ЗНАМЕНИТЫЕ РОССИЙСКИЕ ИСТОРИКИ

ИСТОРИОГРАФИЯ

Историческая наука немыслима без историо­графии.   Историк   относится   как   судья   к странам,   народам,   целым   эпохам   и   вы­дающимся   личностям.   Историографу   дано   ещё более почётное право: он выступает в роли судьи по отношению к самому историку.

Историография — это наука, изучающая про­цесс накопления исторических знаний. В отличие от исторической науки, которая изучает прошлое, извлекая данные из исторических источников и анализируя их, историография исследует саму эту науку. Поэтому историография является как бы историей истории.

Историография появилась недавно. Потреб­ность описать все существовавшие прежде исто­рические знания впервые возникла в середине XIX в. Обучая студентов исторических и историко-филологических факультетов, учёные-историки пришли к выводу, что уже недостаточно препода­вать собственно историю, настало время позна­комить слушателей с опытом профессиональных историков и их научными методами. С этой целью в 1848/49 учебном году профессор Московского университета, известный историк Сергей Михайло­вич Соловьёв прочёл студентам курс лекций об исторической литературе. Лекции оказались по­лезными для студентов, и вскоре их чтение стало

регулярным. Подобные лекции читались в Петер­бургском, Казанском и других университетах. Так историография в России сделала свои первые ша­ги. В наши дни историк, не знакомый с историо­графией, не сможет профессионально работать.

Исторических сведений накопилось настолько много, что нельзя провести серьёзное исследо­вание, не сделав историографический обзор по данной теме, т. е. прежде чем изложить свою позицию по какой-либо проблеме, каждый учёный должен узнать мнение своих предшественников. Необходимо убедиться либо в том, что суждение ново, либо в том, что оно является подтверждением уже известного мнения других историков.

Описание литературы по исследуемой историче­ской проблеме — самая первая и важнейшая задача историографии. Сейчас в этой науке многое изменилось. Предмет её исследования очень рас­ширился; и теперь то, что раньше называли «историографией», имея при этом в виду обзор литературы по какой-либо теме, предложено называть «историографическим обзором по теме». Сам же термин «историография» в наши дни употребляется главным образом в значении «исто­рия исторической науки».

Историческое прошлое — сложный предмет исследования. Как узнать о событиях уже совер-

66

 

 

 

шившихся? Как описать эти события, если память людей ненадёжна? А как реконструировать собы­тия, происшедшие так давно, что и свидетелей уже нет? Где найти недостающие сведения? Они содержатся в исторических источниках. Найти эти источники и извлечь из них нужную инфор­мацию — вот задача истории. Но как? Какими инструментами? Какими способами? В разные века способы и инструменты, применявшиеся историка­ми, были различными. Их изучением и занимается историография.

Весь процесс накопления исторических знаний можно разделить на два периода — донаучный и научный. До появления письменности сказания о прошлом передавались из уст в уста. Это было время устных преданий, былин, саг. Некоторые из них были с течением времени записаны и в таком виде дошли до наших дней. Былины — первые источники, несущие информацию о прошлом. Позднее исторические сведения стали записывать. Так появились летописи — первые исторические сочинения, где содержалась вся информация, которую летописцу удавалось узнать. Историче­ское знание тогда ещё не было наукой, т. к. сведения о прошлом не подвергались анализу. Этот период называют донаучным. К историческим произведениям донаучного периода относятся уст­ные сказания, былины, летописи, жития святых,

хроники и др. Путь к научному историческому знанию был долгим и трудным и завершился только в середине — второй половине XVIII в.

В конце XVII — начале XVIII вв. появились труды по истории, которые ещё нельзя назвать научными, однако от предыдущих они отличаются тем, что авторы не только описывали события, но и пытались их анализировать. Многие из этих произведений связаны с деятельностью Петра I, царя-реформатора. В этот период появились исто­рические сочинения князя Бориса Ивановича Куракина (1676—1727), участника Азовских похо­дов и Северной войны, командовавшего Семё­новским полком в Полтавской битве. В его произведении «История Российской империи» около трети повествования относится к допет­ровскому времени, а остальное — события царство­вания Петра I, во многих из которых Куракин сам принимал участие.

Работа Петра Павловича Шафирова (1669— 1739) названа «Рассуждения, какие законные причины его царское величество Пётр Первый к

Древнерусский летописец.

ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

Историческим источником учёные называют всё то, что может дать какую-либо информацию о прошлом. Чаще всего историки пользуются письменными источниками: старинными документами, летописями, мемуарами, письмами, древними и новыми сводами законов. Очень важны также вещественные источники: монеты, печати, остатки посуды, украшений, оружия и жилищ людей далёкого прошлого. К источникам относятся также карты и рисунки, сделанные на глине, пергаменте, бересте, бумаге и камне, а также выложенные мозаикой, вышитые на ткани или оттиснутые на коже (подобные источники называют изобразительными). К устным источникам причисляют древние предания, мифы и былины; а с недавнего времени на магнитофонную плёнку записываются воспоминания участников важнейших событий XX столетия.

Источников великое множество: ими могут служить киноленты и фотографии; надписи, процарапанные на стенах, и картины величайших художников, военная форма и старинная техника. Сама природа представляет собой исторический источник, ибо, изучая её, можно узнать, в каких климатических условиях жили люди древности, насколько плодородной была земля, которую они обрабатывали, из чего могли делать инструменты и оружие для себя, от каких стихийных бедствий вынуждены были защищаться.

У всех исторических источников есть одна общая черта: они важны для учёных не сами по себе, а только как нечто содержащее исторические сведения. Особенности различных типов источников и способы извлечения из них достоверных знаний изучает особый раздел исторической науки, который называется источниковедением.

67

 

 

 

началу войны против короля Каролуса Двенадцатого шведского в 1700 году имел». Как видно из названия, в ней речь идёт о Северной войне. То есть опять-таки о событии, современником которого был сам автор. В отличие от древних летописцев представители исторической литературы конца XVII — начала XVIII вв. пытаются осмыслить описанные ими события. Иногда для большей объективности они привлекают различные источники информации. Так, Шафиров использовал при создании своего труда документы о международных отношениях, внешней политике России XVII—XVIII вв. В его произведении читателю предлагалось не просто перечисление событий, а своеобразный «взгляд на события», авторская позиция. «Рассуждения...» понравились Петру I, который понимал необхо­димость развития исторического знания в России и был заинтересован в его распространении. Именно поэтому он сам написал предисловие к этому сочинению. Произведение Шафирова было переведено на немецкий язык и распространялось за рубежом. Конечно, Бориса Куракина, Петра Шафирова, Феофана Прокоповича, Дмитрия Кан­темира нельзя назвать профессиональными исто­риками. Специально историю они не изучали и не обладали широкими познаниями в этой области. Начало исторической науки в России положили труды работавших в нашем отечестве немецких историков Готлиба Зигфрида Байера (1694—1738) и Августа Шлёцера (1735—1809). Эти учёные впервые применили специальные методы для извлечения достоверной информации из историче­ских источников. Историки XIX в. очень высоко оценивали их сочинения.

Но только ли научное знание следует считать предметом историографии? В последние годы внимание историографов всё чаще привлекают исторические идеи тех, кто не был профессио­нально связан с историей. Ведь множество людей, высказывавших интересные мысли об истории, никогда не учились специально ремеслу историка. Среди них философы — Пётр Яковлевич Чаадаев, Алексей Степанович Хомяков, Николай Яковле­вич Данилевский, Владимир Сергеевич Соловьёв; писатели — Николай Васильевич Гоголь, Лев Николаевич Толстой, Михаил Афанасьевич Булга­ков. Как развитие исторической мысли в её образной форме можно рассматривать и некоторые произведения русских поэтов: Александра Серге­евича Пушкина, Николая Алексеевича Некрасова, Александра Александровича Блока.

Историография изучает также всё то, что непосредственно связано с жизнью исторической науки в различные времена: деятельность научно-исследовательских институтов, высших учебных

Российский историк XVIII в.

68

 

 

 

заведений, музеев, периодические издания и т. д. В не меньшей степени историография интересуется представлениями о судьбах отечества, существующими в массовом общественном сознании (это на­именее исследованная область). Но главным пред­метом исследования в историографии является именно научное историческое знание. Сложность

его изучения состоит в необходимости осмысливать то, что само по себе является результатом осмысления.

Историография — это самопознание истории. Появление этой науки свидетельствует о дости­жении историей высокой степени зрелости. Исто­рия пытается понять сама себя.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВАСИЛИЙ НИКИТИЧ ТАТИЩЕВ

(1686-1750)

Замечательный русский историк Василий Ни­китич Татищев вошёл в историю как один из соратников Петра I, которых Александр Сергеевич Пушкин образно назвал «птенцами гнезда Петрова». Это были талантливые, выдаю­щиеся личности, достойные своего великого учи­теля, активные участники его преобразований, искренно стремившиеся к благу отечества. Таким человеком был и автор первого научного труда по истории России — Василий Никитич Татищев. Вот как он писал о влиянии Петра I на свою судьбу: «Всё, что имею — чины, честь, имение и главное над всем — разум, единственно всё по милости Его Величества имею, ибо если бы он в чужие края меня не посылал, к делам знатным не употреблял, а милостию не ободрял, то бы я не мог ничего того получить».

Василий Никитич родился в 1686 г. в семье псковского помещика. Учился в Московской инженерной и артиллерийской школе. В 18 лет он начал военную службу и в первый же год участвовал во взятии Нарвы. Сражался Татищев и под Полтавой, в битве, завершившейся блис­тательной победой русских войск.

Несколько раз Пётр I посылал Василия Ники­тича за границу с дипломатическими поруче­ниями. Эти поездки обогатили его познания в философии и истории, географии и горном деле, артиллерии и статистике, в области экономиче­ских и политических учений. Много сил отдал Татищев развитию горного дела на Урале, будучи несколько лет управляющим Уральскими металл­ургическими заводами.

После смерти Петра I Василий Никитич оста­вался верным сторонником самодержавия, с кото­рым связывал силу и могущество России. В 1730 г. на престол была возведена племянница Петра I, курляндская герцогиня Анна Иоанновна, с усло­вием, что страной будет управлять Верховный тайный совет. Это фактически лишало императ­рицу власти. Татищев принял активное участие в отражении попыток «верховников» (членов Вер­ховного тайного совета) ограничить император­скую власть. Поддержанная русским дворянством

69

 

 

 

и войсками, Анна Иоанновна стала са­модержавной правительницей России. Она окружила себя немецкими дворя­нами, которые стали вершить все дела в госу­дарстве. Татищев, как и многие русские дворяне, выступал против засилья немцев, но в отличие от других вельмож, сосланных за это в Сибирь или казнённых, ему удалось избежать наказания.

Несколько лет Василий Никитич был губер­натором Астрахани, а затем переехал в своё родовое имение под Москвой, где провёл последние годы жизни.

Верный ученик Петра I, Татищев понимал жизнь как непрерывную деятельность во имя общественной и государственной пользы. Он имел замечательную способность на любом месте вы­полнять самую сложную работу наилучшим об­разом. Василий Никитич высоко ставил ум и знания. Ведя скитальческую жизнь, он всюду покупал книги и рукописи и собрал огромную библиотеку древних летописей и книг на разных языках. Круг его научных интересов был очень широк, но главной привязанностью была история. Административная деятельность и постоянные разъезды требовали много сил и времени, поэтому на протяжении двадцати лет он занимался изуче­нием истории по ночам. И только последние пять лет жизни уже тяжелобольной Татищев смог посвятить труду над историей отечества.

В этом нелёгком деле он был первопроходцем, ему приходилось овладевать необходимыми знани­ями и навыками в процессе самой работы, собирать и изучать обширные исторические материалы, создавать методику их обработки. Татищев по­пытался критически взглянуть на летописные источники, сравнивая их и отбирая наиболее достоверные.

«История Российская» Татищева — это первый в России научный обобщающий труд по оте­чественной истории. По манере расположения материала она напоминает древнерусские летопи­си — события изложены в строгой хронологиче­ской последовательности. Вот почему это произ­ведение историка иногда называют «последним летописным сводом». Но учёный не просто переписал летописи: он передал их содержание языком более доступным современникам, допол­нил летописные известия другими материалами, а кроме того, в специальных комментариях дал собственную оценку событий. В этом была новизна и научная ценность его труда.

Татищев считал, что история — это воспо­минания о «бывших деяниях и приключениях, добрых и злых». Знание истории помогает челове­ку не повторять ошибок своих предков и совер­шенствоваться нравственно.

Историческая наука, по мнению учёного, должна основываться на фактах, извлекаемых из

В.Н. Татищев на уральском заводе.

70

 

 

 

источников. Работу историка он сравнивал с трудом архитектора, который должен из груды материалов отобрать всё годное для строительства здания. Так и историк должен уметь отличать надёжные и достоверные документы от тех, которые не заслуживают доверия.

Сам Татищев собрал и использовал огромное количество источников. Многие документы, цен­ные для изучения древней истории России, нашёл и опубликовал именно он (например, свод законов Киевской Руси «Русская правда» и Судебник времён Ивана IV). Да и сам его труд в значительной мере стал единственным источником, из которого можно узнать содержание многих исторических памятников, впоследствии уничтоженных или утерянных.

Большое внимание Татищев уделял проис­хождению, взаимной связи и географическому размещению народов, населявших нашу страну. Этим он положил начало развитию в России этнографии и исторической географии.

Татищев впервые в отечественной историогра­фии разделил историю России на несколько основных периодов. С IX по XII в. на Руси было единовластие, т. е. правил один князь, власть переходила по наследству к его сыновьям. С XII в. началось соперничество князей за власть; княже­ские междоусобицы ослабили государство и позво­лили монголо-татарам покорить Русь. Затем едино­властие было восстановлено Иваном III и укреп­лено Иваном IV. В Смутное время государство опять ослабло и с трудом отстояло свою незави­симость. Самодержавие вновь было восстановлено

при царе Алексее Михайловиче и достигло расцвета при Петре Великом. Историк был убеждён в том, что самодержавная монархия — единственно воз­можная и необходимая для России форма прав­ления.

Кроме «Истории Российской» Татищев оставил много других работ, касающихся различных вопросов, но преследующих одну цель, которая была целью жизни историка, — достижение общественного и государственного блага. В «Рас­суждении двух приятелей о пользе наук и училищ» он горячо проповедует распространение образо­вания и просвещения среди всех слоёв населения, в том числе и среди крепостных крестьян.

Главный же труд Татищева при его жизни так и не был напечатан. Василий Никитич умер в 1750 г. Первый том «Истории Российской» был издан почти через 20 лет после смерти историка, а последний — столетие спустя.

«История Российская» была выдающимся явле­нием зарождавшейся в России исторической науки. Это произведение — результат много­летнего трудолюбия, упорства и энтузиазма Ва­силия Никитича Татищева. Высокую оценку его вклада в развитие отечественной историографии дал известный русский историк Сергей Михайло­вич Соловьёв: «...Важное значение его состоит именно в том, что он первый начал обрабатывание русской истории, как следовало начать; первый дал понятие о том, как приняться за дело; первый показал, что такое русская история, какие су­ществуют средства для её изучения».

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ КАРАМЗИН

(1766—1826)

Первым историком и последним летопис­цем» назвал Николая Михайловича Ка­рамзина Александр Сергеевич Пушкин. Но перед тем как стать историком, Карамзин уже был известнейшим писателем. Вся Россия зачиты­валась его произведениями.  Перед ним прекло­нялись, у него учились, ему подражали. Однако наибольшую славу Карамзину принесло главное творение его жизни — «История государства Рос­сийского».

Родился Николай Михайлович Карамзин 1 декабря 1766 г. в семье симбирского помещика, происходившего из старинного дворянского рода. Воспитывался он в частном московском пансионе. В отрочестве будущий писатель зачитывался историческими романами, в которых его особенно

восхищали «опасности и героическая дружба». По дворянскому обычаю того времени ещё мальчиком записанный на военную службу, он, «войдя в возраст», поступил в полк, в котором давно числился. Но армейская служба тяготила его. Молодой поручик мечтал заняться литературным творчеством. Смерть отца дала Карамзину повод попросить отставку, а полученное небольшое наследство позволило осуществить давнюю меч­ту — поездку за границу. 23-летний путешествен­ник посетил Швейцарию, Германию, Францию и Англию. Эта поездка обогатила его разнооб­разными впечатлениями. Вернувшись в Москву, Карамзин издал «Письма русского путешествен­ника», где описал всё, что поразило его и запомнилось в чужих краях: пейзажи и внешность

71

 

 

Н.М. Карамзин, путешествующий по Европе.

иноземцев, народные нравы и обычаи, городскую жизнь и политический строй, архитектуру и живопись, свои встречи с писателями и учёными, а также различные общественные события, свиде­телем которых он был, в том числе и начало Французской революции (1789—1794 гг.).

Несколько лет Карамзин издавал «Московский журнал», а затем журнал «Вестник Европы». Он создал новый тип журнала, в котором соседство­вали литература, политика, наука. Разнообразные материалы в этих изданиях были написаны лёгким, изящным языком, подавались живо и занимательно, поэтому они не только были доступны широкой публике, но и способствовали воспитанию литературного вкуса у читателей.

Карамзин стал главой нового направления в русской литературе — сентиментализма. Основная тема сентиментальной литературы — трогательные чувства, душевные переживания человека, «жизнь сердца». Карамзин одним из первых начал писать о радостях и страданиях современных, обыкно­венных людей, а не героев древности и мифоло­гических полубогов. Кроме того, он первым ввёл в русскую литературу простой, всем понятный язык, близкий к разговорному.

Огромный успех принесла Карамзину повесть «Бедная Лиза». Чувствительные читатели и осо­бенно читательницы проливали над ней потоки слёз. Пруд у Симонова монастыря в Москве, где утопилась из-за неразделённой любви героиня произведения Лиза, стали называть «Лизин пруд»; к нему совершались настоящие паломничества.

В 37 лет Карамзин был уже одним из самых авторитетных писателей в России. Молодые пи­сатели учились у него изяществу и богатству литературного языка. И вдруг в зените славы он оставляет литературу, бросает любимый журнал, светскую жизнь, уходит от мира в добровольное заточение в кабинете, чтобы целиком посвятить себя описанию прошлого отечества. Карамзин давно собирался всерьёз заняться историей России, написал несколько исторических повестей, среди которых такие блестящие произведения как «Мар-

 

72

 

 

 

фа Посадница», «Наталья, боярская дочь». Но окончательное решение он принял в возрасте по тем временам довольно почтенном, когда уже трудно порвать с прежним образом жизни, чем очень удивил многих друзей.

В 1803 г. писатель получил от императора Александра I официальное звание историографа и разрешение работать в архивах и библиотеках. В течение нескольких лет Карамзин изучал древние летописи, работая круглые сутки, испортив при этом зрение и подорвав здоровье. К тому же ему пришлось вести скромный образ жизни, т. к. он получал очень невысокое вознаграждение за свою работу. Но, как писал о нём его друг и родственник Пётр Андреевич Вяземский, Карамзин «никогда за себя не просил», потому что «дорожил своею нравственною независимостью» и «боялся утра­тить чистоту своей бескорыстной  преданности».

Недаром Пушкин назвал труд Карам­зина «подвигом честного человека».

Карамзин считал историю наукой, которая должна воспитывать людей, наставлять их в повседневной жизни. Он стремился создать доступное всем, увлекательное историческое про­изведение, которое должно было воздействовать на воображение и чувства людей, развивая в них патриотизм и нравственную чистоту.

Николай Михайлович был искренним сторон­ником и защитником самодержавия. Он считал, что «самодержавие основало и воскресило Рос­сию». Поэтому в центре внимания историка было становление верховной власти в России, правление князей и монархов. По мнению Карамзина, решающую роль в истории играют великие люди. Он старался в своём сочинении объяснять поступ­ки и действия замечательных личностей, великих

Просвещённое общество за чтением «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина.

73

 

 

 

Д.Б. Дамон-Ортолани. «Портрет Н.М. Карамзина».

правителей, которые повлияли на ход русской истории, способствовали возвышению и укреп­лению России. Но не каждый правитель государ­ства заслуживает одобрения. Монарх должен быть человеком просвещённым и высоконравственным. С негодованием относился Карамзин ко всякому насилию. Так, например, историк осуждал тирани­ческое правление Ивана Грозного, деспотизм Петра I и ту жестокость, с которой он проводил реформы, искореняя древние русские обычаи.

Огромный труд, созданный историком за срав­нительно короткое время, имел ошеломляющий успех у русской публики. «Историей государства Российского» зачитывалась вся просвещённая Россия, её читали вслух в салонах, обсуждали, вокруг неё велись жаркие споры. Пушкин писал: «Все, даже светские женщины, бросались читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом. Несколько времени ни о чём ином не говорили».

Создавая «Историю государства Российского», Карамзин использовал огромное количество древ­них летописей и других исторических документов. Он писал в предисловии к своему сочинению: «Я не мог дописывать летописи... Самая прекрасная выдуманная речь безобразит историю». Но на самом деле Карамзин не всегда следовал этому правилу. В нём как бы боролись два человека — писатель и учёный. Карамзин-учёный признавал, что историку «непозволительно обманывать добро­совестных читателей, мыслить и говорить за героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах». Но Карамзин-писатель стремился «ожи­вить» и «раскрасить» повествование, доставить читателю удовольствие «для сердца и разума». Для того чтобы заставить публику сопереживать проис­ходившим в истории России событиям, писатель вложил в свой текст «душу и чувства». А чтобы читатели могли получить истинное представление об описываемых фактах и явлениях, историк в каждом томе поместил подробные примечания, в которых привёл содержание летописей и других документов. Эти примечания — итог колоссаль­ного труда. Они очень важны, потому что многие документы, которые переписывал Карамзин, про­пали или сгорели при пожаре Москвы в 1812 г., и их содержание можно узнать лишь по примеча­ниям к этому главному труду Карамзина.

В «Истории государства Российского» проявил­ся весь талант Карамзина — писателя и историка, гражданина и патриота. Он откровенно писал об этой своей работе: «Я со слезами чувствую при­знательность к Небу за своё историческое действие, знаю, что и как пишу; в своём тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве; я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовью к отечеству и человечеству».

В 1818 г. Карамзин был избран почётным членом Петербургской Академии наук, а к середине 20-х гг. были напечатаны 11 томов его «Истории». На рабочем столе Николая Михайло­вича лежали листы заключительного тома. Оста­валось дописать совсем немного: Карамзин пред­полагал завершить своё повествование описанием коронования Михаила Романова. Но вскоре после восстания декабристов 14 декабря 1825 г., сви­детелем которого он был и которое глубоко потрясло его, историк тяжело заболел. Николай I снарядил специальный фрегат для поездки Карам­зина за границу для лечения, но было уже поздно. 22 мая 1826 г. Николай Михайлович умер, не дописав начатую строку... После его смерти друзья подготовили к печати последний, незаконченный 12 том и издали его в 1829 г.

«Пусть никто не будет читать моей Истории; она есть, и довольно для меня», — писал Карамзин. Но на долгие десятилетия «История государства Российского» стала любимым чтением для всех, кому дорого и интересно прошлое своего отечества, прекрасным учебником для молодого поколения. Известный русский историк Сергей Михайлович Соловьёв в детстве прочёл «Историю» Карамзина 12 раз. Другой русский учёный, Константин Николаевич Бестужев-Рюмин, считал, что «трудно найти в какой-либо литературе произведение более благородное. Оно благородно сочувствием ко всему

74

 

 

 

великому   в   природе   человеческой,   благородно отвращением от всего низкого и грубого».

И   в   наше   время   люди   продолжают   читать великое творение Карамзина, находя, как писал в

своё время декабрист Николай Ивано­вич Тургенев, «неизъяснимую пре­лесть в чтении», «что-то родное, любезное».

СЕРГЕЙ МИХАИЛОВИЧ СОЛОВЬЁВ

(1820—1879)

Человек с твёрдым характером, всю жизнь посвятивший службе Русской земле», «место которого в ряду величай­ших учёных XIX века» — так сказал известный историк Константин Николаевич Бестужев-Рюмин о своём учителе, выдающемся русском учёном Сергее Михайловиче Соловьёве.

Сергей Михайлович Соловьёв родился 5 мая 1820 г. в Москве, в семье священника и учителя закона Божьего. По традиции, существовавшей в семьях русского духовенства, сын тоже должен был стать священником. В восьмилетнем возрасте будущий историк был записан отцом в Московское духовное училище. Сергей занимался дома, а в училище ездил сдавать экзамены, которые, как он потом вспоминал, «были самыми бедственными событиями» его детства. «Главным развлечением и наслаждением» для мальчика было чтение книг, особенно описаний путешествий и сочинений по истории. К 13 годам Сергей 12 раз прочитал «Историю государства Российского» Карамзина. Видя бесполезность домашних занятий и увле­чение сына историей, отец не стал настаивать на продолжении обучения в духовном училище и записал Сергея в третий класс гимназии при Московском университете. С четвёртого класса Сергей Соловьёв стал первым учеником, блестяще учился по всем предметам.

Закончив гимназию с серебряной медалью, он поступил в Московский университет. В универ­ситете Соловьёв занимался старательно и добро­совестно, много читал. Он сразу обратил на себя внимание преподавателей. На вопрос своего учи­теля, профессора Михаила Петровича Погодина, чем он наиболее интересуется, студент ответил: «Всем русским, русской историей, русским язы­ком, историей русской литературы».

После окончания университета Соловьёв при­нял предложение попечителя Московского учеб­ного округа графа Строганова стать учителем детей его брата, уезжавшего с семьёй за границу. Сопровождая путешественников, молодой историк за два года побывал в Австрии, Германии, Франции, Бельгии. Он посещал лекции известных европейских учёных, переписывался со своим учителем Погодиным. Узнав, что Погодин соби­рается  уйти   из   университета,   Сергей   Соловьёв

вернулся в Россию и, защитив магистерскую диссертацию «Об отношении Новгорода к великим князьям», был приглашён преподавать историю в Московском университете. Всего за два года молодой учёный написал докторскую диссертацию «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома» и, защитив её, в 27 лет стал доктором исторических наук и профессором Мос­ковского университета.

Три с половиной десятилетия трудился Соловь­ёв в старейшем высшем учебном заведении России. Несколько поколений студентов слушали его лекции по русской истории. Историк Василий Осипович Ключевский, вспоминая лекции Соловь-

75

 

 

 

ёва, писал: «С кафедры слышался не профессор, читающий в аудитории, а учёный, размышляющий вслух в своём кабинете». Уже упоминавшийся историк Бесту­жев-Рюмин отмечал, что Соловьёв «верил в будущее человечества, в будущее своего народа и старался воспитывать подрастающее поколение в этой высокой вере».

Сергей Михайлович успешно сочетал педагоги­ческую и исследовательскую деятельность. Он много и быстро писал, поражая современников блестящей эрудицией, прекрасной памятью и удивительной работоспособностью. По словам Ключевского, «он в совершенстве обладал умением беречь время». Соловьёв не позволял себе пропус­кать лекции, даже когда был нездоров, и никогда не опаздывал, так что студенты проверяли часы по началу его занятий. Он вставал в 6 часов утра и принимался за работу. В 9 часов пил чай и уходил в университет или архив, а возвращался около 4 часов дня, обедал и опять работал до 9 часов вечера. Спал он всего семь часов в сутки, а отдых отдавал прогулкам, общению с друзьями и чтению любимых книг. Ключевский сравнивал своего учителя с «учёным механизмом, способным рабо­тать одинаково спокойно и правильно бесконечное число часов, перерабатывая самый разнообразный материал. Он знал тайну искусства удвоять время и восстанавливать силы простой переменой занятий. Ни годы, ни житейские тревоги, ни физиче­ский недуг не могли ослабить живости его умственных интересов».

Соловьёвым написано свыше 300 различных произведений. Главное его сочинение — много­томная «История России с древнейших времён». Издание её началось в 1851 г. Ежегодно выходило по одному тому, всего вышло 29 томов.

Историк совершил гигантский шаг вперёд по сравнению со своими предшественниками. Со­чинение Карамзина заканчивалось описанием событий начала XVII в. Для того чтобы написать историю страны XVII—XVIII вв., Соловьёву приш­лось не один год провести в архивах, отыскивая и обрабатывая новые документы и материалы. В результате его исследование стало, по выражению Ключевского, своеобразной энциклопедией.

Главная заслуга Соловьёва в том, что он превратил историю в подлинную науку. Учёный считал, что основной целью истории является отнюдь не нравственное назидание и поучение. Историк, по его мнению, обязан следить за связью явлений и событий, показывать, «как новое проистекало из старого», соединять «разрозненные части в одно органическое целое».

Учёный был убеждён, что высшая цель челове­чества — достижение идеалов справедливости и добра. Все народы в своём развитии проходят одни и те же этапы, определённые «возрасты», точно так же, как и всё живое. Первый этап в истории народов — это период господства «чувства», это юность в жизни народа, время сильных страстей. Второй этап — время зрелого развития, период господства «мысли», т. е. время распространения просвещения и расцвета науки. Переход от первого этапа ко второму в Западной Европе был связан с эпохой Возрождения, а в России — с эпохой Петра I. Государство, как считал Соловьёв, — это высшая форма исторического развития народа. Народ немыслим без государства, только в го­сударстве он обретает способность к успешному прогрессу.

По мнению учёного, «три условия имеют особенное влияние на жизнь народа: природа страны, где он живёт; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий, влияния, идущие от народов, которые его окру­жают». Оценивая влияние природных условий на развитие народов, Соловьёв отмечал, что для стран Западной Европы природа была «матерью», а для России — «мачехой». Горы разделяли Западную Европу на замкнутые части и были как бы естественными границами, укреплениями, защи­щавшими от внешних вторжений. Близость моря содействовала развитию торговли и разнообразию занятий. Русская же земля представляла собой огромную равнину, не защищённую естественными укреплениями, открытую нашествиям. На обширной территории жило малочисленное насе­ление, вынужденное постоянно и упорно трудиться и постепенно перемещаться в поисках более плодородных земель и более удобных мест оби-

С.. М. Соловьёв идёт на лекции в Московский университет.

76

 

 

тания. В процессе заселения (колонизации) пу­стующих земель постепенно сложилось Русское государство.

Соловьёв полагал, что из-за своего неудачного географического положения Россия «была госу­дарством, которое постоянно должно было вести тяжёлую борьбу с соседями, борьбу не наступа­тельную, но оборонительную, причём отстаивалось не материальное благосостояние, но независимость страны, свобода жителей». В борьбе с монголо-та­тарскими завоевателями русский и другие славян­ские народы прикрывали страны Западной Евро­пы. Русскому государству приходилось постоянно содержать большое войско для защиты своих об­ширных границ. Из-за того что были плохо развиты торговля и промышленность, у государст­ва не было денег, чтобы платить военным служи­лым людям. Поэтому им раздавались земли — поместья. Но землю нужно было обрабатывать, иначе она теряла всю свою ценность. «Госу­дарство, — писал Соловьёв, — давши служилому человеку землю, обязано было дать ему и посто­янных работников, иначе он служить не мог». Поэтому крестьянам было запрещено уходить со своей земли, они должны были обрабатывать её, чтобы прокормить своего хозяина и его военных слуг. Так на Руси возникло крепостное право. Го­родское население тоже обязано было работать и платить огромные подати, на которые содержалось войско.

Основное внимание Соловьёв уделил эпохе Петра I. Он первым среди историков попытался дать научную оценку Петровским преобразо­ваниям. По мысли учёного, реформы, проведённые Петром  I,   были  подготовлены  предшествующим

развитием России; они явили собой естественный и необходимый переход народа из одного «возраста» в другой. Одолев врагов с Востока, русские люди обратили взоры на Запад и увидели, как живут другие народы. Соловьёв писал: «Бедный народ осознал свою бедность и причины её чрез сравнение себя с народами богатыми». И далее: «Народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя, — вождь появился». Этим вождём и был Пётр I, который продолжил начинания своих предшественников — русских царей, придал этим начинаниям грандиозный размах и достиг великих результатов.

«История России с древнейших времён» Со­ловьёва — это результат титанической работы, беспощадного самоограничения и самоотречения учёного. Семейное благополучие давало историку возможность сосредоточиться на главном деле его жизни. Жена Соловьёва Поликсена Владимировна высоко ценила талант мужа и с благоговением относилась к его труду. На её плечи легли все житейские заботы и распространение «Истории России», а главное — воспитание детей. Их в семье было двенадцать. Дети Сергея Михайловича не были обделены талантами: сыновья Всеволод, Михаил и дочь Поликсена стали известными литераторами. Но истинным наследником отцов­ской славы стал известный русский философ Владимир Сергеевич Соловьёв.

Сергей Михайлович Соловьёв скончался 4 ок­тября 1879 г. О нём, посвятившем всю свою жизнь служению науке, его ученик, крупный историк Борис Николаевич Чичерин, сказал: «Россия может им гордиться».

ВАСИЛИЙ ОСИПОВИЧ КЛЮЧЕВСКИЙ

(1841—1911)

Это   не   просто   имя.   Это   —   имя-легенда, имя-символ, которое в истории науки всегда будет стоять в ряду самых славных, всегда будет произноситься с гордостью и почтением.

16 января 1841 г. в семье священника Осипа Ключевского в селе Воскресенском Пензенского уезда родился сын Василий. В восемь лет мальчик лишился отца. Его мать с малыми детьми, из которых он был старшим, переехала в Пензу и поселилась в небольшом домике. Семья жила бедно, существенным источником доходов стало для неё казённое пособие — оклад в 12 рублей, которое Ключевский получал, поступив в Пен­зенское духовное училище. А в 1856 г. он начинает учёбу   в   Пензенской   духовной   семинарии  и с первых классов даёт уроки. Именно в духовной семинарии будущий историк обнаружил свои блестящие способности и тягу к научной деятель­ности. «Он не на голову, — писал один из его биографов, — а на три головы стоял выше прочих семинаристов и был предметом удивления това­рищей. В списках для обозначения его успехов измышлялись особые термины».

Однако Ключевский отказался от духовной карьеры. Прервав учёбу в семинарии, он отпра­вился в Москву, где в 1861 г. поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1872 г. он блестяще защитил магисте'рскую диссертацию, а через десять лет — докторскую и стал профессором русской истории

77

 

 

В.О. Ключевский.

Московского университета. Трудно перечислить все другие звания учёного и общества, почётным членом которых он состоял.

Прекрасно подготовили Ключевского к бу­дущему научному творчеству его учителя. Среди них были известный в те времена исследователь русского средневековья Фёдор Иванович Буслаев и славнейший российский историк Сергей Михайло­вич Соловьёв.

С 1871 г. Василий Осипович начал преподавать в Московской духовной академии, чуть позже читал лекции в Московском университете. Пре­подавал Ключевский также в Александровском военном училище, на Высших женских курсах Герье, в училище живописи. Если «вытянуть» все годы преподавания в различных учебных за­ведениях в единую линию и сложить числа, получится фантастический итог — 108 лет непре­рывного систематического чтения лекций.

Лекции Ключевского были настоящим праздни­ком. В «Большую словесную» аудиторию универ­ситета, где он обычно читал, пытались пропускать по студенческим билетам только тех, кому надле­жало слушать курс по расписанию. Но, как сообщают современные биографы учёного, «сту­денты всяких курсов и специальностей напирали

силой», шли «стеной» и «вваливались толпой» в аудиторию, в которой уже с утра смирно сидели более предприимчивые и догадливые.

А как же заикание? Ведь учёный с детства страдал им. Он не преодолел его до конца, но совершил чудо — долгой и упорной работой сумел выработать прекрасную дикцию и превратить свой маленький недостаток в милую особенность. Ключевский великолепно владел литературным русским языком, словарь его был очень богат: в нём содержалось множество слов художественной речи, характерных народных оборотов, пословиц и поговорок.

Редкое искусство Ключевского — его инто­нация. В патетических местах голос его не возвышался, а опускался почти до шёпота. Например, об отъезде Ивана Грозного в Алексан­дровскую слободу он рассказывал обычным тоном, а вот о страшном возвращении из неё и начале опричнины... Лектор сообщал об этих событиях шёпотом, как будто боялся, что Грозный услышит и испепелит гневом; присутствие вернувшегося страшного царя ощущалось чуть ли не за дверью аудитории. Когда Василий Осипович читал лекции о Петровской эпохе в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, художник Вален­тин Серов создал под впечатлением услышанного свой известный эскиз «Пётр I». Ключевский помогал Фёдору Ивановичу Шаляпину создавать сценические образы Ивана Грозного и Бориса Годунова. Сам для себя Ключевский однажды сформулировал собственный опыт «подчинения» аудитории: «Развивая мысль в речи, надо сперва схему её вложить в ум слушателей, потом в наглядном сравнении предъявить её воображению и, наконец, на мягкой лирической подкладке осторожно положить её на слушающее сердце, и тогда слушатель — Ваш военнопленный...»

Лекторская работа была истинным призванием Ключевского. «Я так и умру, как моллюск, приросший к кафедре», — шутил он. Известен и другой афоризм учёного: «Я говорю красно, потому что мои слова пропитаны моей кровью». Действи­тельно, всего себя он отдавал работе, и наряду с огромной преподавательской деятельностью зани­мался ещё и научно-исследовательской.

Им создано немало замечательных трудов по русской истории. Первым научным сочинением (вышло отдельной книгой в 1866 г.) историка стали «Сказания иностранцев о Московском го­сударстве». Впоследствии Ключевский считал этот свой труд «недопечённым», т. е. далёким от совершенства. Это и не мудрено: «Сказания...» были им написаны ещё на студенческой скамье. Но при этом книга до настоящего времени не потеряла своего значения как популярный справочник по мемуарам, дипломатическим отчётам и историче­ским трактатам иностранцев о средневековой России.

Наиболее известно сочинение Ключевского «Курс русской истории». История в представлении учёного — это наука об общих законах строения

78

 

 

 

человеческих обществ. Ранее решающей силой исторического процесса виделась деятельность отдельных царствующих лиц или же государства. Ключевский же доказывал, что развитие общества зависит от сочетания различных факторов — как внешних, так и внутренних: экономического, политического, социального, географического, эт­нического. Большую роль Василий Осипович отводил колонизации страны как одной из опре­деляющих сил во всей русской истории. Её этапы (т. е. последовательное освоение русским народом Восточно-Европейской равнины) и послужили для учёного основным критерием разделения рос­сийской истории на периоды.

Ключевский признаёт влияние и географиче­ской среды на формирование характера народа. В своих работах он вводит новое всеобъемлющее понятие — «человеческое общежитие», в которое включает и общество, и человеческую индивиду­альность, и природу. При этом «человеческое общежитие» невозможно без преемственности и общения поколений.

В своей работе «Происхождение крепостного права в России» Ключевский старался детально проследить, как складывались крепостнические отношения на Руси, выявить их суть с экономиче­ской и юридической точек зрения. Он доказывал, что крепостная зависимость в России была порож­дена экономической задолженностью крестьян землевладельцам и развивалась на основе отно­шений между частными лицами. Государство же лишь оформило их законодательно.

Ключевскому принадлежит немало историко-философских работ, посвящённых классикам рус­ской литературы: Лермонтову, Гоголю, Чехову, Достоевскому, Гончарову. Порой историк давал удивительно точные и ёмкие характеристики их творчества. О Гоголе, например, Василий Осипович писал: «...Талант, подкрепляемый нервной воз­буждённостью и эстетической общедоступностью, становится силой не только убеждающей и пленяющей, но и гипнотизирующей, чарующей в простом физиологическом смысле слова. Он и творил, и вместе с публикой любовался своим творчеством, и страдал от этого неестественного соединения несоединимых ролей — зрителя и артиста».

Труд Ключевского «Боярская дума Древней Руси», который он защитил как докторскую диссертацию, а затем издал отдельной книгой, сохраняет фундаментальное научное значение и до настоящего времени.

Политическим идеалом Василия Осиповича было правовое буржуазное государство с изби­рательным правом, парламентским правлением и мирным сотрудничеством всех классов на основе «общего блага». Историк отвергал революционные потрясения общества. Государство в его пред­ставлении есть примиряющее общенациональное начало.

Ключевский, по словам одного из современных историков,   «дал   русской   науке  одну  из  самых

ярких концепции исторического про­шлого страны. Он заставил тысячи голов думать над множеством во­просов; у одних при этом возрастал интерес к истории, у других он рождался впервые». Но, несмотря на всё своё величие, Ключевский вёл тихую, размеренную жизнь кабинетного учёного, внешне небогатую событиями.

Вот какими словами современный биограф передаёт впечатление от внешности историка: «С портретов на нас смотрит старичок, подстрижен­ный в кружало, в очках, за которыми блестят узенькие мудрые глазки, с маленькой седой бородкой». Его сухую и измождённую фигуру злые языки сравнивали с допетровским подьячим, а добрые — с идеальным типом древнего летописца. Сельское духовенство, из среды которого вышел Василий Осипович, не могло не оставить следа на его внешности и быте.

Знаменитый профессор, уже много лет не стеснённый в средствах, он ходил в старенькой, поношенной шубе. А официальному синему виц­мундиру с золотыми пуговицами предпочитал чёрные сюртуки, которые шил у дешёвых порт­ных.

В его большой квартире в Замоскворечье царил строгий порядок. Чистые крашеные полы были застелены домоткаными дорожками в полоску. Кабинет   учёного   отличался   простотой   и   пора-

Книги В.О. Ключевского.

79

 

 

 

зительной скромностью. На его пись­менном  столе  не  было  какой-нибудь массивной чернильницы на мраморной доске, а стоял пятикопеечный пузырёк чернил.

Даже в преклонном возрасте Василий Осипович сохранил невероятную трудоспособность. Его юные ученики не могли соперничать со стареющим учителем. Память его была поистине феноменальна: он мог после долгих научных заседаний с точностью вести их записи, в которых не упускал ни имён, ни дат, ни фактов.

Замечательный российский историк сумел мно­гое сказать и своим современникам, и потомкам.

Ключевский считал, что «в жизни учёного и писателя главные биографические факты — кни­ги, важнейшие события — мысли».

ИВАН ЕГОРОВИЧ ЗАБЕЛИН

(1820—1908)

В русской науке Иван Егорович Забелин известен как историк быта. Он родился в Твери, в небогатой семье мелкого чиновника, и, чтобы содержать себя, большую часть жизни вынужден служить, начав с должности канцеля­риста в Оружейной палате Московского Кремля. Иван Егорович никогда не учился ни в гимназии, ни в университете и не имел никакого другого образования, кроме так и не оконченного им Преображенского сиротского училища. Но благо­даря научным заслугам ему удалось подняться до положения доктора русской истории, почётного члена Академии наук и товарища (т. е. помощника) председателя Русского Исторического музея (воз­главлял это учреждение великий князь Сергей Александрович, брат императора Александра III).

Будучи по происхождению близким к низшим классам общества и привыкнув к нелёгкой и кропотливой работе, Забелин более, чем кто-либо, насыщал историческое повествование мелкими и мельчайшими деталями народного быта. Это заставляло читателей почувствовать всю красоту и поэзию повседневной жизни людей далёкого прошлого. В главной работе всей его жизни «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях» подробность — бог. Этот колоссальный по объёму труд вышел в 60-х гг. XIX в. в двух частях: «Домашний быт русских царей» и «До­машний быт русских цариц». Известный учёный, профессор Московского университета Фёдор Ива­нович Буслаев считал, что эта работа Забелина — лучшее сочинение по русской истории из всех, которые когда-либо выходили. И более столетия спустя книги Забелина продолжают оставаться настоящим кладезем сведений о прошлом России.

Сочинения Забелина пользовались необыкно­венным успехом: тиражи расходились чрезвычай­но быстро, что уже само по себе — большая редкость для научных исторических трудов. Более того, главный труд Забелина был дважды пере­издан ещё при жизни автора, неизменно вызывая у публики живейший интерес. За «Домашний быт русских цариц» историк получил Золотую медаль

Археологического общества и почётную тогда Уваровскую премию. Восхищённый Иван Сергее­вич Тургенев писал Забелину: «Ни у кого не нахожу я той ясной простоты изложения и того русского духа,.. которые мне так нравятся в Ваших вещах».

В другой важной работе — «История Моск­вы» — благодаря незаурядному литературному дарованию Забелину удалось легко и понятно изложить сведения об исторической судьбе древ­ней русской столицы, собранные несколькими поколениями учёных. Изданию этой книги пред­шествовала огромная работа: её появление предва­ряла публикация солидного научного труда Забелина  «Материалы для истории,  археологии и

80

Памятник Минину и Пожарскому на фоне храма Василия Блаженного.

Спасителям Москвы в эпоху Смуты И.Е. Забелин посвятил книгу «Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время».

 

 

 

статистики города Москвы» и до­полнял составленный историком аль­бом со старинными видами Кремля.

С большой страстностью Забелин отстаивал самобытность русской культуры, борясь против переоценки иноземных влияний. Но неправильно было бы на этом основании считать его консер­ватором, увлекающимся только стариной, зо­вущим назад, в прошлое. Горячее патриотическое чувство, любовь к народу и его истории не привели Забелина к идеализации патриархального строя. В своих трудах он показывал важное значение европейской ориентации России, открытости всему новому, протестуя лишь против распространённого в научных кругах мнения, согласно которому русская культура представляла собой только цепь заимствований. В отечественное искусствоведение вошла его превосходная книга «Черты само­бытности в древнерусском зодчестве», в которой рассказывалось о шатровых храмах — русском вкладе в мировую архитектуру.

Деятельность Ивана Егоровича не ограничива­лась лишь изучением истории быта. Он был крупным археологом, немало сделал в области популяризации исторических знаний. Будучи уже глубоким стариком, он энергично занимался пополнением фондов Исторического музея.

Среди русских историков Забелин был про­должателем традиций Карамзина и стоял несколь­ко особняком в научных кругах своего времени. Он

полагал, что точность при работе с историческими источниками, упорный и тяжёлый труд истинного историка не имеют настоящей цены, если впо­следствии они не используются с целью воспи­тательной, патриотической. Поэтому работы За­белина, написанные живо и увлекательно, всегда были рассчитаны на широкие круги читателей, а не только на специалистов-историков. В 1872 г. Иван Егорович опубликовал в журнальном вари­анте книгу «Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время», в которой воздал должное народу-подвижнику, народу-«кормильцу», спасшему в 1612 г. собственное правительство от «буйства» и «крамол». В предисловии историк писал: «История своими событиями и славою или бесславием своих деятелей всегда и неотразимо, в том или другом направлении, воспитывает умы и нравы живущего поколения».

В конце жизни Забелин заслуженно пользовал­ся славой одного из известнейших отечественных историков. На 50-летие своей научной деятель­ности он получил поздравления от великих князей, министра просвещения, а также от нескольких университетов, а на 70-летие научной деятельности — от императора Николая II. После кончины историка в 1908 г. Кремлёвский проезд в Москве был переименован в Забелинский, а при московской городской управе была создана биб­лиотека, составленная из книг по истории Москвы и названная в его честь «Забелинской».

СЕРГЕЙ ФЁДОРОВИЧ

ПЛАТОНОВ

(1860—1933)

Одним из наиболее популярных историков дореволюционной России был Сергей Фё­дорович Платонов. Выпускник, а позднее профессор и декан историко-филологического фа­культета Петербургского университета, член-кор­респондент Академии наук, он до Октябрьской революции преподавал историю в средних и высших учебных заведениях Петербурга. Именно ему, опытному педагогу, было доверено обучение великих княжон и самого наследника престола. Платонов был исследователем и издателем многих материалов по истории России XVI—XVII вв., автором научных трудов по истории Смутного времени и учебников: «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени как исторический источник», «Очерки по истории Смуты в Москов­ском государстве в XVI—XVII вв.», «Лекции по русской истории», «Учебник русской истории для средней школы» и др.

Следуя идеям Ключевского, Платонов говорил о  том,   что   всё   человечество   живёт   по   общим

законам и проходит в своём развитии одни и те же этапы. Природа страны, стечение обстоятельств, а также сочетание внутренних и внешних условий, как доказывал Платонов, определяют своеобразие жизни, уклада и традиций у разных народов. Он придавал исторической науке огромное значение в жизни общества, считая, что она помогает понять прошлое и через него оценить настоящее и ответить на вопросы современности. При этом Платонов подчёркивал необходимость изучения национальной истории, зная которую народ со­знательно определяет задачи будущего.

Каждый народ в своём развитии, отмечал он, движется от родового строя к высшей форме — государству, которое в свою очередь тоже проходит несколько этапов в процессе совершенствования. В качестве примера подобной эволюции Платонов приводил историю России. Она прошла путь от политически рыхлого княжеского государства, каким была Киевская Русь, и удельных княжеств до объединённого государства времён Ивана III,

82

 

которое надёжно обеспечивало как внешнюю защиту страны, так и защиту боярской и княже­ской власти; а затем через вотчинно-государственный режим царя Ивана IV Грозного, бывший переходным этапом к более высокой ступени — государственно-национальному порядку после Смутного времени, т. е. государству для всего русского общества: нового класса (дворянства) и среднего класса — торговых людей, «капита'листых (т. е. зажиточных, богатых. — Прим. ред.) крестьян».

Наивысшего расцвета Российское государство, по мнению Платонова, достигло в период империи, основы которой были заложены Петром I и которая во времена Александра II окончательно сформиро­валась, соединив самодержавие с элементами западноевропейской демократии. Учёный полагал необходимым для России сохранение абсолютной монархической власти как гарантии упорядочен­ной жизни всех без исключения слоёв русского общества.

Главным предметом научных интересов исто­рика было Смутное время начала XVII в. — чрезвычайно важный этап в развитии Московского государства, эпоха, когда закончилась вотчинно-государственная и начала складываться госу­дарственно-национальная эпоха. Платонову при­надлежит заслуга полного теоретического и факти­ческого изучения одного из сложнейших периодов истории Московского государства. Платонов скру­пулёзно проанализировал этот переходный момент в русской истории, когда гибель старой, пра­вившей в течение долгих веков династии Рюрико­вичей, жестокие экономические последствия оп­ричнины, борьба боярской и княжеской верхушки за власть, бесчинства казачьих и «воровских» низов общества, а также иноземное вторжение (польско-шведская интервенция) поставили под угрозу существование самостоятельного Москов­ского государства и православия на Руси, незави­симость и благополучие среднего класса — мелкого и среднего дворянства, купечества, зажиточного крестьянства и ремесленников.

После Октябрьской революции учёный активно участвовал в создании новых и восстановлении старых научных исторических учреждений. В 1920 г. он был избран действительным членом Академии наук, а с 1925 г. стал директором Библиотеки Академии наук. Особенно много сил отдавал Платонов организации архивного дела. До 1929 г. работал заместителем председателя Глав­ного Управления архивным делом, заведующим Петроградским (позже Ленинградским) отделом Главархива, возглавлял Археологический инсти­тут, председательствовал в Археологической ко­миссии. В 1929 г. Сергей Фёдорович был обвинён в антисоветской деятельности и участии в контр­революционной монархической организации, ли­шён всех постов, а в 1930 г. арестован. В 1931 г. его вместе с семьёй выслали в Самару, где в 1933 г. Платонов скончался от острой сердечной недоста­точности. Только через 30 с лишним лет, в 1967 г., он был посмертно реабилитирован.

С.Ф. Платонов.

83

 

 

 

 

С.Ф. Платонова считали олицетворением Санкт-Петербурга. Строгая, европейская красота города передалась произведениям историка: они безупречны с научной точки зрения и написаны изысканным литературным языком.

ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ ИЛОВАЙСКИЙ

(1832—1920)

По учебникам русского историка Дмитрия Ивановича Иловайского узнавала о прош­лом отечества вся образованная Россия второй половины XIX — начала XX веков. Он родился в Ранненбурге, маленьком городке Рязан­ской губернии, в обедневшей купеческой семье. После окончания Московского университета, где он слушал лекции замечательных российских ис­ториков Т. Н. Грановского и С. М. Соловьёва, Ило­вайский преподавал историю в гимназии, одно­временно готовя магистерскую диссертацию («Ис­тория Рязанского княжества») и работая над школьными учебниками по русской и всеобщей истории. Отказавшись от предложенного места в

университете, Дмитрий Иванович занялся сугубо кабинетной работой: защитил докторскую диссер­тацию о русско-польских отношениях («Гроднен­ский сейм 1793 г.»), писал статьи по самым раз­ным вопросам отечественной истории с древней­ших времён до XVIII в. Непрерывно продолжая научные исследования (в результате которых вы­шла в свет пятитомная «История России»), основ­ное внимание Иловайский уделял составлению уч­ебников. Именно эта деятельность принесла ему всероссийскую известность, сделала его имя зна­комым каждой семье, где был школьник. До 1917 г. учебники Иловайского по русской истории для среднего школьного возраста переиздавались

84

 

 

Д.И. Иловайский путешествует по Рязанскому краю.

44 раза, для старшего — 36, по все­общей истории — соответственно 35 и 30 раз.

Большое место в творчестве историка занимала и публицистика. На страницах «Московских ведомостей», «Нового времени», а затем и в собственной газете «Кремль» он отстаивал нацио­нальные интересы России, ущемляемые, по его мнению, иностранным капиталом, «лжелиберальными» настроениями интеллигенции, косностью бюрократии.

Бескомпромиссный характер, предельная са­мостоятельность суждений и поступков, любовь к историческим занятиям — эти качества Иловай­ский сохранил на всю жизнь. Свои мнения он основывал не на расхожих утверждениях, а прежде всего на собственных наблюдениях. В 1877 г. во время русско-турецкой войны, не­удовлетворённый скудными новостями с театра военных действий, Иловайский решил составить собственное мнение об операциях российской армии и отправился на Балканы — под Плевну. Он осмотрел позиции русских войск, вооружение, познакомился с высшим военным командованием, включая известного полководца М.Д. Скобелева.

На обратном пути Иловайский решил посетить известный своими достопримечательностями древ­нерусский город Галич, не смущаясь отсутствием визы для пребывания на территории, нахо­дившейся тогда под властью Австро-Венгерской империи. Три дня возмущённый путешественник вынужден был провести в тюрьме, доказывая свой исключительно научный интерес к данной мест­ности. Иловайский считал путешествия неотъем­лемой составной частью работы историка. Он полагал, что воссоздание картины прошлого может быть образным и конкретным лишь тогда, когда учёный сам ознакомится с местом действия его героев, не только с архитектурными памятниками, но и с современным жизненным укладом, за­нятиями, благосостоянием населения. Изучая историю Рязанского края, Иловайский, прихватив с собой географические карты, брошюры, чай, сахар, ружьё и зонтик, исходил пешком всю губернию. Историк путешествовал едва ли не по всей европейской части России, по Польше. Бывал он и в Австрии, Пруссии, Франции, где изучал достижения европейской педагогики, — ведь совершенствовать свои учебники Иловайский про­должал из года в год.

Ни правительство, ни какая-либо общественная группа не поддерживали историка морально или материально. Он издавал свои сочинения на собственные средства и жил доходами от продажи этих книг. Учебники Иловайского почти полвека сохраняли безусловно лидирующее положение. В этих учебниках всё было подчинено идее твёрдости и основательности знаний. Иловайский не был врагом свободной мысли и критических суждений, но считал, что оценка и само глубокое понимание исторических событий могут быть основаны только на прочном усвоении и что нет большего зла, чем

85

 

 

 

«полуобразование», легковесные рас­суждения при поверхностном зна­комстве с предметом. Яркое, образное повествование, умение сделать акцент на какой-нибудь характерной детали сочетаются в учеб­никах Иловайского с высокой информативностью, обращением к первоисточникам, разным версиям событий. Ещё одно достоинство учебников Иловайского, особенно важное при подготовке к экзаменам, — предельная сжатость изложения. Мно­гие положения учебников Иловайского к нашему времени дополнены или же отвергнуты наукой, но и по сей день эти учебники выдерживают проверку временем, давая молодому читателю надёжные ориентиры в огромном мире отечественной исто­рии и культуры.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ ПОКРОВСКИЙ

(1868—1932)

Вряд ли в истории российской исторической науки есть личность, вызывавшая больше споров и разногласий, чем «профессор с пикой» — Михаил Николаевич Покровский. Как историку и как человеку ему давались порой прямо противоположные оценки со стороны учёных, при­держивавшихся различных политических взгля­дов. Вот некоторые из них: «Покровский, научная карьера которого не удалась, блеснул лишь несколькими талантливыми статьями»; «Масштаб и значимость его научной деятельности таковы, что он со всеми присущими ему ошибками и противоречиями остаётся выдающейся личностью в истории... исторической науки»; «...Вот истинно позорное имя в русской истории и позор для школы московских русских историков»; «...Именно таким человеком — всемирно признанным учёным, интеллигентом в самом точном смысле этого слова — и был Михаил Николаевич Покровский». Всю свою научную деятельность Покровский подчинил политической борьбе. Однажды выбрав определённое политическое направление, связав свою судьбу с большевизмом, он до конца дней своих служил ему верой и правдой, отдав этой работе свой талант, эрудицию и знания исто­рика — специалиста высокого класса. Поэтому наилучшая, самая точная характеристика Покров­ского была дана его соратниками: «Старейший представитель большевистской гвардии, активный участник революции 1905 и 1917 гг., активный участник социалистического строительства, в деле народного просвещения Покровский был не­утомимым бойцом на теоретическом фронте, возглавляя марксистскую историческую науку».

Именно так. Покровский — историк-боец. Каж­дая его строка подобна пулемётной очереди, каж­дая его книга напоминает артиллерийскую канона­ду, обрушивающуюся на позиции неприятеля.

Михаил Николаевич родился в семье госу­дарственного чиновника средней руки. Его отец нередко сталкивался со служебными злоупотреб­лениями высших государственных сановников и имел обыкновение рассказывать о них в кругу

86

 

 

семьи. Он прохладно относился к официальной церкви. Сын этого человека стал непримиримым противником существовавшего в России государ­ственного режима и атеистом.

Михаил Николаевич Покровский получил фун­даментальное образование на историко-филологи­ческом факультете Московского университета. Учителями его были выдающийся русский исто­рик Василий Осипович Ключевский, а также блестящий знаток средневековой Англии и исто­рии права Павел Гаврилович Виноградов. Впослед­ствии Покровский с восхищением писал о Виногра­дове как об учёном с «твёрдыми, отчеканенными, выработанными методами и приёмами работы», у которого можно было многому научиться.

По окончании университета Покровский до­вольно скоро заинтересовался политикой, про­никся поначалу либеральными, а потом рево­люционными настроениями. В апреле 1905 г. он вступил в большевистскую партию и принял самое серьёзное участие в её деятельности: выступал на митингах, нелегально провозил запрещённую ли­тературу. Во время вооружённого восстания в Москве в декабре 1905 г. историк предоставил свою квартиру под перевязочный пункт. В конце концов для Покровского стала реальной угроза ареста, и он в 1909 г. эмигрировал из России в Париж. Там учёный прожил восемь лет и возвратился на родину накануне октября 1917 г.

В России он оказался в самой гуще событий, в качестве «военного корреспондента» побывал в местах ожесточённых боёв в Москве, был избран председателем Моссовета. С этого времени Покров­ский начинает свою головокружительную карьеру и оказывает влияние на важнейшие дела большой политики. Например, он как один из членов делегации России участвует в знаменитых пере­говорах в Брест-Литовске с Германией и Австро-Венгрией.

В годы гражданской войны и позднее Покров­ский оказывается во главе русской исторической науки. Он занимает пост заместителя народного комиссара (иначе говоря, министра) просвещения, а также два десятка прочих руководящих долж­ностей в академической науке. Он управляет всей архивной службой России, редактирует научные журналы и стоит во главе двух крупнейших центров науки, возникших в послеоктябрьские годы: Социалистической (с 1924 г. — Коммунисти­ческой) академии и Института Красной Про­фессуры. Специалистов-историков, вполне предан­ных новой власти, было очень немного, поэтому знания Покровского ценились высоко и требо­вались повсюду. За ним справедливо признают солидные научные и административные заслуги. Но, будучи фигурой номер один в исторической науке, Покровский выступал с предложениями, за которые его вряд ли когда-нибудь помянут добрым словом русские историки. По словам Юрия Владимировича Готье, одного из крупнейших учёных того времени, Покровский «...официально поднял  вопрос  о  продаже  некоторых  вещей  из

Эрмитажа для поддержания большевицкой казны». Известно также, что он   предлагал   «повесить   замок»   на некоторые архивы и всё внимание сосредоточить на   историко-революционных   документах,   пред­ставлявших, с его точки зрения, «ударный интерес в смысле ценности для настоящего момента».

В 20-х гг. научные взгляды Покровского были эталоном для первых советских историков. Сотни и тысячи преподавателей, учёных и сотрудников музеев, архивов, библиотек слушали его лекции, воспринимали его теории. Благодаря политиче­ским обстоятельствам на недосягаемую высоту поднят был историк блестящий — но отнюдь не из числа первостепенных. Сильными сторонами По­кровского были прекрасное знание языков, солид­ная научная школа и способность к яркому, образному изложению своих идей. Его слабые стороны состояли в склонности к схематизму и суждениям остроумным, красивым, но ничем не подтверждаемым.

Научная деятельность историка со времён вступления его в партию большевиков показывает стремление положить марксизм в основание рус­ской истории. Его крупнейший труд — «Русская история с древнейших времён». В пяти томах этого сочинения (последний из них вышел в 1915 г.) учёный старался донести до читателя азбуку марксизма: главное в истории человечества — материальные условия жизни общества. От них зависит всё остальное. Общество разделено на группы, слои, классы, каждый из которых живёт в строго определённых материальных условиях и имеет строго определённые материальные инте­ресы. Борьба общественных классов, слоёв, групп между собой за осуществление своих интересов — важнейший двигатель исторического развития. В соответствии с этими положениями была истолко­вана вся тысячелетняя история России. Издание прошло строгую государственную цензуру, из-за чего Покровскому пришлось многое переделывать. Но в первых четырёх томах сохранилось немало дерзких оценок и выпадов против царствующего дома, а также официальной внешней и внутренней политики. Эти тома вышли в свет до 1913 г., когда праздновалось 300-летие династии Романовых. В преддверии этого юбилея издание «Русской исто­рии» оказалось ложкой дёгтя в бочке мёда. Всё первое издание пятого тома, наиболее «кра­мольного», было уничтожено: Покровскому при­шлось заново переписывать том.

Уже в годы советской власти важнейшей работой историка стала «Русская история в самом сжатом очерке». Эта книга сыграла роль попу­лярного учебника для историков-марксистов 20— 30-х гг. Ознакомившись с ней, Ленин написал Покровскому, что работа ему «чрезвычайно пон­равилась». Он также советовал автору добавить к ней указатель, содержащий даты важнейших исторических событий и их оценку старой «буржу­азной» и новой марксистской наукой. Покровский сделал требуемые дополнения, и «Русская история

87

 

 

М.Н. Покровский идёт вместе с бойцами по революционной Москве. Осень 1917 г.

в самом сжатом очерке» выдержала за короткий срок фантастическое количество изданий. Не­задолго до смерти учёный написал предисловие к десятому изданию, но и после его кончины книга выходила ещё несколько раз.

Одна из главных идей Покровского состоит в том, что беспристрастной истории, истории вне политики быть не может. История, как он не раз подчёркивал, пишется не бесплотными существа­ми, а людьми, защищающими собственные инте­ресы и интересы своего слоя, группы, класса. Борьба классов, таким образом, отражается во всей исторической литературе. В книге «Борьба классов и русская историческая литература» Покровский обрисовал политическую физиономию каждого крупного историка России. Временами он доходил до преувеличений, объясняя научные взгляды величайших исследователей тем, что один из них был, скажем, «тамбовским помещиком», а дру­гой — «сыном столичного протопопа».

Разумеется, политика во все времена влияла, влияет и будет влиять на ремесло историка в очень большой степени. Здесь Покровский был аб­солютно прав. Но нельзя же из-за этого над каждым историком посадить по судье и прокурору: давайте-ка разберёмся, сударь, что повлияло на

ваши идеи — происхождение, размер дохода или принадлежность к какой-либо партии? Подобную операцию невозможно проделать по одной простой причине. Нет такого класса или слоя, который был бы хранителем истин в последней инстанции, и, значит, некому назначать прокуроров.

Покровский был слишком яркой, слишком независимо мыслящей личностью. Ему посчастли­вилось умереть своей смертью (в то время как многие его коллеги были казнены в 30-е гг.), но его научные труды и репутация историка постра­дали очень сильно. С середины 30-х гг., в разгар режима личной власти Сталина, началась «унифи­кация» исторической науки, т. е. её подгонка под единый тесный общегосударственный шаблон. При всей приверженности Покровского марксизму его огромное и сложное научное наследие никак не подходило под общую мерку. По этой причине оно подверглось жесточайшей критике, настоящему разгрому. Покровский, можно сказать, был по­смертно расстрелян. Имя первого из советских историков надолго стало бранным словом...

Историкам будущих поколений ещё предстоит до конца разобраться с этой противоречивой фигурой: что следует считать заслугами Покров­ского, что — ошибками, а что — преступлениями.

88

 

 

 

МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ ТИХОМИРОВ

(1893-1965)

Выдающийся российский историк и блестящий источниковед Михаил Николаевич Тихо­миров родился в Москве, в многодетной мещанской семье. Его отец, конторский служащий Никольской мануфактуры Морозовых, был образо­ванным человеком, много читал и старался привить детям любовь к литературе и истории. Михаил Николаевич вспоминал, что семья их жила более чем скромно. В восьмилетнем возрасте он пошёл учиться в московское Городское учи­лище, где в перерыве между уроками завтракал куском ржаного хлеба, посыпанным солью. От няни Акулины Ивановны он перенял «почти богобоязненное почтение к хлебу», который она называла «даром Божиим».

В 1902—1911 гг. Тихомиров учился в Петер­бургском Коммерческом училище, которое зако­нчил с золотой медалью. Большое влияние на юношу, во многом определившее его дальнейший жизненный путь, оказал Борис Дмитриевич Гре­ков, в будущем — известный советский учёный, академик, который в те годы преподавал в училище историю.

В 1917 г. Михаил Николаевич закончил историко-филологический факультет Московского университета, где его наставниками были такие замечательные историки, как Михаил Михайло­вич Богословский, Роберт Юрьевич Виппер, Алек­сандр Николаевич Савин, Матвей Кузьмич Любавский. Наибольшее влияние на него оказал Сергей Владимирович Бахрушин, ставший впоследствии крупнейшим исследователем русского средне­вековья. Под его руководством Тихомиров изучал историю Новгорода и написал дипломную работу «Псковский мятеж XVII в.».

После окончания университета молодой исто­рик работал в краеведческом музее города Дмитро­ва, был на библиотечной работе под Егорьевском и в Самаре. Во время гражданской войны, когда наступал Колчак, Тихомиров полтора месяца воевал в составе 25-й Чапаевской дивизии, учас­твовал в боях под Бугурусланом и Бугульмой, но вскоре из-за плохого зрения был освобождён от службы и вернулся в Самару.

В 20-е гг. Тихомиров занимался научным краеведением. Ещё с детства полюбил он Москву и её окрестности, великолепно знал историю городов и памятных мест Подмосковья. Михаил Ни­колаевич сотрудничал в Обществе изучения Мос­ковской губернии, публиковал в его «Трудах» статьи, был связан с обществом «Старая Москва». Не прерывались его связи с музеем в Дмитрове, а

89

 

 

 

 

М. Н. Тихомиров собирает материалы о присоединении Средней Азии к России.

в 1925 г. историк издал книгу, написанную им с большой любовью и посвящённую истории этого города.

В 30-е гг. Тихомиров преподавал в московских вузах, получил звание доцента, а затем профессора Московского университета. С 1936 г. он стал также сотрудником Института истории Академии наук СССР. С этими двумя научными центрами Михаил Николаевич был связан до последних дней своей жизни.

Тихомиров стал известен как историк русского средневековья. Круг его интересов был очень широк. Ещё в 1935 г. он выпустил монографию «Псковское восстание 1650 г.», за которую без защиты диссертации ему было присвоено учёное звание кандидата исторических наук. И в даль­нейшем вопросы социальной борьбы привлекают внимание учёного. Он создаёт капитальное ис­следование «Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв.» (1955), в котором особенно подробно анализирует крестьянские войны и городские восстания XVII в., вводя в научный оборот новые исторические источники. Его доктор­ская диссертация, посвящённая источниковедческому анализу «Русской Правды» (важнейшего законодательного памятника Древней Руси), выш­ла отдельной книгой.

Даже самые суровые обстоятельства не могли помешать работе исследователя. В начале Великой Отечественной войны, когда все центральные исторические учреждения страны эвакуировались в Среднюю Азию, Тихомиров вместе с историче­ским факультетом МГУ отправился в столицу Туркмении Ашхабад. Здесь Михаил Николаевич трудился в Государственном архиве Туркменской ССР, собирая материалы о вхождении Средней Азии в состав России. В 1960 г. вышла его книга «Присоединение Мерва к России».

В центре научных интересов Тихомирова всегда был поиск новых исторических источников. Ещё во времена работы в Дмитровском музее он собирал и систематизировал предметы кустарных про­мыслов, разыскивал и описывал грамоты и другие письменные памятники, связанные с историей края. В 1922—1923 гг. он совершал поездки в монастыри на реке Иргиз в Казахстане и привозил оттуда ценнейшие рукописи. В это же время он ездил за архивом семьи Аксаковых в их родовое

90

 

 

 

имение — село Надёжино. Михаил Николаевич успел перевезти архив, сделать опись, но заболел при этом тяжелейшей формой малярии. Бога­тейший архив Аксаковых ныне хранится в Институте русской литературы (Пушкинский дом) в Санкт-Петербурге. Тогда же, в 20-е гг., Тихо­миров увлечённо работал в Отделе рукописей Государственного Исторического музея на неопла­чиваемой внештатной работе — описывал и изучал летописи и другие рукописи. Уже будучи академи­ком, он возглавил воссозданную по его инициативе Археографическую комиссию, существовавшую ещё в XIX в. и занимавшуюся поиском, изучением и публикацией древних рукописей.

Тихомировым была собрана и собственная коллекция древних и старинных рукописей XIV— XIX вв., в которой насчитывалось 650 рукописей и 100 старопечатных книг. Незадолго до смерти учёный подарил её недавно организованному Сибирскому филиалу Академии наук СССР. А свою замечательную библиотеку (около 1000 томов) он завещал самому молодому университету страны — Дальневосточному.

Наряду с собиранием рукописей Тихомиров проводил большую работу по публикации исто­рических источников. С 1959 г. благодаря его усилиям возобновилось издание Полного собрания русских летописей, ответственным редактором которого он стал. Для учебных целей в 1953 г. он издал «Пособие для изучения Русской Правды». Оно включало в себя все известные списки (копии) памятника и богатый исследовательский и спра­вочный материал. Для советской исторической науки того времени это было издание очень высокого научного уровня. Кроме того, Тихомиров совместно с Л.В. Миловым подготовил публикацию памятников славянского права — «Мерило пра­ведное» и «Закон судный людем».

Большая научная заслуга Тихомирова состоит в том, что он выработал тип описания древних рукописей, который стали использовать все иссле­дователи. Он был одним из основателей русской кодикологии — вспомогательной исторической дисциплины, изучающей историю изготовления, состав и судьбу рукописных книг.

Он внёс немалый вклад в развитие методов палеографии — науки, изучающей материал для письма, графику (начертание букв), орнамент, орфографию рукописи, орудия письма, приёмы работы писцов, чернила и краски, переплёты и их историю. Михаил Николаевич был одним из тех, кто стоял у истоков «берестологии»: в начале 50-х гг. он в числе первых расшифровал, перевёл, прокомментировал и подготовил к печати берестя­ные грамоты, обнаруженные при археологических раскопках в Новгороде.

В 1953 г. Тихомиров основал и возглавил кафедру источниковедения (источниковедение — отрасль исторической науки, занимающаяся изу­чением источников) на историческом факультете МГУ. Впервые будущим историкам стали читать полноценный курс источниковедения отечественной истории (вплоть до XX в., а не до середины XIX в., как раньше), а также специальные курсы по вспомогатель­ным историческим дисциплинам. Были подготов­лены и соответствующие учебники.

Много сил отдавал Михаил Николаевич пре­подавательской работе. Десятки замечательных, оригинальных историков нашего времени считают себя принадлежащими к «школе Тихомирова». Он был требовательным и взыскательным наставни­ком; студенты и аспиранты любили его, несмотря на неровный, вспыльчивый, подчас нелёгкий характер учёного. До сих пор старшие поколения учеников Михаила Николаевича вспоминают так называемую «пыточную комнату», или «плакательную», — крохотное помещение в Отделе рукописей Исторического музея, где он «распекал» кого-либо из провинившихся. Сам Тихомиров писал: «Ничто так не мобилизует учёного, как вопросы студентов, их неудовлетворение поверх­ностным или непродуманным ответом, когда, как в сказке Андерсена, если профессор не подготов­лен, с него снимается покров наигранной учёности и „король оказывается голым"». Он был неравно­душным человеком, не прощал неправды, безраз­личия, корыстолюбия, безнравственности.

Научная деятельность Тихомирова получила мировое признание. Он участвовал в международ­ных встречах историков, читал лекции и вёл семинарские занятия в Сорбонне (Париж), перепи­сывался с иностранными учёными. Работы Тихо­мирова переводились на английский, француз­ский, румынский и венгерский языки. Он был действительным членом Польской Академии наук, членом Американской ассоциации историков и, конечно, академиком АН СССР.

Михаил Николаевич жил один, и почти каждый вечер у него собирались друзья и коллеги. Ужинали, обсуждали новости, спорили. Однажды Тихомиров рассказал следующее. Выходя из Исторического музея, он увидел рассыпанные по тротуару черепки из археологических раскопок. Очевидно, они выпали из ящиков, которые переносили из грузовика в здание музея. Опасаясь, что прохожие растопчут или растащат черепки, учёный стал собирать их и обратился за помощью к выходящему из музея молодому преуспе­вающему историку. Неожиданно Тихомиров полу­чил высокомерный отказ: этот человек отго­ворился тем, что археологией не занимается, да и не к лицу кандидату наук ползать по тротуару, нужно позвать служителей музея. Вспоминая этот эпизод, Михаил Николаевич кипел негодованием: «Не столь важно, что он — барин. То гадко, что он к науке равнодушен. Не станет он настоящим учёным».

Сам же он был Учёным с большой буквы. По словам академика Бориса Александровича Рыба­кова, «его жизнь была, без громких слов, подви­гом, настоящим служением науке». В память вы­дающегося историка Археографическая комиссия ежегодно проводит Тихомировские чтения.

91

 

 

 

АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ ЗИМИН

(1920—1980)

Александр Александрович Зимин принадле­жал к той редкой породе людей, кого по праву можно назвать прирождёнными исто­риками. Один из его биографов, известный историк В.Б. Кобрин, писал: «...Зимин был трудолюбив в точном... значении этого слова: он любил свой труд, никогда им не тяготился. Занятие историей как наукой было основным способом его существо­вания». И действительно, признанный всем на­учным миром России талант этого историка имел прочную базу — учёный обладал необычайной, фантастической трудоспособностью. Более трёхсот работ — книг, статей и прочих публикаций — вышло из-под пера Зимина.

Александр Александрович родился в дво­рянской семье. Среда, в которой рос и вос­питывался будущий замечательный историк, сильно пострадала от сталинских репрессий. Тем не менее в 1938 г. Зимину удалось счастливо поступить на исторический факультет МГУ. В годы Великой Отечественной войны центральные учреждения исторической науки (в том числе и Московский университет) были эвакуированы в Среднюю Азию. Поэтому в 1942 г. Зимин стал выпускником историко-филологического факуль­тета Среднеазиатского государственного универ­ситета. Его учителем был С. В. Бахрушин, один из лучших специалистов по истории русского сред­невековья.

С конца 40-х гг. Зимин начинает работу в двух ведущих центрах исторической науки: он ста­новится сотрудником Института истории Ака­демии наук и преподавателем Московского го­сударственного историко-архивного института. В 1947 г. он защитил кандидатскую диссертацию. Ещё через 12 лет, в 1959 г., с блеском прошла защита докторской диссертации, посвящённой русскому публицисту XVI в. Ивану Пересветову. Вскоре на её основе вышла весьма объёмистая книга. Последние 20—25 лет жизни стали време­нем подлинного расцвета в научном творчестве Зимина: чуть ли не каждый год он публиковал одну, а то и несколько новых книг.

Прежде всего этот учёный как никто иной знал источники по истории средневековой России. Его познания в этой сфере были поистине энциклопед­ическими. Многие из памятников прошлого были впервые обнаружены или подготовлены к изданию именно Зиминым. Огромное значение имела пуб­ликация важных документов из архива Иосифо-Волоцкого монастыря, досконально изученных историком;   не   менее   значительным   считается

92

 

 

 

издание Иоасафовской летописи, над которым также поработал Зимин. Ему принадлежит и мастерская реконструкция состава государствен­ного архива России XVI столетия, выполненная на основе дошедшей до наших дней краткой архивной описи.

Знания Зимина в области исторических источ­ников обеспечили ему солидную базу для ис­следовательской работы. Основной сферой его научных интересов была политическая, социаль­ная и культурная история России XV—XVI вв. Историком была создана, по выражению одного из современных учёных, «панорама истории России», охватывающая период с 1425 по 1598 г. и представленная в шести книгах (последние три из них вышли уже после смерти Зимина). Вот их названия: «Витязь на распутье», «Россия на рубеже XV—XVI столетий», «Россия на пороге Нового времени», «Реформы Ивана Грозного», «Опричнина Ивана Грозного», «В канун грозных потрясений». Со времён С. М. Соловьёва мало кто отваживался на создание последовательного, год за годом, изложения русской истории со всеми подробностями и критическим разбором главных спорных вопросов. Зимин великолепно выполнил эту задачу, и теперь многие историки обращаются к циклу его монографий как к неисчерпаемому собранию событий и фактов жизни русского государства и общества тех времён.

В беседах с коллегами и учениками Зимин неоднократно повторял любимую мысль: плохой человек не может быть хорошим историком, поскольку «такой историк на собственном опыте будет искать всегда низменные мотивы в действиях людей прошлого». Именно Зимин положил начало возрождению традиции, некогда существовавшей в российской исторической науке: подвергать историю и исторических личностей моральному суду, оценивать их действия по этической шкале. Судьба уготовила нелёгкое нравственное испы­тание и самому историку, которому долгое время удавалось избегать конфликтов с официальной наукой.

В 1964 г. он выступил с научным трудом, посвящённым «Слову о полку Игореве». Это произведение считалось бесспорно высочайшим достижением древнерусской литературы. Зимин позволил себе усомниться в его подлинности: он доказывал позднее происхождение «Слова». До сих пор вопрос о том, когда было создано «Слово о полку Игореве», не решён окончательно, и нельзя с уверенностью сказать, был ли прав Зимин в своих суждениях. Однако важно другое: до него это произведение было предметом едва ли не рели­гиозного поклонения, непреложной национальной святыней. Зимин же во всеуслышанье поставил вопрос, оказавшийся весьма болезненным для официальной науки и получивший тогда явно политическое звучание. Он предложил пути, по которым следовало двигаться к окончательному решению проблемы.

Однако  научной  дискуссии  из  этого  выступления не получилось. Историка обвинили в непатриотичности и подвергли не столько критике, скол­ько травле. Его книга на эту тему была напечатана смехотворным тиражом — 101 экземпляр, на об­ложках проставлялся гриф (специальная надпись) «для служебного пользования». Обсуждение её было строго ограничено: некоторых крупных учёных к нему не допустили. Вскоре часть и без того мизерного тиража была в приказном порядке изъята властями. Учёному оставалось довольство­ваться тем, что он не попал в лагеря, как это могло произойти тридцатью годами ранее, и не лишился работы, что ожидало бы его полтора десятилетия назад. «Что ж, подведём итоги. Меня били. Но меня били не так, как в тридцать седьмом. И не так, как в сорок девятом», — говорил он, имея в виду своих коллег, жестоко пострадавших в те годы.

Зимину потребовалось немало решительности, чтобы неуклонно отстаивать свои взгляды. Исто­рик до конца своих дней продолжал собирать ма­териалы, подтверждавшие его выводы. В личном архиве Зимина по сей день хранится рукопись окончательного варианта книги, посвящённой «Слову о полку Игореве», объёмом 1200 страниц. Сам историк подчёркивал, что полемика по поводу времени создания «Слова о полку Игореве» обрела для него смысл «борьбы за право учёного на свобо­ду мысли», против «казённого лжепатриотизма».

Ценность   любого   научного   наследия   прове-

Книги А.  А. Зимина.

93

 

 

 

ряется его долговечностью. Именитый чиновный историк порой бывает забыт сразу после ухода в мир иной, труды его без пользы пылятся на полках библиотек, а статей не помнят даже узкие специалисты. Александр Александрович Зимин не сделал блестящей академической карьеры. Но прошло уже пятнадцать лет со времени кончины историка, а книги его живут, и само имя Зимина стало знаменем для целого направления в исторической науке. Такова судьба талантливых людей: нелёг­кая жизнь и громкая посмертная слава.

ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ

ГУМИЛЁВ

(1912-1992)

Замечательный русский историк Лев Николае­вич Гумилёв посвятил свою научную деятель­ность проблемам возникновения, развития и взаимоотношений различных племён, народов, наций — этносов. Его родителями были известные русские поэты Анна Ахматова и Николай Гумилёв. В девятилетнем возрасте пережил первую в своей жизни трагедию: его отец был обвинён в участии в контрреволюционном заговоре и расстрелян. Юность будущего учёного пришлась на тяжёлые годы сталинских репрессий и Великой Отечествен­ной войны.

Независимый характер, принципиальность в научных вопросах и в большой мере трагическая судьба отца определили жизненный путь Льва Гумилёва. Двадцать лет — с 1936 по 1956 г. — стали для него постоянной физической и нрав­ственной пыткой: многочисленные аресты, тюрь­мы, ссылки, лагеря, строительство Беломорка­нала, наконец камера смертников и ожидание расстрела. Учиться приходилось урывками, т. к. аресты следовали один за другим. Иногда заклю­чение бывало недолгим, подчас продолжалось годы. В 1943 г., после очередного освобождения, Гумилёв ушёл добровольцем на фронт. Когда война закончилась, он получил диплом исторического факультета Ленинградского университета, куда поступил ещё в 1934 г. Окончить аспирантуру не удалось — его отчислили. Тем не менее в 1948 г. Лев Николаевич блестяще защитил кандидатскую диссертацию на тему «Политическая история первого Тюркского каганата (546—569)». Однако через год он снова был арестован и вышел на свободу только в 1956 г.

Дальнейшая жизнь Гумилёва тоже не была лёгкой и гладкой. До последних лет он жил в маленькой комнатке в коммунальной квартире, работал на географическом факультете Ленинград­ского университета и в Географическом обществе СССР. Официальная наука не пыталась опро­вергать его идеи, с ними боролись другим способом — замалчиванием. Читать лекции, печа­тать статьи, пропагандировать свою научную концепцию было очень сложно. Книги Гумилёва, рассчитанные   не   только   на   учёных,   но   и   на

Л.Н. Гумилёв в молодости.

94

 

 

широкого читателя, хранились в специальных фондах. Купить их было почти невозможно. Только в конце жизни Лев Николаевич стал академиком. Несмотря на столь позднее призна­ние, он считал себя счастливым человеком, потому что всегда писал то, что думал.

Гумилёв всю жизнь занимался особой научной дисциплиной — этнологией, находящейся на стыке гуманитарных и естественных наук. Он считал, что историю любой страны нужно рассмат­ривать не только как цепь экономических, поли­тических, культурных изменений, происходивших на протяжении веков, но прежде всего как историю населяющих её народов — этносов. А к истории этносов нужен другой подход, необходимы методы, применяемые в естественных науках. Для изуче­ния исторического процесса Гумилёв предложил три основных параметра. Первый параметр — это пространство. Каждый этнос неразрывно связан с определённой природной средой, «кормящим ландшафтом», который диктует людям опреде­лённые правила поведения, объединяет их, делает непохожими на других. Например, образ жизни (характер, навыки, традиции) горцев отличается от образа жизни поморов или тех, кто населяет лесной край. Второй параметр — время. У каждого этноса, как и у каждого человека, есть предки и потомки, прошлое и будущее. Третий параметр — собственно этнос, т. е. коллектив людей, руками которых творится история. «Этносы, существу­ющие в пространстве и времени, и есть действу­ющие лица в театре истории», — писал Гумилёв. Но в истории этносов, как и в живой природе, происходят катастрофы, когда одни этносы исче­зают, другие возникают. Нет сейчас на земле халдеев и этрусков, как когда-то не было фран­цузов и англичан.

Учёный критически рассмотрел все попытки определения самого понятия «этнос» по какому-нибудь одному фактору. Он доказал, что в разные времена религия, хозяйственный быт, общность языка или государственное объединение могут попеременно играть роль стержня, скрепляющего этнос, но соотношение всех этих признаков со временем изменяется, и ни один из них не может быть назван первым, основным. В качестве решения этой проблемы им было предложено собственное оригинальное объяснение.

В природе под воздействием изменившихся внешних условий резко меняется генофонд живых организмов. Это изменение называется мутацией. Благодаря мутации возникают новые виды жи­вотных или растений, более приспособленные к новой среде обитания. Гумилёв считал, что те же процессы идут в обществе: новые этносы, как и новые виды, появляются вследствие мутации. Когда изменяются условия существования этноса, происходит так называемый этнический толчок (мутация). Он приводит к рождению некоторого количества людей с новым генетическим призна­ком — пассионарностью, т. е. с биологической установкой прожить бурную, яркую жизнь, увлечь

Древняя Русь и Великая степь.

95

 

 

 

народ на достижение высокой цели и для этого не жалеть ни себя, ни других. Таких людей Гумилёв называет пассио­нариями. В числе великих пассионариев были, например, Александр Македонский, Жанна д'Арк. На Руси пассионарной личностью, по мнению Гумилёва, был Александр Невский.

Этнический толчок и появление пассионариев знаменуют начало этногенеза — становления нового этноса. Развитие этноса можно сравнивать с человеческой жизнью: период подъёма, затем существование как бы по инерции и наконец спад — энергия иссякает, пассионарности хватает только на то, чтобы поддерживать созданное предками. Продолжительность жизни каждого этноса одинакова, она составляет приблизительно 1500 лет. Эту теорию учёный изложил в основном труде своей жизни — книге «Этногенез и биосфера Земли».

Главной темой научных исследований Гумилёва была история Евразии. Так он называл не только континент, но и сформировавшийся внутри него суперэтнос (объединение нескольких этносов). Во многих работах («В поисках вымышленного царст­ва», «Хунну», «Древние тюрки» и др.) учёный поднимает голос в защиту самобытности кочевни­ков. Представив богатый материал об их быте, культуре, религии, языке, формах общения с другими народами, он доказывает, что расхожее мнение о дикости и безграничной жестокости степных народов — не более чем вымысел. Не было постоянного жёсткого противостояния кочевых и оседлых племён; существовали сложные, динамич­ные отношения, основанные на признании права каждого народа на тот или иной образ жизни и направленные на постепенное объединение в суперэтнос. Результаты исследований показы­вают, что за обозримый период истории евразий­ский континент объединялся трижды — тюрками, монголами и Россией. Основой для объединения всегда было уважение этнического своеобразия каждого этноса. Гумилёв подчёркивает то, что это единство было не случайным, а закономерным. Деятельность отдельных исторических личностей или других государств могла на какое-то время замедлить процесс объединения, но остановить его не мог никто.

Большое значение для единой Евразии, по мнению Гумилёва, имеет разнообразие природных условий. Долины рек, тундра, горы, степь — у каждого этноса есть свой «кормящий ландшафт», который позволяет ему сохранять самобытность. И каждый этнос несёт другим произведения своего труда, культуры, интеллекта. При этом великом разнообразии для евразийских народов «объеди­нение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъ­единения».

Гумилёв всегда испытывал большую симпатию и доверие к народам Центральной Азии, интерес к их истории, культуре, традициям. В своих трудах он разоблачал укоренившийся в науке европоцентризм, в рамках которого все формы государствен­ного устройства и даже нормы поведения, не соответствующие европейским, считаются отста-

Н.К. Рерих. «Воскресенский монастырь в Угличе».

96

 

 

 

лыми, несовершенными. Он ратовал за равное отношение и внимание к образу жизни всех народов. Отвечая на извечный вопрос, с кем идти России — с Востоком или с Западом, — Гумилёв всегда предпочитал евразийское единство союзу с Западной Европой.

Рассматривая историю Руси с точки зрения формирования русского этноса, учёный сделал чрезвычайно важный вывод: эпоха Киевской Руси и эпоха Московского государства составляют «два разных потока русской истории». Это две совер­шенно различные исторические традиции. Москов­ская, более поздняя, была лишь в небольшой мере преемницей Киевской. Между ними прошёл пассионарный разлом. Гумилёв определил время пассионарного толчка, с которого началось фор­мирование великорусского этноса, — это начало XIII в. XIII—XIV вв. представляют собой как бы инкубационный   период,   а   осознание   себя   как

целостной нации произошло, по мне­нию Гумилёва, 8 сентября 1380 г., во время Куликовской битвы — коллек­тивного подвига, потребовавшего сверхмощного напряжения всех сил народа. Московское го­сударство не копировало Киевское, оно заменило прежние нормы поведения совершенно новыми, во многом заимствованными у монголо-татар: учёный назвал их «системой строгой дисциплины, этниче­ской терпимости и глубокой религиозности». Истории развития российского суперэтноса и формирования российской государственности Гу­милёв посвятил свою последнюю книгу «От Руси к России», вышедшую уже после его смерти.

Лев Гумилёв был очень разносторонним челове­ком. Почти до самой смерти он читал лекции, преподавал, писал книги. Он оставил огромное научное наследие и вырастил плеяду талантливых учеников.