РОССИЯ И ВЕК ПРОСВЕЩЕНИЯ

В 1719 г. в Лондоне вышла книга с заманчивым названием «Жизнь и удивительные приключения Ро­бинзона Крузо, моряка из Йорка». Её автор, немолодой английский пи­сатель Даниель Дефо, вовсе не ожи­дал, что она получит восторженный приём. Это сочинение было воспри­нято не как развлекательное чтение, а как книга о сущности человека, об одиночестве, которое он испытыва­ет в мире, и о разуме, который явля­ется его единственной верной опо­рой. Её герой, силой воли и знаний преодолевающий невзгоды и превратности судьбы, стал подлинным символом своего времени — эпохи безграничной веры в Человека и творческие возможности его Разума.

ЭПОХА РАЗУМА

Годы жизни Дефо (1660—1731) совпали со временем бурного раз­вития науки, буквально перевернув­шей все представления средневеко­вого человека об окружающем мире. На протяжении XVI—XVIII вв. гео­графические открытия постоянно

101

 

 

 

Законы, касающиеся справедливого распределения благ, часто быва­ют подготовлены столь же скверно, как и ресурсы обременённого долгами правительства. Поскольку все люди обладают одними и теми же страстями, одной и той же приверженностью к свободе, посколь­ку почти каждый человек являет собой сочетание гордости, алчно­сти, корысти, великой склонности к сладкой жизни и беспокойства, требующего активной деятельности, то не должны ли они все иметь одни и те же законы, подобно тому как в госпитале потчуют одинако­вой хиной всех больных, страдающих перемежающейся лихорадкой?..

Законы любого рода, предназначенные быть лекарством души, почти всюду составлены шарлатанами, лечащими нас полумерами; некоторые же из этих шарлатанов прописывают нам яды...

Тот, кто пожелал бы подсчитать несчастья, связанные с пороч­ным правлением, вынужден был бы написать историю человечества. Из всего этого вытекает, что если люди ошибаются в физике, то они ещё больше делают ошибок в морали и мы обречены на невежество и несчастье в жизни, которая — поскольку одно вытекает из другого, — если очень правильно подвести итог, не содержит и трёх лет, запол­ненных приятными ощущениями.

(Ф. Вольтер. «О феноменах природы».)

расширяли кругозор европейца: мир стремительно увеличивался. Если в XV в. хорошо известные в Европе земли простирались от Индии до Ирландии, то к началу XIX столе­тия испанцы, англичане, голландцы, французы владели всем миром. По­лоса выдающихся открытий, начатая Николаем Коперником, была про­должена трудами Исаака Ньютона, сформулировавшего закон всемир­ного тяготения. В результате их тру­дов к концу XVII в. прежняя карти­на мира стала вчерашним днём даже в глазах обывателей: Земля — биб­лейское средоточие мироздания — из центра Вселенной превратилась в один из многих спутников Солнца; само же Солнце оказалось лишь од­ной из звёзд, дополняющих собой бесконечный Космос.

Так родилась наука Нового вре­мени. Она разорвала традиционную связь с богословием и провозгласила своими основами эксперимент, мате­матический расчёт и логический ана­лиз. Это привело и к появлению но­вого мировидения, в котором понятия «разум», «природа», «естественный за­кон» стали главными. Отныне мир виделся гигантским сложным меха­низмом, действующим по точным за­конам механики (не случайно механические часы — любимый образ в сочинениях государствоведов и поли­тиков, врачей и биологов XVII — на­чала XVIII в.). В столь хорошо отла­женной системе почти не оставалось места для Бога. Ему отвели роль за­чинателя мира, первопричины всего сущего. Сам же мир, как бы получив толчок, в дальнейшем развивался са­мостоятельно, в соответствии с при­родными законами, которые Творец создал всеобщими, неизменными и доступными для познания. Это уче­ние, получившее название деизм (от лат. deus — «бог»), имело много по­следователей среди естествоиспытате­лей XVII—XVIII вв.

Но, пожалуй, наиболее важным шагом, на который отважилась новая философия, стала попытка распро­странить действующие в природе законы на человеческое общество. Появилось и крепло убеждение: и сам человек, и общественная жизнь подвластны неизменным ес­тественным законам. Их нужно толь­ко обнаружить, записать, добиться точного и всеобщего исполнения. Был найден путь к созданию совер­шенного общества, построенного на «разумных» основаниях, — залог бу­дущего счастья человечества.

Поиски природных законов развития общества способствовали возникновению новых учений о че­ловеке и государстве. Одно из них — теория естественного права, разра­ботанная европейскими философа­ми XVII в. Т. Гоббсом и Д. Локком. Они провозгласили природное ра­венство людей, а стало быть, и есте­ственное право каждого человека на собственность, свободу, равенство перед законом, человеческое досто­инство. На основе теории естествен­ного права складывался и новый взгляд на происхождение государст­ва. Английский философ Локк счи­тал, что переход некогда свободных людей к «гражданскому обществу» — результат «общественного договора», заключённого между народами и правителями. Последним, согласно Локку, передаётся только некоторая часть «естественных прав» сограж­дан (правосудие, внешние сношения и т. п.). Правители обязаны защи-

102

 

 

 

щать остальные права — свободы слова, веры и право частной собст­венности. Локк отрицал божествен­ное происхождение власти: монархи должны помнить, что они — часть «гражданского общества».

Началась целая эпоха в истории культуры Запада, принёсшая с собой новое, глубоко отличающееся от сред­невекового понимание мира и че­ловека. Её назвали эпохой Просве­щения — по наименованию мощного идейного движения, которое к се­редине XVIII в. широко охватило страны Европы и Америки. В XVIII— XIX вв. оно оказывало сильное влияние на науку, общественно-поли­тическую мысль, искусство и лите­ратуру многих народов. Вот почему XVIII столетие вошло в историю как Век Разума, Век Просвещения.

Это движение представляли вы­дающиеся философы, учёные, писа­тели, государственные и обществен­ные деятели разных стран. Среди просветителей были аристократы, дворяне, священники, адвокаты, пре­подаватели, торговцы и промышлен­ники. Они могли придерживаться раз­личных, порой противоположных взглядов на те или иные проблемы, относиться к разным вероиспове­даниям или отрицать существование Бога, быть стойкими республиканца­ми или сторонниками лёгкого огра­ничения монархии. Но всех их связы­вала общность целей и идеалов, вера в возможность создания справедливо­го общества мирным, ненасильствен­ным путём. «Просвещение умов», цель которого — раскрыть людям глаза на разумные принципы организации об­щества, продвинуть их к познанию мира и самих себя, — вот в чём суть Просвещения и главный смысл дея­тельности просветителей.

Просвещение не было одним лишь плодом изощрённого ума фи­лософов и их отвлечённых рассуж­дений о свойствах человеческого разума, естественном законе и т. д. Оно было детищем своего време­ни — эпохи всеобщего кризиса сред­невековых форм жизни общества, зарождения новой, промышленной цивилизации. Этим во многом мож­но объяснить огонь всесокрушающей критики, с которой обрушива­лись просветители на «неразумные» установления современного им об­щества —- уродливого, как им пред­ставлялось, порождения «тёмных ве­ков», Средневековья. Развивая идеи естественного права и общественно­го договора, многие из деятелей Просвещения доказывали, что мо­нархи, некогда получив власть из рук народа, использовали её для пора­бощения своих подданных, превра­тили всё созданное трудом простых людей в средство для паразитиче­ской жизни привилегированных слоёв («праздных тунеядцев»). В ито­ге возникли государство, сословный строй, все виды рабства. Духовная тирания Церкви и политическая ти­рания королей, кровопролитные войны и костры инквизиции, по­пранное человеческое достоинст­во — вот плата за отступление чело­вечества от естественного закона. Но достаточно свету знаний рассеять мрак невежества и заблуждений, вер­нуть человечество под сень разума — и естественный порядок вещей вос­торжествует. Именно поэтому необ­ходимо широкое гражданское про­свещение. Народ поймет, что никто не имеет права его угнетать. Дворяне осознают, сколь несправедливо и позорно притеснение народа, какой вред оно наносит всему обществу.

Но критика средневековых по­рядков не была единственной забо­той просветителей. Они пытались выработать принципы устройства будущего общества, где люди обре­тут свободу, равенство, благосостоя­ние, мир, веротерпимость.

ОТВЕТ НА ВОПРОС: ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ?

Просвещение — это выход человека из состояния несовершенноле­тия, в котором он находится по собственной вине. Несовершенно­летие — это неспособность пользоваться своим рассудком без руко­водства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недос­таток мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! — имей мужество пользоваться собственным умом! —таков, следовательно, девиз Просвещения.

(Из сочинений немецкого философа XVIII в. Иммануила Канта.)

103

 

 

 

Надежды на установление спра­ведливого строя просветители свя­зывали с мудрой политикой властей предержащих. В те времена монар­хия была господствующей формой правления. Просветители верили, что воспитанный в духе новых идей «просвещённый государь» уничто­жит рабство и угнетение путём вве­дения разумных государственных учреждений и законов. Так из идеи «мудреца на троне» выросла идея союза просветителей и монархов, хотя обе стороны имели во многом противоположные цели.

Поле деятельности просвети­телей было обширным: они писали философские трактаты и политиче­ские памфлеты, заседали в парла­менте и получали министерские посты, сочиняли проекты законов и проводили реформы образования, занимались наукой и преподавани­ем, литературой и журналистикой, книгоизданием и благотворитель­ностью. Они беседовали с монарха­ми и простолюдинами, процветали и нищенствовали, путешествовали и сидели в тюрьмах. Они оставили потомкам богатое идейное и куль­турное наследие и свои неосущест­влённые (быть может, неосуществи­мые) мечты о создании идеального общества.

ПРОНИКНОВЕНИЕ ИДЕЙ ПРОСВЕЩЕНИЯ В РОССИЮ

Почва для распространения идей Просвещения в России была под­готовлена реформами Петра I. К концу его царствования страна уверенно шла по пути европеизации и оказалась включённой в культур­ную орбиту Запада. Быстрыми тем­пами шло становление отечествен­ной науки и образования. Появилось много новшеств, каких не знала до­петровская Россия: газеты, журналы, портретная живопись.

К середине XVIII в. образован­ное общество состояло из европеи­зированного дворянства (прежде всего петербургского и московско­го), а также крайне малочисленной молодой разночинной интеллиген­ции (разночинцами называли вы­ходцев из семей солдат, матросов, священнослужителей, мелких чинов­ников и т. д.).

Философские и общественно-политические идеи западноевропей­ских мыслителей начали проникать в Россию уже при Петре I.

Но движение Просвещения под общим названием «вольтерьянство» получило распространение в 40— 60-е гг. XVIII в. Его не случайно на­звали по имени знаменитого фран­цузского философа Вольтера. Если в конце XVII в. лидером европей­ского Просвещения была Англия, то в XVIII в. «историческая инициати­ва» перешла на континент, и об­щеевропейским эталоном стало французское Просвещение. Кроме того, российская «французомания» была вызвана расширением куль­турных связей между Россией и Францией, особенно во второй половине XVIII в. Богатые дворяне имели прекрасную возможность приобщиться к Просвещению во время путешествий за границу, а хорошее знание французского языка позволяло им изучать труды просветителей.

И в самой России чрезвычайную популярность получили произведения просветителей: образованное общест­во зачитывалось книгами Вольтера, Монтескьё, Д'Аламбера и Дидро.

ПРОСВЕЩЕНИЕ

В РОССИЙСКИХ УСЛОВИЯХ

Но многовековой путь развития Рос­сии во многом отличался от евро­пейского, и семена Просвещения, попав на русскую почву, принесли иные плоды, нежели на Западе. Во второй половине XVIII столетия Франция уже была на пороге ве­ликой революции, и «третьему со­словию» (всё население, кроме дво­рянства и духовенства) предстояло предъявить исторический счёт мо­нархии и дворянству. Резкая критика просветителями отживших порядков и предрассудков, провозглашаемые

104

 

 

 

Вольтер.

Первый том собрания сочинений Вольтера. 1784 г.

«Энциклопедия» Дидро и Д'Аламбера. Том 27.

Д'Аламбер.

Руссо.

 

 

«Творения»

М. М. Хераскова.

80-е гг. XVIII в.

ими идеалы соответствовали на­строениям будущих вождей рево­люции. Позднее на её знамёнах были начертаны лозунги свободы и равенства.

Между тем Россия времён рас­цвета вольтерьянства, т. е. при Екате­рине II, совершенно не походила на Францию. За фасадом блестящей им­перии лежала огромная страна, абсо­лютное большинство населения кото­рой буквально не поднимало глаз от земли, занимаясь тяжёлым крестьян­ским трудом. Около половины закре­пощённого крестьянства находилось на положении помещичьих рабов. Третьего сословия не было и в поми­не: на промышленных предприятиях царил крепостной труд, а наиболее состоятельные предприниматели из купцов жаждали слиться с могущест­венным и привилегированным дво­рянским сословием. Крепостное пра­во вошло в плоть и кровь России, став привычным, будничным явлением. Его охраняло самодержавие, имевшее в своём распоряжении сильный бю­рократический аппарат, мощную ар­мию и прочную социальную опору в лице «рабовладельческого дворянст­ва». Неудивительно, что идеи западно­европейских просветителей получили в России совсем иное звучание.

Просвещение было поддержано и самодержавием, и дворянством. Они стремились использовать новые культурные веяния в интересах со­хранения существующих порядков. Новому веку отдавала должное сама императрица Екатерина II, страстно желавшая прослыть «просвещённой государыней». Она выставляла напо­каз свои воззрения, заимствованные у французских авторов, состояла в переписке с такими корифеями европейской мысли, как Вольтер, Дидро, Д'Аламбер, и очень ревниво относилась к репутации просвещён­ной правительницы. Идеи Просве­щения не были чужды и консерва­тивной аристократии. Её глашатаем был видный историк, публицист и экономист князь М. М. Щербатов. Находили применение идеи Просве­щения и у либеральных дворян. В их числе директор Петербургской Ака­демии наук Е. Р. Дашкова, историк И. Н. Болтин, дипломаты Н. И. Па­нин и Д. А. Голицын, писатели А. П. Сумароков и М. М. Херасков. Они считали необходимым осовре­менить монархическое правление и смягчить отношения между помещи­ками и крестьянами.

Подлинными просветителями, мечтавшими о коренном переуст­ройстве российского общества на разумных началах, были публицист Н. И. Новиков, писатель Д. И. Фонви­зин, а также отдельные представите­ли немногочисленной в ту пору раз­ночинной интеллигенции. Среди последних следует назвать правове­дов С. Е. Десницкого и А. Я. Поле-

Т. Караф.

Портрет

Д. И: Фонвизина.

Копия неизвестного

художника.

106

 

 

 

нова, философов Я. П. Козельского, Д. С. Аничкова и Н. Н. Поповского. Но даже демократические устремле­ния тех, кого по праву можно счи­тать просветителями, не выходили за пределы, поставленные всё той же российской действительностью.

ИДЕИ ПРОСВЕЩЕНИЯ И КРЕПОСТНОЕ ПРАВО В РОССИИ

Немало внимания образованная часть общества уделяла крепостно­му праву. Оно не только не вписы­валось в круг просветительских идей, но и рассматривалось умной, дальновидной императрицей как угроза существованию государства. Есть немало документальных под­тверждений тому, что крепостное право было ненавистно Екатери­не II. Вместе с тем она признава­лась: стоит ей поднять голос против крепостничества, и её забросают камнями. Расставаться же с властью даже ради самых дорогих сердцу идей императрица не собиралась.

Екатерина II хорошо изучила общество и страну, которой управ­ляла. За незыблемость крепостного права стояло большинство дворян­ства. Его консервативные устремле­ния наиболее полно выразил князь Щербатов. Отдавая дань теории есте­ственного права («Все мы... от наше­го праотца Адама и потом от Ноя произошли; и потому все суть бра­тия...»), он тем не менее считал ра­венство химерой. Ведь дворянин по праву рождения и воспитания обре­чён «владычествовать и управлять равными себе». Этот образованней­ший человек своего времени был и автором инструкции, которая пред­писывала его приказчикам особый метод порки крепостных: «Сечь ба­тогами по спине и ниже, ибо нака­зание чувствительнее будет, а кресть­янин не изувечится».

Взгляды либерально настроен­ного дворянства, много рассуждавше­го о естественных правах людей в этом вопросе, в сущности смыкались со взглядами Щербатова. «Итак, — писал Сумароков, — хотя разум и равен у людей, но уже и качества просвеще­ния делают различия между ними». Разумеется, эти деятели резко крити­ковали отвратительные проявления крепостничества и паразитизм поме­щиков, ратовали за повышение обра­зовательного и морального уровня дворянства. И всё же крепостное пра­во было незыблемым фундаментом их представлений об обществе и справедливости. Каждое сословие должно осознать своё предназначе­ние и место в государстве, тогда ис­чезнут и социальные конфликты. Вот как, например, виделось Сумарокову «общее благо»: «Рабам принадлежит раболепная покорность; сынам отече­ства (т. е. дворянам. — Прим. ред.) — попечение о государстве; монарху — власть; истине — предписание зако­нов. Вот основание общенародного российского благосостояния». В та­кой среде лишь всесторонне образо­ванный дипломат Голицын, перепи­сывавшийся с Вольтером, Дидро и другими просветителями, в частном письме к дяде, вице-канцлеру, посмел высказаться за постепенное упраздне­ние крепостного права.

Действительно, с подобной пря­мотой стоило говорить лишь с близ­ким человеком. Тем более неожи-

Ф. Рокотов.

Портрет

А. П. Сумарокова.

107

 

 

А. Кившенко. Екатерина II в кабинете Ломоносова, первого русского поэта и учёного. 1764 г.

данной для общества была та сме­лость, с которой выступал на страни­цах своих сатирических журналов «Трутень» и «Живописец» молодой та­лантливый публицист Новиков. Он разоблачал бесчеловечность помещи­ков и их произвол в отношении кре­стьян. Ему вторил Фонвизин. В коме­дии «Недоросль» писатель показал дремучее невежество и деспотизм простаковых и скотининых, непро­свещённых помещиков, уверенных, что им дано право повелевать други­ми людьми. Однако до полного отри­цания крепостного права Новиков и Фонвизин не доходили. Тот же Ни­колай Иванович писал литератору Г, В. Козицкому, что дворяне есть «не что иное, как люди, которым государь вверил некоторую часть людей же, во всём им подобных, в их надзирание». В целом отношение просвещён­ной публики к крепостничеству ярко проявилось в 1766 г., когда в Вольном экономическом обществе, созданном по инициативе Екатерины II, был объявлен конкурс на лучшую работу. Императрица предложила разрабо­тать тему о целесообразности предос­тавления крестьянству права собст­венности на движимое и недвижимое имущество. Конкурсанты, среди кото­рых были и иностранцы, подготови­ли полторы сотни проектов. Француз­ские просветители (Вольтер и др.)

рекомендовали постепенно освобож­дать крестьян от крепостной зави­симости. Русские же авторы просве­тительского направления, впервые открыто выступив с острой критикой крепостничества, ограничились весь­ма умеренными предложениями. При­мером тому служит работа правоведа и экономиста Поленова, который призывал ликвидировать помещичий произвол, наделить крестьянство пра­вом собственности и чётко опре­делить границы барщины, оброка и других повинностей. Поленов, по-ви­димому, осознавал, что Россия явно не готова к отмене крепостничества и для неё шагом вперёд было бы за­конодательное ограничение власти помещиков над крестьянами.

С сочувствием и пониманием относились просветители к выступ­лениям крестьян против помещичь­его произвола. По мнению Козель­ского, когда терпению крестьян приходит конец, они могут «истащать наружу свою досаду», и тогда «по справедливости их можно поч­тить за невинных». Несколько ина­че смотрела на это Екатерина II. В своих мемуарах императрица пи­сала о крестьянстве как о «несчаст­ном классе, которому нельзя раз­бить свои цепи без преступления». А преступление, как известно, нака­зуемо. И государыне пришлось кру­то расправиться с тысячами своих подданных во время Пугачёвского восстания. Недаром в беседе с Дид­ро она говорила не без иронии: «Составляя планы разных преобра­зований, вы забываете различие на­ших положений. Вы трудитесь на бумаге, которая всё терпит... между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, ко­торые чрезвычайно чувствительны и щекотливы».

ИДЕИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

И САМОДЕРЖАВНАЯ ВЛАСТЬ

Вопрос о пределах императорской власти был одним из самых «щекот­ливых», и наибольшую «чувстви­тельность» в этом отношении про-

108

 

 

 

являли, разумеется, «сыны отечест­ва», ближе всех стоявшие к трону. Здесь и пригодилась им теория об­щественного договора, гласившая, что народы добровольно передали монархам власть для обеспечения общего блага. Ведь она давала воз­можность не только превозносить мудрое правление «просвещённого монарха», но и сурово осуждать несправедливого «тирана», забыв­шего свои обязанности. Конечно, подавляющее большинство дворян поддерживало неограниченное са­модержавие, особенно после страш­ного восстания Емельяна Пугачёва. Но всё же вопрос об их участии в системе высшей власти не сходил с повестки дня.

Опираясь на теорию общест­венного договора, Щербатов страст­но обличал деспотизм екатеринин­ского правления. Его идеалом была допетровская Русь, где государь пра­вил в согласии с Боярской думой. Только «совет старейших и муд­рейших», т. е. родовитых вельмож, способен охранять монархов от зло­употреблений властью и содейст­вовать общему благу. Либерально настроенные дворяне составляли различные проекты ограничения са­модержавной власти в пользу всего дворянства. Конечно, имелось в виду не учреждение конституционной монархии, а заключение обществен­ного договора между монархом и «просвещённым народом», т. е. дво­рянством. Как подчёркивал Сумаро­ков, основу этого договора образуют «нерушимые законы», одинаково со­блюдаемые той и другой стороной.

По-иному думали подлинные российские просветители. Например, Фонвизин также настаивал на сущест­вовании «непреложных законов», со­образно которым обязан действовать монарх. Но, по мнению писателя, та­кие законы должны быть одобрены всей нацией. Иначе государство пре­вратится в «колосс, держащийся цепя­ми». Вслед за своими европейскими учителями русские просветители ут­верждали: не недостойные любимцы, а философы в окружении монарха могут способствовать его «доброде­тельному и человеколюбивому правлению». Не случайно Новиков на стра­ницах своих журналов щедро разда­вал наставления монархам и донимал язвительными намёками Екатерин)' II: её он явно не относил к просвещён­ным государям. Силой же, способной противостоять тирании, просвети­тели считали только силу обществен­ного мнения.

Наиболее демократическое ре­шение вопроса о верховной власти связано с именем зачинателя русско­го права Десницкого, профессора Московского университета, в своё вре­мя учившегося в Англии. В феврале 1768 г. он представил в Уложенную комиссию (см. статью «„Золотой век" российского дворянства») предложе­ния о политическом устройстве стра­ны. Речь в них шла об ограничении самодержавной власти сенатом, изби­раемым всеми сословиями. Сенат, по мысли автора, должен ведать нало­гами, казной, внешней и внутренней политикой, быть высшей судебной властью. По сути дела предлагалась конституционная монархия. С этим

Титульный лист

полного собрания

сочинений

А. П. Сумарокова.

Том 3. 1781 г.

109

 

 

 

никак не могла согласиться Екате­рина II. В своём «Наказе» комиссии для составления нового Уложения она использовала мысль Монтескьё о вли­янии положения и размеров террито­рии на форму правления в той или иной стране. Императрица подчёрки­вала: России необходим государь са­модержавный, «ибо никакая другая, как только соединённая в его особе власть и не может действовать сход­но с пространством столь великого государства». В прозорливости Екате­рине II не откажешь: России не суж­дено было стать конституционной монархией.

ИДЕИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

И РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ

Несходство путей развития России и Запада определило и другую осо­бенность российского Просвещения. Хорошо известно знаменитое «воль­нодумство» французских просветите­лей, их резко враждебное отношение к Католической церкви, порой прини­мавшее форму открытого атеизма. Во­прос о существовании Бога был пред­метом острых споров между ними. Так, Дидро заявлял, что Бога нет; Рус­со утверждал, что видит Бога в каждом творении; Вольтер считал, что если Бога нет, то Его следует выдумать как моральную узду для человечества. Но главное заключалось в том, что фран­цузское Просвещение носило свет­ский характер. В России же филосо­фия ещё не отделилась от религии, ей только предстояло выйти за рамки христианства. Поэтому в среде про­светителей того времени вопрос о су­ществовании Бога открыто не обсуж­дался. Русские естествоиспытатели, например, прочно занимали позиции деизма. Даже Ломоносов, горячо до­казывавший вредность церковной опеки над наукой, не подвергал со­мнению существование Бога и резко осуждал религиозные воззрения Воль­тера. Насколько противоречиво было отношение русского общества к это­му знаменитому французу, можно понять из высказывания просвещён­ного вельможи И. И. Шувалова: «Вот как не люблю его, бестию... а приятно пишет!».

Конечно, русские просветители славили Разум, боролись против не­вежества и суеверий, обличали поро­ки священнослужителей. Ходившее в обществе знаменитое стихотворе­ние Ломоносова «Гимн бороде» при­несло много неприятностей его ав­тору. Но в целом все они оставались на позиции истинных христиан.

ИДЕИ ПРОСВЕЩЕНИЯ И ПАТРИОТИЗМ

Пожалуй, самой примечательной чертой российских просветителей был их ярко выраженный патрио­тизм. Победа над Швецией в Север­ной войне выдвинула Россию в чис­ло великих европейских держав. Это позволило русским людям по-новому осознать значимость своей нации, на равных входящей в се­мью европейских народов. Вместе с тем культурная отсталость России рождала горькие чувства. Особенно задевало русскую национальную гордость распространённое на За­паде мнение, что Россия никогда не станет цивилизованной, если будет рассчитывать только на собствен-

 

Неизвестный

художник.

Михаил Васильевич

Ломоносов.

Великий русский

учёный.

110

 

 

 

ные силы. Поэтому российские про­светители не уставали говорить о нераскрытых творческих возмож­ностях нации. Россия, по словам философа-просветителя Поповско­го, не успела войти в число просве­щённых государств скорее «за позд­ним начатием учения, нежели за бессилием». Читая лекции по фило­софии в Московском университете, он призывал своих слушателей до­казать, что и им «от природы даны умы, такие ж, какие и тем, которы­ми целые народы хвалятся».

Русские деятели настаивали на том, что необходимо усилить про­светительскую роль государства, со­здать разветвлённую систему госу­дарственного образования, открыть доступ к науке, государственной

и общественной жизни выходцам из низших слоев общества. Большую роль сыграли русские учёные-про­светители, и прежде всего Ломо­носов, в создании русского научно­го языка.

Если попытаться нарисовать порт­рет России времён Екатерины II, то Просвещение послужит лишь рамой, в лучшем случае — фоном. Идеи Просвещения, усвоенные крайне не­прочно чрезвычайно малой частью россиян, исказились под влиянием российской действительности. Тем не менее в следующем, XIX столетии просвещённое российское общество всё сильнее и сильнее станет пово­рачивать ход истории страны на свой лад.

ЕКАТЕРИНА II

(1729—1796)

«Я никогда ничего не предпринимала, не будучи глубоко убеждена, что то, что я делаю, согласно с благом моего государства: это государство сделало для меня бесконечно много; и я счи­тала, что всех моих личных способно­стей, непрестанно направленных ко благу этого государства, к его процве­танию и к его высшим интересам, едва может хватить, чтобы отблагода­рить его» — так писала императрица Екатерина II о себе и о России, — стране, в которой она прожила более полувека и которая стала для неё нас­тоящей родиной.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ БУДУЩЕЙ ИМПЕРАТРИЦЫ

Екатерина II, до брака принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, родилась 21 апреля 1729 г. в немецком городе Штет­тине. Её отец принц Христиан Ав­густ Ангальт-Цербстский состоял на

прусской службе и был комендан­том, а потом губернатором Штет­тина; мать — принцесса Иоганна Елизавета — происходила из старин­ного Гольштейн-Готторпского гер­цогского дома.

Родители девочки не были счаст­ливы в браке и нередко проводили время порознь. Отец вместе с арми­ей уезжал воевать против Швеции и Франции на землях Нидерландов, Северной Германии и Италии. Мать отправлялась в гости к многочислен­ной влиятельной родне, иногда вме­сте с дочерью. В раннем детстве принцесса София побывала в городах Брауншвейге, Цербсте, Гамбурге, Киле и Бер­лине. Из событий тех лет ей запомнилась встреча со ста­рым священником, который, посмотрев на Софию, сказал её матери: «Вашу дочь ожи­дает великое будущее. Я вижу на лбу её три короны». Прин­цесса Иоганна недоверчиво по­смотрела на своего собеседника

Серебряная монета с изображением Екатерины II.

111

 

 

и, почему-то рассердившись на дочь, отослала её заниматься рукоделием. Другая важная встреча произо­шла, когда Софии было уже десять лет: её познакомили с мальчиком по име­ни Пётр Ульрих.

Старше её па год, он был таким худым и длинноногим, что походил на кузнечика. Одетый как взрослый в парик и военный мундир, мальчик постоянно вздрагивал и с опаской поглядывал на своего воспитателя. Мать рассказала ей, что Пётр Ульрих (см. статью «Анна Леопольдовна»), претендент на престолы России и Швеции, обладатель наследствен­ных прав на Шлезвиг-Гольштейн, приходится ей троюродным братом. Принц — сирота, и попечение о нём вверено случайным людям, которые грубо и жестоко обходятся с ним. София, которая сама не была избало­вана вниманием и заботой родите­лей, искренне пожалела его.

Прошло несколько лет, и мать Софии вновь заговорила с ней о странном мальчике по имени Пётр Ульрих. За это время его тётка Ели­завета стала русской императрицей. Она вызвала племянника в Россию и объявила своим наследником под именем Петра Фёдоровича. Теперь юноше подыскивали невесту среди дочерей и сестёр европейских гер­цогов и принцев. Выбор был велик, но приглашение прибыть в Россию на смотрины получила одна София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская. Отчасти — благодаря роман­тическим воспоминаниям Елиза­веты Петровны о своём умершем женихе Карле Августе Голштинском (принцесса София прихо­дилась ему родной племянницей), отчасти же — вследствие интриг принцессы Иоганны. До российской границы София и её мать ехали в сопро­вождении нескольких слуг, со­храняя строгое инкогнито. На территории России их встре­тила пышная и многочисленная свита, доставившая дорогие по­дарки от императрицы.

В Петербурге София пред­стала перед императрицей. Ели­завета увидела совсем юную девушку — высокую и стройную, с длин­ными тёмно-каштановыми волоса­ми, белоснежной, чуть тронутой нежным румянцем кожей и боль­шими карими глазами. По-детски непосредственная, живая и весёлая, она умела вести светскую беседу по-немецки и по-французски, рисова­ла и изящно танцевала, словом, была вполне достойной невестой для наследника престола.

Елизавете Петровне понравилась принцесса София, но не понравилась её мать, принцесса Иоганна. Поэтому первую она распорядилась «настав­лять в православной вере» и обучать русскому языку, а вторую выслала из России за участие в политических интригах. Принцесса поначалу огор­чилась отъезду матери, однако та была всегда весьма строга с Софией, нередко вмешивалась в её личную жизнь и стремилась подчинить сво­ему влиянию весь образ мыслей де­вушки. Избавление от столь тяжкой опеки быстро примирило принцессу с отъездом близкого человека. Выйдя из-под влияния матери, София по-иному взглянула на мир, в котором теперь жила. Ошеломляли воображе­ние необъятные просторы России, удивляли смирение и безграничная покорность народа, роскошь и вели­колепие придворного общества. Де­вушке грезилось счастье, казалось, что сбывается услышанное в детстве пред­сказание старика-священника.

С необычайным упорством она учит слова и правила грамматики русского языка. Не довольствуясь ча­сами занятий с учителем, она встаёт по ночам и повторяет пройденное. Да с таким увлечением, что забывает надеть туфли и ходит босиком по холодному полу комнаты. О стара­ниях и успехах Софии доложили императрице. Елизавета, заявив, что принцесса и так «слишком умна», приказала прекратить её обучение.

Очень скоро юная София испы­тала на себе переменчивый нрав им­ператрицы, неуравновешенность же­ниха, пренебрежение и коварство окружающих. В 1745 г. состоялась её свадьба с Петром Фёдоровичем, нака­нуне которой она приняла правосла­вие и получила новое имя. Отныне

Пётр III. Старинная гравюра.

112

 

 

 

Софию стали величать великой кня­гиней Екатериной Алексеевной. Но счастья и уверенности в будущем у неё не было. Много огорчений и стра­даний причиняли Екатерине отноше­ния с мужем. Петр Фёдорович с мла­денчества рассматривался в Европе как наследник нескольких корон. Он рано потерял отца, и его воспитани­ем занимались придворные, принад­лежавшие к противоборствующим по­литическим партиям. В результате характер Петра Фёдоровича был ис­коверкан претензиями и интригами окружающих. Екатерина называла в своих записках нрав супруга «упря­мым и вспыльчивым». Оба — и муж и жена — были властолюбивы; столк­новения между ними бывали часты и нередко приводили к ссорам.

Императрица смотрела на Ека­терину с подозрением. Великой княгине, день и ночь окружённой доносчиками и соглядатаями, при­ходилось тщательно контролиро­вать вес свои слова и поступки. Уз­нав о смерти отца, она даже не могла вволю погоревать. Её печаль, слёзы раздражали Елизавету Пет­ровну, которая суеверно боялась всего, что могло напомнить ей о грядущей кончине. Екатерине было объявлено, что отец её не столь зна­тен, чтобы о нём долго плакать.

Положение великой княгини не изменилось и после того, как у неё родился долгожданный сын-наслед­ник Павел, а потом и дочь. Детей не­медленно забрала под свою опеку императрица, полагая, что лишь она сможет воспитать их разумно и дос­тойно. Родителям редко удавалось узнавать, как растут их дети, и ещё реже — видеть их.

Казалось, судьба посмеялась над Екатериной: поманила её блеском российской короны, но подарила больше тягот и огорчений, чем удо­вольствий и власти. Но сила характе­ра («закал души», как говорила буду­щая императрица) позволила ей не теряться в самые трудные периоды жизни. Екатерина много читала в те годы. Сначала она увлекалась модны­ми романами, но её пытливый ум требовал большего, и она открыла для себя книги совершенно иного содержания. Это были сочинения французских просветителей — Воль­тера, Монтескьё, Д'Аламбера, труды историков, естествоиспытателей, экономистов, правоведов, филосо­фов и филологов. Екатерина раз­мышляла, сравнивала прочитанное с российской действительностью, де­лала выписки, вела дневник, в кото­рый заносила свои мысли.

В дневнике великой княгини появились теперь такие фразы: «Сво­бода — душа всех вещей; без тебя всё мертво». Недаром императрица по­дозревала Екатерину в крамоле. Ве­ликая княгиня записывала в дневник идеи, воспринятые ею из сочинений французских философов-просвети­телей и сдобренные недюжинным честолюбием: «Хочу повиновения законам, а не рабов; власть без на­родного доверия ничего не значит для того, кто хочет быть любимым и славным; снисхождение, примири­тельный дух государя сделают более, чем миллионы законов, а политиче­ская свобода даст душу всему. Часто лучше внушать преобразования, чем их предписывать; лучше подсказы­вать, чем указывать». Екатерина гово­рила, что у неё душа республиканца, что она могла бы жить в Афинах и Спарте. Но вокруг была Россия, где, по словам одного из современников будущей императрицы, даже в столи­це улицы вымощены невежеством «аршина в три толщиной».

И всё же Екатерина успела при­выкнуть к этой стране и стремилась полюбить её. Овладев русским язы­ком, она читала летописи, древние своды законов, жизнеописания вели­ких князей, царей и отцов Церкви. Не довольствуясь чтением, она рас­спрашивала окружающих, ещё пом­нивших мятежную вольницу стрель­цов времён правительницы Софьи, царствование Петра I, который ды­бой, кнутом и топором переделывал Россию. Ей рассказывали о суровой царице Анне Иоанновне и, наконец, о восшествии на престол и правле­нии Елизаветы Петровны.

Под впечатлением от всего про­читанного и услышанного Екатери­не думалось, что страна может стать могучей и богатой только в руках

Серебряная монета достоинством в 1 рубль времён Екатерины II.

113

 

 

 

мудрого и просвещённого государя. И она мечтала взять на себя эту роль. О своём стремлении к власти она писала: «Я желаю только добра стра­не, куда Бог меня привёл; слава стра­ны составляет мою собственную». Пока это были всего лишь мечты, но Екатерина с присущими ей настой­чивостью и трудолюбием принялась за их осуществление.

В сравнении с капризной, ста­реющей императрицей, слабоволь­ным и непредсказуемым в поступках Петром Фёдоровичем Екатерина мно­го выигрывала во мнении большин­ства придворных. Да и иностранные дипломаты отдавали должное вели­кой княгине. За годы, проведённые при дворе, она научилась справлять­ся со своими чувствами и пылким темпераментом, всегда выглядела спокойной и доброжелательной, простой и обходительной. Медленно, но упорно она завоёвывала и на­всегда привязывала к себе сердца окружающих, нередко превращала ярых недоброжелателей в своих го­рячих приверженцев. Один из совре­менников Екатерины писал, что «с самого прибытия своего в Петербург великая княгиня всеми своими сред­ствами старалась приобрести всеоб­щую любовь, и теперь её не только любят, но и боятся. Многие, которые стоят в лучших отношениях к импе­ратрице, не пропускают случая уго­дить под руку великой княгини».

ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ

Среди тех, кто опасался Екатерины, был и её муж, Пётр Фёдорович. Пос­ле смерти императрицы Елизаветы он стал русским царём Петром III. Венценосных супругов к этому вре­мени почти ничего не связывало, но многое разделяло. До Екатерины доходили слухи, что Пётр хочет из­бавиться от неё, заточив в мона­стырь или лишив жизни, а их сына Павла объявить незаконнорождён­ным. Екатерина знала, сколь круто обходились с постылыми жёнами российские самодержцы. Но она много лет готовилась взойти на престол и не собиралась уступать его человеку, которого все не люби­ли и «в голос без трепета злослови­ли». Летом 1762 г. в России был совершён переворот в пользу Ека­терины (см. статью «Братья Орло­вы»), По словам современника тех событий, Пётр III «позволил сверг­нуть себя с престола, как ребёнок, которого отсылают спать». Его ги­бель вскоре окончательно освобо­дила Екатерине дорогу к власти.

Вскоре в манифесте она изло­жила программу своего будущего правления. В ней говорилось о «со­блюдении православного закона, укреплении и защите отечества, со­хранении правосудия, искоренении зла и всяких неправд и утеснений». Когда улеглось радостное возбуж­дение первых дней царствования, Екатерина поняла, что занять пре­стол — не значит прочно на нём ут­вердиться. Перед императрицей ежедневно вставали всё новые и новые проблемы. В самом дворце, среди её ближайшего окружения, было много недовольных. Слух о её возможном браке с Григорием Ор­ловым привёл к возникновению за­говора и возбудил толки о правах на престол её сына Павла. Объявля­лись самозванцы, выдававшие себя за чудом спасшегося от смерти Пет­ра III, а за границей было немало претенденток на русскую корону — «дочерей» и «наследниц» покойной Елизаветы Петровны. До 5 июля 1764 г. был жив законный пре-

Медаль в честь восшествия Екатерины II на престол.

114

 

 

тендент на российский престол — Иоанн VI (Иоанн Антонович).

Очевидец начала екатеринин­ского правления писал: «В больших собраниях при дворе любопытно наблюдать... заботу, с которой им­ператрица старается понравиться всем, свободу и надоедливость, с какими все толкуют ей о своих де­лах и о своих мнениях... Значит, сильно же чувствует она свою зави­симость, чтобы переносить это». Екатерина действительно прилагала все усилия, чтобы не оттолкнуть как влиятельных, умудрённых жизнью сановников, служивших ещё Елиза­вете Петровне, так и молодых сво­их соратников, которые рвались к управлению государством, не имея опыта и знаний. Расположение к тем и другим ей приходилось под­креплять подарками, высокими на­значениями и титулами.

Судя по собственным запискам императрицы, Екатерина понимала невозможность претворения в жизнь своих вольнолюбивых мечтаний: они не будут поняты дворянством, которое с возмущением отвергнет их, и тогда судьба самой императри­цы будет печальной. С точки зрения государыни, ей предстояла тяжёлая, повседневная работа — преобразо­вание общества в духе идей гуманиз­ма и просвещения. Екатерина была намерена пользоваться при этом любыми «обстоятельствами, предло­жениями и случайностями».

Она прибегла к тактике воспи­тания общества в духе Просвещения посредством манифестов и деклара­ций, провозглашаемых с высоты им­ператорского трона. Одной из пер­вых идей, привнесённых Екатериной в сознание общества, стала мысль о создании «новой породы людей» — просвещённых и гармоничных. И как ни странно, эта утопическая на первый взгляд идея утвердилась в сознании дворянства. Например, забота о сирых и убогих была при­знана не только обязанностью госу­дарства, но и долгом каждого че­ловека. Вольнолюбивые мечтания императрицы далеко не всегда влия­ли на её практическую государствен­ную деятельность. Во-первых, при

всём свободолюбии и пристрастии к республиканским идеалам Екате­рина никогда не собиралась огра­ничивать монаршую власть: она рассчитывала на те огромные воз­можности, которые предоставля­ло ей положение самодержицы для проведения в стране реформ. Желая быть мудрой правительницей, бла­годетельствующей Россию, импе­ратрица лишь всё более и более «прирастала» к власти, а радикализм намеченных преобразований всё слабел и слабел. Во-вторых, искрен­не стремясь отменить крепостное право, Екатерина совсем не желала рисковать троном из-за возмущения дворянства, которое было бы ли­шено своего главного богатства — крепостных крестьян. В-третьих, восстание Пугачёва, потрясшее са­мые основы Российской империи (см. статью «Восстание Емельяна Пу­гачёва»), надолго охладило пыл Екате­рины в отношении всякого рода по­слаблений крестьянам. В-четвёртых, конец царствования императрицы проходил под знаком великой ре­волюции во Франции. Казнь коро­левской четы и кровавые события в стране, взрастившей вольную мысль философов-просветителей, способст­вовали ужесточению внутренней по-

Медная монета

достоинством

в 2 копейки времён

Екатерины II.

ПЕТР III

Супруг Екатерины II взошёл на русский престол под именем Петра III и процарствовал менее года (1761—1762 гг.). Император отличался веротерпимостью: в его правление были ослаблены гонения на ста­рообрядчество. Петр III даровал дворянству новые привилегии. Од­нако правление его окончилось трагически. Многие не были доволь­ны тем, что император заключил союз с Пруссией: незадолго до того, при покойной Елизавете Петровне, русские войска одержали ряд по­бед в войне с пруссаками, и Российская империя могла рассчитывать на немалые политические выгоды от успехов, достигнутых на полях сражений. Союз с Пруссией перечёркивал все подобные упования и нарушал добрые отношения с прежними союзниками России. Ещё боль­шее недовольство вызвало привлечение Петром III на российскую службу многочисленных иностранцев. При российском дворе не было влиятельных сил, поддержка которых обеспечила бы новому импера­тору устойчивость правления.

Воспользовавшись этим, сильная придворная партия, враждеб­ная Пруссии и Петру III, в союзе с группой гвардейцев и совершила переворот. Император был свергнут, а единоличной правительницей Российской империи провозгласили его супругу, принявшую в заго­воре самое деятельное участие.

115

 

 

 

«ПЕРВОЕ НАШЕ ЖЕЛАНИЕ —

ВИДЕТЬ НАШ НАРОД СЧАСТЛИВЫМ...»

Императрица Екатерина Алексеевна в бытность свою великой княги­ней прошла при дворе Елизаветы Петровны такую школу лицедейст­ва, которая оставила неизгладимый след в характере будущей монар­хини. Его двойственность впоследствии сказывалась и на личности, и на правлении этой государыни. «В каком бы обществе ни вращалась Екатерина, — писал историк В. О. Ключевский, — что бы она ни дела­ла, она всегда чувствовала себя как бы на сцене и потому слишком много делала напоказ. Задумав дело, она больше думала о том, что скажут про неё, чем о том, что выйдет из задуманного... Отсюда её слабость к рекламе, туманившей её ясный ум и соблазнявшей её хо­лодное сердце».

Сразу по восшествии на российский престол Екатерина вступа­ет в переписку с виднейшими мыслителями Франции — Вольтером, Д'Аламбером, Дидро. Двум последним предлагает завершить издание «Энциклопедии» в России. Помогает им материально: например, по­купает у Дидро доставшуюся ему по наследству библиотеку и тем обес­печивает ему средства к существованию. Своих знаменитых коррес­пондентов она раньше других ставит в известность о задуманном ею преобразовании дикой России в «просвещённую монархию» в соот­ветствии с идеями Дидро. Пишет получивший известность во всей Европе «Наказ», в котором заявляет о своём намерении воплотить идеи французских просветителей в законы Российской империи. «На­каз» по тем временам настолько революционный, что его тут же запрещают ввозить во Францию и издавать там. В письмах к Вольтеру Екатерина рисует фантастические картины народной жизни в Рос­сии: например, в её империи все и всем довольны; нет крестьянина, который бы не ел курицы, когда ему захочется; везде поют благодар­ственные молебны и пляшут. Неудивительно, что слава о Звезде Се­вера, «благодетельнице всех народов», как называл Екатерину Воль­тер, быстро распространяется в Европе.

Екатерина II, известная на Западе как сторонница естественно­го права каждого человека на достойное существование, желающая, чтобы её народ жил по справедливым законам, на первом же этапе своего правления принимает роковое для России решение, — реше­ние, которое обрекло страну на вековое отставание в экономическом развитии, пагубно повлияло на «жизнь общественную, умственную и нравственную». Екатерина утвердила манифест Петра III от 18 фев­раля 1762 г., освобождавший дворян от обязательной государствен­ной службы, и в то же время объявила, что крестьяне остаются в кре­постной зависимости.

Крепостное право в России до 1762 г. существовало как бы по государственной необходимости: дворянин находился на царской службе, а прикреплённый к его земле крестьянин обеспечивал всем необходимым для жизни и дворянина, и себя. В первой половине XVIII в. из-за неясностей в российском законодательстве всё более распространялся взгляд на крепостного как на полную собственность помещика. Тем не менее в законе это не нашло отражения.

Манифест «О даровании вольности и свободы всему россий­скому дворянству» как бы предполагал следующий шаг правительст­ва: если главное условие существования крепостной зависимости — обязательная государственная служба дворянства — устранено, то и крестьян также следует освободить... от помещиков. И в воле про­свещённой монархини было если не отменить крепостное право, то хотя бы ограничить законом произвол землевладельцев в отношении

литики Екатерины: она опасалась по­вторения примера Франции в России.

ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Другим важнейшим направлением деятельности Екатерины стала ре­форма законодательства. Главным действующим кодексом законов им­перии оставалось Соборное Уложе­ние 1649 г. Но вследствие реформ Петра I оно устарело и стало прак­тически непригодным. Попытки обновить Уложение, заменить его сводом законов, соответствующих эпохе, делались и при Петре, и по­сле него. Однако специальные ко­миссии, собиравшиеся для этой цели, в их числе и проработавшая более семи лет елизаветинская ко­миссия 1754 г., не имели успеха.

Екатерина лично занялась под­готовкой нового законодательства. Прежде всего она ознакомилась с текстом Соборного Уложения и по­няла, что составляющие его основу старинные русские, византийские и литовские правовые документы не соответствуют требованиям време­ни. Своё внимание императрица сосредоточила на новейших сочи­нениях по теории права. Первым из них был труд французского про­светителя Ш. Л. Монтескье (1689— 1755) «О духе законов». В нём автор изложил теорию возникновения за­конов под влиянием естественных и социальных условий. По его мне­нию, законы «должны соответство­вать физическим свойствам страны, её климату... положению, размерам, образу жизни её народов...». Фило­соф создал учение о происхожде­нии и сущности государства. Он утверждал, что на государстве «лежит долг обеспечить всех граждан вер­ными средствами к жизни», что оно должно исходить из блага народа, которое есть «верховный закон». Монтескьё считал, что государство справедливо по природе. Неспра­ведливости и произвол присущи не государству, а его правительст­вам и должностным лицам. Мысли-

116

 

 

тель развил также идею, принад­лежащую английским философам XVII в., о разделении власти на за­конодательную, исполнительную и судебную в целях их равновесия.

Другим источником для законо­дательного творчества Екатерины был опубликованный в 1764 г. трактат «О преступлениях и наказаниях» итальянского юриста Ч. Беккариа (1738—1794). Это произведение нема­ло способствовало смягчению евро­пейского уголовного права. Беккариа выступал с решительным протестом против суровых норм средневекового законодательства, так как оно допус­кало в качестве средств наказания смертную казнь, жестокие истязания, конфискацию имущества. Беккариа обосновал принцип защиты прав лич­ности, необходимость проведения государственной политики по преду­преждению преступлений, недопусти­мость наказаний за политические и религиозные убеждения.

Опираясь на сочинения Монтескьё и Беккариа, Екатерина при­ступила к формулированию общих принципов будущего свода законов Российской империи. Этому всепо­глощающему труду она отдала пол­тора года. Шутливо называя свои за­нятия «законобесием», императрица тратила на них по 15 часов в сутки. В результате появилось сочинение, отдельные части которого Екатери­на предложила для ознакомления сведущим людям. Многие из них были поражены и возмущены, про­читав о естественном праве каж­дого человека на свободу, о равен­стве всех перед законами и других принципах, абсолютно чуждых тра­дициям средневекового законода­тельства. Напрасно Екатерина за­щищала своё детище, ссылаясь на европейские и русские авторитеты. Ей пришлось сжечь или вымарать более трёх четвертей написанного, переделать оставшуюся часть и издать её под названием «Наказ императ­рицы Екатерины II, данный Комис­сии для составления проекта ново­го Уложения».

Создание этой Комиссии бы­ло одним из важнейших начина­ний Екатерины. В соответствии

крестьян. Например, установить, сколько должен работать на помещика и платить ему крепостной. Но Екатерина предпочла угодить дво­рянству. В результате крепостные крестьяне превратились почти что в рабов. Раскол в обществе ещё больше углубился, так как крестьяне не могли отнестись к подобной мере власти иначе, чем как к величай­шей социальной несправедливости. Была брошена искра, которая, вспыхивая сначала сравнительно небольшими кострами крестьянских волнений, через 10 лет огненным валом Пугачёвского бунта прокати­лась по империи и уничтожила саму возможность проведения в стра­не реформ.

22 августа 1767 г., когда депутаты Уложенной комиссии затаив дыхание слушали статьи «Наказа» о естественном праве каждого под­данного на достойное существование и о государственной справед­ливости, Екатерина подписала новый указ. В нём говорилось о том, что как сам крепостной, который посмеет жаловаться на своего по­мещика, так и челобитчик крестьянина будут наказаны кнутом и со­сланы на вечную каторгу в Нерчинск. Крестьяне стали совершенно беззащитны перед произволом землевладельцев. Впоследствии был принят закон, который позволял продавать с торгов крепостных крестьян без земли за долги помещиков. Крестьян не только продава­ли, но и дарили, отрывая отца от семьи, жену — от мужа, мать — от детей. Екатерина щедро жаловала казёнными землями с крестьянами сановников, дворян, отличившихся на службе, фаворитов. Например, около 18 тыс. душ получили её помощники в перевороте 1 762 г. Всего же за время своего правления она раздала почти миллион крепост­ных крестьян. А население Российской империи в год смерти Екате­рины составляло 37 млн. человек...

Д. Левицкий. Екатерина II законодательница.

117

 

 

 

«НАКАЗ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II, ДАННЫЙ КОМИССИИ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ ПРОЕКТА НОВОГО УЛОЖЕНИЯ»

ИЗ ГЛАВЫ VI

41.  Ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно, или всему обществу...

42.  Для нерушимого сохранения законов надлежало бы, чтобы они были так хороши и так наполнены всеми способами, к достиже­нию самого большого для людей блага ведущими, чтобы всяк несо­мненно был уверен, что он ради собственной своей пользы стараться должен сохранить нерушимые сии законы...

58. Для введения лучших законов необходимо потребно умы людские к тому приготовить. Но чтоб сие не служило отговоркою, что нельзя установить и самого полезнейшего дела; ибо если умы к тому ещё не приуготовлены, так приймите на себя труд приуготовить оные, и тем самым вы уже много сделаете.

60. Итак, когда надобно сделать перемену в народе великую к великому оному добру, надлежит законами то исправить, что учреж­дено законами, и то переменять обычаями, что обычаями введено. Весьма худая та политика, которая переделывает то законами, что надлежит переменять обычаями...

ИЗ ГЛАВЫ X

1 78. Где законы ясны и точны, там долг судьи не состоит ни в чём ином, как вывесть наружу действие...

183. Приговоры судей должны быть народу ведомы, так как и доказательства преступлений, чтоб всяк из граждан мог сказать, что он живёт под защитою законов; мысль, которая подаёт гражданам ободрение и которая больше всех угодна и выгодна самодержавному правителю, на истинную свою пользу прямо взирающему...

194. Человека не можно почитать виновным прежде приговора судейского, и законы не могут его лишить защиты своей прежде, не­жели будет наказан...

ИЗ ГЛАВЫ XI

230. Гражданское общество, так как и всякая вещь, требует из­вестного порядка. Надлежит тут быть одним, которые правят и пове­левают, а с другой стороны предостерегали бы опасности, могущие оттуда произойти...

255. Несчастливо то правление, в котором принуждены устано­вить жёсткие законы...

ИЗ ГЛАВЫ XIII

294. Не может быть там ни искусное рукоделие, ни твёрдо ос­нованная торговля, где земледелие в уничтожении, или нерачительно производится...

ИЗ ГЛАВЫ XX

502. Повреждение всякого правления начинается почти всегда с повреждения начальных своих оснований...

506. Чтоб сохранить начальные основания учреждённого прав­ления невредимыми, надлежит удержать государство в настоящем его величии: и сие государство разрушится, если начальные в нём пере­менятся основания...

с манифестом, опубликованным 14 декабря 1766 г., в Москве со­брались представители всех сосло­вий (за исключением помещичьих крестьян) для сочинения проекта нового Уложения. Согласно воле императрицы, депутаты получили полное содержание на время рабо­ты в Комиссии. В дальнейшем, в случае совершения преступления, они освобождались от смертной казни, телесных наказаний и кон­фискации имущества. Предусматри­вались суровые кары для обидчиков депутатов.

К началу работы Комиссии де­путаты имели при себе наказы тех, кто отправлял их в Москву, с пе­речислением требований, нужд и пожеланий. Летом 1767 г. в Грано­витой палате Кремля начались за­седания Комиссии, в которых участ­вовали около 500 человек. Получив «Наказ» императрицы, в восторге и умилении от оказанной им чести они стали искать способ отблагода­рить её. После долгих прений ре­шили поднести ей почётный титул «Великая, премудрая и матерь отече­ства». Узнав об этом, Екатерина воз­мутилась: «Я им велела делать рас­смотрение законов, а они делают анатомию моим качествам».

На одном из первых заседаний из числа депутатов были избраны специальные комиссии. Одна из них — Дирекционная — во главе с генерал-прокурором и председа­телем-маршалом руководила всей деятельностью Комиссии. Другие занимались подготовкой отдельных частей будущего Уложения. В ходе заседаний важное не отделялось от второстепенного: о средствах, по­могающих при обморожении, гово­рили с неменьшим пылом, чем о правах купечества, а вопросы ги­гиены обсуждали вслед за пробле­мами управления инородцами. Слу­чалось, что важный законопроект не получал одобрения из-за невнят­ной речи чтеца: одна половина де­путатов его не расслышала, а другая не поняла. Путаница, беспорядок и медлительность губили то разум­ное, что удавалось сделать на за­седаниях.

118

 

 

 

Екатерина стала понимать, что её замысел кончился ничем: гармо­ничного соединения теории с прак­тикой — «Наказа» с желаниями об­щества — не получилось. Депутаты не были готовы к восприятию прин­ципов, предложенных императри­цей: сказались отсутствие традиций правовой и политической культуры, откровенный консерватизм боль­шинства депутатов. Кроме того, ин­тересы сословий часто не совпадали, а компромисса найти не удавалось. В конце 1768 г. Комиссия была рас­пущена на неопределённый срок под предлогом начавшейся войны с Турцией, и её работа более не возоб­новлялась.

Екатерина не смогла провести общую реформу законодательства, но работа Комиссии не пропала впустую. Был собран огромный фак­тический материал о положении со­словий в империи, остались прото­колы заседаний, отразившие картину взглядов, настроений и интересов тогдашнего общества. Кроме того, Екатерина сумела заставить россиян задуматься о государственной воль­ности, политических правах, веро­терпимости, вреде применения пы­ток, равенстве всех подданных перед лицом Закона. Работа в Комиссии явилась для многих школой граж­данственности, где личная выгода уступала место стремлению к благу государства, где пробуждались чувст­ва патриотизма и национального са­мосознания.

Знакомство с материалами ра­боты Комиссии позволило Екатери­не со временем принять ряд законов в интересах развития русского об­щества. Особенно важное значение имела перестройка административ­ной системы.

ЗАМЕЧАНИЯ ДИДРО НА «НАКАЗ»  ЕКАТЕРИНЫ  II ДЛЯ ДЕПУТАТОВ КОМИССИИ ПО СОСТАВЛЕНИЮ ЗАКОНОВ

Русская императрица, несомненно, является деспотом. Входит ли в намерения её сохранение деспотизма и на будущее, для её наследни­ков, или же она намерена отказаться от него? Если она сохраняет деспотизм для себя и для своих наследников, пусть составит свой ко­декс (законов. — Прим. ред.) так, как ей заблагорассудится, народ явится лишь свидетелем сего. Если же она желает отказаться от дес­потизма, пусть отказ этот будет сделан формально, и, если он явится искренним, пусть совместно со своей нацией она изыщет наиболее надёжные средства к тому, чтобы воспрепятствовать возрождению деспотизма. Пусть тогда в первой же главе народ прочтёт непреклон­ную гибель тому, кто станет стремиться к деспотизму в будущем. Отказаться властвовать по произволу — вот что должен сделать хо­роший монарх, предлагая наказ своей нации.

Если, читая только что написанные мною строки, она обратится к своей совести, если сердце её затрепещет от радости, значит, она не пожелает больше править рабами. Если же она содрогнётся, если кровь отхлынет от лица её и она побледнеет, признаем же, что она почитает себя лучшей, чем она есть на самом деле...

Если предположить, что самые размеры России требуют деспота, то Россия обречена быть управляемой дурно. Если — по особому благо­волению природы — в России будут царствовать подряд три хороших деспота, то и это будет для неё великим несчастьем, как, впрочем, и для всякой другой нации, для коей подчинение тирании не является привыч­ным состоянием. Ибо эти три превосходных деспота внушат народу при­вычку к слепому повиновению; во время их царствования народы забу­дут свои неотчуждаемые права; они впадут в пагубное состояние апатии и беспечности и не будут испытывать той беспрерывной тревоги, кото­рая является надёжным стражем свободы...

Я говорил императрице, что если бы Англия имела последова­тельно трёх таких государей, как Елизавета Английская, то она была бы порабощена навеки...

Поэтому во всякой стране верховная власть должна быть огра­ниченной, и притом ограниченной наипрочнейше. Труднее, нежели создать законы, и даже хорошие законы, обезопасить эти законы от всяких посягательств со стороны властителя.

АДМИНИСТРАТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

В год вступления Екатерины на пре­стол вельможа Н. И. Панин предста­вил ей на рассмотрение проект уч­реждения императорского Совета, в который вошли бы немногие особо доверенные лица, наделённые всей полнотой власти. Императрица под благовидным предлогом отверг­ла проект, резонно усмотрев в нём реальную возможность превраще­ния страны из самодержавной мо­нархии в государство, управляемое аристократами.

Не удовлетворяла Екатерину и деятельность сената, который об­ладал, по её мнению, избытком вла­сти и подавлял всякую самостоятель­ность подчинённых ему учреждений. Сенат возник в 1711 г. и на несколь­ко десятилетий стал высшим орга­ном государственного управления, подчинённым лишь монарху и зако­ну. В годы, когда правящая особа

119

 

 

 

В НАЗИДАНИЕ ВСЕМ ПРОЧИМ...

Екатерину II всегда чрезвычайно забо­тила зашита престола от любых пося­гательств. В её царствование раскры­валось множество заговоров — в пользу Иоанна Антоновича, цесареви­ча Павла Петровича, различных Лже-петров и т. д. Чаше всего заговоры бывали ложными: дело ограничивалось неосторожными разговорами. Но тем не менее по каждому такому случаю Екатерина непременно начинала след­ствие, и, как правило, сама принимала в нём участие. Умысел против власти, даже если за ним не обнаруживалось никаких антиправительственных дей­ствий, по её мнению, обязательно под­лежал наказанию. Виновных обычно присуждали к смертной казни, ко­торую императрица «милостиво» за­меняла ссылкой на восточные окраи­ны империи — в Нерчинск или на Камчатку.

Среди политических дел во вре­мена Екатерины были такие, пригово­ры по которым, как считали многие со­временники и историки, отличались ничем не оправданной жестокостью.

В 1772 г. в Ревельском каземате умер заключённый Андрей Враль, име­новали его также и Бродягиным. С при­глашённого к нему для исповеди свя­щенника взяли клятву, что он под страхом смертной казни никому не расскажет о содержании своего раз­говора с преступником. Этим узником был Арсений Мацеевич, знаменитый в прошлом архиепископ Ростовский.

Сразу после переворота 1762 г., когда Екатерина ещё не чувствовала себя уверенно на императорском тро­не, она нуждалась в поддержке и со стороны духовенства. Завоевать рас­положение служителей Церкви моло­дой монархине не составило труда. Она отменила указ Петра III, согласно которому Церковь лишалась всех сво­их земель и крестьян. Императрица вновь открыла запечатанные при Пет­ре III домовые церкви, запретила по­становку неугодных Церкви пьес, уси­лила цензуру опять-таки в интересах духовенства. Но уже в начале следую­щего года монастырские земли вновь возвратились в казну. Среди ропота

священнослужителей, которые чувст­вовали себя обманутыми, раздался го­лос, яростно протестующий против ущемления прав Церкви.

9 февраля 1763 г. на богослуже­нии в Ростове архиепископ Арсений Мацеевич в присутствии всего город­ского духовенства при огромном сте­чении народа предал анафеме «похи­тителей церковных имуществе. Он просил небо «отвратить хищников от исполнения их намерений; но если они воспротивятся тому, то чтоб память их погибла с шумом и имя их было истреб­лено в книге живых». Арсений обра­щался с гневными письмами в Синод, заявляя, что любое посягательство на имущество монастырей достойно про­клятия Церкви.

Вскоре в речах Арсения усмотре­ли «оскорбление Ея Императорского Величества», «посягательство на спо­койствие подданных». Его арестовали и препроводили в Москву. На допро­сах присутствовала Екатерина. Неис­товый архиепископ обратился к ней со столь грозной речью, что она была вы­нуждена закрыть уши. Арсения лиши­ли сана и заточили в монастырь. Но и там он не успокоился.

Во время повторного следствия Арсений заявил Екатерине, что ей не стоило бы царствовать, что ей лучше бы ограничиться регентством и т. д. Тогда Арсения расстригли и в глубо­кой тайне увезли в Ревель, где он со­держался как государственный пре­ступник. Его настоящего имени там никто не знал. Между тем Арсений в пору своего архиепископства не пользовался влиянием в церковных кругах и настоящих приверженцев не имел, т. е. опасности для государ­ства не представлял. Однако Екатери­на всегда преследовала тех, кто позво­лял себе усомниться в законности её правления. Лаже при намёке на это.

Известный в последней четверти XVIII в. драматург и поэт Я. Б. Княжнин, например, разгневал императрицу сво­ей трагедией «Вадим Новгородский», написанной в 1789 г. на исторический сюжет. В пьесе якобы имелось несколь­ко мест, которые читатель мог истолко­вать в неблагоприятном для императри­цы смысле. Княжнин так и не дождался постановки этой пьесы: он умер в 1791 г.

Его семья стала бедствовать. И тогда вдо­ва Княжнина обратилась к Е. Р. Даш­ковой, президенту Российской акаде­мии, с просьбой издать последнюю трагедию писателя в пользу его детей. Пьесу напечатали. Однако Екатерина распорядилась изъять её из продажи и библиотек как якобинскую. Впоследст­вии выяснилось, что царица даже не чи­тала трагедию. Фаворит императрицы Платон Зубов, не любивший Княжнина, выступил толкователем пьесы, и этого оказалось достаточно для опалы писате­ля и запрещения его произведения.

И всё же самое немотивированное наказание постигло выдающегося рус­ского просветителя Н. И. Новикова.

Давний её оппонент по журналь­ной полемике, он легко развенчал миф о «просвещённой монархине», создан­ный самой императрицей. На страни­цах новиковских изданий возник дру­гой образ Екатерины: Звезда Севера исчезла, и появилась пожилая дама «нерусского происхождения», «непра­вильно говорящая... свойств и правил русского языка не знающая», похвала­ми избалованная, много рассуждаю­щая о человеколюбии, а на деле пра­вящая Россией с помощью «кнута и виселиц».

Есть сведения о том, что после за­крытия новиковского журнала «Тру­тень» в 1770 г. между Екатериной и публицистом возникло кратковре­менное, но плодотворное сотрудниче­ство. Они оказали друг на друга нема­лое влияние. Новиков стал издателем императрицы. Он смягчил свою едкую сатиру, а Екатерина на некоторое вре­мя прониклась его идеями.

В своих комедиях она высмеива­ла французоманию и пусть сдержан­но, но всё же говорила о бесправном положении российского крестьянства, как, например, в комедии «О време­на!». Именно тогда Новиков писал о Екатерине, что она «участвовала в похвальном подвиге исправлять нравы своих единоземцев».

Но вот в конце 80-х гг. в сатири­ческом рассказе «Седина в бороду, а бес в ребро» писатель представляет читателям свою новую героиню — женщину, «которую морщины и седые волоса достаточно обезобразили, но искушением беса ей всё казалось, буд-

120

 

 

 

то она в 18 лет. Наряды, румяны и белилы занимали всю её голову, она не думала о должностях своих... ей бес­препятственно мечталось, будто моло­дые мужчины ею пленяются, вздыха­ют по ней и гоняются везде за нею...». Современники без труда узнавали в этой даме... императрицу.

В ту пору фаворитизм Екатерины принял чудовищный характер и бук­вально разорял казну. Среди придвор­ных происходила бешеная борьба за благосклонность императрицы. Фа­вориты, возводимые в дворянское достоинство, получавшие титулы, одариваемые целыми состояниями, менялись с калейдоскопической быст­ротой. Недаром Екатерина оставила после себя государственный долг в 200 млн. рублей, огромную по тем вре­менам сумму, значительная часть которой была связана с тратами на фаво­ритов. По Петербургу ходили злове­щие слухи о бесследном исчезновении одних «любимчиков» императрицы и внезапных, не распознаваемых лека­рями болезнях других, от которых эти молодые люди вскоре умирали. Тогда же Новиков написал рассказ — «Близ царя, близ смерти».

Конечно, публицистическая дея­тельность Новикова в немалой степе­ни повинна в страшном повороте его судьбы. Однако только из-за реакции, наступившей в России после Великой французской революции, он не мог стать узником Шлиссельбургской кре­пости. Поскольку Новиков являлся главой московских масонов, Екатери­на обвинила его в принадлежности к тайным политическим обществам, хотя и была прекрасно осведомлена о полной невиновности издателя и журна­листа. Как обычно, она изучила все материалы следствия, в которых не об­наружилось и намёка на заговор. Го­ворили, будто бы тяжесть наказания, понесённого Новиковым, была связа­на с политическим характером связей, существовавших между ним и цесаре­вичем Павлом Петровичем. Однако это не подтвердилось. Издатель лишь снабжал великого князя книгами, ко­торые того интересовали. Но Москва всегда отличалась пропавловскими на­строениями. К тому же императрица знала, что её сын получил предложе­ние возглавить московскую масонскую ложу. Чтобы «как бы чего не вышло», в назидание всем прочим, Екатерина, по-видимому, решила, жестоко распра­вившись с Новиковым, предотвратить такую возможность.

не уделяла достаточно внимания го­сударственным делам, сенат получал почти самодержавную власть. Посте­пенно императрица превратила се­нат в центральное административ­но-судебное учреждение, передав часть его функций иным ведомствам и полностью взяв на себя законода­тельную инициативу.

Прежде, согласно территори­альному делению России, введённо­му Петром I, губернии состояли из провинций, а те — из уездов. При неодинаковой численности насе­ления с губерний взимался равный налог. Екатерина упразднила про­винции, а для губерний и уездов ус­тановила определённое количество жителей: по 300—400 тыс. и по 20— 30тыс. человек соответственно.

С изменением границ преж­них административных террито­рий возникли новые уездные и гу­бернские центры. Система местной власти была реорганизована. Преж­де её представляли губернатор и воевода, которым подчинялся не­большой штат чиновников. Сла­бость местной власти проявлялась в её неспособности собственными силами подавить антиправитель­ственные выступления. Это убе­дительно доказали события мос­ковского «чумного бунта» 1771 г.

(широкого выступления, вызванно­го строгостями карантина), а осо­бенно восстание Пугачёва. Теперь в распоряжении центральной власти находились многочисленные адми­нистративные учреждения, любое вооружённое выступление встрети­ло бы скорый и жестокий отпор.

Впервые в России появился суд, отделённый от исполнительной вла­сти, хотя и зависимый от неё. Дея­тельность новых органов приобрела черты самоуправления, так как в ней принимали участие местные жители. Новые суды были выборными. От­дельно избирались суды для дворян, городского населения и для тех крестьян, которые не находились в крепостной зависимости (крепост­ных судил в основном сам поме­щик). Роль первой скрипки в этой новой судебной системе принадле­жала помещикам. Каждые три года все уездные дворяне должны были съезжаться в центральный город уезда, чтобы выбирать из своей среды местную администрацию — предводителя дворянства, капитана-исправника, заседателей в суды, па­латы и другие учреждения. В ре­зультате дворяне каждого уезда образовали сплочённое общество, через своих представителей влияв­шее на управление делами уезда.

121

 

 

 

РЕФОРМА ОРГАНОВ МЕСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ ПРИ  ЕКАТЕРИНЕ II

В 1775 г. вышел в свет обширный законодательный документ «Учреж­дение для управления губерний». В соответствии с этим документом вступило в силу новое административно-территориальное деление, были внесены большие изменения в местное управление. Эта систе­ма просуществовала почти столетие.

Все вновь образованные губернии и уезды получили единооб­разное устройство, основанное на строгом разделении администра­тивных, финансовых и судебных дел. Во главе губернии стоял назна­чаемый правительством губернатор со своим заместителем — вице-губернатором. Иногда две или три губернии объединялись под управлением наместника — генерал-губернатора. Органу исполни­тельной власти (губернскому правлению) подчинялись исполнитель­ные органы уездов — нижние земские суды. Во главе последних стоя­ли капитаны-исправники, избираемые на три года из уездных дворян. Полицейский надзор в городе был вверен особому лицу — городни­чему, назначаемому правительством.

Финансовыми делами (казёнными доходами, постройками, под­рядами и т. д.) ведали казённые палаты (в губернских городах), а так­же губернские и уездные казначейства.

Очень сложным было судоустройство. Существовали раздельные суды для дворян, городского населения и государственных крестьян. Суды имели соответствующие названия: в уездных городах — уездный суд, Городовой магистрат, Нижняя земская расправа; в губернских — Верх­ний земский суд, Губернский магистрат, Верхняя земская расправа. Выс­шей инстанцией для всех судов являлись палаты Уголовного и Граждан­ского суда, находившиеся в губернских городах.

Надзором за соблюдением законности ведали губернские про­куроры и их помощники —стряпчие (уголовные и гражданские). Были прокуроры и при сословных судах в губернских городах, а при уезд­ных судебных учреждениях их заменяли уездные стряпчие.

В уездных городах существовала и так называемая Дворянская опека — орган, занимавшийся делами малолетних дворян и дворян­ских вдов. Для городского населения в такой же роли выступал Си­ротский суд.

В губернских городах находился и Приказ общественного при­зрения — специальный орган, который ведал делами просвещения (школами), благотворительности (приютами, богадельнями) и здраво­охранения (больницами, аптеками).

Судебная реформа отнюдь не означала ослабления мощной и разветвлённой системы централь­ного управления: её лишь «разгру­зили» от мелких текущих дел, дав сословиям (дворянам, мещанам, крестьянам) права решать их само­стоятельно.

В 1785 г. Екатерина обнаро­довала Жалованную грамоту дво­рянству и в ней подтвердила все его права, полученные от прежних го­сударей, наделив новыми. Отныне дворянин мог лишиться своего зва­ния только по решению суда. Он

освобождался от податей и телесных наказаний, владел как неотъемлемой собственностью всем, что находи­лось в его имении, окончательно из­бавлялся от обязательной прежде го­сударственной службы.

Данные дворянству привилегии способствовали дальнейшему закре­пощению крестьян, ограничению их прав и усилению над ними господ­ства помещиков.

Какие бы свободолюбивые идеи ни исповедовала Екатерина, как бы ни было велико её желание иско­ренить в России «крепостное раб­ство», пойти на радикальные меры она не решалась. Императрица по­нимала, что тем самым противо­поставит себя опоре трона — дво­рянству, не готовому поступиться собственными привилегиями. Она пыталась действовать окольными путями и предложила членам рос­сийского Вольного экономического общества публично обсудить поло­жение крестьян, надеясь заставить своих подданных хотя бы осознать политическую опасность и амораль­ность крепостного права. Ею пред­принимались и более решительные меры. Екатерина запретила свобод­ным людям и отпущенным на волю крестьянам вновь вступать в кре­постную зависимость. По её рас­поряжению для вновь учреждённых городов правительство выкупало крепостных крестьян и обращало их в горожан. Дети крепостных, приня­тые на государственное попечение в воспитательные дома, становились свободными. Екатерина готовила указ, согласно которому дети крепо­стных, родившиеся после 1785 г., считались вольными. Мечтала она осуществить и другой проект — он привёл бы к постепенному освобож­дению крестьян при переходе име­ний из одних рук в другие.

Императрица не раз повторяла: «Что бы я ни делала для России, это будет только капля в море... но после меня будут следовать моим началам и докончат недоделанное». Ей самой также пришлось «доделывать» мно­гое из того, что не смогли исполнить её предшественники, в частности, во внешней политике.

122

 

 

 

 

 

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Правительство Екатерины II продол­жило борьбу за выход России к Чёр­ному морю. Утверждение на Черно­морском побережье предоставило бы наконец стране возможность ак­тивно включиться в торговлю со странами Востока. Однако устремле­ния России не устраивали Францию и Турцию. Первая желала сосредото­чить в своих руках всю восточную торговлю. Вторая усматривала для себя серьёзную опасность в продви­жении России на юг. Не осталась в стороне и Англия, которой усиление России в Причерноморье помешало бы в достижении собственных инте­ресов на Балканах. Всё это в конце концов привело к двум продолжи­тельным и кровопролитным войнам России и Турции (1768—1774 гг., 1787—1791 гг.), из которых Россия вышла победительницей. Первая война окончилась подписанием ми­ра летом 1774 г. в деревушке Кючук-Кайнарджи на Дунае, а вторая завер­шилась зимой 1791 г. заключением Ясского договора. Благодаря по­бедам, одержанным сухопутными войсками и военным флотом, Рос­сийская империя присоединила к собственным территориям всё Северное Причерноморье. Крымское ханство, получившее в 1774 г. поли­тическую независимость от Турции, в 1783 г. вошло в состав России. В странах, подвластных Османской империи, были открыты русские консульства, турецкое правительство гарантировало свободу исповедания христианской религии в своих вла­дениях. Но главное — Россия по­лучила выход к Чёрному морю и избавилась от постоянной угрозы нападения крымцев, за спиной кото­рых стояла Турция. Теперь можно было осваивать плодородные степ­ные чернозёмы, что в экономиче­ском отношении представляло для России огромную выгоду.

В этих войнах российская ар­мия одержала решительные и бле­стящие победы, и Екатерина стала мечтать о завоевании всех турецких владений на Балканах. На их месте была бы восстановлена Византий­ская империя под главенством рус­ского монарха. Эта мечта, «в действе несбытошная, а в теории ласкатель­ная», долго занимала ум Екатерины. Она пожелала назвать своего второ­го внука Константином, одним из любимых имён византийских импе­раторов. А пока заселялись подступы к турецким владениям — пустынные

Чесменское сражение. 1770 г.

123

 

 

 

И. Лампи.

Портрет

Г. А. Потёмкина.

И. Лампи.

Портрет

А. А. Безбородко,

возглавлявшего

русскую дипломатию

в последнее

десятилетие

правления

Екатерины II.

пространства Крыма и Новороссий­ского края (так стали называть Се­верное Причерноморье). Мечты Ека­терины II разделял и поддерживал видный политический и военный деятель Г. А. Потёмкин. Он был уве­рен, что ему удастся в малые сроки превратить эти горы, болота, маля­рийные топи и солончаки в цвету­щий, плодородный край.

Потёмкин основал города Екатеринослав и Херсон. На месте та­тарского селения Ахтиар и турецкой крепости Гаджибей выросли россий­ские города Севастополь и Одесса. В выжженных солнцем степях он са­жал леса, разводил виноградники, тутовые рощи, а рядом сооружал ткацкие фабрики, винодельни, сыро­варни и другие предприятия. Екате­рина поддерживала все его начина­ния, из-за чего подверглась критике со стороны многих своих современ­ников. Один из них писал: «В этой стране учреждают слишком многое за раз, и беспорядок, связанный с поспешностью выполнения, убивает большую часть гениальных начина­ний. В одно и то же время хотят об­разовать третье сословие, развить иностранную торговлю, открыть всевозможные фабрики, расширить земледелие, выпустить новые ассигнации, поднять цену бумаг, основать города, засеять пустыни, покрыть Чёрное море новым флотом, завое­вать соседнюю страну, поработить другую и распространить своё влия­ние по всей Европе. Без сомнения это значит предпринимать слишком много». На это Екатерина отвечала: «Одно потомство в праве судить меня. Только перед ним я отвечаю. Я смело могу сказать ему, что я нашла и что после себя оставила».

Вместе с тем она хорошо зна­ла, какую силу представляет обще­ственное мнение, и умела его долж­ным образом подготовить. С этой целью императрица отправилась путешествовать в Крым и Новороссию, окружённая свитой из высоко­родных придворных и дипломатов. Во время поездки она писала своим зарубежным корреспондентам, ко­торые в свою очередь оповещали Европу о чудесно расцветших зем­лях, о народах, обретших счастье под мудрым правлением Екатерины Великой.

Ей было небезразлично, что ду­мают о России за границей. Но, любя Россию, желая её прославить, Екатери­на порой теряла чувство меры. Так, угощая своих иностранных гостей стерлядью и квасом, императрица уве-

124

 

 

 

ряла их, что русская пища — самая здоровая и вкусная. Известно, что, за­нимаясь сравнительным языкознани­ем, этнографией и другими историче­скими исследованиями, она находила следы славян по всему миру, даже в Перу, Мексике и Чили. Тем не менее её научные изыскания оценили евро­пейские учёные мужи. Она была док­тором свободных искусств Виттенбергского университета, почётным членом Берлинской академии.

ЕКАТЕРИНА II: КУЛЬТУРА И ПРОСВЕЩЕНИЕ

В увлечении науками и изящными искусствами проявилась ещё одна сторона многогранной, богато ода­рённой натуры императрицы. Ека­терина занималась коллекциони­рованием: покупала библиотеки, графические и нумизматические собрания (кабинеты), коллекции живописи и скульптуры; приглаша­ла европейских художников укра­шать её дворцы и города.

Среди известных приобретений Екатерины — библиотеки Дидро и Вольтера. За сравнительно корот­кий срок, не жалея средств, она купила уникальные живописные соб­рания таких меценатов, как Брюль в Дрездене и Кроза в Париже, куда входили шедевры Рафаэля, Пуссена, Ван Дейка, Рубенса, Рембрандта и других знаменитостей. Екатериной II был основан Эрмитаж — богатейшее собрание художественных коллек­ций при дворце.

Примеру императрицы следо­вали её приближённые. Они устраи­вали в своих городских дворцах и загородных имениях большие и малые «эрмитажи», приобретая вкус к прекрасному, тягу к знаниям и просвещению.

Царствование Екатерины II от­мечено широкими просветительски­ми преобразованиями. Заботами им­ператрицы учреждаются институты, кадетские корпуса и воспитательные дома. Но главной заслугой Екатери­ны в этой области можно считать первый опыт создания в России сис­темы общего начального образова­ния, не ограниченного сословными преградами (за исключением кре­постных крестьян). В губернских го­родах возникают главные, а в уезд­ных — малые народные училища. В Екатеринославе, Пензе, Чернигове и Пскове при содействии государы­ни и попечении общественности

Тарелки, солонка, соусник, сухарницы, чашечка, горчичница и салатница из орденского Андреевского сервиза времён Екатерины II. Завод Гарднера. Музей Зимнего дворца.

125

 

 

 

Медаль в память введения оспопрививания в России. 1768 г.

предполагалось учредить уни­верситеты.

Примечательно и то, что при Екатерине организация врачебной помощи населе­нию возлагалась на власти. Каждый город обязан был иметь больницу и аптеку, где больным предлагались не те лекарства, которые дешевле, а те, которые назначал врач. Страшным бедствием для жите­лей России оставались эпидемии оспы, и Екатерина собственным при­мером положила начало проведению вакцинации. Когда императрица при­вила себе оспу, то в ответ на восхище­ние придворных возразила, что «она только исполнила свой долг, потому что пастырь обязан полагать жизнь свою за своё стадо».

История правления императрицы Екатерины II — история блестящих благих пожеланий и их весьма уме­ренного и искажённого осуществле­ния. Из Екатерины не получился «мудрец на троне»: в России не ос­лабли самодержавие и крепостное право, во многом они даже усили­лись. Но в те же десятилетия была проведена колоссальная законода­тельная и административная работа, превратившая Россию из наспех ско­лоченного государства Петра I в ев­ропеизированную державу. Армия и флот доставили немало славных по­бед России. Историки неоднозначно оценивают екатерининскую эпоху: в то время просвещение и деспотизм оказались неразрывно, неразделимо связанными между собой.

БРАТЬЯ ОРЛОВЫ

Их было пятеро: Иван, Григорий, Алексей, Фёдор и Владимир. Родились они в семье генерал-майора Григория Ивановича Орлова, старого служаки, участника петровских походов, в кон­це жизни бывшего некоторое время губернатором Новгорода. Орловы принадлежали к старинному, хотя и далеко не аристократическому рус­скому дворянскому роду. Основателем его по родословной росписи был «муж честен Лев», выехавший когда-то на службу к великому князю Василию Дмитриевичу «из немец». Но это, ко­нечно, не более чем семейное дворян­ское предание, не претендующее на оригинальность (хотя в гербе Орло­вых и красовался прусский орёл). Ор­ловы владели землями в Бежецком уезде — старинном новгородско-тверском пограничье.

ОРЛОВСКАЯ УДАЛЬ

Сыновья Григория Ивановича, за ис­ключением младшего, Владимира, отличавшегося хрупким здоровьем,

были молодец к молодцу. Они превос­ходили своих сверстников и ростом, и статью, и телесной мощью, и удалью и обещали вырасти в настоящих рус­ских богатырей. Особенно наградила природа третьего из братьев — Алек­сея, которого уже в то время стали ве­личать атаманом Алеханом. Это был настоящий Геркулес, к тому же с за­датками силача-буяна Василия Буслае­ва. То есть большой любитель всяких, порой небезобидных, народных по­тех, в которых было где разгуляться душе и развернуться силушке. Здесь Алехану не было равных. Впрочем, братья отставали ненамного, и за Ор­ловыми на всю жизнь закрепилась по­лупрезрительная кличка Кулачные Бойцы, которой окрестили выскочек аристократы.

За исключением Владимира, ставшего студентом Лейпцигского университета, все сыновья Григория Ивановича пошли по стопам отца. Образование они получили ещё мальчиками в Сухопутном Шляхет­ском кадетском корпусе, откуда были выпущены в гвардейские пол-

126

 

 

 

ки. Трое старших как будто в Пре­ображенский, а Фёдор — в Семё­новский. О жизни Орловых как гвардейских солдат, сержантов и офицеров (это было последнее де­сятилетие царствования Елизаветы) известно очень немного. Правда, у Пушкина записан один любопыт­ный анекдот, который до сих пор питает вдохновение писателей, а подчас и историков. Будто бы Ор­ловы в молодости принадлежали к так называемой гвардейской бедно­те и были завсегдатаями трактиров и притонов, драчунами, кутилами и повесами. В своих похождениях братья часто сталкивались с сослу­живцем из лейб-компании (при­вилегированной 1-й роты Преоб­раженского полка) Шванвичем, шведом по национальности, крест­ником императрицы и силачом, способным одолеть любого из Ор­ловых в одиночку, но пасовавшим перед двоими. После многих стычек они договорились, что при встрече один на один победителем призна­ётся Шванвич, в остальных случаях он без драки покоряется Орловым. Однажды Шванвич зашёл в трактир, где верховодил Фёдор Орлов, и ото­брал у него «вино, карты и девок». В это время в дверях появился Алехан. Пьяный швед отказался выполнять уговор. Тогда его вытолкали. Он затаился за дверями и, когда Алехан появился на пороге, неожиданно по­лоснул его палашом по лицу. Однако анекдот этот возник, кажется, не без участия самого Шванвича. Современ­ники рассказывали, что дело было не так: Алехан побился об заклад и сде­лал вызов сразу нескольким гренадерам-преображенцам — кажется, на кулачный бой. Верх остался за ним, и вот тут-то разозлённый лейб-компанец «изменнически» пустил в ход палаш... Шрам от левого уха до уголка рта с тех пор пересёк красивое лицо Орлова и принёс ему в подарок от офранцузившейся знати прозвище «le balafre» (Лё Балафре) — «человек со шрамом», или «меченый».

Что же касается бедной и раз­гульной жизни братьев, то верно здесь только второе. Согласно воспо­минаниям современников, юноши Орловы «кувыркались», не в силах одолеть Бахуса (т. е. хмель), во время приезда Елизаветы с эскортом в Мо­скву. Но таков был привычный образ жизни гвардейской молодёжи, когда у неё водились в кармане деньги. А Орловы вовсе не были бедняками. Да и занимались не только драками и кутежами. Григорий и Фёдор успе­ли понюхать пороху в большой об­щеевропейской Семилетней войне, причём первый, перешедший в ар­тиллерию, отличился в сражении при Гросс-Егерсдорфе (1757 г.) и был ранен. Сплетни об Орловых — люмпенах, грубых, неотёсанных рус­ских мужиках, к тому же круглых не­веждах — распространялись евро­пейскими публицистами с целью дискредитировать самых активных участников государственного пере­ворота 28 июня (9 июля) 1762 г., приведшего к власти Екатерину II и вызвавшего бурную реакцию в за­падных столицах.

Ф. Рокотов.

Портрет

И. Г. Орлова.

СВЕРЖЕНИЕ ПЕТРА III

Хотя в организации заговора против Петра III приняли участие видные вельможи, главой его были, по оцен­ке самой Екатерины, трое братьев Орловых  —  Григорий, Алексей

127

 

 

 

Медаль в честь А. Г. Орлова.

1770 г.

Ф. Рокотов. Портрет графа Г. Г. Орлова.

и Фёдор. Лишь они владели его «тайной», т. е. знали время, по­следовательность и способ действий, а также полный со­став заговорщиков, в вербов­ке которых проявили завид­ное усердие. Объяснялось это просто. Красавец Гри­горий уже давно был фаво­ритом (любимцем) претен­дентки на престол. (Позднее фаворитом Екатерины стал дру­гой брат, Алексей.) Заговорщики, большинство которых принадлежа­ли к гвардии (Пётр III собирался её расформировать и распределить по армейским полкам, взамен набрав новых гвардейцев), были разделены на четыре особые партии, сообщав­шиеся между собой только через начальников.

Выступить предполагалось в последние дни подготовки войск к походу на Данию, который затевал Пётр, чтобы вернуть родному Гольштейну, чьим герцогом он оставался, когда-то отнятый датчанами Шлезвиг (нужно ли это России, импера­тора не интересовало). Но, как час­то бывает, в дело вмешался случай. Один из солдат проболтался о за­говоре и назвал имя его активного участника капитана Пассека. Того сразу арестовали, и было решено действовать немедленно. Нужно бы­ло привезти Екатерину, которая в это время находилась в небольшом петергофском дворце Монплезир, в Санкт-Петербург. После этого сле­довало с помощью штыков возвести её на трон. А приведя столицу к при­сяге, двинуться на Петергоф, где Пет­ра мог защитить лишь небольшой корпус голштинцев. Всё решала быстрота. И самой опасной частью предприятия была доставка императрицы в Санкт-Петербург. Если бы Пётр узнал о готовящемся побеге строптивой супруги и успел принять меры, заговорщикам грозило в луч­шем случае пожизненное заточение. После лихорадочных совещаний у Панина, Дашковой и других руко­водителей заговора было решено, что за Екатериной отправится один из Орловых. Григорий ехать не мог, к нему уже приставили соглядатая. Дело было поручено Алексею. Глубо­ко за полночь он вместе с офицером корпуса инженеров Василием Биби­ковым выехал в дорожной карете из Петербурга и в шестом часу утра (было 28 июня, пятница) предстал перед спавшей ещё Екатериной. «По­ра вставать, — хладнокровно сказал он. — Всё готово, чтобы вас провоз­гласить». Затем прибавил: «Пассек арестован». Императрица наспех оделась, накинула вуаль и выскочи­ла в парк. За ней, видимо, уже следи­ли. Два неизвестных господина про­гуливались, несмотря на ранний час, вдоль ограды. Но Орлов всё преду­смотрел. Карет было две (вторую прислали Панин и Дашкова). Одна дожидалась у главных ворот, дру­гая — у боковых. Екатерина со спут­никами повернула к ним. Орлов, разъезжая верхом, держал под на­блюдением оба выхода. Вскоре каре­та с беглецами — Орлов за кучера, Би­биков за лакея у дверец — мчалась по пыльной дороге. Однако ещё далеко от столицы лошади вдруг встали в из­неможении. «Кучер», опасавшийся по­гони, не рассчитал их сил, хотя и был опытным наездником. По другой вер­сии, сломалась карета. Положение ста­новилось угрожающим, потому что Екатерины в любую минуту могли хватиться. Но тут попалась крестьян-

128

 

 

ская телега, которой и воспользовал­ся Алексей. Вскоре навстречу приска­кал посланный Григорием Орловым офицер, а за 5 км от Санкт-Петербур­га показался в коляске и он сам вме­сте с князем Фёдором Барятинским. Екатерину привезли в казармы Измай­ловского полка, а оттуда в Казанский собор, где началась присяга новой го­сударыне. Вечером 30 июня гвардия и армейские полки выступили в поход на Петергоф. Возглавлял передовой отряд гусар снова Алексей.

Пётр пытался оказать сопротив­ление, собрал в Петергофе голштинцев, затем попробовал укрыться в Кронштадте, но наконец подписал отречение и был под гвардейским конвоем, возглавляемым Алексеем, отвезён в поместье Ропша. Здесь б июля император внезапно умер (по официальной версии — от ге­морроидальных колик). Но в литера­туре до сих пор можно встретить другую версию: Пётр III был убит Алексеем Орловым. Прямых доказа­тельств этого нет. Если Алихан вино­ват, то, вероятно, лишь косвенно, как начальник охраны свергнутого им­ператора. В присутствии Орлова могло готовиться или совершаться преступление. Есть сведения, что Петра после неудачной попытки от­равления задушил Шванвич...

После переворота карьера Ор­ловых круто пошла в гору. Каждый из пяти братьев получил графский титул. Трое непосредственных уча­стников — земельные и денежные пожалования. Григорий и Алексей стали кавалерами ордена Святого Александра Невского. Григорий фактически оказался первым лицом в государстве и был осыпан чинами и должностями. Фамилия Орловых чуть не заменила на троне Романо­вых, так как сторонники Григория собирались женить его на императ­рице (у Екатерины был от него сын, получивший титул и имя графа Бобринского). Но этому воспроти­вились вельможи, да и сама Екате­рина была слишком властолюбивой и слишком ветреной, чтобы поже­лать превратиться в мадам Орлову.

Григорий, как и его братья, от­личался добродушием, общительностью, верностью в дружбе, любовью к наукам, в особенности естествен­ным. Он был одним из основателей Вольного экономического общест­ва, дружил с М. В. Ломоносовым, а позднее купил его библиотеку, принимал активное участие в под­готовке екатерининского «Наказа», данного Комиссии для составления нового Уложения (свода законов), которая собралась в Москве в 1767 г. Он был незаурядным актёром-люби­телем, переводил с французского.

Братья Григория тоже не были обойдены. Алексей стал майором, а затем подполковником Преобра­женского полка, Фёдор — обер-про­курором сената. Владимир, несмот­ря на молодость, некоторое время занимал должность директора Ака­демии наук, состоял в переписке со знаменитыми отечественными и за­рубежными учёными. Только Иван отказался от чинов и должностей и спокойно жил в своём поместье, хотя не оставлял братьев советами в их полной интриг придворной жизни. Возвышение Орловых по­служило причиной недовольства и даже заговоров против них, пере­плетавшихся с заговорами против самой императрицы.

 

ЧЕСМА И ЛИВОРНО

Предвидя близкую войну с Турцией, Григорий и Алексей предложили Екатерине нанести будущему про­тивнику неожиданный для него удар с тыла — поднять на борьбу с османами православное греко-сла­вянское население Балкан и Архи­пелага (группы островов, располо­женных у восточного побережья Адриатического моря). А если воз­можно, то и прислать на помощь восставшим флот, высадить сухо­путный десант. Для осуществления первой части этого плана и оценки на месте перспектив второй Алехан и Фёдор под вымышленными фами­лиями летом 1768 г. отправились за границу, по официальной версии — для лечения, однако из курортного Карлсбада выехали не на родину, а в Венецию. Здесь, а затем в Пизе

129

 

 

 

 

 

 

они развернули успешную агитацию, посылая своих эмиссаров, как при­бывавших из России, так и завербо­ванных на месте, в район будущих боевых действий, устанавливая необ­ходимые связи и подготавливая ма­териальную базу. Одновременно го­товились стоянки для флота.

Осенью следующего года пер­вые корабли под руководством ад­мирала Спиридова прошли Гибрал­тар. Восстание греков и славян в Пелопоннесе, вначале очень успеш­ное, не оправдало, однако, ожида­ний. Турки успели стянуть крупные силы. Но русская эскадра нанесла неприятелю летом 1770 г. сокруши­тельные поражения в Хиосском проливе и Чесменской бухте. Боем управляли Спиридов и капитан-ко­мандор Грейг. Но главнокомандую­щим был Алехан, сухопутный гене­рал-аншеф, поднявший на корабле «Три иерарха» кайзер-флаг. Он при­нял на себя ответственность дать сражение, несмотря на огромный перевес турок в количестве судов (всей архипелагской экспедиции в случае неудачи грозил крах). И даже отличился, поразив из ружья одного из турецких рулевых. За Чесму Алексей был награждён орде­ном Святого Георгия 1-й степени (вторым после Румянцева и первым на флоте), а также стал именовать­ся Орловым-Чесменским.

После этого в течение несколь­ких лет флот под руководством Алехана успешно блокировал турецкие морские коммуникации, держал в страхе Стамбул и добился ещё не­скольких побед — при Митилене, Патрасе, Дамиетте.

Вскоре по заключении мира Алексей получил новое поручение, но совсем иного рода. Он должен был любым способом захватить и доставить в Петербург авантюри­стку, выдававшую себя за дочь Ели­заветы Петровны (в литературе её с давних пор называют «княжной Та­ракановой», хотя сама она такой фамилии никогда не носила). Алехан напал на её след в Риме, через своего агента заманил в Пизу, где разыграл роль безумно влюблённо­го и уговорил посмотреть русский адмиральский корабль, стоявший на рейде в Ливорно. Здесь Орлов исчез, «наследницу русского пре­стола» (её имя и происхождение так и остались неизвестными) аресто­вали, и судно под командой Грейга взяло курс на Кронштадт.

Сам Алексей, вернувшись в Санкт-Петербург, обнаружил, что звезда Орловых закатилась. Григо­рий, проявивший большое личное

Подвиг лейтенанта Д. С. Ильина. В сражении при Чесме Ильин взорвал судно, начинённое зажигательными средствами, у борта турецкого линейного корабля.

131

 

 

КНЯЖНА ТАРАКАНОВА

Этой женщине, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петров­ны, посвящены романы и научные ис­торические очерки, но до сих пор её жизнь овеяна тайной.

Впервые о своём праве на рос­сийский престол «княжна» объявила в 1772 г.; оказавшись впоследствии в Рагузе (Дубровнике), она представила выписки из своих «наследственных документов»: подложные завещания Петра I и императрицы Елизаветы Петровны, которая якобы оставила российский престол своей незакон­норождённой дочери, принцессе Елизавете, в «личное и потомственное владение».

Сколько было лет этой женщине, точно определить невозможно, но воз­раст её приближался к 30 годам. Она была красива, свободно говорила по-французски и по-немецки, изъяснялась на итальянском, понимала английский. Вот её портрет, который сохранился в бумагах римской полиции: «Красивое лицо, хорошая фигура, красивая грудь, очень белая кожа, прекрасная манера держаться. Она очень хорошо знает положение европейских дворов, по­ложение дел в Польше и в северных государствах». Имя «княжны» часто менялось. Она называла себя госпо­жой Франк, Шаль Тремуйль и, наконец, Елизаветой, княжной Всероссийской.

Сенат Рагузской республики, боясь политических осложнений, по­ставил правительство Екатерины II в известность о появлении самозванки. Сенату был послан ответ: нет никакой надобности обращать внимание на «побродяжку». Екатерина II решила без всякого шума и огласки захватить «княжну» и доставить её в Россию. Выполнение этого щекотливого по­ручения императрица возложила на графа Алексея Орлова, бывшего в то время с русским флотом за границей. Получив депешу, Орлов пообещал Екатерине: «Все силы употреблю, чтоб оную достать обманом, буде в Рагузах оная находится. И когда первое не удастся, тогда употреблю силу к оно­му, как Ваше Императорское Величе­ство мне предписать изволили». Речь, видимо, шла об уничтожении самозванки, если обманом её захватить не удастся.

15 февраля 1775 г. самозванка прибыла в итальянский город Пизу под именем графини Зелинской, где и со­стоялось её знакомство с красавцем графом Орловым. Он, приказав нанять для неё дом, посещал её ежедневно, возил по городу и относился к «гра­фине» с подчёркнутым уважением. Ра­зыгрывался спектакль, задуманный Орловым. Русские офицеры даже са­мого высокого ранга не имели права сесть в её присутствии. Сам же Орлов, сделав вид, что страстно влюблён и намерен обвенчаться с «графиней», обещал ей помочь добиться престола. Он действовал с чрезвычайным хлад­нокровием и цинизмом, аккуратно докладывая о своих успехах императ­рице: «Наконец, я её уверил, чтоб я с охотою и женился на ней, а в доказа­тельство хоть севодни, чему она оболь­стилась, поверила... Я вынужден пода­рить свой портрет, который она при себе имеет».

Роковым для самозванки было пу­тешествие в Ливорно, куда Орлов при­гласил её на морские манёвры. Шлюп­ка с «княжной» и сопровождающими её лицами подплыла к адмиральскому кораблю «Исидор». Раздался пушеч­ный салют, на флагмане взвился анд­реевский флаг, «высокую» гостью с большим почётом принял контр-адми­рал Грейг. После осмотра корабля даме подали угощение и начались ма­нёвры. Засмотревшись на невиданное ею зрелище, самозванка не заметила, как Орлов исчез. К ней и её свите по­дошёл гвардейский капитан Литвинов с вооружённой стражей и объявил, что она арестована. Напрасно женщина требовала объяснений и просила по­звать Орлова. Чтобы отвести от гра­фа подозрения, ей сообщили, что он также находится под стражей.

Затем арестованных разместили по разным кораблям — так, чтобы они не могли между собой общаться, и эскадра направилась в Россию. В пути несчаст­ная получила лицемерное письмо от «арестованного» Орлова, где он писал по-немецки: «Одно остаётся мне, про­сить вас, чтобы вы берегли своё здо­ровье. Я обещаю, как только получу сво­боду, отыскать вас в любом уголке света

и служить вам...». До самого английско­го берега самозванка была спокойна, надеясь, что Орлов освободит её в од­ном из портов Британии. Когда корабли вновь отошли от берега и обман стал очевиден, она попыталась броситься с палубы в шлюпку.

11 мая эскадра прибыла в Крон­штадт, откуда арестованных в сопро­вождении команды Преображенского полка доставили в Петропавловскую крепость. Следствие по делу самозван­ки было поручено генерал-фельдмар­шалу князю А. М. Голицыну. На допро­сах она продолжала называть себя княжной Елизаветой, что вызвало не­обычайный гнев Екатерины II. Царица писала Голицыну: «Александр Михай­лович! Помните сказать известной женщине, что если она желает об­легчить свою судьбу, то бы она пере­стала играть ту комедию, которую она и в последних к Вам присланных пись­мах продолжает, и даже до того дер­зость простирает, что подписывается Елизаветою; велите к тому прибавить, что никто ни малейшего не имеет сумнения, что она авантюристка».

Ежедневные допросы, грубая пища, сырость обострили тяжёлую болезнь, которой страдала несчастная женщина. Она умерла 4 декабря 1 775 г., унеся в могилу тайну своего происхождения.

К. Флавицкий. Княжна Тараканова.

132

 

 

 

мужество в борьбе с чумой в Москве в 1771 г., а затем без успеха возглав­лявший русскую делегацию на пе­реговорах с турками в Фокшанах, Екатерине больше был не нужен. У неё появился новый фаворит — Васильчиков, а затем Потёмкин, с которым Орловы были близки в мо­лодости и, по слухам, даже бивали его. Алексей пробовал бороться за любовь Екатерины, даже доводил императрицу до слёз, но наконец смирился и подал в отставку. Он по­селился в Москве, женился, овдовел. Воспитывал побочного сына и единственную красавицу дочь, ставшую едва ли не самой богатой невестой в России, но так и не вы­шедшую замуж. Он возобновил свои прежние богатырские потехи, завёл целую школу кулачных бойцов (так что по праву может считаться од­ним из патриархов русского бокса), вывез с Востока и из Европы вели­колепных беговых и скаковых ло­шадей и стал выдающимся селек­ционером. Особенно славились и славятся до сих пор орловские рысаки. На Донском поле, недалеко от дома Алехана, начиная с мая ре­гулярно устраивались состязания. Известны были также орловские бойцовые гуси, петухи и даже ка­нарейки.

Воцарившийся в 1796 г. Павел I, сын свергнутого в 17б2 г. императора, вытре­бовал Алексея в Санкт-Пе­тербург, где во время пере­несения праха Петра III из Александро-Невской лавры в Петропавловский собор при­казал Алексею Орлову нести подушку с короной императора Петра III. После этого Орлов был выслан за границу. Он уехал в Сак­сонию и жил чаще всего в Лейпциге и Карлсбаде, где возглавил местное стрелковое общество и стал куми­ром горожан. Вернувшись в начале правления Александра I, ом продол­жал свои прежние занятия, а во вре­мя войны с французами участво­вал в формировании милицейских ополчений.

Роли, сыгранные пятью брать­ями Орловыми в истории России, были, конечно, далеко не одинако­вы. Но всех их объединяло качест­во, которое выделила наблюдатель­ная Екатерина. Вот как оценила их службу императрица в одном из писем: «Патриоты до энтузиазма и очень честные люди».

 

Медаль в честь Г. Г. Орлова («За избавление Москвы от чумы»). 1771 г.

ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПОТЁМКИН

(1739—1791)

Существуют предания о том, что Ека­терина II впервые обратила своё вни­мание на Потёмкина в самый зна­менательный для неё день, — день переворота 28 июня 1762 г., когда был свергнут её муж император Пётр III и она стала российской самодержи­цей. Во всяком случае, доподлинно из­вестно, что после этого события он был в числе других награждён поме­стьем и чином камер-юнкера.

Григорий Потёмкин родился 13 сентября 1739 г. в семье майора

Александра Васильевича Потёмкина и его второй жены Дарьи Васильев­ны, урождённой Кондыревой. Своё детство он провёл в родовом имении на Смоленщине. Это было село Чижово с деревянной церковью и гос­подским домом «изрядной архитек­туры». Обучался Григорий азбуке и закону Божьему у сельского дьячка. Когда в 15-летнем возрасте он посту­пил в рейтары, в канцелярии лейб-гвардии Конного полка было запи­сано, что Григорий Потёмкин уже

133

 

 

И. Лампи. Портрет

Г. А. Потёмкина-Таврического.

обучен писать и читать, учился «ариф­метике и по-французски». Выходец из семьи смоленского помещика, Потёмкин начал службу традицион­но для дворянина — военным.

При записи в полк ему была выдана копия родословной, состав­ленной ещё в 1б87 г. для его дальне­го родственника — видного дипло­мата П. И. Потёмкина. При великом князе Василии III (1505 — 1533 гг.) из Польши на службу в Россию при­был некто Ганс Александров сын, по­лучивший при крещении имя Тарас. Он и стал основателем рода Потём­киных. Их старинный фамильный герб, помещённый в конце родо­словной, был описан следующим об­разом: «Рука с мечом, вооружённая изо облака в щите, а на щите каруна (корона. — Прим. ред.) и из каруны три пера струсовы».

Незадолго до смерти отца По­тёмкин переехал в Москву. Вскоре туда же отправились его мать и сёстры. Григорий продолжил своё обуче­ние в частном пансионе, а затем по­ступил в гимназию при Московском университете. В годы учёбы он при­страстился к чтению. В 1756 г. По­тёмкин был награждён золотой ме­далью, а в 1757 г. в числе лучших воспитанников отправился в Санкт-Петербург для представления императрице Елизавете Петровне и «для лучшего обозрения и поощрения учащегося юношества в науках». Не­ожиданно, уже после успеха в Петер­бурге, Потёмкин был отчислен в 1760 г. из университетской гимна­зии «за леность и нехождение в клас­сы». Так, во всяком случае, сообщила своим читателям газета «Московские ведомости». По-разному объясняли случившееся биографы Потёмкина. К сожалению, документы универси­тета сгорели при пожаре 1812 г., по­этому подлинная причина его ис­ключения неизвестна. Несмотря на этот горький эпизод, Г. А. Потёмкин с благодарностью вспоминал место своего учения, где раскрылись его замечательные интеллектуальные способности.

Оставив учение, Потёмкин от­правился служить в лейб-гвардии Конный полк. Благодаря незаурядным способностям к военному делу, а так­же покровительству Екатерины II, ко­торая не забыла о его участии в двор­цовом перевороте в июне 1762 г., Потёмкин сделал блестящую карьеру и вскоре достиг генеральского чина. Его дарования на военном поприще ярко проявились уже во время русско-турецкой кампании 1768—1774 гг., куда он отправился волонтиром, т. е. добровольцем. Командующий 1-й ар­мией А. М. Голицын отмечал, что «русская конница до сего времени ещё не действовала с такой стройно­стью и мужеством, как под командою генерал-майора Потёмкина». Он уча­ствовал во всех наиболее значитель­ных сражениях этой войны, показав себя храбрым воином: так, генерал первым вступил в горевшее предме­стье города Килия. Его военные заслу­ги отмечены орденами Святой Анны и Святого Георгия 2-й степени.

ЗНАКОМСТВО

С ЕКАТЕРИНОЙ II

Решающую роль в судьбе будущего светлейшего князя сыграло его сбли­жение с Екатериной И. Одной из гра­ней политического дарования этой незаурядной женщины было умение

134

 

 

угадывать таланты, выбирать спод­вижников. К началу 70-х гг. XVIII в. Екатерина II стала всё острее ощу­щать потребность в человеке высоких достоинств, способном стать её опо­рой в деле государственного управле­ния. Таким человеком, обладавшим даром претворять в жизнь идеи импе­ратрицы, стал Г. А. Потёмкин. С 1774 по 1776 г. он почти постоянно жил в Зимнем дворце и неотлучно находил­ся при государыне. В эти годы он становится членом Государственного совета, вице-президентом Военной коллегии, получает чины генерал-ан­шефа и подполковника Преображен­ского полка (полковником этого пол­ка была сама Екатерина II). О том, что императрица нуждалась в его советах и пользовалась ими, свидетельствует их обширная переписка, где наряду с сугубо личными вопросами обсужда­лись важные государственные дела. «Генерал, — писала Екатерина II, — у меня голова кружится от вашего про­екта. Вы не будете иметь никакого покоя от меня после праздников, пока не изложите ваших идей на письме. Вы человек очаровательный и единст­венный; я вас люблю и ценю вас от всего моего сердца». О чём только не упоминается в этой переписке: о крестьянских волнениях и войне со Шве­цией, о Запорожской Сечи и судьбе Грузии, о присоединении Крыма и строительстве Черноморского флота.

Используя своё положение пре­зидента Военной коллегии, Потёмкин предпринял реформы, которые охва­тили все стороны армейской жизни, начиная от организации войск и кон­чая обмундированием. Прежде всего нововведения затронули кавалерию: было увеличено количество полков, созданы егерские (стрелковые) корпу­са; драгунские полки были обучены не только конному, но и пешему строю, что позволило им действовать са­мостоятельно, без поддержки пехоты. Князь имел практический взгляд на солдатскую форму. «Всякое щеголь­ство, — писал он в докладе Екатери­не II, — должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши... Туалет солдат­ский должен быть таков, что встал, то и готов». Сурово взыскивал Потёмкин с командиров всех степеней за ис­пользование солдат для личных хо­зяйственных нужд и резко выступал против жестокого обращения с ними.

На плечи Потёмкина легло обеспечение безопасности южных границ России и освоение приобре­тённых после войны земель. 31 мар­та 1774 г. указом императрицы ему было поручено управление Новорос­сийской, а затем и Азовской губер­ниями. Большое значение светлей­ший придавал присоединению к России Крыма. «Крым, — писал он Екатерине И, — положением своим разрывает наши границы... Вы обяза­ны возвысить славу России... Приоб­ретение Крыма ни усилить, ни обо­гатить вас не может, а только покой доставит». Вскоре после этого, в 1782 г., императрица издала мани­фест о присоединении Крыма.

Екатерина II. Старинная гравюра.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПОТЁМКИНА В СЕВЕРНОМ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ

Земли в Северном Причерноморье осваивали не только переселённые туда помещичьи крестьяне. Стремясь привлечь колонистов, Потёмкин дал

135

 

 

 

Медаль на присоединение к России Крыма и Тамани.

распоряжение поместить в загра­ничных газетах приглашения иностранцам. Скоро на юж­ных землях появились образ­цовые колонии земледель­цев. Из Англии и Франции были выписаны специали­сты для устройства парков и садов, разведения шелкович­ных деревьев. Особое вни­мание уделял князь посадке и сохранению лесов на степных территориях. Он создал даже Кон­тору земледелия и домоводства, для успешной работы которой сам напи­сал специальную инструкцию. В ней давались советы по развитию хлебо­пашества, садоводства и виноделия. Потёмкин предполагал организовать хозяйство на основе новейших до­стижений европейской науки.

Во вновь присоединённых к России областях создавались коже­венные, свечные, кирпичные, фаян­совые и другие фабрики. Князь отда­вал предпочтение росту частной фабричной промышленности. У самого светлейшего была суконная фабрика в Дубровке, чулочная и шляпная — в Кременчуге, фаянсо­вая — в Екатеринославе.

Большинство современных крупных южных городов своим возникновением и последующим расцветом обязано Г. А. Потёмкину. Наши современники могут убедить­ся в том, что ни один из этих го­родов не похож на другой. В этом заслуга талантливых русских архи­текторов (таких, как И. Е. Старов, К. Геруа, В. В. Ванрезант), которые воплощали творческие замыслы на­местника края. Свои самые чес­толюбивые надежды Потёмкин свя­зывал с Екатеринославом (ныне Днепропетровск), который он хо­тел превратить в столицу края и центр просвещения. На высоком берегу Днепра архитектор Старов воздвиг огромный дворец для кня­зя, главным фасадом обращенный к городу. При дворце был разбит ве­ликолепный сад с двумя оранжерея­ми. Под наблюдением самого По-

136

 

 

 

тёмкина в Севастополе построили «маленькое Адмиралтейство», при­стань, дома для офицеров и солдат. Камень для построек в основном брали из развалин древнегреческо­го Херсонеса.

В 1787 г. в сопровождении мно­гочисленной свиты придворных и иностранных дипломатов Екатери­на II предприняла путешествие в Крым (древнегреческое назва­ние — Таврида, или Таврика). Кипу­чая деятельность князя Г. А. Потём­кина не могла не обратить на себя внимание современников, но не все­гда беспристрастно оценивалась ими. Так возникли легенды о «потём­кинских деревнях» — декорациях в виде цветущих городов и селений, расположенных по пути следования императрицы.

Исследование документов той эпохи не оставляет сомнений в том, что слухи о «потёмкинских деревнях» возникли за несколько месяцев до того, как Екатерина II ступила на новоприобретённые российские земли.

В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание атмосферу соперничества, наговоров и взаимной ненависти, в которой жил петербург­ский высший свет. Ещё в Петербурге императрице твердили о том, что её ожидает лицезрение размалёванных декораций, а не долговременных по­строек. Что же в действительности увидели в Новороссии Екатерина II и её свита? Что показал им Потёмкин? Для них было приготовлено невидан­ное по разнообразию и пышности зрелище. На это, несомненно, ушли миллионы и миллионы казённых де­нег, которым можно и должно было найти лучшее, более полезное для страны применение. Но ведь пышная встреча высоких особ была в обычае того времени. Между тем за блестя­щей потёмкинской феерией Екатери­на II сумела увидеть главное. Об этом она писала своему внуку, великому князю Александру Павловичу: «Доро­га сия мне тем паче приятна, что вез­де нахожу усердие и радение, и, ка­жется, весь сей край в короткое время

Крымское путешествие Екатерины II.

137

 

 

 

ни которой (никакой. — Прим. ред.) российской губернии устройством и порядком ни в чём не уступит». Труды князя Потёмкина были высоко оцене­ны императрицей: к своей фамилии он получил титул Таврический. А в честь путешествия Екатерины II были отчеканены специальные моне­ты, названные «таврическими».

В трудные годы второй русско-турецкой войны (1787—1791 гг.) Потёмкину пришлось впервые ис­пытать свои силы в роли главноко­мандующего. В 1788 г. князь лично руководил осадой и штурмом кре­пости Очаков, расположенной у выхода в Чёрное море. В боях при­нимал участие Черноморский флот, созданный в предвоенные годы в значительной степени благодаря стараниям Потёмкина. Позже князь занял Аккерман, а затем и Бендеры, обойдясь при этом без потерь. Кам­пания 1789—1790 гг. ознаменова­лась победами А. В. Суворова при Измаиле, Фокшанах и Рымнике, что вызвало искреннюю радость По­тёмкина. Их знакомство, завязав­шееся ещё в первую русско-турец­кую войну, переросло в отношения взаимного уважения. Именно бла­годаря мощной поддержке князя мог развернуться выдающийся во­инский талант Суворова. Потёмкин

не раз ходатайствовал перед Екате­риной II о награждении Суворова, что также опровергает расхожее мнение о их взаимной неприязни. Благодарный Суворов писал секре­тарю князя: «Долгий век князю Гри­горию Александровичу; увенчай его Господь Бог лаврами, славою... Он честный человек, он добрый чело­век, он великий человек, счастье моё за него умереть».

КОЛЛЕКЦИОНЕР И МЕЦЕНАТ

28 февраля 1791 г. Г. А. Потёмкин в последний раз приехал в Санкт-Пе­тербург, где дал грандиозный празд­ник в своём Таврическом дворце. По­строенный по проекту архитектора И. Е. Старова, этот дворец славился богатым внутренним убранством, зимним садом с оранжереями, скульп­турами, мраморными вазами, фонта­нами. Многими дворцами, может быть менее роскошными, владел светлей­ший князь и в других местах России, а также в Белоруссии и на Украине.

Являясь одним из богатейших вельмож империи, Потёмкин имел ценную коллекцию картин, книг, драгоценностей. За свою жизнь он собрал большую библиотеку, состо­ящую из нескольких тысяч томов и редких рукописей. Не последнее место в ней занимали книги совре­менников князя, многим из кото­рых он покровительствовал (среди них — А. П. Сумароков, Г. Р. Держа­вин, В. Г. Рубан). Так, слава писате­ля пришла к Рубану после издания его сочинения «Описание Санкт-Петербурга» (1777 г.) на средства Потёмкина.

К нему, могущественному вель­може и меценату, обращались мно­гие отечественные и иностранные деятели культуры. «Более не оста­ётся надежды, кроме вашей светло­сти...» — писал ему в 1780 г. скульп­тор Федот Шубин, жалуясь на своё бедственное материальное поло­жение. Многим оказывал он своё покровительство и содействие, по­ощрял таланты. Так, по просьбе светлейшего, большого любителя и ценителя хоровой и инструмен-

Самым ярким эпизодом знаменитого путешествия Екатерины II в Крым был великолепный обед, данный Г. А. Потёмкиным в Инкерманском дворце. В разгар праздника по приказу князя был отдёрнут занавес, за которым находился большой балкон. Взору присутствующих от­крылась необыкновенная картина, красочно описанная французским посланником графом Сегюром: «Между двумя рядами татарских всад­ников мы видели залив вёрст на 12 в даль и 4 в ширину; посреди этого залива, в виду царской столовой, выстроился в боевом порядке гроз­ный флот, построенный, вооружённый и совершенно снаряжённый за два года».

На рейде Севастополя стояли 3 линейных корабля, 12 фрегатов и два десятка малых судов. По сигналу Потёмкина флот салютовал залпами из корабельных орудий. Зрелище было неожиданным и тор­жественным.

Сама Екатерина II писала по поводу увиденного в Севастополе: «Здесь, где назад тому три года ничего не было, я нашла довольно красивый город и флотилию, довольно живую и бойкую на вид; га­вань, якорная стоянка и пристань хороши от природы, и надо отдать справедливость князю Потёмкину, что он во всём этом обнаружил величайшую деятельность и прозорливость».

138

 

 

 

Таврический дворец в  Петербурге.

тальной музыки, Г. Р. Державин со­чинил четыре хора для праздника в Таврическом дворце.

В последние годы жизни По­тёмкин много болел. Сказывались тяготы прежних дальних походов. 12 октября 1791 г, в Санкт-Петер­бург прискакал курьер, всего за семь суток преодолевший рассто­яние от Ясс до столицы. Он сооб­щил императрице, что светлейший князь Г. А. Потёмкин-Таврический скончался по дороге из Ясс в Нико­лаев. Это известие сильно опечали­ло Екатерину II. По её приказу тело Потёмкина было набальзамировано и поставлено в церкви Святой Екатерины в Херсоне. В 1798 г. нена­видевший князя Павел I приказал похоронить его останки в погребе этой же церкви, а место захоро­нения сровнять с землёй. Воздвиг­нутый Потёмкину памятник был уничтожен. Зато сохранился пре­красный поэтический памятник светлейшему князю — стихи Гаври­лы Романовича Державина:

Се ты, отважнейший из смертных!

Парящий замыслами ум!

Не шёл ты средь путей известных,

Но проложил их сам — и шум

Оставил по себе в потомки;

Се ты, о чудный вождь Потёмкин!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА ДАШКОВА

(1743—1810)

«Дашковою русская женская личность, разбуженная петровским разгромом, выходит из своего затворничества, заявляет свою способность и требует участия в деле государственном, в нау­ке, в преобразовании России — и сме­ло становится рядом с Екатериной» — так писал об этой необыкновенной женщине А. И. Герцен.

Екатерина Романовна Дашкова, урождённая Воронцова, принадлежала к одному из древнейших дво­рянских родов России. Она родилась 17 марта 1743 г. в Петербурге. Её отец Роман Илларионович Ворон­цов — впоследствии граф, генерал-поручик, сенатор. Мать Марфа Ива­новна Сурмина — дочь волжского купца, обладательница крупного со­стояния — была дружна с императ­рицей Елизаветой Петровной, кото­рой материально помогала до её

139

 

 

Княгиня Дашкова шла впереди просвещённых дам своего времени, недаром она занимала президентское кресло в русской Академии наук. Ещё в молодости, в 15—16 лет, зачитывалась до нервного расстройства произведениями Бейля, Вольтера, Руссо. Кончив свою блестящую карь­еру, она уединилась в Москве и здесь вскрылась, какой была; здесь она почти никого не принимала, равнодушно относилась к судьбе де­тей, бесцеремонно дралась со своей прислугой, но все её материн­ские чувства и гражданские порывы сосредоточились на крысах, ко­торых она успела приручить...

Начать с Вольтера и кончить ручной крысой могли только люди екатерининского времени.

(Из сочинений В. О. Ключевского.)

восшествия на престол. Екатерина рано потеряла мать и в четырёхлет­нем возрасте (по другим сведениям, в семилетнем) была взята на воспи­тание в семью дяди, канцлера Ми­хаила Илларионовича Воронцова. По понятиям того времени, она по­лучила блестящее образование: гово­рила на французском, итальянском, немецком языках, брала уроки рус­ского языка (который, впрочем, зна­ла плохо), рисовала, хорошо танце­вала, музицировала, прекрасно пела. Начало своего нравственного воспи­тания юная Екатерина Воронцова относила ко времени первой разлу­ки с домом дяди, когда её, заболев­шую корью, отправили в деревню. Здесь она нашла обширную биб­лиотеку и целиком посвятила себя чтению. Её страсть к литературе и общественным наукам поддержива­ли частые встречи и переписка с братом — Александром Романови­чем, образованнейшим человеком своего времени. Многое давали ей беседы с бывавшими в доме канцле­ра политическими деятелями, дипло­матами, литераторами и художника­ми, которых она расспрашивала о разных странах, формах правления, законах. Свои карманные деньги она тратила на книги. Узнав о склонности девушки к чтению, фаворит Елиза­веты Петровны И. И. Шувалов предло­жил ей литературные новинки. Вско­ре библиотека 15-летней Воронцовой насчитывала уже 900 томов. Любимы­ми своими авторами она называла французских просветителей Бейля, Монтескье, Вольтера и поэта Буало.

Любовь к серьёзному чтению послужила причиной сближения Екатерины Воронцовой с женой наследника престола, будущей Екате­риной II. Они познакомились зимой 1758—1759 гг. на одном из вечеров в доме Воронцовых. Екатерина Боль­шая, прибывшая туда с мужем, буду­щим императором Петром III, оча­ровала Екатерину Малую. Весь вечер они провели беседуя друг с другом, и, уходя, будущая императрица обро­нила веер, который Екатерина Рома­новна поторопилась поднять. Вели­кая княгиня обняла её и попросила оставить веер у себя на память об их знакомстве и в залог «вечной друж­бы». Екатерина Малая хранила этот подарок до глубокой старости, очень дорожила им и подумывала даже о том, чтобы положить его с собой в могилу, но в конце концов отказа­лась от этой мысли.

В феврале 1759 г. Екатерина Воронцова вышла замуж за князя Михаила Ивановича Дашкова. В мае они отправились в Москву к мате­ри князя, где их ждал непривычный для молодой жены уклад жизни, простой и патриархальный. Свек­ровь Дашковой говорила только по-русски, и невестке вновь пришлось учиться русскому языку. В феврале 1760 г. в семье Дашковых родилась дочь Анастасия, через год — сын Михаил, который умер в младен­честве, а в 17б3 г. — сын Павел.

После более чем двухгодичного отсутствия княгиня с мужем верну­лась в Петербург. По личному выбо­ру наследника престола, будущего императора Петра III, Дашковы были причислены к его двору, Екатерина Романовна не замедлила примкнуть к кружку великой княгини Екатери­ны. Они часто встречались, обмени­вались книгами, дружески переписы­вались (первые известные нам стихи Дашковой — из её писем). Вначале их объединяли главным образом литературные интересы, затем и политические. В государственном перевороте 1762 г., приведшем Ека­терину II на престол (см. статью «Екатерина II и её время»), Дашкова действовала на стороне последней. После того как Екатерина была про-

140

 

 

возглашена императрицей и ей при­несли присягу сенат и Синод, она и Дашкова, переодетые в гвардейские мундиры старого петровского по­кроя, верхом выехали из Петербурга во главе нескольких полков в Петер­гоф, где находился низложенный Пётр III. По пути туда они останови­лись на ночлег, отдыхали на одной кровати, разостлав на ней плащ гвар­дейского капитана, и Екатерина II читала Дашковой проекты первых манифестов. В своих автобиографи­ческих «Записках» Дашкова назвала этот день «самым славным и досто­памятным». В числе других участни­ков переворота она получила в на­граду 24 тыс. рублей, орден Святой Екатерины и стала статс-дамой. Од­нако вскоре после переворота меж­ду ней и Екатериной возникли раз­ногласия. Не последнюю роль в этом сыграло то, что Дашкова стала от­крыто враждебно относиться к фа­вориту Екатерины Григорию Орлову. Екатерина Романовна была отдалена от двора. Получив повеление жить в Москве, она уехала туда в 1764 г., после смерти мужа, оставившего дела семейства расстроенными.

Почти пять лет провела Дашко­ва в первопрестольной и имениях мужа, а в декабре 1769—1771 гг. впер­вые выехала за границу, стремясь удовлетворить свою «безжалостную наблюдательность». Она побывала в Берлине, в Ганновере посетила оперу. В Оксфорде Дашкова осмотрела биб­лиотеку, обратив особое внимание на рукописи русского происхождения, а в Париже и Лионе — мануфактуры, церкви, музеи, театры. В Париже она была очарована Дидро, в Женеве встречалась с Вольтером.

По возвращении Е. Р. Дашкова недолго жила в Петербурге, но в 1772 г. вынуждена была оставить двор в связи с неудавшейся попыткой Н. И. Панина установить в России конституционную форму правления (см. статью «Никита Иванович Па­нин»). Переселившись в Москву, боль­шую часть времени она проводила в подмосковном имении, занималась хозяйством, воспитывала детей, мно­го писала и переводила сочинения знаменитых просветителей.

В 1776—1782 гг. Дашкова вместе с дочерью, её мужем и другими сопро­вождающими предприняла второе за­граничное путешествие с целью дать образование сыну. По совету своего брата Семёна Романовича она при­была в Эдинбург (Шотландия). Сын обучался в знаменитом Эдинбург­ском университете, мать завязала дру­жеские отношения со многими вы­дающимися людьми — историками У. Робертсоном и А. Фергюссоном, физиком Дж. Блэком, экономистом А. Смитом и др. Весной 1779 г., по окончании курса обучения сына, Даш­кова отправилась в путешествие по Англии, Голландии, Бельгии, Франции, Италии и Швейцарии. В Париже она проводила время в обществе Дидро, математика Д'Аламбера, историка Рейналя, в Риме её принимал сам Папа — они обсуждали план создания Вати­канского музея.

Обо всём увиденном Екатерина Романовна сообщала в письмах им­ператрице. В январе 1782 г. пришёл долгожданный ответ с приглаше­нием вернуться в Россию. В Петер­бурге Дашкова была принята «милос­тиво»: получила в подарок поместье Круглое в Могилёвской губернии, дома в Петербурге и Москве, а также назначение на должность для сына.

Г. Скородумов. Портрет княгини Е. Р. Дашковой.

141

 

 

 

В 1783 г. она стала директором Пе­тербургской Академии наук и прези­дентом Российской Академии.

Академия наук переживала тог­да трудные времена. «Я очутилась запряжённой в воз, совершенно развалившийся...», — писала Дашко­ва. Она сумела упорядочить финан­совое положение этого учреждения и оживить его научную деятель­ность. Одно из самых важных её начинаний — учреждение обще­доступных курсов (лекций) по ос­новным отраслям знания, которые читались на «российском языке» из­вестными отечественными учёны­ми и имели большой успех. При Дашковой активно пополнялись академическая библиотека и науч­ные коллекции. Сама Екатерина Ро­мановна принесла в дар Академии наук редкие книги, коллекции ми­нералов, образцов флоры и фауны Старого и Нового Света.

Она добилась того, что Ака­демия возобновила издательскую деятельность. При ней было выпу­щено первое собрание сочинений М. В. Ломоносова, «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова, «Дневные записки путешествия док­тора и Академии наук адъюнкта Ива­на Лепёхина по разным провинциям российского государства, в 1768— 1772 годах» (1771 — 1805 гг.). К со­трудничеству в новом журнале — «Собеседнике любителей российс­кого слова»  (1783 — 1784 гг.) — Дашкова привлекла известнейших русских литераторов: Г. Р. Держа­вина, Д. И. Фонвизина, М. М. Херас­кова, В. В. Капниста, Я. Б. Княжнина, а также саму императрицу. Журнал составляли только из оригиналь­ных (непереводных) сочинений, за­дачей его была защита екатери­нинского правления от нападок «отсталых» людей и сатира на мод­ные нравы «света». В журнале под псевдонимом Россиянка публикова­лись некоторые сочинения Даш­ковой: «Сокращение катехизиса че­стного человека», «Об истинном благополучии», «Искреннее сожале­ние об участии издателей „Собесед­ника"», «Вечеринка», «Картина моей родни». Они носили назидатель­ный, воспитательный характер.

По «всеподданнейшему докла­ду» Е. Р. Дашкова основала Россий­скую Академию для изучения рус­ского языка. На её учредительном заседании в октябре 1783 г. Екате­рина Романовна выступила с речью, в которой изложила программу но­вой Академии: создать словарь и разработать грамматику русского языка. Работа над словарём длилась 11 лет и стала общенациональным делом: свои предложения и словар­ный материал присылали студенты, кадеты, офицеры и даже «работные люди» Киевской епархии. Её вели четыре «отряда» — «грамматикальный, объяснительный, издательный», а также отряд по разработке терминов, употреблявшихся в нау­ке, ремёслах, искусствах. Себя Даш­кова отнесла к «объяснительному отряду». Она собрала более 700 слов на буквы «Ц», «Ш», «Щ»; сама Дашко­ва дала толкование слов, обозначав­ших нравственные качества (слова «дружба», «добродетельный чело­век» и др.); подобрала выдержки из литературных произведений для иллюстрации значения слов; на примере слова «ёлка» она предло­жила употреблять новую букву «ё» вместо сочетания «io». «Словарь Ака­демии Российской», издававшийся в 1789—1794 гг., содержал свыше 40 тыс. слов и сыграл огромную роль в установлении норм русско­го литературного языка.

 

 

 

 

Книга

С. П. Крашенинникова

«Описание земли

Камчатки».

142

 

 

Журнал «Собеседник любителей российского слова». Часть 8. 1782 г.

Независимый характер, резкие суждения нередко приводили Дашко­ву к различного рода конфликтам — она ссорилась с собственной до­черью, со многими академиками, Ека­териной II и её окружением. Публика­ция трагедии «Вадим Новгородский» опального поэта Я. Б. Княжнина вы­звала гнев императрицы. На одном из приёмов она сказала Дашковой: «Вы распространяете произведения, опас­ные для меня и моей власти». На реп­лику Екатерины II: «Она (трагедия. — Прим. ред.) будет сожжена палачом» Дашкова ответила: «Мне не придётся краснеть по этому случаю». Екатери­на Романовна была устранена от дел, взяла двухгодичный отпуск и в 1794 г. снова отправилась в Москву.

Сразу после смерти Екатери­ны II (1796 г.) Павел I, неприязнен­но относившийся к своей матери, подверг репрессиям всех участников переворота 1762 г. Дашкову уволи­ли со всех занимаемых ею постов, сослали в деревню Коротово близ Череповца, затем перевели в Калуж­скую губернию. После воцарения Александра I в 1801 г. она получила предложение вновь возглавить Рос­сийскую Академию, но отклонила

его, хотя за деятельностью Академии следила внимательно.

В 1808 г. Дашкова узнала, что парадный зал в новом здании долж­ны украсить портреты первых акаде­миков, в том числе и её портрет. Она отправила в Петербург благодарст­венное письмо.

Горько переживая смерть сына и разлад с дочерью, последние годы жизни Дашкова провела в Москве и своём имении Троицкое. Она зани­малась хозяйством и литературной деятельностью, сотрудничала с жур­налом «Друг просвещения», при­водила в порядок свои бумаги. В рукописи сохранились её трактат «О трагедии» и пьеса «Свадьба Фабиана, или Алчность к богатству на­казания».

В 1804—1805 гг. Дашкова рабо­тала над своими воспоминаниями «Mon histoire» («Моя история»). Её записки — превосходный памятник русской культуры, в равной мере принадлежащий истории и лите­ратуре. В этом самобытном поли­тическом и литературном документе биография автора представлена в контексте елизаветинского, екатери­нинского и павловского царствова­ний, в нём запечатлены многие идеи, образы выдающихся людей той эпо­хи. Понимая общественную остроту своих воспоминаний, а также до­кументов, использованных в них (письма Екатерины II и др.), Дашко­ва приняла меры предосторожности:

ИСТОРИК А. А. СУВОРИН О КНЯГИНЕ ЕКАТЕРИНЕ РОМАНОВНЕ ДАШКОВОЙ

«Судьба, блистательной улыбкой улыбнувшись княгине Дашковой в день 28-го июня 1762 г., была после того сурова к ней до могилы. Исключительная натура княгини была встречена исключительностью политических характеров и обстоятельств, с которыми ей пришлось иметь дело. Слишком гордая, чтобы в угоду им переломить себя, Даш­кова переломила свою жизнь, и странное, почти страдальческое яв­ление представляет её лицо в рамке её порывистой и всё-таки мало­удачной карьеры».

«Записки» Екатерины Романовны Дашковой «с явностью и прав­доподобием рисуют образ женщины, действительно достойной ува­жения и, может быть, даже удивления потомства, женщины сердеч­ной, с нежной впечатлительностью, вспыхивавшей внезапно и горячо на всякий благородный порыв, пускай вместе с тем женщины немно­го крутой и деспотичной».

143

 

 

ИСТОРИК А. И. ИЛОВАЙСКИЙ О КНЯГИНЕ ЕКАТЕРИНЕ РОМАНОВНЕ ДАШКОВОЙ

...Блестящее по тому времени, но очень поверхностное и чисто свет­ское образование, которое Екатерина Романовна получила в доме своего дяди, очевидно, не удовлетворяет её не по летам серьёзного ума и пылкого сердца: её рано начинает томить жажда знаний и жаж­да симпатии. Последняя действует особенно сильно, потому что уто­лить её бывает иногда труднее: знания ещё можно добыть из книг, а сочувствие надо отыскивать у живых людей. Но равнодушие окружающих и непониманье сердечных движений девочки дают сильный толчок её самолюбию. Чувство оскорблённой гордости и сознание своего умственного превосходства над ними заставляют её сосредо­точиться в самой себе; одиночество во время болезни много способ­ствует этому сосредоточению, усиливая деятельность и без того живо­го воображения. А между тем чтение, к которому она пристрастилась до крайности — и преимущественно чтение философских книг, — быстро развивает её ум, помогая ей встать выше многих мелочей и предрассудков современного общества.

Далее, очень важное влияние на характер девушки имела вообще свобода, которою она пользовалась: с тринадцатилетнего возраста Ека­терина Романовна избавилась от надзора гувернантки и относительно дальнейшего образования была предоставлена самой себе. Она занима­лась только тем, что ей нравилось, т. е. читала всё, что попадалось под руку, много размышляла, выезжала только туда, где ей не было скучно, и мало-помалу привыкала в своём образе жизни не подчиняться никакой посторонней воле. Самовоспитание, конечно, развило в ней стремление к самостоятельности, которая после нередко переходила в крайнюю ори­гинальность. Было ещё одно обстоятельство, по всей вероятности имев­шее также значительное влияние на характер Екатерины Романовны Воронцовой: она не могла похвалиться блестящей наружностью. Её умная, выразительная физиономия отличалась слишком мужественными черта­ми; её живые, немного резкие манеры, при небольшом росте, заключали в себе мало грации. А кому неизвестно, что девушка гордая, с пылким воображением и впечатлительною натурою, но не одарённая красотою внешних форм, лишённая к тому же материнских попечений, по боль­шей части развивается быстро и редко приобретает мягкое, ровное на­строение духа. Мало обращая на себя ласковое внимание окружающих людей, она рано начинает досадовать на их холодность и скорбеть о сво­ём одиночестве, особенно подле сверстниц, очень недалёких по уму, но одарённых более привлекательною наружностью. В таком отношении, кажется, находилась Екатерина Романовна к дочери вице-канцлера и к другим юным красавицам высшего петербургского общества.

часть документов, подлинник и одну из копий «Записок» она вручила род­ственницам своей старинной при­ятельницы сестрам М. и К. Уильмот, ещё одна копия осталась в Троицком (по завещанию перешла к М. С. Во­ронцову). В 1807 г. К. Уильмот свою копию вывезла из России. При возвращении в Англию её сестра М. Уильмот была вынуждена уничто­жить подлинник «Записок», когда по­няла, что его могут захватить на та­можне. Более чем через 30 лет, в

Е. Р. Дашкова. С оригинала Н. Тончи. Цинкография.

1840 г., исполняя волю Дашковой, она опубликовала «Записки» на анг­лийском языке. Издание было не­медленно запрещено в России, по­скольку касалось некоторых тайных сторон жизни царственных особ. Русский перевод с предисловием А. И. Герцена также вышел в Лондо­не в 1859 г., и лишь через 71 год после смерти Дашковой (она умерла 4 января 1810 г.) «Записки» по «воронцовской копии» были напечата­ны в XXI томе «Архива князя Воронцова». С тех пор они неоднократно переиздавались, неизменно вызывая интерес к себе и к автору.

Во всей истории средневеко­вой России женских персонажей, сыгравших сколько-нибудь значи­тельную роль, считанные единицы. Лишь во второй половине XVIII — начале XIX в. женщины, принадле­жавшие к высшему обществу Рос­сии, устремляются к политическим делам и просветительской деятель­ности. Иными словами, в эту эпоху женщины выходят на широкую аре­ну общественной деятельности. Екатерина Романовна Дашкова бы­ла первой ласточкой на этой арене и сумела оставить в истории екате­рининского времени яркий, запо­минающийся след.

144