КРЕЩЕНИЕ РУСИ

Древнерусские летописи связывают крещение Руси с именем киевского князя Владимира Святославича, по инициативе которого Русь в 988 г. приняла христианство в качестве госу­дарственной религии. В 1988 г. тысячелетие этого события широко праздновалось в СССР и за рубе­жом. Однако христианство было известно на Руси задолго до 988 г., этой официально признанной даты крещения, а сам процесс христианизации огромной страны растянулся на столетия.

Начало распространения христианства на Руси церковная традиция связывает с именем апостола Андрея Первозванного — одного из учеников Христа, согласно церковному преданию, пред­принявшего «хождение на Русь» ещё в I в. н. э. Античные авторы сообщают о миссионерской деятельности апостола «в Скифии», а русские летописи рассказывают о том, что Андрей Перво­званный дошёл до киевских гор. Здесь он водрузил

крест и предсказал своим ученикам, что «на сих горах возсияет благодать Божия и град велик будет» со множеством храмов. Далее сказание «о хождении апостола Андрея Первозванного на Русь» повествует о посещении им места, где впоследствии возник Новгород (имеется в нём и такая любопытная подробность: апостола очень удивил русский обычай париться в нестерпимо жарко натопленной бане). Большинство совре­менных историков считают это сказание поздней­шей легендой.

Достоверные сведения о распространении хри­стианства на Руси относятся к IX в. В «Окружном послании» патриарха Константинопольского Фотия 867 г. говорится о крещении «русов», незадолго до этого предпринявших поход на Византию. В русских летописях под 866 г. действительно содержится рассказ о походе на Царьград князей Аскольда и Дира. В связи с этим

563

 

 

 

ряд историков предполагает, что пер­вое крещение Руси было совершено при этих полулегендарных киевских князьях. Дальнейшие летописные сведения под­тверждают это предположение. Так, часть дружин­ников княжившего гораздо позднее Игоря уже были христианами. Под 944 г. в летописи рассказывается о заключении договора Руси с Византией. В частности, описана клятва о соблю­дении условий договора, данная представителями Руси. При этом крещёные русичи клялись на кресте в киевской церкви Святого Ильи, а язычники присягали на оружии и клялись богом Перуном. Церковь Ильи названа соборной (т. е. главной), а это значит, что к 944 г. в Киеве были и другие церкви. Известно, что христианкой стала и жена князя Игоря — княгиня Ольга, принявшая крещение в Константинополе в 955 г. Таким образом, ещё до крещения Руси при Владимире Святославиче христианство на Русской земле имело более чем вековую историю.

Сам князь Владимир поначалу предстаёт на страницах летописи как человек, полностью разделяющий языческие нормы поведения. Он, будучи язычником, отличается сластолюбием и многожёнством: летопись рассказывает о его пяти законных жёнах и невероятном количестве налож­ниц. В 980 г. Владимир предпринимает попытку

Андрей Рублёв. Икона «Троица»

возвести в ранг государственной религии языче­ские верования. За теремным двором князя в Киеве были поставлены деревянные идолы наи­более почитаемых богов различных племён во главе с Перуном. В это время в Киеве ещё происходили человеческие жертвоприношения. В 983 г. толпа язычников-киевлян растерзала двух варягов-христиан, отца и сына, за отказ отца добровольно отдать своего сына в жертву богам.

Каковы же были причины принятия новой религии — христианства? Среди них историки называют три основные. Первая — усиление роли государства, возвышение его над народом, что вступало в непримиримое противоречие с об­щинными языческими представлениями древних славян. Вторая — несовместимость установив­шегося государственного единства и разнородных языческих культов отдельных восточнославян­ских племён, а также неславянских народов. Это противоречие необходимо было преодолеть: еди­ному государству должен был соответствовать и единый религиозный культ. И наконец, языческая Русь не могла входить как полноправный член ни в какие международные союзы и была обречена на внешнеполитическую изоляцию, прежде всего в Европе, где не хотели заключать династических браков, а также торговать с язычниками.

В это время Русь могла бы обратить свои взоры на Восток и принять одну из восточных религий: ислам, распространённый в Волжской Булгарии, или иудаизм, который исповедовали хазары. Существование такой возможности подтверждает­ся рассказом древнейшей летописи «Повесть временных лет» о выборе веры князем Влади­миром. В 986 г. к князю прибыли миссионеры, представлявшие все известные в X в. мировые религии: «болгары магометанской веры», «ино­земцы из Рима» (т. е. христиане западного обряда), хазары-иудеи и некий «грек-философ». Большую часть летописного повествования занимает речь греческого проповедника, прибывшего из Визан­тийской империи. Он изложил содержание почти всего Священного Писания, а затем показал князю Владимиру искусно сделанный занавес с изоб­ражением Страшного Суда. Проповедь грека как будто убедила Владимира, но неожиданно он заколебался: «Подожду ещё немного». Под 987 г. в летописи рассказывается о том, как по совету бояр и «старцев градских» (т. е. городских. — Здесь и далее прим. ред.) князь послал «десять мужей добрых и смысленных (т. е. опытных)» для «испы­тания вер» в различных странах. «Мужам» весьма не понравилось богослужение в мечети, не произве­ла на них впечатления и церковная служба «немцев». Зато с восторгом рассказывали они о православном богослужении в константинополь­ском соборе Святой Софии: «Не свемы (т. е. не знаем) на небе ли есмы были, или на земли: несть бо на земли такого вида, ни красоты такоя...» Однако и после этого Владимир всё ещё медлил с принятием крещения.

Под 988 г. летопись рассказывает об удачном

564

 

 

С. В. Иванов. «Христианство и язычество».

походе Владимира на византийский город в Причерноморье — Херсонес (Корсунь, ныне в черте города Севастополя). Князь потребовал от совмест­но правивших византийских императоров Василия и Константина выдать за него замуж их сестру Анну. Далее повествуется о крещении Владимира и его женитьбе на греческой царевне. Здесь же летопись приводит Символ веры (краткое изложе­ние основных догматов христианского учения). Возвратившись с Анной и духовенством в Киев, Владимир крестил народ в Днепре.

Излагая эти события, летописец упоминает о неких людях, «не знающих истины», которые утверждают, что Владимир крестился не в Корсуни, а в Киеве, или Василёве, или других городах. Следовательно, существовали и другие предания о крещении Владимира. Эта оговорка летописца позволила некоторым историкам XIX и XX вв. выдвинуть несколько версий по поводу того, какого рода христианство было первоначально

принято на Руси и откуда оно пришло. Все они исходят из предположения, что начиная с XII в. древние предания о принятии христианства на­меренно искажались составителями «Повести вре­менных лет» в связи с различными переменами в политической ориентации русской церкви.

Наиболее интересна «болгарская» версия рас­пространения христианства на Руси, предложен­ная историком Михаилом Дмитриевичем Присёлковым. Он обратил внимание на загадочное молчание византийских историков по поводу крещения Руси и деятельности русской церкви в первые годы после этого события. Историк предположил, что, стремясь к созданию незави­симой от Византии церкви, князь Владимир нашёл поддержку в Болгарии, на территории которой находилось самостоятельное, независимое как от Константинополя, так и от Рима Охридское архиепископство (в период с 972 по 1018 г. Охрид был столицей Болгарского государства). Стремясь

565

 

 

 

Церковь Иоанна Златоуста

в Коровниках под Ярославлем. Окно.

быть последовательным, Присёлков отождествил упоминаемого в русских летописях митрополита Иоанна с охридским архиепископом болгарином Иоанном. Он был последним иерархом, при котором сохранялась независимость Охридского архиепископства. В 1037 г. Болгария лишилась церковной самостоятельности, а вслед за ней и русская церковь перешла в юрисдикцию (под управление) константинопольской патриархии. Это и обусловило изменение официальной версии крещения Руси.

С критикой суждений Присёлкова выступил специалист по русскому летописанию Алексей Александрович Шахматов. Он считал, что кре­щение Руси произошло до княжения Владимира. Ведь ещё до него здесь появились церковнославян­ский язык и болгарская письменность, что отра­зилось в договорах с греками. Богослужения в

церкви Святого Ильи также совершались на болгарском языке духовенством из Болгарии. Что касается Владимира, то он изменил ориентацию русской церкви именно в греческом направлении, разорвав исконную связь Киева с Болгарией.

Другой известный историк, Александр Евгенье­вич Пресняков, разделяя точку зрения Присёлкова о раннем развитии связей между русской и болгарской церквами, обратил внимание на сле­дующее обстоятельство. Княгиня Анна, сестра византийских императоров, руки которой доби­вался Владимир во время похода на Корсунь, умерла раньше князя, и в дальнейшем в летописях упоминается некая «болгарыня», мачеха Яро­слава, ставшая матерью будущих святых — Бориса и Глеба. Исследователь предположил, что задолго до смерти княгини Анны Владимир развёлся с ней и женился на болгарской царевне. Благодаря влиянию Болгарии русское христианство времён Владимира носило светлый, жизнерадостный ха­рактер. Главным средством спасения души были провозглашены милостыня и нищелюбие. Выра­жением этих идеалов были знаменитые «пиры Владимира», устраивавшиеся князем для всего населения Киева. В XI в., в княжение Ярослава, на Руси усиливается влияние Византии, характер христианства становится более аскетическим, далёким от мира, появляется монашество и создаются первые монастыри.

Оптимистический характер первоначального христианства на Руси некоторые историки свя­зывают с влиянием западнославянских просве­тителей. Существует версия, что Русь приняла христианство от западных славян. Это предпо­ложение подкрепляется тем вариантом текста Символа веры, который приведён в «Повести временных лет» под 988 г. В нём прослеживаются черты одной из наиболее влиятельных в древности христианских ересей — арианства. Это учение проповедовалось в III—IV вв. н. э. александрий­ским священником Арием и было осуждено I и II Вселенскими соборами в Никее и Константинополе (325 и 381 гг.). Историки отмечают, что в IX—X вв. в Подунавье, землях западных славян, ещё сохранялись христианские общины, исповедовавшие отдельные положения арианства. Сла­вянские просветители Кирилл и Мефодий в ходе своей миссионерской деятельности среди западных славян в Моравии проявляли широкую веротер­пимость и не всегда могли успешно бороться с остатками этой ереси. По мнению некоторых учёных, из Моравии арианские представления могли проникнуть и на Русь.

В исторической литературе высказываются различные предположения и называются самые разные страны, имевшие возможность повлиять на принятие Русью христианства. В роли про­поведников выступают даже ирландские мис­сионеры!

Но всё же наиболее достоверной продолжает оставаться «византийская» версия. Современное её изложение принадлежит историку Олегу Рапову.

566

 

 

 

 

В сентябре 987 г. византийский полководец Варда Фока поднял мятеж против императоров Василия и Константина. Императоры обратились за помо­щью к князю Владимиру. Тот в свою очередь потребовал отдать ему в жёны их сестру Анну. Однако христианке не подобало выходить замуж за язычника, поэтому императоры настаивали на крещении Владимира. Между Русью и Византией был заключён договор о династическом браке и военной помощи. После разгрома войск Фоки под Хрисополем и Авидосом Анна должна была отправиться в Киев. Однако князь так и не дождался царевны. Решив, что он обманут, Владимир в конце лета 989 г. осадил византийский город Херсонес (Корсунь). После девятимесячной осады весной 990 г. он овладел городом и добился прибытия Анны в Херсонес, где и состоялась их свадьба. Затем русское войско и князь с женой вернулись в Киев, и там, не позднее конца лета 990 г., произошло крещение киевлян. По мнению историка, косвенные данные говорят о том, что датой крещения киевлян является пятница, 1 ав­густа 990 г. И если «Повесть временных лет» указывает, что их крещение произошло в Днепре, то другой источник свидетельствует, что это была река Почайна, один из притоков Днепра. В конце X в. её русло располагалось гораздо ближе к Киеву, чем русло Днепра, в здешнюю гавань заходили суда разных стран. На Почайне располагались и основные киевские рынки, а торговым днём недели как раз была пятница.

Вслед за Киевом необходимо было крестить Новгород, и туда Владимир отправил духовенство. Но, опасаясь сопротивления новгородцев, Вла­димир послал также войско во главе со своим дядей Добрыней. В не дошедшей до наших дней Иоакимовской летописи (обширные отрывки из неё приводил крупнейший знаток русского средне­вековья Василий Никитич Татищев) подробно описывается крещение Новгорода. Население горо­да встретило своих крестителей как врагов и оказало им упорное вооружённое сопротивление. Новгород удалось крестить только к сентябрю 990 г. А для крещения всех восточнославянских племён, объединившихся вокруг Киева, понадо­билось более ста лет. Это произошло на рубеже XI—XII вв.

Большинство историков подчёркивают насиль­ственный, принудительный характер крещения Руси. Многие люди, не желавшие креститься, убегали в леса, убивали и грабили священ­нослужителей. Язычники не раз становились участниками крупных антикняжеских восстаний. Однако было бы ошибкой сводить весь процесс христианизации исключительно к насилию со стороны государства. Введение христианства на Руси принципиально отличалось от насильственно­го крещения языческих племён Прибалтики крестоносцами или индейцев Америки — испан­цами. Распространение новой религии на Руси не являлось упорным насаждением извне чужой культуры; это был закономерный и естественный процесс. Но стоит помнить о том, что старое и отжившее — в данном случае язычество — всегда упорно сопротив­ляется новому. По мнению некоторых учёных, крещение Руси князем Владимиром Святослави­чем стало завершением настоящей крупной ре­формы в духовной сфере, сопоставимой по своим политическим последствиям и общему значению для русской истории с преобразованиями Петра I. Во-первых, в отличие от своих предшественников князь прочно обосновался в Киеве — религиозном центре страны (тогда как его отец, Святослав, намеревался перенести свою столицу на Дунай). Во-вторых, Владимир стремился политически объединить все союзные славянские племена с помощью общей для всех религии — христианства. Характерно и то, что основы христианской веры утвердились на Руси примерно за 100 лет. Крестившимся почти одновременно с Русью Норве­гии и Швеции на это понадобилось соответственно 150 и 250 лет.

Государственная реформа Владимира пробу­дила огромный духовный потенциал народа и дала толчок бурному развитию страны. Вместе с христианством на Русь пришли письменность и книжное просвещение на доступном для всех славянском языке. В Западной Европе в то же время утвердились богослужение и церковное чтение на латыни, которой владела весьма незна­чительная часть общества. С принятием христиан­ства изменился гражданский и семейный быт, появились новые нравственные понятия и правила поведения в обществе. Церковь и её иерархи стремились укрепить политический авторитет князей и придать их власти сакральный (свя­щенный) характер. Это также способствовало объединению страны и дальнейшему её развитию.

Большинство историков придерживаются мне­ния, что крещение сыграло положительную роль в государственном развитии Руси. Однако есть и другие, нетрадиционные мнения, высказываемые, в частности, историком Игорем Фрояновым, взгляды которого всегда отличались оригиналь-

Купола православного храма.

567

 

 

 

Князь и волхв (с летописной миниатюры).

ностью и даже парадоксальностью. Он считает, что Владимир ввёл на Руси христианство для того, чтобы сохранить уже разрушавшийся восточносла­вянский родоплеменной союз и удержать господ­ствующее положение сильного племени полян, прежде всего киевской верхушки. Эту реформу Владимира, по мнению Фроянова, нельзя назвать прогрессивной, т. к. вводилась она для сохранения старых родоплеменных порядков. Язычество меж­ду тем не утратило в Древней Руси своей социальной и политической перспективы, а миро­воззрение древнерусских христиан Фроянов счи­тает в значительной мере языческим. Русь стала христианской лишь формально. До создания великой православной державы было ещё далеко. Взгляды Фроянова в определённой степени со­звучны последним выводам российских специалис­тов по истории языков и историков культуры,

указывающих на своеобразное слияние и смешение языческих и христианских представлений в миро­воззрении древнерусского населения. Однако этот взгляд общепринятым не является.

Преобладание христианства действительно не означало полного исчезновения язычества. Пишут иногда о «двоеверии» древнерусского общества. Элементы язычества сохранялись на Руси на протяжении долгих столетий, доходило даже до открытых выступлений языческих жрецов — «волхвов». Но поворот вспять, к язычеству, стал невозможным.

Принятие христианского вероисповедания по восточному, «греческому» обряду стало тем вы­бором Руси, который на тысячелетие вперёд предопределил её духовное, культурное развитие и во многом — место в политической системе европейских стран.

 

 

АЛЕКСИЙ — МИТРОПОЛИТ КИЕВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ

Один из создателей Московского государства, его «духовных отцов», митрополит Алексий прожил жизнь, полную борьбы и тревог. Современник Семёна Гордого и Дмитрия Донского, он был свидетелем и участником важнейших политических событий того времени. Имя его может служить символом союза между москов­скими князьями и Русской Православной цер­ковью.

Точная дата рождения будущего митрополита неизвестна. Некоторые авторы на основании косвенных свидетельств указывают на 1292 г. Но это небесспорно. При крещении он получил имя Елевферий, а по-народному — Алферий, Алфёр. Его отец, Фёдор Бяконт, выехал из черниговской земли на службу к московским князьям и вскоре занял при их дворе одно из самых видных мест. Он вошёл в число 10—12 знатнейших бояр, состав­лявших своего рода правительство, главой кото­рого был князь. Есть сведения, что князья настолько доверяли Фёдору, что даже оставляли его московским наместником на время своего отсутствия.

Уже в ранней юности Алферий стал мечтать о служении Богу и в возрасте 18 лет принял монашеский постриг под именем Алексия. Он поселился в московском Богоявленском монасты­ре, находившемся к северо-западу от Кремля, на посаде. Богоявленский монастырь был местом пострижения знати. Здесь же некоторое время жил брат Святого Сергия Радонежского Стефан, с которым Алексий, по-видимому, был дружен.

В 1340 г. митрополит Феогност назначает энергичного и хорошо образованного инока Алек­сия своим наместником во Владимире-на-Клязьме. Постепенно митрополит приходит к мысли о том, чтобы сделать его своим преемником на митро­поличьей кафедре, и с этой целью возводит в 1350 г. в сан епископа. Московские князья всецело доверяли Алексию. В своём завещании великий князь Семён Гордый призывал братьев слушать владыку Алексия во всём.

После кончины Феогноста в 1353 г. Алексий при поддержке московских правителей получил от патриарха Константинопольского Филофея сан митрополита Киевского и всея Руси. Возвращаясь на Русь, он едва не погиб: корабль с русским посольством попал в сильный шторм. В минуту крайней опасности Алексий дал обет: построить храм во имя того святого или святыни, в день памяти которых корабль пристанет к берегу. Этим днём стало 16 августа, когда совершалось покло­нение образу Спаса Нерукотворного. Выполняя обет, митрополит вскоре основал близ Москвы, на берегу Яузы, монастырь с храмом в честь знаменитой святыни (ныне Спасо-Андроников монастырь). Его первым игуменом стал ученик Сергия Радонежского Андроник.

Первые годы своего управления русской митро­полией Алексий провёл в непрерывных разъездах. Зимой 1354—1355 гг. он «принимал дела» в Киеве, который находился тогда под властью литовских князей. Летом 1355 г. он узнал о том, что в Константинополе новый патриарх Ка'ллист, сме­нивший Филофея, поставил ещё одного митро­полита для русских земель. Им стал Роман, тверич по происхождению. За спиной нового митрополита стоял правитель Литвы князь Ольгерд, возму-

Икона «Алексий, митрополит Московский, с житием».

569

 

 

 

Митрополит Алексий.

щённый тем, что ставленник его врагов — московских князей — занял столь высокий пост в церковной иерархии. Вскоре несколько православ­ных епархий, находившихся во владениях Ольгерда, перешли под управление Романа. Втянувшись в борьбу с Романом, Алексий вновь предпринял путешествие в Константинополь, а затем в Орду. Там, в Орде, он совершил одно из своих прослав­ленных чудес — исцелил от слепоты жену хана Джанибека Тайдулу. По преданию, в благо­дарность за это исцеление она подарила Алексию принадлежавший татарам участок земли в мос­ковском Кремле, на котором митрополит построил Чудов монастырь. Хан Джанибек также отблаго­дарил Алексия, подарив ему перстень с печатью, который снял со своей руки.

Прошло не так много времени, и митрополиту Алексию пришлось вновь ехать в Орду на поклон к новому правителю — хану Бердибеку. Он был принят там с честью. Однако начавшаяся вскоре «великая замятия» в Орде привела к падению авторитета ханской власти. С 1357 по 1381 г. на престоле побывало 25 ханов, сменявших друг друга каждые год-два. Это освободило митро­полита от новых путешествий в степь. Насколько известно, больше он в Орду не ездил до самой кончины.

В самом начале 1358 г. Алексий покидает Северо-Восточную Русь и направляется в Киев, не желая допустить утверждения там своего сопер­ника Романа. Однако литовцы не признали московского иерарха. В Киеве Алексий был схвачен и брошен в темницу. Лишь около двух лет спустя он сумел вырваться на свободу. Отныне он не смел появляться во владениях Ольгерда. Платой за утверждение «московского» митрополита стала утрата единства киевской митрополии, которая оказалась как бы разорванной между Великим княжеством Литовским и Москвой.

Вернувшись в Северо-Восточную Русь, Алексий узнал о том, что великое княжение Владимирское Орда передала суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, который в июне 1360 г. тор­жественно въехал во Владимир. Митрополит присутствовал на церемонии возведения его на великокняжеский престол. Однако торжество суздальца было недолгим. Вскоре московские полки изгнали его из древней столицы. Великое кня­жение вновь занял потомок Калиты — малолетний Дмитрий Иванович. В начавшемся противоборстве Алексий встал на сторону Москвы. Духовная власть была в его руках могучим оружием в борьбе за торжество московского дела «собирания Руси». Во многом благодаря решительности митрополита, неофициального главы московского боярского правительства, суздальский князь не только признал себя побеждённым, но и превратился из врага Москвы в её союзника.

Столь же решительно действовал Алексий и в последующие годы. Есть сведения, что именно он

570

 

 

был инициатором строительства в Москве в 1367—1368 гг. новой белокаменной крепости. Во время войны с Ольгердом, длившейся с 1368 по 1372 г., Алексий делал всё возможное для победы над врагом, проявляя энергию и личное мужество. В 1368 г. он не покинул осаждённую литовцами Москву, в 1371 г. заключил от имени московского правительства договор с Ольгердом. Литовский князь жаловался патриарху, что митрополит покровительствует его врагам, благословляет их на войну с Литвой, отпускает им грехи. Под разными предлогами Алексий отлучил от церкви всех противников Москвы: самого Ольгерда, его союз­ников — князей Святослава Смоленского и Михаила Тверского. Последний имел особые счёты с митрополитом: летом 1368 г. он приехал в Москву на переговоры, положившись на слово Алексия, обещавшего ему личную неприкосно­венность. Однако митрополит не сдержал обе­щания: тверской князь был схвачен и брошен в темницу. Только случайность помогла ему выйти на свободу и вернуться в Тверь.

Между тем патриарх Филофей, вновь вернув­шийся к власти в Константинополе, вынужден был послать на Русь своих доверенных лиц для разбора жалоб на произвол и нарушение церковных канонов митрополитом Московским. Долгое разби­рательство завершилось тем, что в декабре 1375 г. патриарх поставил митрополитом на «литовскую» часть киевской митрополии своего порученца болгарина Киприана, который занял место, освобо­дившееся со смертью Романа. Возвышение Киприана едва ли сильно опечалило Алексия: он получил то, на что сам митрополит Московский давно уже не мог претендовать.

После победы над Тверью в 1375 г. московский князь Дмитрий открыто взял курс на вооружённую борьбу с Ордой. В конце этого пути его ждала слава Куликова поля и позор Тохтамышева разорения. Как относился митрополит Алексий к антиордын­ской политике своего возмужавшего воспитан­ника? Источники не дают прямого ответа на этот вопрос. Было бы большим преувеличением считать митрополита прямым организатором войны с Мамаем. И дело здесь не только в том, что Алексий не дожил до Куликовской битвы (он умер 12 февраля 1378 г.). Его взгляды на отношения с Ордой, по-видимому, сильно отличались от взгля­дов Дмитрия. Традиции старомосковского боярст­ва, выразителем которых был митрополит, требо­вали мирных отношений с татарами. Древнее московское предание, записанное во второй поло­вине XVII в. подьячим Посольского приказа и перебежчиком к шведам Григорием Котошихиным, гласит, что Алексий «заклял Московское государство, чтоб они сами на Крымских людей (т. е. татар. — Прим. авт.) войною не ходили, а утешали б нечестивого дарами». Впрочем, как бы ни относился митрополит к конкретным политиче­ским и военным шагам Дмитрия, усилия Алексия по укреплению могущества Москвы, конечно же, сказались на итогах войны с Мамаем в 1380 г.

ИСТОРИК

НИКОЛАЙ КОСТОМАРОВ О МИТРОПОЛИТЕ АЛЕКСИИ

«В числе тогдашних руководителей делами бесспорно занимал важное место митрополит Алексий, уважаемый не только Москвою, но и в Орде, так как ещё прежде он исцелил жену Чанибека (хана Джанибека. — Прим. ред.), Тайдулу, и на него смотрели как на человека, обладающего высшею чудотворною силою. Под его благословением составлен был в 1364 году договор между Дмитрием московским и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем...»

***

«Этот архипастырь, главнейший советник Дмитрия, во всё время своего первосвятительства употреблял свою духовную власть для возвышения Москвы и служил её интересам. Такой образ действий навлёк на него врагов. После задержания Михаила Александровича в Москве (Алексий помог Дмитрию Донскому заманить тверского князя Михаила в ловушку. — Прим. ред.) тверской князь жаловался на коварство Алексия цареградскому патриарху Каллисту и требовал над ним соборного суда. Со своей стороны Ольгерд (великий князь литовский. — Прим. ред.) жаловался тому же патриарху, что Алексий, посвятив себя исключительно Москве, не хочет вовсе знать ни Киева, ни всего литовского кня­жества. Патриарх требовал Алексия к себе на суд, но вместе с тем советовал ему, для избежания такого суда, помириться с Михаилом и с Ольгердом. «Мы, — писал он Алексию, — рукоположили тебя митрополитом всей Руси, а не одной какой-нибудь её части». Митрополит не обращал внимания на эти убеждения».

571

 

 

 

В источниках можно найти косвен­ные свидетельства того, что влияние Алексия на московские дела в послед­ние годы его жизни было далеко не таким сильным, как прежде. Даже вопрос о выборе преемника он не мог решить самостоятельно. Князь желал видеть на митрополии своего духов­ника Митяя. Попытка Алексия сорвать этот план и возвести в сан митрополита Сергия Радонежского не удалась: троицкий игумен решительно отка­зался участвовать в борьбе за власть над русской церковью (см. ст. «Сергий Радонежский — осно­ватель и игумен Троицкого монастыря»).

Привыкнув к роли главы московского прави­тельства, Алексий перестроил и весь уклад жизни митрополии. В его поступках не раз проглядывал властный и своевольный московский боярин. Он обзавёлся обширными земельными владениями, окружил себя огромной свитой. Помимо духовных лиц в неё входили и «мирские люди» — бояре, дворецкий, казначей, дьяки и более мелкие служилые чины. Митрополичий двор обслуживала многочисленная челядь. В своих владениях митро­полит пользовался почти полной независимостью. Предметом особых забот Алексия был московский Чудов монастырь. По некоторым сведениям, здесь ещё в 1365 г. были выстроены каменный собор и трапезная палата. Монастырь стал одним из центров распространения монашеского «общего жития». Преобразование жизни русских монахов на началах кино'вии (общежительства), которое осуществлялось Сергием Радонежским и другими подвижниками, пользовалось неизменной под­держкой Алексия. Помимо Чудова он основал ещё несколько новых обителей в Москве и за её

пределами: Спасо-Андроников монастырь, Алексеевский, серпуховской Владычный, угличский Алексеевский и др.

Митрополит Алексий завещал похоронить себя не в Успенском соборе, где находились гробницы митрополитов Петра и Феогноста, а возле собора Чудова монастыря. Однако князь Дмитрий рас­порядился иначе: святитель был погребён в самом соборе, близ алтаря. В середине XV в. началось прославление Алексия как святого. По заказу митрополита Ионы епископ Пермский Питирим, а затем знаменитый агиограф — составитель житий святых — Пахомий Серб (Логофет) работали над созданием жития Алексия. В настоящее время рака (так называются гробница или сосуд, где находятся мощи святого) с мощами Святого Алексия находится в Москве, в Богоявленском патриаршем соборе в Елохове.

Митрополит Алексий и юный Дмитрий Донской.

572

 

 

 

СТЕФАН — МИССИОНЕР, ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП ПЕРМСКИЙ

Напряжённая духовная жизнь Северо-Вос­точной Руси второй половины XIV в. проявилась не только в реформировании монашеской жизни Сергием Радонежским, но и в расцвете религиозного творчества в самых раз­личных его формах. В одном ряду с такими виднейшими деятелями той эпохи, как митро­полит Алексий и Сергий Радонежский, стоит пламенный проповедник слова Божьего среди язычников-зырян, епископ Стефан Пермский. Отмечая общие истоки духовного подвига Алек­сия, Сергия и Стефана, замечательный русский историк В.О. Ключевский говорил: «Ни одного из этих имён нельзя произнести, не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная (т. е. вечноблаженная. — Прим. ред.) триада ярким созвездием блещет в нашем XIV веке, делая его зарёй политического и нравственного возрождения Рус­ской земли».

Стефан родился около 1340 г. в Устюге. Это один из древнейших городов Русского Севера; он издавна находился под властью князей Ростов­ского дома и был связан с Ростовом множеством нитей. Вместе с тем здесь сильно чувствовалось и новгородское влияние. Отважные землепроходцы, охотники на пушного зверя, искатели наживы и приключений — все они, прежде чем отправиться дальше по рекам Двина, Вычегда или Юг, останавливались в Устюге, на самом краю «право­славной земли Русской». Далее начинались об­ласти, населённые языческими северными наро­дами: «пермичами» (современные коми-зыряне), «вогуличами» (современные манси) и др.

Отец Стефана Симеон был клириком (т. е. принадлежал к служителям церкви) Успенского собора в Устюге. Уже в отрочестве научившись грамоте, будущий епископ читал на клиросе (месте для певчих) во время церковных служб, пел в церковном хоре. Любимым его занятием было чтение, и со временем жажда книжной пре­мудрости превратилась в настоящую страсть. Стефан покинул родные края и отправился в Ростов. Там, в Григорьевском монастыре, он принял монашеский постриг и погрузился в изучение одного из лучших книжных собраний тогдашней Руси.

За годы, проведённые в монастыре, Стефан изучил греческий язык, стал глубоким знатоком Священного Писания и «творений святых отцов». «Житие Стефана Пермского», созданное вскоре после его кончины известным агиографом (соста­вителем житий святых) Епифанием Премудрым, сообщает о том, что подвижник не только читал священные тексты, но и вдумывался в каждую строчку, пытаясь понять её сокровенный смысл. Он любил обстоятельно поговорить с умным собеседником, поспорить с ним о прочитанном. В этом свидетельстве Епифания звучит отголосок живого впечатления: агиограф жил в Ростове в одно время со Стефаном и лично знал его.

Помня апостольские слова «вера без дела мерт­ва», Стефан избрал себе дело, в котором гармони­чески соединились два главных его дара — вера и разум. С юности зная язык пермичей, земли которых начинались сразу за устюжскими окраи­нами, он составил для этого «бесписьменного» народа азбуку. Пользуясь ею, он перевёл на местное наречие важнейшие части Священного Писания. Но это была только часть задуманного Стефаном. Он мечтал совершить великое богоугод­ное дело: привести к спасению целый народ — «поганых» (т. е. не верующих во Христа) пермичей, обратив их в христианство. Энергия северных землепроходцев, усиленная проповедническим жа­ром, кипела в нём и требовала выхода.

В первой половине 1379 г. Стефан приехал в Москву. Для исполнения задуманного ему нужны были поддержка великого князя Дмитрия Ивано­вича и благословение митрополита. Сумев убедить московских правителей в серьёзности своих наме­рений, Стефан заручился их покровительством. Коломенский епископ Герасим поставил его в сан священника, а «наречённый митрополит» (т. е. на­званный, но ещё не поставленный в сан) Михаил-Митяй снабдил всем необходимым для освящения церквей.

Начав свою проповедь в низовьях Вычегды, Стефан продвигался всё выше и выше по её течению, в глубь Пермской земли. Центром его деятельности стало большое село Усть-Вымь. Здесь он сжёг языческую кумирню (молельню с идолами) и построил церковь во имя Благовещения. Языче­ские жрецы ненавидели миссионера, несколько раз пытались изгнать его из своей земли. Однако они

573

 

 

 

Дискос (блюдце, используемое в православном богослужении) из чистого золота, украшенный изумрудами. XVII в.

Деревянные резные фигуры ангелов.

не решались убить Стефана, опасаясь возмездия со стороны великого князя Дмитрия, имя которого знали и чтили в этом далёком крае.

Главным недругом Стефана был старейшина по имени Пам — стойкий приверженец язычества. В борьбе с ним миссионер пошёл на крайнее средство — «Божий суд», испытание огнём и водой. Оба они должны были войти в горящую клеть (деревянную постройку), а затем, нырнув в одну прорубь, вынырнуть в другой, сделанной ниже по течению реки. Исход этого поединка и должен был показать пермичам, чья вера истинная, чей Бог могущественнее.

Когда пламя охватило предназначенную для испытания клеть, Стефан, усердно помолившись и во весь голос затянув свой любимый псалом, смело двинулся в огонь, увлекая за собой волхва. Испуганный решимостью христианина, тот остано­вился на самом пороге. Отказался он и нырять под лёд, куда, казалось, уже готов был увлечь его бесстрашный проповедник. Собравшаяся вокруг толпа местных жителей требовала расправы над Памом. Однако Стефан уговорил их отпустить волхва, взяв с него клятву более не хулить христианскую веру.

После этой победы проповедническая деятель­ность Стефана стала ещё более успешной. Он крестил язычников, учил их «слову Божьему», разорял и сжигал лесные кумирни. Для подго­товки священников из числа местных жителей он устроил школу, в которой поначалу был единствен­ным учителем.

В 1383 г. Стефан поехал в Москву, чтобы добиться открытия новой — Пермской — епархии. Князь Дмитрий и во всём послушный ему митрополит Пимен решили возвести в епископ­ский сан самого Стефана. Вернувшись в Усть-Вымь, он основал там Михайловский монастырь, в котором устроил свою резиденцию. В 1386 г. Стефан ездил в Новгород. Полагают, что целью этого путешествия было предотвращение набегов новгородских ушкуйников на земли зырян (уш­куйники занимались сбором дани и прямым разбо­ем на соседних с Новгородской республикой территориях). Сохранилось также обличительное послание против новгородских еретиков, которое приписывают Стефану Пермскому.

Стефан неизменно проявлял заботу о своей пастве. Он принимал меры для защиты «пермских людей» от нападений воинственных соседей — вогуличей и вятчан; доставлял в Пермь хлеб в голодные годы, старался уменьшить налоги, взи­маемые с населения. Как человек он был добр, щедр и совершенно бескорыстен; как иерарх — суров и нетерпим к тем, кто втайне придерживался языческой веры. Не случайно современники да­ли ему прозвище Храп, т. е. «яростный», «неисто­вый».

Примечательно, что Стефан не ставил своей целью «русификацию» пермичей, их отказ от родного языка. По словам русского философа Г. П. Федотова, он «смирил себя и своё нацио-

574

 

 

Святой Стефан Пермский проповедует язычникам.

нальное сознание перед национальной идеей другого — и сколь малого — народа».

Источники сохранили сведения о духовной близости Стефана и Сергия Радонежского. При всём различии их характеров, задач и методов деятельности они чувствовали глубокое уважение друг к другу. Весной 1396 г. во время очередного путешествия в Москву Стефан занемог и скон­чался. По распоряжению сына Дмитрия Донского, великого князя Василия Дмитриевича, его похоро­нили в северном приделе церкви Спаса на Бору, рядом с могилами членов Московского княжеского дома.

Уже во второй половине XV в. на основе «Жития Стефана Пермского», созданного Епифанием Премудрым, агиограф Пахомий Серб (Ло­гофет) написал Службу святителю. В XVII сто­летии почитание Стефана из местного стало общерусским. В землях по реке Вычегде и её притокам даже в XIX в. бытовало немало преданий о Святом Стефане, чтились места, связанные с его именем.

 

 

 

СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ — ОСНОВАТЕЛЬ И ИГУМЕН ТРОИЦКОГО МОНАСТЫРЯ

Будущий подвижник родился в первой четвер­ти XIV в. в Ростовской земле. Дата его рождения точно неизвестна: на основании косвенных свидетельств источников одни исто­рики называют 1322 г., другие — 1314 г. Согласно древнему ростовскому преданию, родители Сер­гия — боярин Кирилл и его жена Мария — жили не в самом городе, а в его окрестностях. Их усадьба находилась в трёх верстах к северо-западу от Ростова — там, где позднее возник Троицкий Варницкий монастырь.

О жизни и учении Сергия известно очень мало. До наших дней не сохранилось каких-либо его произведений — посланий, поучений, проповедей. То немногое, что мы знаем о «великом старце», как называли Сергия современники, содержится глав­ным образом в его житии. Оно написано учеником Сергия монахом Епифанием Премудрым в 1417— 1418 гг. В середине XV в. труд Епифания был отредактирован другим известным книжником — Пахомием Сербом (Логофетом) — и лишь в таком виде дошёл до наших дней. Насколько это было возможно в рамках избранного им жанра, Епифаний сумел показать подлинное величие и обаяние личности своего учителя. Дополняя рассказ агиографа (автора жития) сведениями, почерпнутыми из летописей и других исторических источников, можно воссоздать основные вехи земного пути Сергия, понять истоки его прижизненной и посмертной славы.

Былое величие Ростовской земли и её трагиче­ский упадок, вызванный распрями князей и частыми нашествиями татарских «ратей», во многом определили формирование личности Варфоломея (так звали Сергия до пострижения в монахи). Именно Ростов с его древними соборами и монастырями был в то время одним из круп­нейших религиозных центров Северо-Восточной Руси. Здесь сохранялась древняя киевская и византийская духовная традиция, великим про­должателем которой суждено было стать Вар­фоломею. Именно в Ростове, как нигде на Руси в ту пору, остро ощущалась тяжесть ордынского ига, в свержении которого сыну Кирилла довелось сыграть немалую роль.

Согласно житию, Варфоломей уже с детства был отмечен Божьей благодатью. Многочисленные чудесные знамения (знаки, приметы) убеждали Кирилла и Марию в «богоизбранности» их сред­него сына. Незадолго до рождения Варфоломея его мать была в церкви на воскресном богослужении. Трижды, в самые важные моменты литургии (церковной службы), младенец прокричал во чреве матери. В первый год жизни он отказывался от материнского молока в «постные» дни недели — среду и пятницу. Достигнув семи лет, Варфоломей чудесным образом овладел грамотой — с помощью ангела, явившегося ему в поле под дубом в виде старика-монаха. Можно по-разному толковать эти известия. Однако вряд ли стоит сомневаться в том, что уже в отроческие годы Варфоломей ощутил на себе печать избранничества.

Около 1328 г. великий князь московский Иван Калита, получив от хана Узбека ярлык (грамоту) на великое княжение Владимирское, принялся сводить счёты со своими недругами в Северо-Восточной Руси. В Ростове, где было немало сторонников тверских князей, его воеводы учи­нили подлинный погром. Часть ростовчан была принудительно переселена в московские земли. Среди них был и боярин Кирилл со своим семейством. Они стали жить в селе Радонежском (Радонеж), на лесной и безлюдной северо-восточ­ной окраине Московского княжества.

В юности Варфоломей твёрдо решил принять монашеский постриг и начать жизнь отшельника. Однако лишь после смерти родителей, оставшихся

Постник — человек, строго соблюдающий посты. У монахов подвигом постничества считается строгий отказ от вкушения «скоромной» пищи (мяса, молока и др.).

Отшельник — человек, ведущий уединённый образ жизни.

Затворник — монах-отшельник, не выходящий из собственной кельи и принявший обет безмолвия.

576

 

 

на его попечении после женитьбы братьев, он смог осуществить свой замысел. Вместе со старшим бра­том Стефаном, который после безвременной кончи­ны жены принял монашество, Варфоломей посе­лился среди глухого леса в урочище (на холме) Маковец, отдалённом от Радонежа на расстояние око­ло 12 вёрст. Точная дата поселения братьев на Маковце неизвестна. Судя по всему, это произошло в 1337 г.

Братья выстроили бревенчатую келью и неболь­шую церковь во имя Пресвятой Троицы. Образ Троицы (единого в трёх лицах Бога — Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой) служил в ту эпоху символом любви и единения. Всю жизнь радонеж­ский подвижник стремился к установлению еван­гельских, братских отношений между людьми. И потому современники с полным основанием назы­вали его «учеником Святой Троицы». Знаменитая икона «Троица» была написана Андреем Рублёвым «в похвалу» Сергию и находилась над гробницей великого старца.

Вскоре Стефан, не выдержав суровой жизни в лесу, ушёл с Маковца. Он поселился в Москве, в Богоявленском монастыре. Варфоломей остался один, упорно не желая вернуться к людям и начать жить «как все». Изредка его навещал некий «игумен Митрофан», о котором известно только одно: именно он постриг юношу в монахи и дал ему новое имя — Сергий.

Во имя чего же Варфоломей-Сергий терпел холод, голод и одиночество в лесной глуши? Понять глубокий духовный смысл появления на русской земле «пустынничества» (от слова «пустынь» — небольшой мо­настырь в безлюдных, диких местах), этой древнейшей формы монашества, можно лишь усвоив ту систему ценностей, то христианское мировоззрение, которые господствовали в средне­вековой Руси. Здесь уместно будет привести слова историка В.О. Ключевского: «...Древнерусское монашество было точным показателем нравствен­ного состояния своего мирского общества: стрем­ление покидать мир усиливалось не оттого, что в миру скоплялись бедствия, а по мере того, как в нём возвышались нравственные силы. Это значит, что русское монашество было отречением от мира во имя идеалов, ему (миру. — Прим. ред.) непосильных, а не отрицанием мира во имя начал, ему враждебных».

Постепенно в монашеской среде стал распрост­раняться слух о молодом отшельнике, живущем на Маковце. К Сергию начали приходить иноки, желавшие подвизаться на духовный подвиг вместе с ним. Так сложилась небольшая община, рост которой Сергий поначалу ограничивал «апостоль­ским числом» — двенадцать. Однако со временем всякие ограничения были отменены. Монастырь быстро рос, отстраивался. Вокруг него стали селиться крестьяне, появились поля и сенокосы. От прежней глухомани не осталось и следа.

В 1354 г. живший в Переяславле-Залесском епископ Волынский Афанасий по поручению митрополита Алексия поставил Сергия во игумена (настоятеля) и одновременно рукоположил его в

Н.К. Рерих. «Сергий-строитель».

577

 

 

Дикие звери у кельи Святого Сергия в дремучем лесу. Миниатюра из рукописного жития.

сан священника. Вскоре в Троицком монастыре был введён общежительный устав. Это было смелым новшеством, т. к. почти все русские монастыри того времени придерживались так называемого особножительного устава, при кото­ром каждый инок устраивался в обители так, как позволяли ему его средства. Приходя в монастырь, богатые и знатные люди пользовались здесь теми же привилегиями и благами, что и в миру.

Совершенно иначе был устроен общежительный монастырь, кино'вия, идею которого подробно разработал один из «отцов церкви», крупнейший христианский богослов Василий Великий (около 329—379 гг.). Здесь предусматривалось имущест­венное равенство монахов, которое достигалось благодаря отсутствию у них какой-либо личной собственности. Всем достоянием монастыря рас­поряжалась иноческая община во главе с игуме­ном. Монахи питались из общего котла в братской трапезной, носили одинаковую одежду и обувь, безоговорочно повиновались распоряжениям игу-

мена и «старцев» — наиболее уважаемых иноков, духовных наставников молодых. В то же время равенство монахов в имущественных вопросах не исключало существования в киновии многоступен­чатой лестницы должностей. Истинное же разли­чие между иноками заключалось в степени преуспеяния каждого из них в великих трудах подвижничества.

Киновия давала миру наглядный образец идеальных отношений между христианами. Вмес­те с тем общежительное устройство монастыря превращало его во вполне самостоятельную в экономическом отношении общину тружеников, делящих время между молитвами о спасении мира и собственной души и прозаическим крестьянским трудом. Утвердив «общее житие» на Маковце, что стоило ему немалых усилий и волнений, Сергий начал животворную для русской церкви «монас­тырскую реформу». При поддержке церковных и светских властей сам радонежский игумен и его ближайшие ученики в XIV—XV вв. основали несколько десятков новых монастырей-киновий. Большинство из них возникли в лесной глуши, вдали от дорог, и лишь со временем обросли сёлами и деревнями. Так называемая «монастырская колонизация», у истоков которой стоял Сергий Радонежский, позволила создать опорные пункты для земледельческого освоения ярославско-костромского Заволжья и Русского Севера.

Жизнь инока, добровольно затворившегося в монастырской ограде, размеренна и небогата событиями. Однако Сергию не раз приходилось покидать Маковец и совершать миротворческие походы, с тем чтобы вразумить князей и заставить их прекратить гибельные для страны усобицы. Чувствуя огромную духовную ответственность за всё, что происходило на Руси, великий старец всеми доступными ему средствами стремился утверждать правду Евангелия перед лицом ожесто­чившегося мира. Следуя заветам древних хри­стианских подвижников, он никогда не садился на коня и пешком — порой с риском для жизни, среди войн и моровых поветрий — ходил с призывами к миру в Нижний Новгород, Ростов, Рязань, Тверь.

Разделял ли Сергий какую-либо конкретную политическую точку зрения? Поддерживал ли он всецело того или иного князя? Не имея на этот счёт определённых свидетельств, можно, однако, с большой долей уверенности утверждать: взгляды радонежского игумена на политику, на междукняжеские отношения определялись его евангельским мировоззрением. Его представления о наилучшем устройстве общества, по-видимому, были основаны на идее киновии как идеальной формы человече­ских отношений.

Чутко откликаясь на призывы страждущего мира, Сергий с особым вниманием следил за тем, что происходило внутри самой церкви. После кончины митрополита Алексия в феврале 1378 г. началось длившееся до 1390 г. «мятежное вре­мя» — период ожесточённой борьбы за власть между различными церковно-политическими

578

 

 

группировками. Сергий глубоко переживал эти «нестроения». Источники свидетельствуют о его сочувствии деятелям, выступавшим за сохранение единства киевской митрополии, за развитие тради­ционных для русской церкви связей с Византией. Троицкий игумен не одобрял намерений великого князя Дмитрия Ивановича поставить митро­поличью кафедру под свой контроль. Однако при этом Сергий избегал открытых конфликтов со светской властью и тех ситуаций, которые могли бы к ним привести. Известно, что он решительно отклонил предложение престарелого митрополита Алексия выступить в роли кандидата на митро­поличий престол. Радонежский подвижник хоро­шо понимал, какое огромное значение для всей Руси имела его деятельность по обновлению монашеской жизни. Эту сокровенную духовную работу он мог выполнять с наибольшим успехом только в роли скромного троицкого игумена.

Особое место в биографии Сергия занимает эпизод, в котором ярко проявилась его патриотиче­ская позиция. В августе 1380 г., преданный своими недавними союзниками, князь Дмитрий оказался один на один с надвигавшимися на Русь много­тысячными татарской и литовской армиями. Нуждаясь в моральной поддержке и благословении на борьбу с врагами, Дмитрий отправился к Сергию на Маковец. Великий старец не только ободрил князя и предрёк ему победу, но даже отправил с ним двух своих монахов, Пересвета и Ослябю (см. ст. «Время Дмитрия Донского и Куликовская битва»). Их хорошо знали в Москве: до по­стрижения они были видными воинами в дружине Дмитрия. Оба они стали живым свидетельством того, что радонежский игумен — самый авто­ритетный в то время церковный деятель — признал войну с Мамаем священным долгом христиан.

Посылая своих иноков на бой с «погаными», Сергий нарушал церковные каноны, запрещавшие монахам брать в руки оружие. Во имя спасения Отечества он рисковал собственным «спасением души». Однако Сергий готов был принести и эту, самую тяжкую для монаха, жертву.

Ценой больших потерь войско князя Дмитрия добилось успеха в Куликовской битве. Между тем неподалёку стояли свежие силы великого князя литовского Ягайло, не успевшие прийти на помощь Мамаю. Есть основания полагать, что по просьбе князя Дмитрия Сергий посылал своего келаря (одно из монастырских должностных лиц) к союзнику Ягайло, рязанскому князю Олегу. По­сланец должен был убедить князя, чтобы он отговорил литовского правителя от похода на Москву.

Победа на Куликовом поле была одержана в день большого церковного праздника — Рождества Богородицы. Это было воспринято современника­ми как ещё одно явное свидетельство небесного покровительства Богородицы Русской земле. Сама эта идея возникла ещё во времена Киевской Руси и была развита Андреем Боголюбским применительно к Владимиро-Суздальской зем­ле. Иван Калита, посвятив главный храм Москвы Успению Богоматери, также настаивал на том, что именно его владения находятся под особым попечительством Пре­чистой.

Молитва Пресвятой Богородице сопровождала весь иноческий путь Сергия. На его родине, в Ростове, главный храм города был посвящён Успению Богоматери. Любимой келейной иконой подвижника была «Богоматерь Одигитрия» (Путеводительница). Согласно житию, он каждый день пел хвалебную песнь Пречистой — акафист.

Совпадение личного стремления с общим во­одушевлением в области духовной жизни часто приводит к необычайным результатам. Судьба Сергия является тому подтверждением. Его вос­хождение по лестнице духовного совершенствова­ния сопровождалось мистическими прорывами в царство духа. Игумен наяву видел ангелов и райских птиц, неземное сияние и небесный огонь. Но вершиной богосозерцания, которого удостоился святой, стало чудесное явление Богородицы — событие, отозвавшееся далеко за пределами Троиц­кого монастыря.

Смерть митрополита Михаила-Митяя, предсказанная Святым Сергием. Миниатюра из рукописного жития.

579

 

 

Однажды Сергий долго и самозаб­венно молился перед иконой Бого­матери. Вероятно, это была та самая, небольшая по размерам, но очень выразительная по манере изображения икона Одигитрии, которая до сих пор хранится в музее Сергиева Посада (бывший Загорск) и, согласно старой монастыр­ской традиции, считается любимой келейной иконой Сергия.

Закончив молитву, старец обратился к своему ученику, келейнику (т. е. жившему с ним в одной келье монаху) Михею, со словами: «Чадо! Будь бдителен и бодрствуй, потому что видение чудесное и ужасное будет нам сейчас».

И тут же раздался голос: «Вот Пречистая грядет!»

Услышав голос, Сергий стремительно вышел из кельи. «И вот свет ослепительный, сильнее солнца сияющий, ярко озарил святого; и видит он Пречистую Богородицу с двумя апостолами, Пет­ром и Иоанном, в несказанной светлости блис­тающую. И когда увидел Её святой, он упал ниц, не в силах вынести нестерпимый этот свет, —

повествует автор «Жития Сергия». — Пречистая же своими руками прикоснулась к святому, говоря: „Не ужасайся, избранник мой! Ведь я пришла посетить тебя. Услышана молитва твоя об учениках твоих, о которых ты молишься, и об обители твоей..."»

Богоматерь обещала Сергию и впредь защищать монастырь от опасностей и оказывать ему покро­вительство. «Сказав это, стала она невидимой».

Придя в себя и успокоившись, Сергий призвал к себе своих ближайших учеников и рассказал им о случившемся. Событие и впрямь было необычай­ным. Произошло чудо: человеку при жизни дано было увидеть Богородицу, причём не в «тонком сне», а наяву. Это, несомненно, было добрым предзнаменованием не только для Троицкого монастыря, но и для всей Руси. Автор жития не сообщает точную дату «явления», ограничившись лишь косвенным указанием — «быша сороковница Христова Рождества, день же пяток» (т. е. пят­ница). Некоторые биографы Сергия считали, что данное событие произошло в конце 1379 г., в обстановке тревожного ожидания большой войны с татарами. В этом случае оно приобретало особое значение, служило для русских людей пред­вестием грядущей победы над ордынцами.

Вскоре после кончины троицкого игумена «явление Богоматери Сергию» стало одной из тем для иконописцев. Они изображали «великого старца» предстоящим Пречистой. Одна из таких икон — «Явление Богоматери Сергию», написан­ная в конце XVI в. на доске от старой гробницы святого, — стала святыней русской армии. Она сопровождала русских воинов во многих военных кампаниях, начиная от войны с Польшей в 1654—1667 гг. и кончая Первой мировой войной.

Вечер жизни Сергия был тихим и ясным. Окружённый многочисленными учениками, горя­чо почитаемый всем народом — от великого князя до последнего нищего, — он неуклонно совершал свой иноческий труд на Маковце. До наших дней сохранился выполненный в первой четверти XV в. шитый покров с изображением Сергия. Полагают, что он передаёт реальные особенности внешности радонежского игумена. Необычайно выразительно скуластое худощавое лицо, обрамлённое копной густых рыжеватых волос и широкой, уже изрядно тронутой сединой бородой. Мастер сумел передать и отсутствующий, устремлённый «внутрь себя» взгляд слегка раскосых глаз. Облик аскета, отшельника подчёркивает длинный коричневый плащ, скрывающий фигуру старца.

За полгода до кончины Сергий передал игу­менство своему ученику Никону и «начал без­молвствовать». Отрешённый от всего мирского, внимательно-сосредоточенный, он словно готовил­ся к далёкому пути. В сентябре 1392 г. недуг стал совсем одолевать старца. Предчувствуя прибли­жение смерти, он велел собрать монахов и обратился к ним с последним наставлением. Завещание его — каким оно сохранилось в тексте жития — просто и бесхитростно. Это были те

Троице-Сергиев монастырь. Успенский собор.

580

 

 

 

Троице-Сергиев монастырь. Святодуховская церковь.

самые, идущие от Евангелия, слова, истинность которых Сергий свидетельствовал всей своей жизнью. Более всего он просил братию хранить любовь и единомыслие, душевную и телесную чистоту, смирение и «страннолюбив» — заботу о нищих и бездомных. 25 сентября 1392 г. великий старец отошёл в мир иной.

Уже вскоре после кончины Сергий стал почи­таться троицкими монахами как святой. В 1422— 1423 гг. над могилой Сергия был выстроен сохранившийся до наших дней каменный собор во имя Троицы. Роспись собора и его иконостас были выполнены артелью под началом Андрея Рублёва. Эти стенописи не дошли до настоящего времени: они были заменены на новые в 1635 г.

Скромному радонежскому игумену суждено было обрести бессмертие не только в памяти и делах своих учеников и последователей, но также и в истории Российского государства. Московские государи считали его своим небесным покро­вителем и заступником. Они часто ездили в Троицкий монастырь на богомолье, делали сюда богатые вклады. К образу Сергия обращались в тяжёлые для России времена. Согласно преданию, его чудесным «явлением» были отмечены взятие Казани русскими войсками в 1552 г., борьба с интервентами в Смутное время.

Имя Сергия было и остаётся символом духов­ного богатства русского народа. «Строителем русской духовной культуры» назвал Преподобного (по церковной традиции так именовали монахов, которым при жизни удалось уподобиться Иисусу Христу) ху­дожник Н.К. Рерих. Идущая от Сергия традиция внутренней духовной свободы имеет значение высшей ценности для россиян двух последних столетий. Заветы Сергия — христианская любовь к людям, непрестанное восхождение к нравствен­ному совершенству путём мужественного само­отречения — стали светлыми идеалами русской культуры. И сам Сергий — то явно, то сокро­венно — живёт в ней и будет жить, «доколе стоит земля Русская».

Историк В.О. Ключевский писал: «Есть истори­ческие имена, которые выходят за пределы времени, есть веяния, которые глубоко проникают в жизнь последующих поколений, потому что личность того, с чьим именем связаны они, перерастает в идею». Личностью такого уровня был Сергий Радонежский, «духовный пастырь всей Российской церкви и при жизни, и по кончине», смиренный игумен Троицкой обители.

Деревянный резной рельеф

«Явление Богоматери Сергию Радонежскому».

581

 

 

 

ИОНА — МИТРОПОЛИТ КИЕВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ

Один из наиболее известных московских святителей, Иона уже в последней трети XV в. почитался как чудотворец. Его окон­чательная канонизация (причисление к лику святых) произошла на церковном соборе 1547 г., в связи с чем возникла и первая редакция его жития. В древнерусской живописи Иону обычно изобра­жали вместе с митрополитами Московскими Петром и Алекси'ем, также почитавшимися как святые. Особое уважение потомков к Ионе объ­яснялось тем, что он был первым главой велико­русской церковной организации, избранным собо­ром епископов, а не поставленным патриархом Константинопольским. Избрание Ионы на соборе 1448 г. положило начало существованию автоке­фальной, т. е. независимой русской церкви.

Как и многие деятели, которым суждено было прокладывать новые исторические пути, Иона прожил жизнь, полную борьбы и тревог. Источ­ники, содержащие сведения из его биографии, весьма немногочисленны. К тому же они носят следы отнюдь не беспристрастной церковно-политической обработки, отличаются противоречи­востью и неполнотой. Поэтому личность Ионы и его жизненный путь можно представить лишь в самых общих чертах, с большой долей предпо­ложительности .

Дата рождения Ионы неизвестна. Его отец Фёдор Одноуш был мелким вотчинником (знатным землевладельцем) в землях к северу от Галича Костромского. По-видимому, он имел связи с Москвой, в том числе с Митрополичьим домом. Об этом свидетельствует тот факт, что Фёдор сделал крупный земельный вклад (пожертвование) в московский Успенский собор.

С двенадцати лет Иона жил в одном из галицких монастырей, откуда позднее перебрался в москов­ский Симонов монастырь. Будущий митрополит не случайно выбрал именно эту обитель: Симонов монастырь уже в конце XIV в. имел соляные

варницы и дворы у Соли Галицкой, в тех же местах, где находились владения Фёдора Одноуша.

Среди иноков Симонова монастыря Иона быстро стал заметной фигурой. Он выделялся благо­честием и смирением, готовностью безропотно выполнять самую тяжёлую работу. Митрополит Фотий (1408—1431 гг.), посещая Симонов мо­настырь, заметил Иону и стал ему покровитель­ствовать. Рассказывают, будто, впервые увидев Иону, Фотий поразился благородству его облика и пророчески предсказал, что этот инок станет в будущем первосвятителем.

Во внутримонастырских конфликтах Иона не­изменно выступал сторонником сохранения в Симонове монастыре традиций строгого аскетизма, «высокого жития», заложенных ещё в XIV в. Фёдором Симоновским и Кириллом Белозерским. Этим он снискал особое расположение великого князя московского Василия Васильевича (1425— 1462 гг.) и митрополита. Вскоре Иона стал архи­мандритом (настоятелем) Симонова монастыря, а затем — епископом Рязанским и Муромским.

После кончины митрополита Фотия 1 июля 1431 г. Иона был намечен его преемником. Однако он был отправлен в Константинополь на поставление в сан лишь в 1436 г. Такая необычная задержка, по-видимому, объясняется острой борь­бой за великое княжение между Василием Ва­сильевичем и его дядей Юрием Звенигородским, а затем и сыновьями последнего. Обе враждующие стороны предпочитали видеть церковь обезглав­ленной, опасаясь того, что новый митрополит перейдёт в стан противника. Кроме того, утверж­дение в патриархии московского кандидата требо­вало больших расходов, а обе группировки нуждались в деньгах прежде всего для подкупа Орды и приобретения сторонников на Руси.

Медлили не только в Москве, но и в Констан­тинополе. Вероятно, греки ждали московского кандидата и надеялись получить от него крупные «посулы» (взятки). Однако опоздание обернулось против Ионы. Незадолго до его прибытия патриарх поставил митрополитом Киевским и всея Руси грека Исидора. Иона вынужден был возвратиться в Москву в качестве одного из архиереев в свите нового митрополита.

Посылая Исидора на Русь, византийский импе­ратор и патриарх надеялись вскоре увидеть его в роли главы русской «делегации» на Вселенском соборе, посвящённом вопросу об унии (объеди­нении) православной и католической церквей. Весной 1437 г. Исидор прибыл в Москву, а осенью

Святителями в православной церкви именовали высшие церковные власти (архиереев). В их число входили епископы, архиепископы, митрополиты и патриархи. Кроме того, святителями называли и тех, кто признан церковью небесным покровителем верующих.

582

 

А. М. Васнецов. «Монастырь в Московской Руси».

того же года в сопровождении большой свиты отбыл на собор, который открылся в итальянском городе Ферраре и затем продолжил свою работу во Флоренции. После длительных и ожесточённых дебатов участники собора 5 июля 1439 г. подпи­сали акт унии, главным условием которой было признание православной церковью главенства Папы римского. Одним из самых активных её сторонников показал себя митрополит Исидор, которого Папа возвёл в сан кардинала. Однако, возвратившись в Москву в марте 1441 г., Исидор вскоре был арестован по приказу великого князя Василия Васильевича за отказ публично отречься от унии, которую в Москве расценили как измену православию. Митрополит провёл в темнице весну и лето 1441 г. Наконец, 15 сентября он бежал из-под стражи и уехал за пределы великого княжества Московского. Великий князь не искал беглеца: такой исход дела казался ему наилучшим. Низложение Исидора вновь обезглавило русскую церковь. Осторожный великий князь Васи­лий Васильевич был весьма озабочен своими отно­шениями с галицким князем Дмитрием Шемякой и другими удельными князьями. Именно поэтому он, как и в 30-е гг., не спешил с решением церков­ных вопросов, опасаясь неверным шагом нажить себе новых врагов. Возможно, великого князя сму­щало галицкое происхождение Ионы, которое мог­ло содействовать сближению его с Дмитрием Шемякой. Летом 1445 г., после поражения русских войск в битве под Суздалем, Василий Васильевич попал в плен к татарам. Лишь в октябре того же года он был отпущен на Русь, обязавшись вы­платить татарам огромный выкуп. Тяжкая дань, возложенная с этой целью на народ, вызвала всеобщее недовольство. Этим воспользовался Дми­трий Шемяка, который захватил Москву, взял в плен и ослепил великого князя. Не решившись казнить своего двоюродного брата, Шемяка сослал его в Углич.

583

 

 

Возмущённые этой расправой арис­тократы, сохранившие верность Василию Васильевичу, стали соби­раться вокруг его малолетних детей Ивана и Юрия, которые укрылись в Муроме. Тогда Шемяка решил обманом захватить наследников Василия, прозванного после ослепления Тёмным (т. е. сле­пым). Главная роль в этом замысле отводилась Ионе, епископу Рязанскому. Одни историки счи­тают, что он сознательно играл на руку Шемяке, другие склонны думать, что простодушный иерарх сам стал жертвой интриги, невольным пособником коварного галицкого князя. Так или иначе Иона поехал в Муром и вывез детей великого князя в Переславль-Залесский, где их уже ждал Шемяка. Вопреки своему обещанию освободить Василия Тёмного из-под стражи и дать ему вместе с детьми приличный удел галицкий князь велел отослать Ивана и Юрия к отцу в Углич, в заточение. Тогда Иона и другие епископы стали требовать, чтобы Шемяка сдержал своё слово и выпустил брата, дав ему самостоятельный удел. Одновременно с этим сторонники Василия Тёмного с оружием в руках выступали против Шемяки. Оценив сложившееся положение, галицкий князь осенью 1446 г. вместе с иерархами прибыл в Углич и там торжественно примирился с Василием, дав ему в удел Вологду. Тот в свою очередь дал клятву не искать более великого княжения и признал все права на него за Дмитрием Юрьевичем.

Однако это соглашение оказалось недолго­вечным. Сторонники Василия Тёмного требовали от него продолжить борьбу, т. к. только это давало им надежду на возвращение вотчин и чести. Прошло буквально несколько месяцев, и князь уступил их уговорам. Он поехал в Кирилло-Белозерский монастырь, где игумен Трифон освободил его от клятвы, данной Шемяке. После этого Василий через Тверь двинулся к Москве и без особого труда овладел столицей. Шемяка бежал в Галич, затем дальше на север — в Каргополь. Видя, что перевес сил оказался на стороне Василия, галицкий князь решил пойти на переговоры. Не веря более клятвам брата, Шемяка поставил условием своего приезда в Москву присутствие там митрополита Ионы: только он один имел доста­точно влияния на Василия Тёмного, чтобы удер­жать его от соблазна вновь нарушить клятву и захватить врага врасплох.

С какого времени Иона стал считаться «наре­чённым митрополитом» и начал управлять делами Митрополичьего дома? На этот вопрос историки отвечают по-разному. Существует мнение, что его ввёл на «двор митрополич» не кто иной, как Шемяка ещё в начале 1446 г. Так или иначе этот титул сам по себе ещё не означал верховенства Ионы среди русских епископов. Об этом сви­детельствует следующий факт. В декабре 1447 г. иерархи обратились с обличительным посланием к Шемяке, требуя от него решительного и беспово­ротного отказа от претензий на великое княжение. Среди подписавших его Иона, названный лишь епископом Рязанским, занимает третье место после епископов Ростовского и Суздальского.

Окончательно убедившись в верности Ионы, Василий Тёмный решился, наконец, на избрание митрополита собором епископов. В воскресенье, 15 декабря 1448 г., Иона был провозглашён главой автокефальной русской церкви.

Став первым в истории Московской Руси выборным митрополитом, Иона должен был выра­ботать принципиально новый стиль отношений между высшей церковной властью и великим князем. Здесь неуместны стали холодноватая вежливость и принцип обоюдной выгоды, преобла­давшие в отношениях московских князей с митрополитами-византийцами Киприаном и Фотием. Обращаясь к прошлому в поисках образцов для подражания, Иона выделял прежде всего митрополита Алексия (1354—1378 гг.), который тесно сотрудничал с московским боярским прави­тельством, но при этом никогда не был послушным исполнителем чужой воли. Такой тип поведения главы церкви Иона решил освятить канонизацией Алексия, которая была проведена в первые же месяцы его правления.

Избрание митрополита собором епископов вы­звало самые противоречивые отклики в церковной среде. Одни оправдывали этот факт, ссылаясь на «измену» греков истинному православию; другие также считали его разумным из-за крайней слож­ности общения с патриархатом после завоевания Константинополя турками в 1453 г. Были и те, кто вовсе не желал признавать Иону митрополитом, полагая, что его избрание незаконно. Прозорливые наблюдатели предсказывали скорый упадок прес­тижа митрополичьей власти, вызванный разрывом связей с Константинополем.

Митрополит Иона оказался в центре религиоз­но-политических споров и конфликтов. Однако это был стойкий боец, скорый на расправу со своими недругами. Строптивого боровского игумена Пафнутия он заточил в темницу и самолично избил жезлом. Гнева Ионы вскоре стали бояться и епископы. В 1458 г. владыка Ростовский Феодосий допустил незначительное нарушение правил поста, «митрополит же Иона восхоте сан сняти с него». Лишь заступничество великой княгини Марии Ярославны спасло опального владыку от расправы. Впрочем, в характере Ионы заметны были и иные черты. Согласно его житию, одна вдова получила от Ионы разрешение приходить в митрополичий погреб и пить мёд для исцеления от болезни.

В 50-е гг. XV в. Иона энергично помогал Василию Тёмному в политических делах своими посланиями, угрозами отлучения от церкви в адрес противников великого князя, дипломатическими миссиями. Митрополит «закрывал глаза» на да­леко не христианское поведение Василия Василье­вича по отношению к его родичам — можайскому князю Ивану Андреевичу, серпуховскому князю Василию Ярославичу и др.

Активное содействие митрополита великому князю приносило свои плоды. Ионе удалось

584

 

 

привести в порядок хозяйство Митрополичьего дома. Богатства Дома росли. Проявлением этого стало строительство в начале 50-х гг. XV в. в московском Кремле каменной палаты и церкви Положения ризы Богоматери на митрополичьем дворе. Оно было памятно тем, что 2 июля 1451 г., в самый праздник Положения ризы Богоматери, татары царевича Мазовши внезапно подошли к Москве, пытались поджечь её и взять штурмом. Однако москвичи, воодушевляемые митрополитом Ионой, сумели отстоять город. Татары ушли ни с чем. Столь же примечательно и другое строи­тельство, предпринятое Ионой. В 1459 г. он повелел пристроить к Успенскому собору москов­ского Кремля придел (пристройку, в которой можно совершать богослужение) Похвалы Бого­родицы. Летопись объясняет освящение придела в честь Богородицы тем, что незадолго перед этим татары «похвалився, на Русь пошли», но были разбиты войсками великого князя. «И той ради их похвалы Иона митрополит поставил церковь камену Похвалу Богородицы, приделал к Пре­чистые олтарю возле южныи двери». Эта патриоти­ческая, антиордынская деятельность Ионы заслу­жила признательность современников и память потомков.

Промосковская политика Ионы неизбежно должна была привести к конфликту с Польшей и Литвой. Великий князь литовский и король польский Казимир поначалу признал Иону главой православных христиан в своих владениях, за исключением бывшей Галицко-Волынской Руси. В первое десятилетие своего правления митрополиту удалось даже несколько раз посетить Литву. Однако в 1458 г. Казимир принял посланного из Рима митрополита-униата Григория, порвав с Ионой, который стал последним московским иерархом, носившим титул «митрополита Киев­ского и всея Руси».

Развернувшаяся на рубеже 50—60-х гг. XV в. борьба с Григорием осложнялась упорным неже­ланием владык Тверского и Новгородского сотруд­ничать с митрополитом Московским. Все эти заботы тяжёлым бременем легли на ослабевшие с годами плечи Ионы. 31 марта 1461 г. глава независимой русской церкви скончался.

До наших дней сохранился изготовленный в 1553 г. шитый покров с изображением митро­полита Ионы. При всей иконописной условности образа можно предполагать, что он передаёт живые черты святителя. Круглоголовый старец с выпук­лым лбом, длинной белой бородой и большими выразительными глазами облачён в пышные архиерейские одежды. Длинные тонкие пальцы правой руки сложены жестом благословения. Взгляд его устремлён куда-то мимо зрителя, в сторону и вверх, словно там, за чертой вечности, святителю открылось нечто невидимое для живу­щих в дольнем, земном мире.

Митрополит Иона.

585