Меншикова значилось первым. Впоследствии, после воцарения сына Алексея Петра II и возвышения врагов Меншикова князей Долго­руких, светлейшему не раз, наверное, приходилось с горьким сожалением вспоминать эту минуту своей жизни.

Но пока он всё ещё на вершине могущества и славы, скопленные им богатства всё множатся. Правда, доброму имени Меншикова сильно вредят разные слухи и участившиеся доносы на него, обвиняющие князя в махинациях с подрядами, казнокрадстве, получении взяток и незаконном присвоении земель казаков в Почепе. Светлейшему всё же удалось оправдаться, хотя и не без помощи самого царя, пошедшего навстречу как просьбам и мольбам самого Меншикова, так и заступничеству за него Екатерины и других приближённых к царю лиц. Пётр знал о махинациях Меншикова, но предпочитал на многое закрывать глаза, говоря: «Он мне и впредь нужен, может ещё сугубо заслужить оное». И действительно, Меншиков в трудные минуты вновь проявлял свой организатор­ский талант: он наблюдал за возведением укреп­лений в Кронштадте, укомплектовывал полки на Украине. Однако прежней близости с царём уже не было. Домогательства Меншикова о пожаловании его наградами и деньгами вызывали холодное отношение и даже раздражение.

ПОСЛЕ СМЕРТИ ПЕТРА I

Смерть Петра положила ко­нец этой неопределённости в судьбе князя. Екатери­на I, возведённая в 1725 г. на престол гвардией во главе с Меншиковым, уже не чинила никаких препятствий честолюбивым замыслам светлейше­го. Меншиков главенствовал в созданном по его же плану Верховном Тайном совете и имел право непосредственного доклада императрице. Ему был пожалован город Батурин, чего князь безуспешно добивался от Петра. Все его долги были забыты. Летом 1726 г. Меншиков даже предпринял по­пытку стать герцогом Курляндским (Курляндия — область в Прибалтике, входившая в состав Рос­сийской империи), для чего совершил поездку в Ригу, а затем в Митаву, причём светлейший пред­полагал даже ввести несколько полков в Кур­ляндию после отклонения курляндским ландта­гом его кандидатуры. Но Верховный Тайный совет предпочёл в вооружённый конфликт не вступать, и Меншиков ни с чем возвратился в Петербург. После этого у князя возник новый замысел — выдать свою старшую дочь Марию замуж за сына царевича Алексея — Петра. В связи с этим не­обходимо было во что бы то ни стало добиться возведения Петра на престол. Этому могли по­мешать видные сановники — родственник Меншикова A. M. Девиер, генерал И. И. Бутурлин и П. А. Толстой, в своё время также подписавшие приговор царевичу Алексею и теперь стремив­шиеся передать верховную власть дочери Петра I Анне. Опасались бывшие соратники Меншикова и его всевластия. И не напрасно. Меншиков обвинил их в заговоре и добился у императрицы указа об их ссылке с лишением чинов. На следующий день — 6 мая 1727 г. — Екатерина I скончалась.

Наступил момент наивысшего взлёта Меншикова по ступеням власти. Он уже мечтал о регентстве при малолетнем императоре, однако успел лишь получить чин генералиссимуса и полного адми­рала. Была написана обширная биография Меншикова с целью представить его достойным членом царственного семейства. Будущий тесть всюду сопровождал малолетнего Петра, стремясь изоли­ровать его от постороннего влияния. 23 мая состоялась помолвка дочери Меншикова, которой исполнилось 16 лет, с 12-летним Петром II, торжественно совершённая видным деятелем Пет­ровской эпохи архиепископом Псковским Феофа­ном Прокоповичем. Вскоре Меншиков внезапно заболел и потерял возможность видеться с Петром и влиять на него. Этим воспользовались давние недруги князя — Долгорукие, внушившие мальчи­ку-царю недоверие к Меншикову, а затем и добившиеся указа о его ссылке. У Меншикова, обладавшего огромным богатством и властью, не было одного: друзей, готовых заступиться за него при дворе. Его боялись, а потому ненавидели.

ССЫЛКА

8 сентября 1727 г. был подписан указ о домашнем аресте Меншикова, а затем о ссылке его в крепость Ранненбург (близ Воронежа) с конфискацией имущества и лишением всех чинов и наград. В Ранненбурге Меншиков не раз подвергался допросам: его пытались обвинить в государственной измене в пользу Швеции, но он опроверг все обвинения. Целью допросов было и получение информации о спрятанных огромных

В.И. Суриков. «Меншиков в Берёзове».

550

 

 

сокровищах бывшего князя; однако обнаружить их не удалось. Но и без того общая сумма иму­щества и денег Меншикова составила около 400 тыс. рублей — колоссальное по тем временам богатство. В апреле 1728 г., опасаясь заговора с целью освобождения Меншикова, правительство издало указ о ссылке его в глухой сибирский город Берёзов. По дороге в Берёзов скончалась жена Меншикова — Дарья Михайловна, урождённая Арсеньева, его верная подруга в течение долгих лет. Несколько позже в Берёзове умерла от оспы его старшая дочь Мария. Младшие дети Меншикова — сын Александр и дочь Александра — после его смерти в 1729 г. были возвращены из ссылки. По свидетельствам современников, ссылка не сломила дух Меншикова: бывший царский вель­можа вёл себя достойно и принимал превратности судьбы с истинно философским спокойствием. Роскошные камзолы и парики Меншиков сменил

на простую мужицкую одежду, оброс бородой. Одному из бывших своих подчинённых — офицеру, сначала не узнавшему его, — Меншиков сказал: «Я теперь бедный мужик, каким я родился. Господь, возведший меня на высоту суетного величия человеческого, низвёл меня в моё первобытное состояние».

Умер Меншиков 12 ноября 1729 г. Его похоронили возле церкви, которую он сам же срубил. Впоследствии могила Меншикова затеря­лась. Однако память о нём до сих пор жива. Велик вклад Меншикова в дело преобразования России. Велики и его военные заслуги — он был героем Нотебурга, Калиша и Полтавы. Неординарная, противоречивая личность Меншикова, его взлёты и падения, его недостатки и достоинства в полной мере отражают противоречия той великой эпохи, в которую он жил и действовал.

 

 

 

 

 

 

 

ПРАВОСЛАВНАЯ

ЦЕРКОВЬ И ЕЁ РОЛЬ

В РУССКОЙ ИСТОРИИ

К Крещению Руси при князе Владимире Святославиче восходят истоки создания Рус­ской Православной церкви — организации, влиятельной не только в духовном, но и в политическом отношении, судьба которой испол­нена высокой славы и трагического драматизма. Русская Православная церковь сыграла поистине огромную роль в российской истории.

ОРГАНИЗАЦИЯ ЦЕРКВИ НА РУСИ ПОСЛЕ КРЕЩЕНИЯ

Уже в X в. для совер­шения регулярных бо­гослужений были по­строены и обеспечены

всем необходимым сотни деревянных и каменных храмов. Одновременно было создано единое цер­ковное устройство, охватившее всю территорию Древнерусского государства. Во главе его стоял поставляемый (т. е. назначаемый) патриархом Кон­стантинопольским митрополит Киевский. Он в свою очередь утверждал епископов Древней Руси и совершал над ними особый обряд «рукоположе­ния», т. е. передачи божественной, идущей ещё от апостолов мистической силы — «благодати». Епис­копы (а в некоторых землях — архиепископы) руководили обширными церковно-административными округами — епархиями — и совершали обряд поставления в сан священников и дьяконов. Как общее устройство церкви, так и почти вся обрядовая терминология были заимствованы рус­скими из Византии. Тесная связь с константино­польской Патриархией и формальное подчинение её юрисдикции (управлению и суду) на четыре с половиной века — до 1448 г. — стали отличи­тельной особенностью русской церкви.

Признав христианство государственной рели­гией Руси, светская власть позаботилась о матери­альном обеспечении церковной организации. По­мимо платы верующих за совершение священ­нослужителями тех или иных таинств и обрядов по распоряжению князя Владимира в церковную казну стала ежегодно передаваться десятая часть всех княжеских доходов (десятина). Со временем взамен десятины, исчисление которой было доста­точно сложным делом, государство предоставило церкви ряд постоянных источников доходов. Среди них важнейшим было право собственности на обширные территории («вотчины»), которое позво­ляло получать подати и налагать определённые повинности на крестьян, живших на этих землях. В конце X в. церкви было пожаловано право суда

Са'ккос — архиерейское облачение.

Патриарх — высший сан православной церкви; управляет церковной организацией целой страны.

555

 

 

ЗОСИМА И САВВАТИЙ — ОСНОВАТЕЛИ СОЛОВЕЦКОГО МОНАСТЫРЯ

В истории русской церкви Зосиме и Савватию суждено, словно братьям, стоять рядом. Одна­ко при жизни они никогда не встречались, и у каждого из них был свой подвиг, своя судьба. Старший по возрасту, Савватий начал свой ино­ческий путь в Кирилло-Белозерском монастыре ещё при жизни его основателя. Вскоре после кон­чины Кирилла, умершего в 1427 г., он покидает родную обитель и отправляется на поиски истинного, пустынного «безмолвия», уединённой жизни. Даже небольшой монастырь, расположенный на острове Валаам в северной части Ладожского озера, не удовлетворил Савватия. Его увлекли рассказы о безлюдных Соловецких островах в Белом море. Достигнув Ка­рельского побережья, он повстречал здесь монаха-отшельника Германа, который также искал глу­бокого уединения и с этой целью однажды уже побывал на Соловках. Вместе с Савватием он готов был снова отправиться туда. Вскоре «старцы» (так называли наиболее умудрённых опытом духовной жизни монахов независимо от их возраста) взошли на корабль и после двух дней плавания вступили на землю Большого Соловецкого острова, где водрузили крест. Полагают, что это произошло в 1429 г.

Прожив шесть лет на острове, Савватий занемог. Он переправился на материк и скончался 27 сентября 1435 г. в деревне Сороки (ныне город Беломорск). Это произошло в отсутствие Германа, который ездил в Онегу за припасами. Узнав о кон­чине друга, он не решился в одиночку возвра­щаться на остров. В 1436 г. судьба свела Германа с другим подвижником — монахом Зосимой. Он происходил из села Товлуй на берегу Онежского озера. Его родители были известными людьми в Обонежской пятине (т. е. области) Новгородской республики. Стремление к монашескому подвигу «в пустыне» заставило Зосиму уйти из родных мест далеко на север, к холодному Белому морю. Узнав от Германа о жизни пустынников на Соловках, он загорелся желанием отправиться туда. Герман согласился быть его спутником. Вскоре монахи уже были на острове.

На сей раз инокам удалось удержаться на Соловках. Постепенно здесь возникла небольшая монашеская община. Непрерывным тяжёлым трудом иноки сумели обеспечить себе всё необходимое для существования. Однако такая жизнь была по силам далеко не каждому. Первые два игумена (настоятели монастыря), присланные на остров архиепископом Новгородским, не выдержали сурового соловецкого подвижничества и вернулись на материк; третий игумен, Иона, умер вскоре по приезде на Соловки. Наконец, в 1452 г. игуменом стал Зосима, остававшийся в этой должности до самой своей кончины 17 апреля 1478 г. При нём на Соловки были перевезены мощи Савватия, помещённые в монастырском храме Спаса Преображения. Деятельный и распорядительный Зосима стал подлинным организатором Соловецкой обители. Неграмотный и простоватый Герман был ему во всём верным помощником. Он скончался

и сбора судебных пошлин по целому ряду дел, в основном семейно-бытового характера. Для укреп­ления материального положения церкви госу­дарство освободило священнослужителей и их имущество от налогов и повинностей.

РУССКИЕ МОНАСТЫРИ И МОНАШЕСТВО

Уже в XI в. неотъемлемой частью структуры Русской Православной церкви ста­ли монастыри. Они име­лись во всех крупных городах. По мнению не­которых исследователей, общее количество монас­тырей, существовавших на Руси в XI—XIII вв., достигало трёхсот. К началу XX в. их число уже приближалось к тысяче, а количество монахов и монахинь в 1913 г. составляло около 92 тыс. чело­век при общей численности населения Российской империи около 170 млн. человек.

Согласно самой идее христианского монашест­ва, монастыри служили примером истинного благочестия, наглядным свидетельством жизнен­ности нравственных заветов Иисуса Христа. Мо­литвы «земных ангелов» — монахов — должны были смягчать «гнев Божий», причина которого крылась в постоянном нарушении людьми Божьих заповедей. Таким образом, существование мо­настыря и праведная жизнь его обитателей рассматривались как определённая гарантия, за­щита данной области или города от всевозможных проявлений «гнева Божьего» — стихийных бед­ствий, эпидемий, нашествий чужеземцев.

Наибольшую известность в Древней Руси полу­чил основанный в середине XI в. монахами Антонием и Феодосием Киевский пещерный (Печерский) монастырь, главная церковь которого была посвящена Успению Богоматери. Со време­нем в каждой исторически сложившейся области России появился свой особо чтимый монастырь. Для средней полосы, окско-волжского между­речья, им была Троице-Сергиева лавра, для Вологодско-Белозерского края — Кирилло-Белозерский монастырь, для поморского Севера — Соловки, для Среднего Поволжья — Макарьев Желтоводский монастырь.

Важным источником доходов монастыря были добровольные пожертвования (имущество, деньги, земельные владения, предметы церковного обихо­да) состоятельных светских лиц. Приняв дар («вклад»), монахи обязаны были молиться «за здравие» или «за упокой души» своего благодетеля и членов его семьи, предоставлять им место для захоронения на особо почитаемом среди православ­ных верующих монастырском кладбище. Бо­гатство и экономическое могущество некоторых монастырей со временем приобретали колос­сальные размеры. Так, в 1764 г., накануне секуляризации (перехода в государственную соб­ственность) церковных земель, Троице-Сергиевой лавре принадлежало около 106 тыс. крестьянских душ мужского пола, а Кирилло-Белозерскому монастырю — более 20 тыс. Для сравнения можно напомнить, что богатейший помещик того времени

556

 

 

граф Пётр Борисович Шереметев имел 64 тыс. душ, а знаменитый фаворит Екатерины II князь Григорий Александрович Потёмкин получил от императрицы в общей сложности 37 тыс. душ.

Впрочем, богатства средневековых русских монастырей, как и православной церкви, не следует преувеличивать. Согласно оценкам неко­торых иностранцев, в России в XVI в. около 1/3 всех обрабатываемых земель принадлежало церк­ви. Эта цифра, принятая в исторической литера­туре, убедительно оспорена некоторыми современ­ными историками, которые считают её недостовер­ной, завышенной в два-три раза. Примечательно свидетельство австрийского дипломата, барона Сигизмунда Герберштейна, посещавшего Россию в 1517 и 1526 гг. Этот внимательный и вдумчивый наблюдатель замечает, что «за исключением епископств и некоторых монастырей, немного найдётся приходов, обеспеченных поместьями и владениями».

ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО В XI-XVI ВЕКАХ

Структура Русской Право­славной церкви с течением времени неоднократно и сильно изменялась. По ме­ре утверждения христианства, его проникновения в сельскую местность и окраинные районы Руси увеличивалось число епархий. Если в XI в. их было не более десятка, то ко времени нашествия монголо-татар (1237 г.) — уже 15. В XIV — начале XV вв. значительная часть земель, входивших в состав Древнерусского государства, перешла под власть Великого княжества Литовского и Польши. Под давлением местных светских властей право­славные иерархи этих земель время от времени выходили — а к середине XV в. окончательно вышли — из-под юрисдикции митрополита Киев­ского, образовав собственную, Литовскую митро­полию (церковно-административный округ, нахо­дящийся под управлением митрополита). Вопрос о «двоении» митрополии вызывал затяжные и оже­сточённые конфликты церковно-политического ха­рактера. Положение осложнялось тем, что ещё в 1299 г. из-за сильного разорения Киева татарами глава русской церкви перенёс свою резиденцию на северо-восток Руси, во Владимир-на-Клязьме. Од­нако и там было скудно и неспокойно. Примерно с середины XIV в. постоянным местопребыванием митрополита стала Москва — новая столица Севе­ро-Восточной Руси. Это вызвало недовольство ли­товских князей.

В начале XIV в., желая подчеркнуть свою власть над всеми православными епархиями, митрополит Киевский добавил к своему титулу многозначительную формулу — «и всея Руси». Позднее это словосочетание, равно как и связанные с ним претензии на власть, ввели в свой титул и великие князья московские.

В отличие от своих ближайших предшественни­ков, Петра (1308—1326 гг. — Здесь и далее в этой статье указаны годы правления. — Прим. ред.) и Феогноста (1328—1353 гг.), митрополит Алекси'й

в один год с Зосимой (по другим источникам — в 1484 г.) во время поездки в Новгород по делам монастыря. В 1623 г. мощи Германа были перевезены на Соловки и помещены в особой часовне близ Спасо-Преображенского собора.

С именем Зосимы легенда связывает мрачное пророчество о гибели Великого Новгорода. Приехав на берега Волхова в 1470 г., старец принялся хлопотать о пожаловании монастырю всех островов Соловецкого архипелага. Знаменитая Марфа-посад­ница противилась желанию Зосимы. Однако вскоре она примирилась с ним и пригласила в свой дом на пир. Увидев собравшихся там виднейших новгородских бояр, Зосима закрыл лицо руками и заплакал. На вопрос своего ученика Даниила о причине такого поведения старец дал страшный ответ: всех гостей Марфы он увидел обезглав­ленными. Пророчество Зосимы вскоре сбылось, когда Иван III жестоко расправился с древним новгородским боярством.

Согласно его собственному завещанию, Зосима был похоронен возле алтаря монастырского собора в могиле, которую он приготовил себе ещё при жизни. В 1566 г. его мощи были перенесены в особый каменный придел, примыкавший к собору.

Соловецкий монастырь, основанный трудами и молитвами Зосимы, Савватия и Германа, со вре­менем стал одним из крупнейших в России. Он играл ведущую роль в религиозной и культурной жизни поморского Севера, а при необходимости служил неприступной крепостью, форпостом обороны Беломорья от шведских и английских интервентов.

Икона «Спас Златые власы».

557

 

Икона «Митрополит Пётр».

(1354—1378 гг.), сын любимого боярина Ивана Калиты, решительно использовал политическое влияние и духовный авторитет церкви в интересах московских князей. Эта деятельность Алексия, а также явное стремление московских князей пре­вратить митрополичью кафедру в послушное орудие для достижения своих политических целей вызвали глубокий внутрицерковный кризис, про­должавшийся с 1378 по 1390 г. Великий князь московский Дмитрий Иванович и его наследник Василий I не смогли в полной мере осуществить свои планы относительно церкви. Выходцы из Византии, митрополиты Киприан (1381—1382 гг. и 1390—1406 гг.) и Фотий (1408—1431 гг.) вели себя достаточно независимо по отношению к великому князю. Однако быстрый рост военно-

политического могущества Москвы, упадок Визан­тийской империи, а также общий ход событий в Восточной Европе неуклонно вели к ликвидации политической самостоятельности церкви.

В 1437 г. в Москву прибыл присланный патриархом Константинопольским новый митро­полит Исидор (1437—1441 гг.). Вместе с другими византийскими иерархами он в 1439 г. подписал акт Флорентийской унии (объединения) с папским престолом. Однако в Москве не признали унию, подчинявшую русскую церковь Папе римскому, усмотрев в ней измену православию. По приказу великого князя московского Василия II митро­полит Исидор был арестован и брошен в темницу. Несколько лет спустя, в 1448 г., собор русских епископов избрал первого автокефального (само­стоятельного) митрополита — Иону, епископа Рязанского. (Обо всём этом можно более подробно прочитать в статье «Иона — митрополит Киевский и всея Руси».) После захвата Константинополя турками в 1453 г. связи русской церкви с патриархией почти полностью прекратились.

После целого ряда острых конфликтов с высшими чинами церкви великий князь москов­ский Иван III (1462—1505 гг.) добился окончатель­ного подчинения митрополичьей кафедры своей власти. С конца XV в. назначения на высшие ступени в церковной иерархии зависят исключи­тельно от воли «державного», как называли великого князя придворные льстецы. Одновременно, уступая воле самодержца, церковь постепенно санкционирует обожествление личности госуда­ря — «помазанника Божьего». Эта тенден­ция отчётливо проявилась в 1498 г. в обряде коронации митрополитом Симоном (1495— 1511 гг.) внука Ивана III — Дмитрия, а также в «венчании на царство» Ивана IV митрополитом Макарием (1542—1563 гг.) в 1547 г.

Следуя примеру своих отца и деда, Василий III (1505—1533 гг.) и Иван IV (1547—1584 гг.) жёстко контролировали лояльность церкви по отношению к крепнувшему российскому самодержавию. Одна­ко они хорошо понимали роль церкви как одного из устоев социальной стабильности и законопослушания. Сурово карая строптивых иерархов, не желавших примириться с проявлениями жесто­кости российских государей, они тем не менее сохраняли за церковью монополию в вопросах вероисповедания и всячески демонстрировали своё личное благочестие.

УЧРЕЖДЕНИЕ ПАТРИАРХИИ В МОСКВЕ

В 80-е гг. XVI в. сложная внутри­политическая об­становка заставила правительство царя Фёдора Ивановича (1584—1598 гг.) искать в церковных верхах более активной поддержки. Вместе с тем фактический глава этого правительства боярин Борис Годунов понимал, что для снятия социаль­ного напряжения нужны эффектные, радостные события, которые могут отвлечь народ от смут и мятежей. Таким событием должно было стать

558

 

 

учреждение на Руси патриаршества. Осуществле­ние этой давней мечты российского духовенства позволило бы наглядно подтвердить разработан­ную ещё в начале XVI в. религиозно-политическую теорию «Москва — Третий Рим», согласно которой Россия призвана сыграть особую историческую роль как единственная хранительница «истинного христианства».

Используя все возможные средства, московские правители заставили Иеремию, патриарха Кон­стантинопольского, в январе 1589 г. поставить митрополита Московского Иова в сан патриарха. Вслед за этим несколько епископов стали архиепи­скопами, а четыре архиепископа — Новгородский, Ростовский, Казанский и Крутицкий — были возведены в достоинство митрополитов.

Столь высокое положение главы русской церкви давало патриарху возможность попытаться вновь занять независимую позицию по отношению к царской власти. И такие попытки предприни­мались, как только складывались благоприятные обстоятельства, а на патриаршем престоле оказы­вался энергичный и властный человек. Фактиче­ским правителем России был патриарх Филарет (1619—1633 гг.), отец царя Михаила Романова (1613—1645 гг.). Впоследствии ту же роль пытался сыграть патриарх Никон (1652—1658 гг.), однако после долгой тяжбы он был низложен и сослан в отдалённый Ферапонтов монастырь. Стремясь уменьшить экономическое могущество отдельных иерархов, правительства царя Алексея Михайло­вича (1645—1676 гг.) и его ближайших пре­емников добивались увеличения числа епархий и соответственно сокращения их размеров. Если в середине XVII в. в составе Русской Православной церкви насчитывалось 13 епархий, то к концу столетия — уже 23.

ЦЕРКОВНЫЕ РЕФОРМЫ ПЕТРА I И ЕКАТЕРИНЫ II

Преобразователь России царь Пётр Великий с по­мощью крутых мер стремился превратить церковь в одну из деталей чиновничье-бюрократической машины империи. После кончины пат­риарха Адриана (1690—1700 гг.) он запретил изби­рать нового главу церкви, а в 1721 г. учредил особую «духовную коллегию» — Святейший пра­вительствующий синод, во главе которого стоял назначаемый царём гражданский чиновник — обер-прокурор. Таким образом, на два века в Рос­сии было ликвидировано патриаршество.

Завершая начатую ещё Иваном III борьбу за возвращение государству монастырских земель­ных владений, правительство Екатерины II в 1764 г. провело секуляризацию церковных земель, в результате которой около 2 млн. крестьянских душ, прежде принадлежавших церкви, перешли в ведение особого государственного учреждения — Коллегии экономии. Кроме того, в ходе этой реформы были упразднены сотни мелких монасты­рей, а более крупные разделены на три класса. Содержание монахов, а также епископских кафедр

отныне осуществлялось за счет казны. Приходские священники по-прежнему жили за счёт своих прихожан, а также обработкой небольшого клочка земли, принад­лежавшего данной церкви.

Петровские и екатерининские реформы до­стигли своей цели: отныне Русская Православная церковь не могла проявлять ни малейшей са­мостоятельности в общественно-политических во­просах. Это стало одной из причин быстрого падения её авторитета не только среди образо­ванной части общества, но и в народе. Тысячи и тысячи людей тайно и явно порывали с официаль­ным православием и обращались в приверженцев различного рода религиозных движений, не при­надлежавших к господствующей церкви, в первую очередь — старообрядчества.

ЦЕРКОВЬ В СССР

Падение самодержавия в феврале 1917 г. поставило перед церковью новые проблемы. Был созван По­местный собор, на котором решено было восста­новить патриаршество. 28 октября 1917 г. патри­архом был избран митрополит Московский Тихон (Белавин) (1917—1925 гг.). Положение церкви рез­ко осложнилось после прихода к власти большеви­ков в октябре 1917 г. Между Советской властью и церковью изначально сложились весьма напря-

Митра первого русского патриарха Иова.

559

 

 

Патриаршая митра.

жённые отношения, обусловленные как теорией, так и практикой большевизма. Внутри церкви — вероятно, не без поддержки со стороны властей — возник «обновленческий» раскол. «Обновленцы» выступали за радикальный пересмотр многих тра­диционных установлений православной церкви, за тесное сотрудничество с новой властью.

После кончины патриарха Тихона церковью недолгое время управлял в качестве местоблюсти­теля, т. е. лица, временно заменяющего патриарха, митрополит Крутицкий Пётр (Полянский), а после его ареста — митрополит Нижегородский (позд­нее — Московский) Сергий (Страгородский).

История русской церкви в 20-е и 30-е гг. XX столетия — как и история всей страны — по-настоящему ещё не изучена и не написана. Однако очевидно, что эпоха гонений вызвала новый подъём религиозных чувств, породила новых героев и мучеников за веру.

Активное участие православной церкви в обще­народной борьбе с гитлеровской агрессией, а также соображения политического характера заставили

Сталина прекратить гонения на церковь и даже дать разрешение на избрание нового патриарха. 8 сентября 1943 г. им стал митрополит Москов­ский Сергий (Страгородский) (1943—1944 гг.). Вскоре после его кончины был избран новый глава Русской Православной церкви: этот высокий сан принял митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) (1945—1970 гг.). С 1971 по 1990 г. патриарший престол занимал Пимен (Извеков). Его преемником стал ныне здравствующий патри­арх Алексий II (Ридигер).

ДУХОВНАЯ РОЛЬ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

В РУССКОЙ ИСТОРИИ

Прежде всего, исполняя за­мысел своего божественного Основателя, церковь помогала христианам выжить и сохранить человечность в самые суровые и жес­токие времена. И если люди, считавшие себя пра­вославными христианами, позволяли и позволяют себе нарушать евангельские заповеди, то это вовсе не значит, что церковь с её ежедневной проповедью Евангелия не оказывает на них никакого влияния. Поддерживая и развивая в человеке стремление возвышаться над миром зла, церковь способствует тому, чтобы «историческая диагональ» смещалась в сторону добра.

Отвечая на вопрос, насколько удачным был выбор князя Владимира, принявшего византий­ский (православный), а не западный (католиче­ский) вариант христианства, русские мыслители высказывали самые противоположные суждения: от горького скептицизма до восторженного по­клонения православию — этой «живой энергии русской культуры», как писал известный историк Г. Вернадский.

Попытаемся бегло очертить основные направ­ления исторического воздействия православной церкви на ход русской истории.

Несомненно, консерватизм православного ду­ховенства время от времени мешал восприятию чужеземного, «иноверного» опыта, даже если последний и мог пойти на пользу просвещению и прогрессу страны. Эта замкнутость, нетерпимость русского православия сильно развилась в условиях монголо-татарского ига, когда борьба за возрож­дение Руси велась под знаменем «священной войны» с «басурманами». Названные качества русского православия стали особенно заметны в XVI—XVII вв. Церковная реформа патриарха Никона, идея которой была выношена пра­вительством царя Алексея Михайловича, подор­вала господствовавшие тогда представления о религиозном превосходстве России над всем ос­тальным миром. Пётр Великий, поставив на колени ослабленную расколом церковь, сумел таким образом ликвидировать духовную отчуж­дённость, отделявшую Россию от Европы.

Отгораживая русского человека эпохи средне­вековья от «латинства» и «басурманства», право­славная церковь в то же время открывала перед ним свою собственную богатую и разнообразную

560

 

 

 

Церковь наших дней.

 

 

Патриаршее место

в Успенском соборе

Московского Кремля.

Престол в алтаре храма.

культуру. «Культурное влияние церкви и религии было безусловно преобладающим в исторической жизни русского народа», — отмечал известный историк Павел Николаевич Милюков.

Важнейшей частью православной культуры, её душой было евангельское нравственное учение, в частности — стремление к духовному единению людей, «соборности». Лучшие люди русской церкви стояли на страже христианской морали. Они смело выступали против произвола «сильных мира сего», публично осуждали их злодеяния, пытались погасить междукняжеские братоубий­ственные войны, заступались перед самодержцами за тех, кто впал в немилость.

Это противостояние власти, стремившейся по­рой подчинить своим интересам законы морали, требовало напряжения всех сил церкви, её вну­треннего духовного оздоровления. Не случайно именно в переломные, трагические эпохи в ней расцветало иноческое (монашеское) подвижни­чество и стремление к апостольскому служению. На всеобщее нравственное одичание в первые десятилетия ордынского ига церковь ответила появлением пламенного проповедника Серапиона Владимирского и близкого ему по духу энер­гичного иерарха митрополита Кирилла II (1246— 1280 гг.). Кровавое возвышение Москвы при Иване Калите и его сыновьях отозвалось широким движением за обновление монашеской жизни и возврат к евангельским нормам отношений между людьми, во главе которого стоял Сергий Радонеж­ский. Жестокая и решительная ломка освящённых традицией политических устоев, произведённая первым московским «самодержцем» Иваном III, его пренебрежительное отношение к нравственным нормам вызвали не только обличения «дер­жавного» со стороны наиболее смелых иерархов, но и новую попытку возрождения «высокого жития» в монастыре Иосифа Волоцкого и лесном скиту Нила Сорского — духовных отцов русской церкви начала XVI столетия. Опричный террор Ивана IV, который царь пытался оправдать своими политическими теориями, обличал беглый боярин, князь Андрей Курбский, ученик «заволжских старцев», отличавшихся аскетической жизнью и пренебрежением к земным благам. Стойким про­тивником опричнины был и глава русской церкви митрополит Филипп (1566—1568 гг.), попла­тившийся за это жизнью и позднее причисленный к лику святых. Усиление самодержавных тен­денций во внутренней политике российских го­сударей в середине XVII в. встретило гневный отпор патриарха Никона, который, не доволь­ствуясь отведённой ему ролью церковного рефор­матора, смело вступил в спор о пределах светской власти с царём Алексеем Михайловичем.

Традиция бесстрашного отстаивания правды Евангелия перед лицом безжалостной правды Власти — одна из самых древних и животворных традиций Русской Православной церкви. При­нимая всё новые и новые формы, она сохранялась и в «синодальный» период (1721—1917 гг.), и в

562

 

 

тяжёлые времена сталинских репрессий и хру­щёвских гонений на церковь.

Православная церковь оказывала огромное влияние не только на духовную, но и на экономическую жизнь России. В лице епископских кафедр, крупных соборов и монастырей она выступала как хороший организатор хозяйствен­ной деятельности населения. При этом настоящие монахи, следуя заветам своих великих учителей Феодосия Печерского и Сергия Радонежского, никогда не чурались физического труда, умели наполнить его глубоким смыслом и одухотво­рённостью. Труд монашеской общины, во главе которой стоял энергичный и умный руководитель, не раз превращал безлюдные, гиблые места в цветущие угодья. В крупных монастырских хо­зяйствах чаще применялись различные техниче­ские усовершенствования. Монастыри активно участвовали и в торговле, особенно хлебом, рыбой и солью, добываемой в монастырских варницах.

Средневековые монастыри были необходимым элементом общественного устройства Руси не только в силу их религиозного значения и организационно-хозяйственной деятельности. Они выполняли также целый ряд социальных и культурных функций. В них велось летописание, собирались и переписывались книги. При мо­настыре часто имелись больница и богадельня, где призревались престарелые и больные. Здесь кор­мились нищие и обездоленные — люди, силою обстоятельств выброшенные на обочину жизни. Кроме того, средневековый русский монастырь время от времени мог выступать в качестве ссудной кассы и тюрьмы, крепости и приюта для умали­шённых. В отличие от западного монашества русские иноки не объединялись в ордена и конгрегации (религиозные организации, непосредственно связанные с каким-либо монашеским орденом), не стремились к активному участию в «мирских» делах. Тем не менее их практический вклад в общественное развитие был весьма значительным и по большей части благотворным.

 

Рукописная церковная книга XVI в.