СПОРЫ

СО СЛАВЯНОФИЛАМИ

Для западников была очень важна по­лемика со славянофилами, считав­шими, что России предначертан осо­бый путь развития. В московских салонах (Свербеевых, Елагиных) спо­рили о немецкой философии и Гегеле, православии и католичестве, запад­ноевропейском и русском просвеще­нии. Известный славянофил Юрий Самарин вспоминал о начале этих споров: «Оба кружка не соглашались почти ни в чём; тем не менее ежеднев­но сходились, жили между собою дружно и составляли как бы одно об­щество, они нуждались один в другом и притягивались взаимным сочувст­вием, основанным на единстве умст­венных интересов и на глубоком обо­юдном уважении. При тогдашних условиях полемика печатная была немыслима, и, как в эпоху, предшест­вовавшую изобретению книгопеча­тания, её заменяли последовательные и далеко не бесплодные словесные диспуты... О политических вопросах никто в то время не толковал и не ду­мал». Споры и ссоры между западни­ками и славянофилами, случавшиеся из-за теоретических разногласий, сменялись короткими периодами со­гласия. Например, 22 апреля 1844 г. в доме Аксаковых состоялся торжест­венный обед в знак примирения обо­их лагерей. «Мы обнялись и облобы­зались по-русски с славянами», — вспоминал Герцен. Однако после из­вестного стихотворения славянофила Н. М. Языкова «К ненашим» (оно поя­вилось в декабре того же года), чётко разграничившего позиции идейных лагерей, отношения вновь резко обо­стрились. С трудом удалось погасить ссору между Грановским и Киреев­ским, которая грозила обернуться ду­элью. В январе 1845 г. К. С. Аксаков прощался с Герценом и Грановским «со слезами» и «навсегда», так как счи­тал необходимым разорвать с ними дружеские связи, хотя глубоко уважал и любил обоих. Но эти расхождения были только временными, и вскоре противники вновь сходились для бесконечных дискуссий.

Самыми значительными собы­тиями в истории западничества 40— 50-х гг. стали публичные лекции Грановского и статьи Белинского в журналах «Отечественные записки» и «Современник». Лекции Грановско­го 1843—1844 гг. по истории Сред­них веков привлекли внимание все­го русского общества. Герцен писал о них: «Какое благородство языка,

В салоне Елагиной.

Рисунок

современника.

378

смелое, открытое изложение! Были минуты, в которые его речь подни­малась до вдохновения... Словом, ни­чего подобного в Москве никогда не было читано всенародно». Столь же высокую оценку этим лекциям дал и крупнейший представитель славя­нофильства А. С. Хомяков: «Лучшим проявлением жизни московской бы­ли лекции Грановского. Таких лек­ций, конечно, у нас не было со вре­мён самого Калиты... и, бесспорно, мало по всей Европе».

В 1845 г. Грановский прочёл другой публичный курс лекций — по сравнительной истории Англии и Франции. Герцен отмечал, что «той полноты, того увлечения, которое было в первом курсе, недоставало». А Хомяков, отдавая дань ораторскому искусству Грановского, сетовал на скудость мысли: «Изложение места­ми очень хорошо и доходит до вы­сокого художественного эффекта... по исследований никаких, мыслей никаких, кроме взятых напрокат».

Чичерин писал впоследствии, что «у так называемых западников никакого общего учения не было». Имелось в виду, что у них отсутство­вала единая, вполне оригинальная идейная платформа.

Яркой иллюстрацией этого слу­жат и статьи Белинского. Страстная, увлекающаяся натура Белинского как бы противостояла в лагере запад­ников утончённому и умеренному Грановскому. Путь Белинского отме­чен крайностями и увлечениями. В конце 30-х гг., как и все западники, Виссарион Григорьевич чрезвычай­но заинтересовался философией Ге­геля. Эта философия была в то вре­мя чем-то вроде религии. Герцен писал: «Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, не согласившись в определении „пе­рехватывающего духа", принимая за обиды мнения об абсолютной личности и её „по себе бытии". Все ничтожнейшие брошюры, выходив­шие в Берлине и других губернских и уездных городах немецкой фило­софии, где только упоминалось о Ге­геле, выписывались, зачитывались до дыр, до пятен, до падения листов в несколько дней».