ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ДОМ

В МОСКВЕ.

ИВАН ИВАНОВИЧ БЕЦКОЙ

(1704—1795)

ПРОИСХОЖДЕНИЕ. МОЛОДЫЕ ГОДЫ И КАРЬЕРА

Имя Ивана Ивановича Бецкого известно немногим, хотя в отечественной истории оно вправе занимать более почётное место. За свою долгую, нелёгкую жизнь он сделал много добрых и полезных дел и достоин благодарной памяти потомков.

Иван Иванович Бецкой родился в 1704 г. в знатной и богатой семье. Его отец, фельдмаршал Иван Юрьевич Трубецкой, попал в плен во время сражения со шведами под Нарвой. В Швеции он встретил очаровательную женщину. Они полюбили друг друга. Однако союз их не был законным браком, а потому родившийся мальчик был незаконнорождённым и не мог носить фамилию отца. До конца дней своих он пользовался лишь её окончанием — «-бецкой». Отпрыск знатной семьи, он получил прекрасное образование, начал службу в кавалерии, но после того как неудачно упал с лошади, стал хромым на всю жизнь и был вынужден уйти в отставку. Он много путешествовал по странам Европы, по воле случая стал другом принцессы Иоганны — матери будущей Екатерины II.

С восшествием на престол этой великой императрицы в жизни И. И. Бецкого наступает звёздный час. Продолжая возглавлять, как при Петре III, канцелярию строений домов и садов, он руководит работами по созданию и установке монумента Петру I — знаменитого «Медного всадника» французского скульптора Фальконе, решёток Летнего сада, по сооружению мостов, а также гранитных набережных Невы и каналов. Иван Иванович возглавляет Академию художеств и фактически играет роль министра просвещения. Он направляет деятельность ряда учебных и воспитательных заведений, где пытается проводить реформы в духе французских просветителей; участвует в создании институтов благородных девиц — Смольного в Санкт-Петербурге и Екатерининского в Москве. Современники относились к его деятельности с искренней заинтересованностью.

Ещё в юности Бецкой познакомился с идеями просветителей о воспитании. Джон Локк (1632—1704) — английский философ, психолог, педагог и врач-педиатр — утверждал, что

И. И. Бецкой. Гравюра А. Радига с оригинала А. Рослина. 1794 г.

145

впечатления, полученные человеком в детстве, имеют очень важные и продолжительные последствия: душа ребёнка — это «чистая бумага», на которой воспитанием можно написать какие угодно письмена. Жан Жак Руссо (1712—1778) — великий французский писатель и философ — считал, что главенствующая роль в жизни ребёнка принадлежит его родителям. Французский философ Клод Адриан Гельвеций (1715—1771) полагал, что «главными наставниками юноши являются форма правления, при которой он живёт, и нравы, порождаемые у народа этой формой правления. Учителя и ученики одинаково подчинены этим воспитателям».

О том, что воспитание — дело государственной важности, залог процветания общества, шла речь в переписке и беседах Екатерины II с французским писателем и философом Дени Дидро (1713—1784). Бецкой разделял воззрения императрицы: государство обязано растить и воспитывать «новую породу» людей — физически и нравственно здоровых учёных, артистов, мастеровых и хлебопашцев, которые должны свободным трудом создавать все блага. Дело это неотложное, и никакие материальные затраты не могут быть чрезмерными, но в первую очередь защиты и поддержки требуют сироты и незаконнорождённые.

Ещё в молодости Иван Иванович побывал в воспитательных домах Милана, Лиона и Парижа. Впечатлений было много. Европа уже имела богатый опыт призрения и воспитания подкидышей, сирот и незаконнорождённых детей. Уже в 787 г. был открыт воспитательный дом в Милане. В 1198 г. открылся дом для подкидышей и сирот в Риме, а в 1362 г. — знаменитый парижский воспитательный дом «Отель Дьё», являющийся в наши дни европейским центром педиатрии.

В России о судьбах сирот и подкидышей традиционно заботились монастыри и благотворители. В царствование Алексея Михайловича приюты находились в ведении Церкви. Патриарх Никон устроил в Новгороде дом для сирот. В 1706 г. усилиями митрополита Иова в Холмово-Успенском монастыре был организован первый в России приют для незаконнорождённых детей. Позже и другие монастыри стали создавать приюты. В Санкт-Петербурге в 1714 г. появилась богадельня для подкидышей и беспризорников, имевшая специальные чуланы, где можно было тайно оставлять младенцев. В средневековой России благотворительность в отношении сирот диктовалась главным образом религиозными чувствами. В Российской империи XVIII в. основой подобной благотворительности стало просвещение.

УЧРЕЖДЕНИЕ МОСКОВСКОГО ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ДОМА

Особое внимание вопросам воспитания стал уделять Пётр I. Путешествуя по странам Европы, он посещал не только верфи, заводы, академии и мануфактуры, но и бывал также в школах, больницах и приютах. По его мнению, необходимо сохранить жизнь сиротам и подкидышам, воспитать их, но это не должно зависеть от случайной благотворительности, а стать важным государственным делом, требующим постоянного внимания и особой поддержки властей.

146

Начинания Петра I в решении этих проблем были продолжены Екатериной И. Правительственным манифестом от 1 сентября 1763 г. был учреждён Московский воспитательный дом с госпиталем для бедных родильниц. И. И. Бецкой участвовал в его создании и возглавлял всю последующую деятельность. По своему статусу Воспитательный дом считался государственным учреждением и находился под покровительством императрицы. На гербе его был изображён пеликан, согласно легенде кормящий птенцов собственным мясом, и начертана надпись: «Себя не жалея, питает птенцов». Его управление возлагалось на попечителей и опекунов «по собственному их благоизобретению и по совести, соответствующей той доверенности, которая на них полагается».

Бецкой, назначенный главным попечителем, очень беспокоился о выборе достойных соратников, способных представлять интересы питомцев и поддерживать их по выходе в самостоятельную жизнь, а также содействовать Дому в получении средств. Среди тех, кого собрал вокруг себя Бецкой, были и представители знати, и дворяне, и купцы, и крестьяне. Одним из попечителей значился, например, «Денис Дидро — член Академий наук Берлинской и Санкт-Петербургской», а директором Дома в 1763 г. не без участия Бецкого стал знаменитый русский историк

и путешественник, немец по происхождению, Герард Фридрих Миллер (1705—1783).

В манифесте о создании Воспитательного дома говорилось о сборе средств для его нужд «общим подаянием». Денег требовалось много: на строительство, содержание питомцев и обслуживающий персонал. На первых порах Екатерина II изъявила готовность обеспечивать его провиантом на собственные средства и в течение нескольких лет заботилась о поставках ржаной муки и гречневой крупы.

Вскоре начали поступать и пожертвования. Сам Иван Иванович и

ПРИВИЛЕГИИ ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ДОМА

Пожалованные правительством привилегии давали Воспитательному дому немалые выгоды. Например, благодаря специальному штемпелю для корреспонденции не приходилось тратиться на почтовые сборы. Торговые и денежные операции Дома не облагались государственной пошлиной или налогом.

В первые годы существования это заведение получало конфискованное судами имущество: поместья, крепостных крестьян, меха, дрова, посуду, мебель, картины, экипажи, ткани, одежду.

К числу привилегий относилось и право получать часть штрафов, наложенных государственной властью на провинившихся. Случаи встречались необычные. В пользу Дома поступали, например, штрафы с бывавших на пожарах любопытствующих, с устраивавших уличные драки, с граждан, совершивших подкуп должностных лиц. Однажды всё купечество города Орла «за чинимые раздоры и прочии поступки» поплатилось суммой в 7 тыс. рублей, которая пошла на нужды Воспитательного дома.

Московский воспитательный дом. XVIII в.

147

его ближайшие родственники постоянно вносили в кассу Дома крупные суммы денег. Многие члены императорской фамилии делали значительные пожертвования. Если переводы денег от них задерживались, Бецкой не стеснялся напоминать. Примеру, поданному членами правящего дома, последовало высшее дворянство, а после обращения к верующим Синода — учреждения, управлявшего тогда Русской Православной церковью, — увеличились пожертвования со всей России, а также от жителей Белоруссии и Украины, от армян, греков, татар, купцов Амстердама, Женевы, Берлина, Вены, Лондона и даже от Американской промысловой компании.

Среди пожертвований были не только деньги. Например, Дому был подарен замечательный кабинет истории. Его экспонаты, включая чучела редких птиц и зверей, желающие могли осмотреть за небольшую плату.

Из кладовых Кремлёвского дворца и Академии художеств музею и библиотеке Воспитательного дома были переданы картины, скульптуры, иконы, книги.

Дому приносили прибыль принадлежащие ему харчевни, кузницы, мельницы, сдававшиеся внаём, а также находившиеся на его территории частные дома, пивоварни, трактиры, бани, перевоз и пристань на Москве-реке, куда приставали суда, товар с которых перегружался в лавки Дома на набережной.

Московский Воспитательный дом стал первым из построенных в России светских общественных зданий. Благодаря внимательному руководству И. И. Бецкого его

генеральный план включил в себя всё лучшее и разумное из того, что было воплощено при создании европейских приютов, и новшества, учитывающие русские условия. Местом строительства был выбран Васильевский сад, расположенный на берегу Москвы-реки рядом с Кремлём.

Близость реки позволяла доставлять строительные материалы и

различные грузы и удовлетворять потребности в воде. Рядом находилась стена Белого города, подлежащая сносу, кирпич и камень которой власти разрешили использовать Воспитательному дому.

Медаль в честь И. И. Бецкого. 1772 г.

ПРОБЛЕМЫ ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ДОМА

Трудностей в жизни Дома было много, а главной его трагедией оставалась высокая смертность детей... Объективных причин хватало: как правило, новорождённые, попадавшие в Дом, были слабыми, с врождёнными заболеваниями; к тому же из-за недостатка грудного молока приходилось раньше времени переводить детей на пищу для взрослых. Чрезвычайная скученность воспитанников в палатах, где вместо 40— 50 детей жили 70—80, усугубляла положение. В сочетании с неряшливостью неквалифицированного обслуживающего персонала всё это весьма пагубно сказывалось на здоровье детей.

И. И. Бецкой и его единомышленники решили прежде всего наладить питание младенцев. Чтобы привлечь в Дом кормилиц, им платили хорошее жалованье. Для вскармливания грудных детей искусственными молочными смесями пришлось завести коров и коз. Но их оказалось недостаточно. Поэтому покупали молоко на рынках, которое часто оказывалось сильно разбавленным и забелённым мукой. Воспитатели вынуждены были на собственные средства содержать на своих подворьях коров, чтобы подкармливать приютских детей.

Вскоре Бецкой создал возле Дорогомиловской заставы молочную ферму, для которой в Архангельске на общественное подаяние приобрёл стадо породистых коров, а также закупил коров молочной породы в Голландии.

Серьёзной проблемой была борьба с эпидемиями кори и оспы. С 1768 г. всем воспитанникам Воспитательного дома стали прививать ос-

148

пу — сразу же после введения оспо- и корепрививания в России. Для прививок приносили своих детей и родители. За эти услуги не имели права брать какое-либо вознаграждение. Дом получил также предписание — распространять оспопрививание с помощью объездных лекарей по деревням, и в его лаборатории стали изготавливать оспенную вакцину и рассылать её.

В год основания Воспитательного дома в его стенах начал работу родильный госпиталь, получивший название «секретного», так как дети, появлявшиеся там на свет, были, как правило, незаконнорождёнными, а их матери скрывали свои имена и лица. В XVIII в. отношение русского общества к матерям, имевшим детей вне брака, было отрицательным; да и сами незаконнорождённые дети имели значительно меньше прав, чем законнорождённые. Они не могли наследовать фамилию и титул родителей, а в числе наследников их имущества всегда оказывались последними. Для дамы знатного рода считалось позором иметь незаконнорождённого ребёнка. Госпиталь мог принять рожениц в любое время. Обслуживающий персонал имел наказ «проявлять учтивость, ласковое обращение и скромность»; всякие расспросы и любопытство пресекались.

Новорождённый, оставленный матерью, попадал в грудное отделение Дома, а женщине по её желанию выдавался документ с указанием времени поступления, имени ребёнка, а также номера, под которым он внесён в регистрационную книгу.

Деятельная натура Бецкого проявлялась во всём. Он писал инструкции чинам и служилым людям Дома, вникая во все тонкости и нюансы детского воспитания. Иван Иванович даже от врачей требовал поступать не в соответствии с самочувствием больного, а строго по инструкции.

Когда выяснилось, что принятые для спасения детей меры оказались не эффективны, Бецкой согласился с необходимостью отдать некоторых грудных детей в крестьянские семьи для вскармливания за денежное вознаграждение. В возрасте двух-трёх лет их потом привозили обратно, чтобы привить оспу и освидетельствовать, а в шесть лет начинали обучать грамоте и ремёслам. Во время пребывания детей в деревнях за условиями их жизни и состоянием здоровья следили специальные уполномоченные Опекунским советом чиновники.

В правилах Дома было записано, что «все воспитанные в сём Доме обоего пола, и дети их, и потомки... останутся вольными...». Дети, рождённые крепостными женщинами, становились свободными. Сам И. И. Бецкой внимательно следил за тем, чтобы дети, переданные на воспитание в деревни, не попали в крепостную зависимость.

ОБРАЗОВАНИЕ В МОСКОВСКОМ ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ДОМЕ

Для детей, воспитывавшихся в крестьянских семьях, Дом организовывал обучение грамоте и арифметике. Если они заболевали, их отправляли лечиться в больницы Дома. Усыновлять воспитанников позволялось лишь бездетным государственным крестьянам в том случае, если у них было свидетельство о хорошем поведении и они могли содержать питомца. Заранее оговаривалось условие, что, если в семье появлялись родные дети, приёмыш должен был иметь равные с ними права.

Детей, возвращённых из деревень в Дом для обучения ремёслам, с восьмилетнего возраста отдавали на воспитание мастерам — мальчиков на 16, а девочек на 12 лет. Воспитанники становились садоводами, лесоводами, фельдшерами. Получившие технические специальности работали на столичных заводах.

При основании Дома ему были переданы каменные корпуса, оставшиеся после пожара бывшего императорского Слободского дворца в Москве. Их перестроили и разместили там ремесленное училище с шестилетним сроком обучения, где преподавали

Наградная медаль Московского воспитательного дома. 1763 г.

149

Московский воспитательный дом. Раскрашенная гравюра.

алгебру, тригонометрию, практическую механику, физику, химию и черчение. После окончания обучения и трёх лет практики выпускники получали аттестаты учёных мастеров, мастеров или подмастерьев.

В 1868 г. училище получило статус высшего технического учебного заведения, в котором были учреждены кафедры по важнейшим отраслям техники. Воспитанники имели возможность приобретать не только прекрасную теоретическую подготовку, но и основательные практические навыки в столярной, слесарной, кузнечной, литейной, механической мастерских и в лаборатории.

Московское техническое училище (в советское время МВТУ имени Баумана, в настоящее время МГТУ — Московский государственный технический университет) оказало огромное влияние на развитие различных отраслей российской промышленности.

Помимо воспитанников Дома, становившихся крестьянами и мастерами промышленных предприятий, особо выделялась группа детей, обладавших большими способностями к наукам и искусствам. После обучения в Доме они становились домашними учителями, бухгалтерами или письмоводителями. Наиболее способные поступали в университеты или Медико-хирургическую академию, чтобы продолжить образование.

В самом Доме учредили мужской и женский институты для воспитания и образования сирот чиновников и военнослужащих. Позднее мужской институт был преобразован в Сиротский кадетский корпус, а женский — в Александрийский, а потом в Николаевский сиротский институт, где готовили домашних наставниц, получавших дипломы Московского университета, а также домашних учительниц с правом обучения началам наук, языков, искусств и преподавания в гимназии.

Выпускники Дома, начавшие работать, ещё в течение шести лет продолжали получать от него пособие. Воспитательный дом гарантировал своим питомцам заботу и поддержку в течение всей их жизни. Потеряв работу, заболев или оказавшись на пороге одинокой старости, бывшие воспитанники имели право возвратиться в Дом, быть там на содержании и иметь отдельную комнату.

Благотворительная деятельность И. И. Бецкого и его соратников нашла отклик в сердцах людей разного общественного положения и материального достатка, и в городах России их стараниями стали создаваться воспитательные дома и детские приюты.

Его деятельность не осталась незамеченной: указом императрицы Екатерины II он был произведён в действительные тайные советники, а сенат наградил его большой золотой медалью «За любовь к отечеству».

За свою долгую жизнь Иван Иванович Бецкой написал огромное количество проектов и практических инструкций по вопросам детского воспитания, а кроме того, опубликовал свои теоретические и практические наблюдения в двух сборниках: «Собрание наставлений о воспитании детей от рождения до

150

отрочества, извлечённых из сочинений Локка, Монтеня и других» (издание 1766 г.) и «Собрание учреждений и предписаний касательно воспитания в России обоего пола благородного мещанского юношества» (1789 г.).

Иван Иванович Бецкой скончался в Санкт-Петербурге 31 августа 1795 г. и был погребён в Александро-Невской лавре. На его надгробии были высечены слова русского поэта Гаврилы Романовича Державина: «Луч милости был, Бецкий, ты».

НИКИТА ИВАНОВИЧ ПАНИН

(1718—1783)

Глава внешнеполитического ведомства Российской империи Никита Иванович Панин в первые два десятилетия царствования Екатерины II являлся одним из крупнейших государственных деятелей. Дипломатическая деятельность Панина повлияла на судьбы большой европейской политики. Имя его было известно от Парижа до Варшавы. Родился он в 1718 г. в семье генерал-майора, участника петровских войн. Своё родословие Панины вели от итальянца Паньини (Pagnini), в XV в. приехавшего в Россию, и к родовитой знати не принадлежали.

Службу Никита Иванович начал в конной гвардии. Благодаря покровительству родственников Панин поступил во внешнеполитическое ведомство канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина и стал его ближайшим учеником и верным последователем. В 1747 г. начинающий дипломат был назначен посланником в Копенгаген, откуда через год его перевели в Стокгольм. В Швеции он пробыл 12 лет, где имел прекрасную дипломатическую практику, изучал тайные пружины и реальную «кухню» высокой политики. Панина интересовали государственный и общественный строй Швеции, её представительные учреждения, ограничивавшие монархическую власть. Сравнивая увиденное с отечественными порядками, он пришёл к глубокому убеждению в необходимости реформировать государственное устройство России по шведскому образцу.

В Петербург Панин вернулся в 1760 г. и вскоре получил придворный чин и должность обер-гофмейстера двора наследника престола царевича Павла Петровича и был назначен его воспитателем. Он загорелся мыслью вырастить из своего маленького подопечного просвещённого монарха, о котором мечтали тогда либералы и просветители Европы. Обучая будущего императора России, Панин пытался внушить ему (впрочем, безуспешно) отвращение к солдафонству, так характерному для его отца.

Портрет царевича

Павла

(предположительно).

151

В. Боровиковский. Портрет графа Н. И. Панина.

Личность Петра III и методы его правления не вызывали у Панина симпатий. Необузданное реформаторство, не желавшее считаться с русскими национальными особенностями и традициями, слепое преклонение перед Пруссией и её королём, резкие повороты во внешнеполитическом курсе, наносившие ущерб интересам и престижу России, были ему глубоко чужды. Панин стал активным участником дворцового заговора против императора и играл весьма важную роль в перевороте 17б2 г. Екатерина нуждалась в нём как в человеке умном, опытном, осмотрительном и влиятельном в сановных кругах Санкт-Петербурга. Панин же надеялся, что Екатерина согласится на роль регентши при Павле до его совершеннолетия, и ещё задолго до переворота пытался узнать её мнение по этому вопросу.

Накануне выступления Папин прислал за Екатериной карету в Петергоф, затем участвовал в ночном походе восставших войск против императора Петра III, принимал его после ареста и вырабатывал линию поведения будущей императрицы, когда было получено известие о гибели её супруга в Ропше (см. статью «Братья Орловы»).

Вскоре после коронации новой императрицы Панин представил на её рассмотрение проект «Манифеста об учреждении императорского совета и разделении сената на департаменты», сопроводив его обосновывающим докладом. Это была его первая попытка произвести реформу государственного управления. По убеждению Панина, главным злом Российского государства, особенно ярко проявившимся в «эпок» (т. е. в эпоху) Елизаветы Петровны, были фавориты, которых он называл также «куртизанами», случайными, «прихотливыми» и «припадочными» людьми. Они отделили государя от «правительства» и управляли, сообразуясь не с законами, а с собственными прихотями. «Фаворит, — писал Панин, — остался душою животворящею или умерщвляющею государство по своему произволу». Для искоренения этого зла, обеспечения «общей пользы и благосостояния империи» и «партикулярных лиц» (частных лиц) нужно было создать императорский совет из шести членов, действующий на строгом основании законов. Екатерина чуть было не подписала манифест, но ей подсказали, что он тонко ограничивает самодержавие в пользу законов и аристократии. Императрица внесла в проект такие исправления, которые придали ему совершенно иное значение: власть самодержца усиливалась.

В 1763 г. Панин фактически возглавил внешнеполитическое ведомство — Коллегию иностранных дел. Этому способствовали его столкновение и разрыв с прежним учителем и наставником А. П. Бестужевым-Рюминым, возвращённым Екатериной из ссылки и начавшим оказывать заметное влияние на внешнеполитическую ориентацию нового петербургского двора. Давние друзья перестали быть единомышленниками.

Н. И. Панин и его учитель продолжали считать главным противником России на мировой арене Францию, а естественным союзником — Англию, но расходились в оценке других потенциальных участников будущего альянса.

152

Граф

А. П. Бестужев-Рюмин.

«Батюшка Алексей Петрович», как именовала Бестужева Екатерина, обращал взоры в сторону Австрии и Саксонии с подвластной ей Польшей. А Панина воодушевляла идея создания «северного концерта» (или «аккорда»), включающего помимо России и Англии Пруссию, Польшу, Данию и Швецию. Проект этот не был изобретением Панина и возник, вероятно, в Лондоне, где были серьёзно озабочены организацией противовеса «бурбонскому» блоку Франции, Испании и Австрии.

Но и Панин, воспринявший эту идею от русского посланника в Дании Корфа, имел определённые основания считать идею «северной системы» своим детищем. Он учитывал расстановку политических сил, сложившуюся после Семилетней войны, и сближение России с Пруссией, а также предусматривал усиление русского влияния в Польше и враждебной, профранцузски настроенной Швеции. Поэтому Панин не остановился перед разрывом со своим наставником, в реабилитации которого принимал живейшее участие. «Я рассчитался с графом Бестужевым, — говорил он прусскому посланнику Сольмсу, — я заплатил ему за все прежние обязательства, я ему не должен ничего, и он не в числе моих друзей».

Екатерина II в конце концов предпочла молодого, не связанного стереотипами прошлого дипломата, каким был Панин, тем более что за ним стояла влиятельная придворная партия. Она назначила его старшим членом иностранной коллегии, т. е. исполняющим обязанности канцлера. Конечно, Панин не был свободен в проведении своей политической линии. Досаждал ему не только Бестужев. Екатерина и сама любила и умела играть в дипломатические игры. Кроме того, её постоянно окружали временщики — этот вечный бич монархической системы любого государства. В первую половину царствования Екатерины наиболее сильное влияние на неё оказывал Григорий Орлов. Фаворит императрицы, он беспрерывно конфликтовал с Паниным. Императрице, впрочем, это было на руку, позволяло лавировать и достигать наиболее выгодных, с её точки зрения, результатов. «В течение многих лет, — вспоминала Екатерина II в письме к одному из иностранных корреспондентов, — они оба состояли моими советниками, и тем не менее дела шли быстрым темпом; часто мне приходилось, подобно Александру Македонскому, разрубать гордиев узел и направлять

...Екатерина крепко веровала в дипломатические таланты Панина, но потом иногда не соглашалась с его мнениями, бывала недовольна его медлительным умом и нерешительным характером, но пользовалась им как гибким истолкователем её видов... Панин был дипломат нового склада, непохожий на Бестужева. Много лет стоя на трудном посту посла в Стокгольме, он приобрёл познания и навык в дипломатических делах, но с умом не соединял трудолюбия своего учителя. По смерти его Екатерина жаловалась, что довольно помучилась с ним, как с лентяем, в первую турецкую войну.

После работящего и практичного до цинизма Бестужева, дипломата мелочных средств и ближайших целей, Панин выступил в дипломатии провозвестником идей, принципов и, как досужий мыслитель, любил при нерешительном образе действий широко задуманные, смелые и сложные планы, но не любил изучать подробности их исполнения и условия их исполнимости. Это был дипломат-белоручка, и так как его широкие планы строились на призраке мира и любви между европейскими державами, то при своём дипломатическом сибаритстве он был ещё и дипломат-идиллик, чувствительный и мечтательный до маниловщины...

(Из сочинений В. О. Ключевского.)

153

по одному руслу противоположные желания. Смелость мысли одного с крайней осторожностью другого вашей покорнейшей слуге приходилось объединять и примирять, и результаты получались великолепные».

Осторожность и осмотрительность были присущи Панину как политику. Флегматичный и уравновешенный, корректный и непроницаемый, он пользовался уважением как в придворных, так и в дипломатических кругах. Уподобляя политику домоводству, Панин однажды сформулировал императрице сущность своего взгляда на вещи и «рабочего метода». «Разумный домоводец, — писал он, — когда что торгует, он соображает прежде всего цену с надобностью, с своим достатком и с пользою, которую из того получает: то же правило служит аксиомой и в политике». Панин всегда действовал систематично, последовательно и неторопливо, выверял каждый свой шаг, принимал во внимание все благоприятные и особенно неблагоприятные обстоятельства, трезво рассчитывал последствия, никогда не рисковал, старался избегать опрометчивых и скоропалительных решений; таковы его правила и «аксиомы». Однажды приняв решение, Панин методично и терпеливо проводил его в жизнь.

В 1764 г. Российская корона была заинтересована в том, чтобы на польский престол был избран выгодный России кандидат. Кампанией руководил Панин. Денежные вливания, присутствие русских войск, различные дипломатические акции сделали своё дело. Королём стал ставленник императрицы Станислав Понятовский. «Поздравляю вас с королём, которого мы делали, — писала довольная Екатерина главе своей дипломатии, — сей случай наивящще умножает к вам мою доверенность, понеже я вижу, сколь безошибочны были все вами взятые (т. е. предпринятые. — Прим. ред.) меры». Н. И. Панин даже подыскал королю невесту — португальскую принцессу. Поскольку португальский двор был связан с английским, Англия должна была стать надёжным союзником России.

С британцами, правда, дела шли более напряжённо: с трудом удалось заключить торговый договор. А в вопросе об оборонительном союзе «купцы и лавочники» с Темзы (так величал партнёров по переговорам Панин в документах для внутреннего употребления) обнаружили такое откровенное стремление к односторонним выгодам, что министр Екатерины II пришёл к выводу: «Надёжнейший в нашу сторону успех должен зависеть от нашей собственной твёрдости и терпения, средством чего дождаться можно ближайшей англичанам нужды в нашем союзе, не показывая им, будто мы об оном союзе много жадничаем».

Усилия Панина по образованию «северной системы» как военно-политического союза целого ряда европейских государств с разным политическим и общественным строем, разными традициями и локальными интересами не могли быть полностью осуществлены. Это дало повод историку В. О. Ключевскому назвать Панина «дипломатом-идилликом, чувствительным и мечтательным до маниловщины», строившим свои широкие планы «на призраке мира и любви между европейскими державами». Это, безусловно, совершенно неверное представление. Что же касается надуманных, неосуществимых проектов главы екатерининской дипломатии, то они были

Станислав Август Понятовский, король польский.

154

вполне в духе XVIII века — века грандиозных перемен на политической карте мира, века авантюристов и мечтателей, фантастических идей и рискованных экспедиций.

Хлопоты Панина по организации «системы» привели к укреплению русских позиций в Швеции и Дании, а особенно, конечно, в Польше; способствовали присоединению к России остававшихся под властью Речи Посполитой белорусских и украинских земель. Союз с Пруссией, на котором так настаивал Панин (это была, пожалуй, самая крупная его ошибка), дал гораздо больше выгод Фридриху II, по его собственному признанию неожиданно получившему в 1772 г. часть польской земли. Но в этом разделе участвовала и Австрия, дружба с которой, более полезная для России, была возобновлена в 1780 г.

Как человек осторожный и медлительный (эти его качества стили чуть ли не нарицательными в придворных и дипломатических кругах), Панин без энтузиазма встретил начало русско-турецкой войны. Он настойчиво возражал против некоторых дерзких военных предприятий Екатерины, например против морской экспедиции на Средиземное море. Он по-прежнему добросовестно трудился на своём нелёгком посту, то предотвращая «жалузию» (зависть) Англии к сверхдалёкому походу русских кораблей, то противодействуя «черноте натуры» своего французского коллеги герцога Шуазеля, то вчитываясь в послание авантюристки княжны Таракановой. Но императрица чувствовала назревавший разлад и позднее даже вспоминала, что намучилась с ним в войну из-за его лености. Вероятно, такова была форма протеста Панина против тех акций Екатерины, которые он не одобрял, но вынужден был исполнять.

Дипломатические заботы не исчерпывали его занятий. До 1774 г. он оставался воспитателем великого князя Павла Петровича. Приходилось ему принимать участие и в решении внутренних дел, порой достаточно «скользких». На государственном небосклоне России взошла звезда Потёмкина, и Панин скоро почувствовал хватку и непреклонный нрав нового временщика. Тем не менее он оставался официальным вершителем русской внешней политики вплоть до своей отставки в 1781 г.

Выйдя в отставку, граф Никита Иванович Панин обратил свой взор к внутренним проблемам России, написав в 1782 г. «Рассуждение о непременных законах», представляющее собой введение к конституции. За прошедшие годы он хорошо изучил Екатерину и знал цену её государственным преобразованиям: слишком часто благие пожелания не приводили к практическим действиям, слишком часто крупные начинания не доводились до конца. Он мечтал увидеть на престоле просвещённого монарха, цель которого — благо подданных. Такой монарх должен править по законам, обеспечивающим право собственности, политические свободы и «преимущество состояний» (права различных сословий). Иначе возникает деспотия, в которой «кто может — грабит, кто не может — крадёт». Там «есть государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан». Выход в таком случае остаётся один — разрыв «общественного договора» с тираном, государственный переворот. Когда Панин писал эти строки, он, видимо, осмысливал и оценивал тот дворцовый переворот, в котором сам когда-то участвовал. Но одновременно он давал характеристику послепугачёвской екатерининской России, в которой трон по-прежнему окружён «толпой буян», верховное правление — «бездушная машина, движимая произволом царя», а «народ пресмыкается во мраке глубочайшего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства». Если судить о Панине только по «Рассуждению», можно было бы подумать, что перед нами предшественник Новикова и Радищева. Но это был просвещённый, «простой и добрый русский барин», идеолог либерального дворянства, всю жизнь верно служивший интересам великой империи.

155

КРЕСТЬЯНЕ В XVIII ВЕКЕ. РАСЦВЕТ КРЕПОСТНИЧЕСТВА

XVIII век — время расцвета и могущества Российской империи — вошёл в историю и как один из самых мрачных периодов в жизни многомиллионного крестьянства, составлявшего абсолютное большинство населения огромной страны.

XVIII столетие недаром называют «золотым веком» российского дворянства — сословия, ничтожного по численности, но сосредоточившего в своих руках основные богатства нации. Во времена Ивана Грозного дворяне наряду с другими подданными считались «царскими холопами». В эпоху Петра I принадлежность к дворянству обязывала находиться на государственной службе. Однако в 30—60-е гг. XVIII в. дворянство постепенно освобождалось от полного подчинения самодержавной власти и становилось воистину господствующим сословием Российской империи.

Происходило это за счёт других социальных групп, и прежде всего — крестьянства. Именно тогда крепостничество приняло жестокие и уродливые формы «барства дикого», обернулось почти что рабовладением. Беспощадная, никем не контролируемая эксплуатация крестьянства, жестокое обращение помещиков с крепостными, купля-продажа людей оптом и в розницу стали заурядным явлением. Господство подневольного труда крепостных в промышленности в первой половине XVIII столетия определила нараставшее с начала XIX в.

Пахота.

156

экономическое отставание России от передовых стран Запада. Даровая рабочая сила никак не стимулировала технические нововведения.

ТЯГЛО, ОБЩИНА И ДВОР

Земля — богатство пахаря, основа жизни его семьи. Весь год крестьянская семья жила за счёт того, что получено от обработки её земли. Но в XVIII столетии крестьянин, который возделывал ниву, не был её собственником. Земля, которой он пользовался, принадлежала государству, Церкви, царской семье или дворянам. По этому признаку крестьяне разделялись на две большие группы — государственных и владельческих (помещичьих, дворцовых, церковных). Все они были прикреплены к земле, т. е. не имели права самовольно уходить со своего надела. Они несли различные повинности в пользу государства и помещиков. Важнейшими повинностями помещичьих крестьян были барщина (даровая работа на господской земле) и оброк (выплаты продуктами и деньгами).

Всё крестьянство относилось к разряду тяглого населения (т. е. нёсшего тягло — платившего налоги и выполнявшего повинности). Основным государственным налогом была так называемая подушная подать. Она выплачивалась общиной или помещиком по количеству крестьянских душ мужского пола. С определённого числа душ крестьяне поставляли в армию рекрутов — людей, которые по решению помещиков или деревенской общины уходили на пожизненную военную службу. И хотя крестьяне относились к рекрутчине как к одному из самых страшных наказаний, уход в солдаты давал им возможность выйти из крепостной зависимости и освободиться от тягла.

Крестьяне одной деревни составляли общину — мир, т. е. сообща распоряжались землёй, которая находилась в их пользовании. Каждой

157

Молотьба.

крестьянской семье выделялся земельный участок — надел. Поскольку земля, как правило, неравноценна по качеству, община по мере надобности производила передел участков, чтобы не допустить обнищания отдельных хозяев. Лесами и пастбищами пользовались совместно. Члены общества были связаны круговой порукой, т. е. несли коллективную ответственность за то, чтобы своевременно и полно вносились денежные платежи и выполнялись различные повинности в пользу государства и помещика, и даже за преступления, совершённые на её территории. Община, заинтересованная в равномерной раскладке тягла, не допускала слишком большого разрыва в имущественном положении крестьян. Миром разбирались споры и тяжбы односельчан.

Центром повседневных интересов крестьянина было личное хозяйство — двор с избой и хозяйственными постройками, земельный надел. Средняя крестьянская семья состояла из четырёх—шести человек. Население же «крепкого» двора достигало иногда десяти—двенадцати человек (два-три поколения). Такое хозяйство могло иметь двух-трёх взрослых работников-мужчин, способных управиться с собственным наделом, отработать барщину и даже уйти на заработки в город или на промысел.

В крестьянском хозяйстве обычно имелись две лошади и две коровы, несколько овец и свиней, гуси и куры. В то же время примерно 20% дворов оставались однолошадными. Главная кормилица русских крестьян — рожь — давала низкие урожаи. И такое маломощное хозяйство не обеспечивало земледельцу существование до нового

Крестьянский двор.

158

урожая: к весне хлеб кончался, и семье угрожал голод. Приходилось идти «в кусочки» (просить милостыню) либо надеяться на поддержку общины или барина. Хозяйственным помещикам разорение крестьян было невыгодно — что возьмёшь с нищего? — и они оказывали поддержку малоимущим зерном, скотом и отсрочкой платежей.

КРЕСТЬЯНСКИЕ ПРОМЫСЛЫ

В нечернозёмной зоне скудный урожай и растущие повинности заставляли крестьян уходить на промыслы или заниматься ими не бросая хозяйства. Они шли на лесоразработки, нанимались рабочими на суда, рыбные промыслы, кожевенные заводы. Помещики поощряли «отходничество», так как крестьянин, получив жалованье, превращал его в оброк для господина.

С течением времени крестьянские промыслы специализировались. Владимирские «отходники» становились каменщиками, вологодские и архангельские крестьяне выводили новые породы мясомолочного скота, а в окрестностях Ростова Великого жили лучшие огородники России. Разбогатевшие и оборотистые хозяева перебирались в город, хотя и с большим трудом: чтобы записаться в купечество, требовалось уплатить двойные налоги (как с крестьянина и как с горожанина) и «объявить» немалый по тем временам капитал в 300—500 рублей. Закон, разрешая крестьянам торговать, гарантировал помещику власть над ними. Удлинялась лишь цепь, на которую был посажен «торгующий крестьянин». Господин имел право пресечь торговую деятельность и распорядиться судьбой своего крепостного так же, как и судьбой всех прочих крепостных. Уже к середине XVIII в. выходцы из крепостных крестьян (например, Бугримовы, Грачёвы, Соболев) стали основателями примерно 100 мануфактур. Некоторые из них сами оказывались тайными владельцами крепостных и земли, покупая их для своих предприятий (с согласия и на имя барина).

ГОСУДАРСТВЕННЫЕ КРЕСТЬЯНЕ

Из всех категорий крестьянства в наиболее благоприятном положении находились государственные крестьяне. У них преобладало самоуправление,

Прядение.

159

они располагали большими земельными наделами, в их повседневную жизнь не вмешивался барин-помещик Среди государственных крестьян было больше грамотных.

В XVIII столетии в эту группу постепенно вошли земледельцы многих разрядов, имевшие прежде великое множество наименований: черносошные, казённые сибирские, ямщики, однодворцы, пахотные солдаты, служилые старых служб, адмиралтейские, приписные, ясачные и др. С XVIII в. всех их стали называть одинаково — «государственные крестьяне». Крестьянская земля считалась казённой собственностью: правительство предписывало им «земель отнюдь не продавать». В отличие от помещичьих государственные крестьяне считались подданными и приносили присягу российскому императору.

Как люди лично свободные от крепостной зависимости, государственные крестьяне имели ряд преимуществ. Они сохраняли сильную общинную организацию с выборной администрацией (старостой, сотскими, десятскими). Местные общины объединялись в волостные и всеуездные «миры» (волость, уезд — административные единицы). При Екатерине II в 1775 г. для государственных крестьян был учреждён и специальный сословный суд — Нижняя и Верхняя расправы. В его работе участвовали и выборные «от тех селений, кои составляют подсудное ведомство».

Государственные крестьяне «тянули» подушную и другие подати, несли различные повинности: постойную (содержание войск на постое), рекрутскую, подводную (предоставление подвод). Они обслуживали почтовые станции, строили дороги, мосты и крепости. Сверх подушной подати (74 копейки в год) государственные крестьяне платили ещё и особый оброк государству (40 копеек) в качестве «помещичья доходу» — как бы за то, что они не принадлежат помещикам. Ставки платежей в XVIII в. неоднократно возрастали, и к концу его крестьяне вносили в казну 4,5— 6 рублей с «души».

ПРИПИСНЫЕ

И ЦЕРКОВНЫЕ КРЕСТЬЯНЕ

Значительно хуже жилось приписным (т. е. приписанным к заводам) государственным крестьянам. Большая часть их работала на казённых рудниках и заводах, куда им иногда приходилось добираться за сотни километров. Приписные крестьяне не были рабочими. Они появлялись на предприятиях периодически, посменно и занимались самым тяжёлым трудом: выполняли земляные работы, возили руду, дрова и уголь. Так они отрабатывали свою подушную подать, а за дополнительный труд получали оплату гораздо меньшую, чем вольнонаёмные рабочие.

С 1721 по 1762 г. предприниматели имели право покупать крестьян,

Косцы.

160

которые становились принадлежностью фабрик и заводов. Владельцев обязывали выдавать им зарплату и использовать их только на заводских работах. Но в действительности такие рабочие мало чем отличались от крепостных. Например, хозяин мог сажать их на цепь или даже штрафовать за «непорядочную жизнь в семействе».

Особую группу составляли крестьяне, принадлежавшие Русской Православной церкви — архиерейским домам, соборным церквам и монастырям. Церковные учреждения, владевшие сёлами и крестьянами, не могли их продавать. Однако платежи и повинности у этих крестьян были гораздо выше, чем у государственных. Поэтому среди церковных крестьян постоянно возникали волнения, которые порой выливались в восстания.

Стремясь завершить подчинение Церкви государству и увеличить государственный земельный фонд, правительство в 1764 г. отобрало церковные земли в казну. Почти 2 млн. крестьян стали называться экономическими и перешли в статус государственных.

ПОМЕЩИЧЬИ КРЕСТЬЯНЕ

В особенно тяжёлом положении находилась самая многочисленная группа населения — помещичьи крепостные. Их количество в XVIII в. неуклонно увеличивалось. Причины тому — естественный прирост и массовая раздача дворянам казённых земель вместе с государственными крестьянами. До начала 60-х гг. XVIII в. дворяне получили около 400 тыс. душ, при Екатерине II — 800 тыс., при Павле I — более 100 тыс. душ. К 1795 г. крепостных насчитывалось 9 млн. 800 тыс. душ мужского пола, или 59% всего тяглого населения Российской империи. В конце столетия крепостное право распространилось также на Украину и Новороссию. Однако развитие крепостничества шло не только вширь, но и вглубь. В Петровскую эпоху были слиты в один разряд крепостные крестьяне и холопы. До этого последние отличались от первых тем, что, работая на барской запашке и в господском хозяйстве, они не платили налогов государству. Кроме того, значительная часть их — кабальные холопы — имели, согласно традиции, право выхода на свободу после смерти своего господина. По указу Петра I холопов переписали и навсегда внесли в подушный оклад. Таким образом, они превратились в крепостных — людей, постепенно терявших самые элементарные человеческие права.

По указу 1722 г. помещики получили право сбора подушной подати в своих владениях для последующей передачи её в казну. В 1724 г. для крепостных введена паспортная система: отныне на заработки они могли отлучаться только с письменного разрешения помещика, удостоверенного подписью представителя местной власти. В 1727 г. крестьянам запрещено добровольно уходить в армию, в 1730—1731 гг. — брать откупа (прибыльные финансовые операции по сбору казённых податей) и подряды (выполнять работы на заказ), а в 1734 г. — заводить фабрики. В 1760 г. помещикам даны полномочия «за предерзостные поступки» ссылать своих крепостных в Сибирь, а через пять лет они получили право отправлять крестьян на каторгу. Таким образом, поместные дворяне

И. Аргунов.

Портрет неизвестной

крестьянки

в русском костюме.

161

приобрели почти полную имущественную и судебную власть над крестьянами: согласно закону, только политические дела и самые тяжёлые преступления (убийство и разбой) оставались в ведении государственных органов. Наконец, по указу 1767 г. крестьянин лишился права даже жаловаться на своего господина: сам факт подачи жалобы (пусть и справедливой) стал считаться уголовным преступлением и карался каторгой.

Отныне положение крепостных практически не отличалось от рабского; помещик не мог только убить крестьянина. Но из-за суровых наказаний крепостные нередко умирали, что власти расценивали уже как «волю Божию».

Правда, самые вопиющие случаи изуверства помещиков заставляли правительство принимать меры. При Елизавете Петровне в центре Москвы, на Сретенке, целых семь лет зверствовала молодая помещица Дарья Салтыкова, прозванная в народе Салтычихой. Она лично убила или приказала убить не менее 100 своих крепостных, в основном женщин, «преимущественно за неисправное мытьё полов и белья». Попытки дворовых жаловаться на госпожу ни к чему не приводили: Салтычиха подкупала не только мелких чиновников, но и видных начальников полицейского и судебного ведомств Москвы. Дело всё же дошло до сената: Салтыкову лишили дворянства, и долгие годы она провела в заточении, так и не раскаявшись в своих кровавых злодеяниях.

Крепостное право стало в России повседневным и всепроникающим явлением. Не только Салтычиха, но даже хорошо образованные дворяне считали вполне естественным обращаться с крепостными как с существами низшего порядка и решительно не видели в этом ничего постыдного. «Посекши его немного, посадил я его в цепь в намерении дать ему посидеть в ней несколько дней и потом повторять лечение понемногу несколько раз, дабы оно было ему тем чувствительнее, а для меня менее опасно, ибо я никогда не любил драться слишком много... секал очень умеренно и отнюдь не тираническим

образом» — так описывал процесс «воспитания» своего крепостного столяра просвещённый хозяин и известный мемуарист А. Т. Болотов. Знаменитый полководец фельдмаршал А. В. Суворов «лечил» загулявших крестьян, поливая их в зимнее время водой из колодца. Автор «Недоросля» драматург Д. И. Фонвизин восхищался благородством своего начальника, крупного дипломата Н. И. Панина, который из 7 тыс. душ, подаренных ему Екатериной II, 4 тыс. душ подарил своим секретарям. Директор Петербургской Академии наук Е. Р. Дашкова в письмах приказчикам распоряжалась браком и имуществом своих «подданных».

В 1721 г. Пётр I в одном из указов осудил продажу людей, «яко скотов», и распорядился «оную продажу пресечь; а ежели невозможно того будет пресечь, то бы хотя по нужде продавали целыми фамилиями», т. е. не разделяя членов одной семьи. Но царская рекомендация последствий не имела: крестьян дарили, меняли, проигрывали, предлагали в качестве взяток, продавали. «Бывало, наша барыня отберёт парней да девок человек тридцать. Мы посажаем их на тройки, да и повезём продавать на Урюпинскую ярмарку... Сделаем там на ярмарке палатку, да и продаём их», — вспоминал старый крепостной времена своей молодости.

КРЕПОСТНОЙ ГНЁТ

Постепенное освобождение от обязательной государственной службы, а также расширение потребностей заставляли дворян любыми способами повышать доходность своих имений. Самым прибыльным делом считалась торговля хлебом, цены на который постоянно росли. Большие партии зерна вывозились за границу. Поэтому владельцы более плодородных земель прибавляли барщину, которая за столетие кое-где увеличилась в восемь раз. Чтобы вести собственное хозяйство, крестьянину не хватало времени, и над его семьёй нависала угроза голодной смерти. К северу от Москвы преобладал оброк, величина которо-

Кокошник — женский головной убор. XVIII в.

162

го также возросла в два-три раза. Павел I в законе 1797 г. впервые рекомендовал помещикам ограничить барщину тремя днями в неделю, что, естественно, не исполнялось. Помимо барщины и оброка помещики брали с крестьян различные «столовые запасы»: с каждого двора — гуся или индейку, курицу, мясо, немного яиц, сколько-то аршин холста или сермяжного сукна, сено, дрова, а также масло, мёд, грибы, ягоды и т. п. Всё это должно было обеспечить нужды барской усадьбы или городского дома с целым штатом крепостной прислуги и дворовых. Кроме того, в XVIII в. помещики начали жёстко контролировать жизнь своих вотчинных крестьян, вводили подробное, иногда помесячное, расписание их обязанностей, которые выполнялись под надзором барского приказчика.

Потребности растущего хозяйства и европеизированный уклад жизни вынуждали помещиков готовить грамотных специалистов из крестьян: приказчиков, музыкантов, садовников. Особенно трагичной была судьба крепостной интеллигенции. Несмотря на талант и прекрасное, порой заграничное образование, такой человек, будь он архитектором, живописцем или музыкантом, продолжал оставаться бесправным холопом, которого в любое время могли выпороть на конюшне или продать. Что же касается основной массы крестьян, то давать им образование помещики считали излишним. В 1767 г. на заседаниях Комиссии для составления нового Уложения (свода законов) дворянские депутаты утверждали, что крестьянским детям наук «совсем иметь не следует», чтобы они не впали «в обман, мотовство, леность и воровство».

СОПРОТИВЛЕНИЕ КРЕПОСТНИЧЕСТВУ

Растущий крепостной гнёт вызывал постоянное сопротивление крестьян. Они с поразительным долготерпением использовали все законные способы борьбы за свои права: жаловались местным властям, подавали

ОБЪЯВЛЕНИЯ О ПРОДАЖЕ КРЕПОСТНЫХ

В 15 части 2 квартала в Четвёртой Мещанской, под №111 продаётся девка, умеющая бельё шить и в шамбуре, гладить и крахмалить, отчасти кушанье готовить и портному. Тут же продаются брильянтовыя вещи и цветные каменья; а бык и корова хорошей породы, за сходную цену.

** *

В 6 части 4 квартала под № 352 продаётся мужской и женской хороший перукмахер, ростом выше средняго и недурной фигуры, годной в камердинеры, оффисианты и лакеи, 27, а жена его 24 лет, прачка и швея, с дочерью по третьему году, оба хорошаго поведения. Последняя им цена 1000 руб.

** *

Желающие купить 2 человек из крестьян хорошаго поведения и годных в рекруты и во всякую крестьянскую работу могут спросить в 5 части 1 квартала под № 83, в приходе Трёх Святителей на Кулишках, у домоправителя Ивана Шутова. В оном же доме продаётся пара выезженных бурых белогривых весьма хороших лошадей за сходную цену; также несколько кусков из верблюжьей с чёрною шленскою шерстью байки, способной для сюртуков.

* * *

Продаются 3 лошади, 2 жеребца гнедопегих по 4 года Аглинской породы, очень паристые и хорошаго росту, да один мерен тёмнобуланой 3 лет Аглинской же породы. Видеть их и о цене узнать в 8 части 1 квартала в доме под № 200. В оном же доме продаётся музыкант, которой играет на фаготе и начинает петь баса, очень хорошо выучен читать и писать, 15 лет.

* * *

Во 12 части, в прежде бывших богодельнях у живущаго Офицера продаётся девка по 16 году, знающая кружева плесть, бельё шить, гладить, крахмалить и Госпожу одевать, притом имеющая талию и лице приятное.

(Из «Московских ведомостей».)

М. Шибанов. Крестьянский обед.

163

Театр крепостных в усадьбе князей Юсуповых.

Усадебный дом,

принадлежавший

князьям Трубецким.

Выстроен

крепостным

архитектором.

прошения, давали взятки, посылали челобитчиков в сенат. Крестьяне всех категорий были убеждены в праве «мира» подавать жалобы в самые высокие инстанции. При этом мирские челобитчики умело ссылались на действующее законодательство, царские манифесты и указы, которые могли помочь при защите их интересов.

Прибегали крестьяне и к более решительным формам сопротивления: отказывались нести повинности и платить помещикам оброк, избивали и убивали своих господ и управителей, отнимали их «пожитки» и делили между собой. Иногда они убирали и присваивали хлеб с барской запашки, вероятно считая его своим по праву затраченного ими на барщине труда. Порой крепостные не желали платить налоги и подчиняться помещичьей администрации. Государственные крестьяне также противились тому, чтобы их передавали помещикам.

Одним из способов избежать разорительных податей и крепостной неволи было бегство. Конечно, это крайняя мера для крестьянина, жившего средневековыми представлениями о мире. Его вселенная ограничивалась деревней, землёй предков, роднёй и общиной. Тем не менее в конце царствования Петра I насчитывалось около 200 тыс. беглых, в 1727— 1742 гг. — 330 тыс., т. е. в бегах находились 4—5% всех крепостных. Беглые осваивали Сибирь, уходили за рубеж в соседнюю Литву и Польшу. Спасаясь от репрессий царских войск, участники восстания Булавина во главе с атаманом Игнатом Некрасой бежали в Турцию. Потомки некрасовцев вернулись на родину только в 1962 г. Здесь они соединили с родной землёй горсть земли, которую некогда взяли их предки, уходя с Дона, свято хранившуюся в течение двух с половиной столетий.

Типичным явлением для XVIII в. были восстания крестьян. Как правило, они носили местный характер, но вспыхивали постоянно: за период с 1725 по 1762 г. помещичьи крестьяне бунтовали 37 раз и монастырские — 57 раз. Для подавления волнений вызывались армейские полки, но и регулярные части не могли ликвидировать небольшие «партизанские отряды» беглых крестьян, успешно действовавшие даже в центральных губерниях. Ещё более упорно сопротивлялись угнетению приписные крестьяне: на Урале, Олонецких, Демидовских заводах в Калужской губернии. Почти 15 лет (с 1754 г.) продолжались беспорядки на частных уральских заводах. Для «замирения» крестьян Екатерина II послала генерал-прокурора А. А. Вяземского. Военная коллегия разрабатывала планы действий против десятков тысяч бунтующих монастырских крестьян. Окончательно утвердившиеся крепостные порядки только в 1762— 1769 гг. вызвали 120 крестьянских выступлений. В одной Московской

164

губернии от рук собственных «рабов» погибли 30 помещиков.

Вспыхивая то здесь, то там, крестьянские бунты быстро гасли, но уже предвещали гигантский пожар Пугачёвского восстания 1773— 1775 гг., охватившего вскоре огромную территорию. Воспоминания о бушующей народной стихии долго ужасали дворянство. После поражения крестьян количество их выступлений сократилось, но в последние годы XVIII столетия вновь заволновались 32 губернии.

Мечты народа о лучшей жизни рождали немало фантазий, легенд и социальных утопий. Заводские крестьяне с удивительной лёгкостью верили в подложные манифесты об их освобождении от работ. Тысячи беглых крестьян искали легендарную страну Беловодье, где не было ни рекрутчины, ни бар, ни чиновников, ни податей. Там «земные плоды всякие и весьма изобильны бывают: родится виноград и сорочинское пшено (т. е. рис. — Прим. ред.) и другие сласти без числа. Злата же и серебра и каменья другого зело много, ему же несть числа».

Особенно сильно верили крестьяне в доброго царя-избавителя: некогда устранённый от власти злыми боярами, он обязательно должен вернуться и устроить справедливую, счастливую жизнь для народа. На этой почве расцветало самозванчество: весьма часто авантюристы и бунтовщики объявляли себя коронованными особами, XVIII столетие знало лжецаревичей Алексеев, Лже-петров II и несколько десятков Лже-петров III. Из последних более всех прославился казак Емельян Пугачёв. Недаром он обещал народу в одном из своих «царских» указов: «По истреблении... противников и злодеев-дворян всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».

Не знавшие тягот крепостного права крестьяне русского Севера и уходившие от властей на Урал и в Сибирь крестьяне-старообрядцы бережно хранили обычаи допетровского времени. На протяжении XVIII и XIX вв. в крестьянской среде сохранялась рукописная традиция: здесь создавались и пользовались спросом книги допетровского репертуара, записи молитв и духовных стихов, певческие сборники, лечебники.

Бедственное положение крепостных крестьян уже во второй половине XVIII столетия рассматривалось наиболее дальновидными представителями «верхов» как угроза существованию государства. «Если мы не согласимся на уменьшение жестокостей и умерение человеческому роду нестерпимого положения, то и против нашей воли сами оную возьмут рано или поздно», — писала генерал-прокурору Вяземскому Екатерина II. (Однако это не помешало ей сообщить своим европейским корреспондентам, что русский крестьянин ежедневно имеет на обед курицу, а по праздникам — индейку.)

В екатерининскую эпоху появляются первые проекты ограничения крепостного права, авторами которых были Д. А. Голицын, Н. И. Панин, Я. С. Сивере, И. П. Елагин. Но единодушно высказанное на заседаниях Уложенной комиссии 1767 г. мнение о неприкосновенности прав дворянства заставили правительство отложить решение главного для России вопроса. Крепостное право просуществовало в стране ещё 100 лет.

А. Венецианов. Крестьянская девушка с телёнком.

165

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЛИКАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ (ВОССТАНИЕ ЕМЕЛЬЯНА ПУГАЧЁВА)

22 ноября 1772 г. в Яицком городке (ныне Уральск) в доме казака Дениса Пьянова остановился гость. За столом разговор зашёл о бедственном положении Яицкого казачьего войска после подавления недавнего бунта, о брожении среди казаков. Гость вызвался увести всех желающих в «турецкие земли», где они не будут терпеть притеснений, обещал снабдить деньгами. На вопрос изумлённого хозяина, где же он возьмёт столько денег, пришелец ответил, что он «заграничный торговый человек» и это для него пустяки. Пьянов, понизив голос, доверительно поделился распространившимся на реке Яик слухом, будто в Царицыне объявился сам государь Пётр Фёдорович

(т. е. император Пётр III, убитый по приказу императрицы Екатерины в 1762 г.). Одни говорят, будто схватили его там и засекли до смерти, а другие уверяют, что скрылся он. «Спасся государь!» — убеждённо ответил гость. Почуяв в Пьянове близкого по духу и настроению человека, он в конце концов перестал таиться и открыл совсем опешившему казаку, кто перед ним «на самом деле»: «Вот, слушай, Денис Степаныч, хоть поведаешь ты казакам, хоть не поведаешь, как хочешь, только знай, что я — государь Пётр III». Так произошло первое явление народу нового (то ли шестого, то ли восьмого по счёту) самозванца. Настоящее имя его было Емельян Пугачёв.

ЖИЗНЬ И СКИТАНИЯ МУЖИЦКОГО ЦАРЯ

Родом Пугачёв был из донской станицы Зимовейской, земляк Степана Разина. «Царскую кровь» он обнаружил в себе в 30 лет, хватив до этого в жизни немало лиха. До 17 лет будущий самозваный царь жил в доме своего отца казака Ивана Михайловича Пугачёва (фамилия пошла от деда — казака Михайлы Пугача). Мать Емельяна, Анна Михайловна, вырастила трёх сыновей и двух дочерей. Жили Пугачёвы бедно. Когда пришёл срок, Емельяна записали в казаки на место отца. Он успел жениться на казачке Софье Дмитриевне Недюжевой и через неделю после свадьбы отправился с полком в Пруссию, где участвовал во многих сражениях Семилетней войны (1756— 17бЗ гг.). Он быстро обратил на себя внимание храбростью и «отличным

Емельян Пугачёв. Старинная гравюра.

166

проворством», был зачислен ординарцем к казачьему полковнику Денисову и у него же впервые отведал плетей. С самого начала русско-турецкой войны Пугачёв вновь в действующей армии, в команде полковника Кутейникова. За боевую доблесть он получил чин хорунжего.

В походах Емельян заболел (у него «гнили» грудь и ноги) и вернулся домой к семье. Служить ему больше не хотелось. Пугачёв попытался выйти в отставку, однако его не отпустили. Но молодой казак уже решил, видимо, сам распоряжаться собственной судьбой. Однажды, приехав в Таганрог, где жила его сестра Федосья, он договорился с её мужем, казаком Павловым, идти на Терек, Бегство не удалось, Пугачёва арестовали, он бежал и скрывался в собственном доме. Наконец пробрался на Терек, и жившие здесь донские казаки послали его ходатайствовать о их нуждах в Петербург. В Моздоке Емельяна схватили, он бежал, вернулся на родину, был вновь арестован и вновь бежал. На одном из форпостов Пугачёв явился к коменданту, назвался своим именем, но заявил, что он выходец из Польши.

В то время в Россию возвращалось много беглого люда. Пугачёв получил паспорт и добрался до Мечетной слободы к старообрядческому игумену Филарету, пользовавшемуся большой популярностью, где заявил о своём желании увести яицких казаков на Кубань, в земли, тогда ещё России не принадлежавшие. Филарет одобрил план, и мятежный хорунжий двинулся на Яик. На постоялом дворе (умёте) пехотного солдата Степана Оболяева по прозвищу Ерёмина Курица он встретился с некоторыми казаками, которые тоже его поддержали. После этого Пугачёв появился у Пьянова. Тот рассказал о вновь объявившемся государе кое-кому из «хороших людей». Решили ждать сбора казаков на зимний лов рыбы и там объявить им радостную весть. Пугачёв вскоре был схвачен по доносу о намерении увести Яицкое казачье войско за российский рубеж.

Его отправили в Казань, где посадили в «чёрную тюрьму». «Где да где уж я не был и какой нужды не потерпел, — вспоминал впоследствии „набеглый царь". — Был холоден и голоден, в тюрьмах сколько сидел — уж только одному Богу вестимо». Но, похоже, не было в то время в России тюрьмы, способной удержать Пугачёва. Он опять бежал на Яик. Здесь вскоре отважный беглец предстал перед казаками. Первых явившихся к нему сподвижников Пугачёв обманывать не стал и «настоящего своего имени не таил». Яицким вожакам было всё равно, кто будет добывать им землю и волю. Но так думали не все. На умёт явились уважаемые среди казачества люди, желавшие удостовериться в подлинности государя. Их глазам предстал человек среднего роста и запоминающейся наружности. Лицом он был «продолговат, смугл, глаза карие, волосы тёмно-русые, пострижены по-казацки. Борода чёрная с сединою». Нос у «царя» был с горбинкой, взгляд острый, левый глаз он щурил и часто мигал им. «В плечах хотя и широк, но в пояснице очень тонок». Одна казачка запомнила Пугачёва несколько иначе: «Как теперь на него гляжу: мужик был плотный, здоровенный, плечистый, борода русая, окладистая, ростом не больно высок и не мал». Впрочем, пришедшим «смотреть государя» внешность его мало о чём говорила. Императора им доводилось видеть лишь на портретах, давно отовсюду снятых. Их интересовали «царские знаки», которые, по народным представлениям, должны быть на теле каждой августейшей особы. Пугачёв показал отметины, оставшиеся у него после болезни.

— Что же это, батюшка, двуглавый орёл, что ли? — полюбопытствовал один из приезжих.

— Не орёл, а царский герб, — ответил Пугачёв.

— А что же, все цари с таким знаком родятся или это после как-нибудь Божьим произволением делается? — не унимался любопытный.

— А того, други мои, простым людям ведать не подобает, — отрезал недавний казанский узник.

Так мог сказать только царь. Казаки низко поклонились.

167

НАЧАЛО ВОССТАНИЯ. ОСАДА ОРЕНБУРГА

Власти уже повсюду разыскивали беглеца. На хуторах и умётах появились воинские команды. Ждать сбора казаков на лов рыбы было нельзя. Утром 17 сентября 1773 г. Пугачёв на хуторе Толкачёвых произвёл смотр своему войску. Это были казаки и служившие вместе с ними калмыки и татары, всего человек 60. Молодой грамотей Иван Почиталин объявил написанный им «именной указ». В нём говорилось: «Самодержавного императора нашего, великого государя Петра Фёдоровича Всеросийскаго и прочая, и прочая, и прочая. Во имянном моём указе изображено Яицкому войску... Когда вы устоити за своё отечество, и ни истечёт ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государем, жалованы: казаки, и калмыки, и татары... и жаловаю я вас: рякою (Яиком. — Прим. ред.) с вершын и до усья и землёю, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтам. Я, великий государь амператор, жалую вас, Пётр Фёдаравич. 1773 году сентября 17 числа». Указ был встречен гулом одобрения. Развернули знамёна с нашитым на них раскольничьим крестом, и мятежное войско двинулось на Яицкий городок. Началось казацкое восстание, переросшее в длительную и кровавую гражданскую войну.

В исторической литературе встречаются утверждения, будто Пугачёвщина была не широким народным движением, а разбойничьим

предприятием кучки уголовных элементов, стремившихся к грабежу и наживе и воспользовавшихся стеснённым положением государства, втянутого в войну с Турцией. Это не так. Можно по-разному относиться к самому Пугачёву. В его натуре, несомненно, была беспокойная, авантюристическая жилка, не дававшая ему примириться с незавидной долей бесправного казака. Он чувствовал в себе тягу и способности к иному, более высокому поприщу, хотел, по его словам, «произвесть себя отличным от других». Ещё на турецкой войне, хвастаясь перед казаками своей саблей, он заявил, что это подарок его крёстного отца — императора Петра Великого. Верно и то, что восстание в глубине России было на руку всем её недругам, в первую очередь султану и стоявшей за его спиной Франции, а также Польше. По Европе ходили слухи, будто при Пугачёве состоят турецкие шпионы-советники. В верхах петербургского общества также ходили слухи о «набеглом царе» как об агенте османов. Но Пугачёв не выбирал момента для восстания. Он поднял его, как только утвердился в своём предназначении и собрал горстку отчаянных и решительных людей. Он встал не за себя, а за «чернь бедную», которая, как он хорошо знал, всюду «великие притеснения терпит». По крайней мере так воспринимал появление долгожданного царя-избавителя народ, повсеместно бравшийся за оружие или готовый это сделать.

Россия напоминала пороховой погреб, который в любую минуту мог взорваться. Дворянская империя Екатерины II вступала в апогей своего внешнего величия и могущества. Территория государства росла. Слава русского оружия гремела на западе и юге континента. Умная дипломатия преумножала успехи и престиж императрицы, которую называли «философом на троне». В стране бурно развивались наука, искусство, культура. Но все эти достижения, этот расцвет помещичьей и чиновничьей России оплачивались другой Россией — трудящейся и эксплуатируемой, теми классами, слоями и группами населения, беспра-

Личная подпись

и печать

Е. И. Пугачёва.

168

Движение отрядов пугачёвцев.

вием и унижением которых, изнурительной работой и полурабским существованием крепла дворянская монархия. Хуже всего приходилось, вероятно, главному кормильцу страны — русскому крестьянину, в особенности крепостному. Он трудился на помещичьем поле (отбывал барщину) три-четыре дня в неделю, иногда шесть! В некоторых местностях помещик вообще лишал его надела, переводил на «месячину» (ежемесячное содержание продуктами из барских закромов) и даже превращал в дворового человека. Барин мог сделать с мужиком всё, что было угодно его душе: купить, продать, проиграть в карты, обменять на собаку или приглянувшуюся вещь, насильно женить или, напротив, запретить жениться, запороть на конюшне, отдать в рекруты, упечь на каторгу.

Дотянулась рука чиновного Петербурга и до казаков — сибирских и яицких, волжских и терских, донских и украинских. Начали отбирать старинные казачьи права и вольности; стали стеснять самоуправление и устоявшийся веками уклад службы и быта. Правительство стремилось ввести в казачьих войсках «регулярство» — по армейскому образу и подобию. Не мудрено, что в России полыхали восстания. За десятилетие перед Пугачёвщиной произошло более 160 только крестьянских бунтов. В начале 1772 г. поднялись яицкие казаки. И вот они вновь бросили вызов царице.

Попытка атаковать Яицкий городок мизерными силами, без артиллерии не увенчалась успехом. Пугачёв принял решение идти вверх по Яику и захватить на форпостах и в мелких крепостях пушки. Он рассчитывал завоевать авторитет у населения, что было не менее важно для дальнейшего успеха мятежа. К концу

169

сентября им были захвачены пять форпостов, Илецкий городок, крепости Рассыпная, Нижне-Озёрная, Татищева, Чернореченская. Под Татищевой пугачёвцы получили боевое крещение: они разбили посланный из Оренбурга отряд бригадира Билова (700 человек при 6 орудиях). 3 октября передовые отряды пугачёвцев появились в окрестностях Оренбурга — административного центра всей южной половины Заволжья и Урала.

Через день город облегло всё повстанческое войско — 2460 человек при 20 пушках. Оренбургский гарнизон вначале был сильнее осаждавших (вместе с подошедшей воинской командой в нём насчитывалось около 3700 человек при 70 орудиях), и губернатор И. А. Рейнсдорп 12 октября предпринял вылазку, надеясь нанести поражение противнику. Вылазку легко отбили. В свою очередь Пугачёв 22 октября и 2 ноября пытался взять город штурмом, но тоже потерпел неудачу. Между тем на помощь Оренбургу с разных сторон спешили правительственные войска под командованием генерал-майора Кара, бригадира Корфа, полковника Чернышёва и других военачальников. Кар боялся лишь того, что мятежники, узнав о приближении его 3-тысячного отряда, разбегутся. Однако ночью

8 ноября двигавшаяся ему на помощь гренадерская рота была окружена казаками атамана Овчинникова и перешла на сторону Пугачёва (причём два солдата даже признали в «набеглом царе» подлинного императора). А

9 ноября в поле у деревни Юзеевой войска Овчинникова и Зарубина-Чики (1 тыс. человек при 9 орудиях) атаковали самого генерала и нанесли ему тяжёлое поражение. 13 ноября повстанцы под руководством Пугачёва окружили отряд Чернышёва, который почти не оказал сопротивления. Полковник пытался скрыться, переодевшись извозчиком, но был схвачен. Лишь отряд Корфа сумел прорваться в город. И 14 ноября Рейнсдорп сделал вылазку с самыми решительными намерениями. В ней участвовали 2500 солдат (при 22 орудиях) под командой генерал-майора Валленштерна. Правительственные войска снова понесли большой урон, особенно от пугачёвской артиллерии, и вынуждены были ретироваться. После этого активные боевые действия под Оренбургом фактически прекратились. Пугачёв решил, что блокадой принудит гарнизон к сдаче. Он знал о скудости продовольственных запасов в городе.

Ставка Пугачёва находилась в Берде — слободе в 5 км от Оренбурга. В течение полугода Берда была столицей всей мятежной низовой России. «Императорским дворцом» стал дом казака Ситникова, стены которого изнутри оклеили золочёной бумагой. Караул во «дворце» несла яицкая «гвардия» (25 человек). Жизнь в Берде текла «по-столичному» шумно. Пугачёв постоянно устраивал смотры и учения своему войску, состязания в ловкости, удали и воинском мастерстве, на которых нередко отличался и сам. Армия повстанцев росла. Большими и малыми отрядами и поодиночке стекались в Берду русские крестьяне и заводские «работные люди», башкиры и калмыки, мещеряки и татары, всякого чина беглый «беспашпортный» народ, вливаясь вместе с казаками и перешедшими на сторону Пугачёва солдатами в состав Большой (Главной) армии «воскресшего» императора. Но восстание не было бы восстанием, если бы дело ограничилось только этим. Весть о приходе долгожданного избавителя явилась той искрой, которой недоставало, чтобы полыхнул пожар. Среднее и Нижнее Поволжье и Заволжье, Прикамье, Приуралье, Урал и Зауралье, Западная Сибирь и казахские степи откликнулись на манифесты Пугачёва. Из-под Пензы и Воронежа шли крестьянские делегаты, чтобы разузнать правду о новом государе. Восстали крестьяне в Арзамасском уезде. Они захватывали помещичьи земли в Шацком, зажигая друг друга такими речами: «Всё теперь наше, царь жалует нам всю землю, у помещиков крестьян отнимает и даёт волю».

Перед Пугачёвым и его окружением встала задача возглавить и сплотить эту разношёрстную и разноязы-

Уральский рабочий с самодельной пушкой.

170

Восстание Пугачёва.

кую вольницу. С этой целью 6 ноября была создана Государственная военная коллегия во главе с яицким казаком Андреем Витошновым. В её составе были судьи, секретарь и даже думный дьяк. Военная коллегия Пугачёва представляла собой что-то вроде военного министерства или даже целого кабинета министров. Она ведала всем: составляла и распространяла именные указы и манифесты «Петра III», рассылала собственные указы, принимала донесения и рапорты от повстанческих властей и командиров отрядов на всей обширной территории, подвластной пугачёвцам, вела переписку, следила за комплектованием и снабжением войск всем необходимым, руководила по мере возможности их передвижениями и действиями, налаживала на местах работу новых органов народного самоуправления, распоряжалась казной и заботилась о её пополнении, вершила суд, производила в чины, выдавала жалованье. Руководство Большой армией осуществляла Походная канцелярия, которую возглавлял Андрей Овчинников. Чтобы внести в народное движение организацию и порядок, пресечь раздоры, грабежи и мародёрство, национальную и религиозную вражду,

выполнить согласованный с Бердой план боевых предприятий и должный уровень командования, Пугачёв и его Военная коллегия отправляли в те или иные районы своих эмиссаров. Так, в середине декабря под Уфой появился в качестве главного военачальника осаждавших город повстанческих отрядов «граф Иван Никифорович Чернышёв». Титул графа, в народном понимании нераздельный с фамилией, получил один из самых первых и ближайших сподвижников Пугачёва, знавший тайну его «царского» происхождения, отважный казак Зарубин по прозвищу Чика, до этого отличившийся в боях с генералом Каром. Здесь, у деревни Чесноковки, постепенно сформировалась вторая по численности повстанческая армия, новый центр руководства народным мятежом. На уральские заводы — лить пушки и поднимать работных людей — отправился клеймёный каторжник Афанасий Тимофеевич Соколов, более известный по кличке Хлопуша. Когда началось восстание, он сидел в оренбургской тюрьме. Губернатору Рейнсдорпу, «тонкому психологу», пришла в голову «счастливая» мысль заслать Хлопушу в стан пугачёвцев с указами и воззваниями, что-

171

бы склонить казаков отойти от восстания и выдать своего вождя (за свободу и деньги такой чего не сделает!). Хлопуша действительно сделал немало. Он пришёл к Пугачёву, рассказал ему обо всём и стал одним из деятельных вождей восстания. В конце года на северо-восток Башкирии уехал Салават Юлаев — самый популярный из предводителей воинственного полукочевого народа, кумир молодых егетов (джигитов). Он должен был возглавить восстание у себя па родине, а затем разжечь его пламя в Кунгурском уезде. Сам Пугачёв продолжал стоять под Оренбургом, время от времени предпринимая попытки ворваться в город. Одновременно он захватил крепость Ильинскую и разбил здесь отряд секунд-майора Заева. 30 декабря атаман Михаил Толкачёв ворвался в Яицкий городок, не сумев захватить только крепость. Вскоре на Руси появилась новая «государыня» — Устинья Петровна Кузнецова. Прибывшего в город Пугачёва яицкие казаки сумели женить на своей землячке.

В Оренбурге между тем уже начинался голод, не хватало дров. Воспользовавшись отсутствием Пугачёва, с которым ушла и часть повстанческого войска, Рейнсдорп решил атаковать Берду. После тщательной разведки генерал Валленштерн, бригадир Корф и премьер-майор Наумов 13 января 1774 г. вывели в поле тремя колоннами более 2 тыс. солдат при 27 орудиях. Правительственные командиры имели приказ «не выпутать злодейскую толпу из гнезда своего» и поражать её всеми средствами, «особливо» артиллерией. Однако пугачёвцы, которыми командовали Максим Шигаев и Дмитрий Лысов, сами открыли сильный пушечный огонь. Их пехота и конница «с великой отважностью с копьями» бросилась на врага. По свидетельству очевидца, «такой на всех (солдат. — Прим. ред.) напал страх, что не думали и спастись, и гнали их наподобие овец, кололи да в полон свой злодейский забирали, так что которые бросили ружья, те и живы остались». Оренбургские войска потеряли убитыми и пленными 281 человека, ранеными — 123. В итоге 13 орудий пополнили повстанческую артиллерию.

Оренбург спасло наступление правительственных войск. В Петербурге наконец осознали опасность для государства восстания Пугачёва. Командующим карательными отрядами был назначен умный и деятельный генерал-аншеф Александр Бибиков, одним из первых разгадавший главную опасность Пугачёвщины. «Что всего опаснее? — писал он в донесении Екатерине II. — Злодей (Пугачёв. — Прим. ред.), конечно, не страшен своими силами. Но дух, так сказать, всеобщего в здешнем краю замешательства разнородной и разнообразной черни немалого труда стоит успокаивать».

В районы, охваченные восстанием, двигались свежие воинские части. В январе и феврале под Кун1уром и Красноуфимском потерпели поражение отряды Салавата Юлаева, Канзафора Усаева, Ивана Кузнецова. 14 марта у Красноуфимска и 17 марта у деревни Бугалыш подполковник Папав разбил новое войско Салавата. Через неделю подполковник Михельсон, боевой офицер, участник Семилетней, русско-польской и русско-турецкой войн, особенно отличившийся в битвах при Ларге и Кагуле, освободил Уфу, разгромив в ожесточённом бою армию Чики. 22 марта под Татищевой и 1 апреля у Сакмарского городка генерал-майор Голицын сокрушил и самого Пугачёва. Повсюду повстанцы дрались храбро, порой умело и искусно. Но, по мере того как гарнизонные команды заменялись опытными солдатами, а руководить ими стали закалённые в войнах командиры, успех правительства в борьбе с мятежом был уже лишь вопросом времени. Однако народное движение ещё отнюдь не исчерпало себя. Закончился только первый его этап. Лишившись почти всех своих войск, потеряв многих боевых соратников, с отрядом всего в 500 человек Пугачёв двинулся на Урал. Он не унывал. «Народу у меня как песку, — говорил „император Пётр III" своим приближённым, — и я знаю, что чернь меня с радостью примет».

Донской казак.

172

ПУГАЧЁВ НА УРАЛЕ

Его действительно ждали. Ждали работные люди и заводские мужики, ждали башкиры, уфимские и исетские казаки. За месяц пребывания на уральских заводах (Вознесенском, Авзяно-Петровском, Белорецком) войско Пугачёва вновь выросло до 2—4 тыс. человек. 6 мая, не имея ни одной пушки, повстанцы штурмом взяли крепость Магнитную. На другой день на помощь Пугачёву пришли Перфильев и Овчинников. Ещё через день присоединился многочисленный отряд Ивана Белобородова. Его появление вызвало в лагере Пугачёва лёгкий переполох. Отставной артиллерист Белобородов так вымуштровал своё войско, что его приняли за карательную команду. Пугачёв повёл победоносное наступление на крепости Оренбургской укреплённой линии: Карагайскую, Петропавловскую, Степную, Троицкую. Здесь его уже 8-тысячную армию настиг генерал-поручик Деколонг. Повстанцами руководил Белобородов, заменивший раненого под Магнитной «императора». В этом бою пугачёвцы потеряли всю свою артиллерию. На следующий день они потерпели поражение от Михельсона. Это, однако, не помешало им захватить Чебаркульскую крепость, Златоустовский и Саткинский заводы.

У деревни Верхние Киги Пугачёва, у которого оставалось около 6 тыс. человек, встретил с 3-тысячным башкирским отрядом Салават Юлаев, с начала мая неоднократно предпринимавший отчаянные попытки задержать продвижение корпуса Михельсона. Башкиры сражались мужественно и упорно. 3 июня объединёнными силами Пугачёв и Салават атаковали Михельсона у реки Ай. Утром башкирская тысяча под руководством Салавата подошла к лагерю, где солдаты строились для похода, и остановилась, вызывая огонь на себя. Михельсон ответил огнём из пушек, после чего на Салавата бросилась кавалерия — изюмские и казанские гусары, санкт-петербургские и архангельские карабинеры, чугуевские казаки, верные правительству инородческие команды. После короткой яростной схватки

башкиры начали отступать в расходящихся направлениях, уводя за собой преследователей. В это время Пугачёв и его атаманы четырьмя отрядами атаковали пехоту и обоз Михельсона. Подполковник вернулся и начал собирать увлёкшуюся погоней конницу. Положение Михельсона было критическим. Ему с большим трудом удалось отбиться и собрать войска. Пугачёвцы успели сделать то же самое. До новой схватки дело, правда, не дошло, а поле боя осталось за Михельсоном, отправившим начальству победный рапорт. Не хватило у подполковника мужества признать, что в этом жарком деле (он потерял, как и при освобождении Уфы, 23 человека) Пугачёв и Салават едва не провели его. И будь «злодеи» получше вооружены, неизвестно, чем бы на этот раз всё кончилось. Пугачёв считал, что как в сражении 3 июня, так и в новом, 5 июня на другом берегу Ая «ни Михельсон его не разбил, ни он, Емелька, Михельсону вреда не зделал, а разошлись...». Имея в авангарде отряды Салавата Юлаева и Белобородова, Пугачёв двинулся на северо-запад, к крепости Оса. Он стремился вырваться из Башкирии на камские и волжские просторы. Два штурма, во время которых получили ранения Белобородов и Салават, не принесли успеха. Начали третий, когда из крепости в стан пугачёвцев явился отставной гвардейский солдат, видевший когда-то Петра III. Его послали выяснить подлинность «государя». Пугачёв переоделся в простой казачий наряд и встал в шеренгу с другими казаками. Гвардеец шёл вдоль строя, пристально всматриваясь в лица, и наконец остановил свой взгляд на вожде восставших.

— Што, старик, узнал ли ты меня? — спросил Пугачёв.

— Бог знает. Как теперь признаешь? В то время был ты помоложе и без бороды, а теперь в бороде и постарел.

— Смотри, дедушка, хорошенько, узнавай, коли помнишь!

— Мне кажется, что вы походите на государя, — сдался гвардеец.

На другой день он пришёл снова и торжественно заявил: «Теперь я узнаю, что ты... наш надёжа — государь».

Уральский (яикский) казак.

173

Взятие пугачёвцами одной из уральских крепостей.

Вскоре Оса капитулировала. Через день Пугачёв был за Камой. Его отряды захватили Боткинский и Ижевский заводы, Сарапул, Елабугу, Агрыз, Мензелинск, Заинск, Мамадыш. Высылаемые против него команды терпели поражения. 11 июля Емельян Пугачёв был под Казанью. Его войско, пополнившееся русскими крестьянами, работными людьми, татарами, удмуртами, марийцами, чувашами, мордвой, вновь стало грозным. Оно насчитывало 20 тыс. человек.

ВЗЯТИЕ КАЗАНИ. КРЕСТЬЯНСКОЕ ВОЙСКО В ПОВОЛЖЬЕ

12 июля пугачёвцы четырьмя колоннами, которыми командовали сам «царь», Овчинников, Белобородов и Минеев, пошли на штурм. Генерал-майор П. С. Потёмкин, не в силах защитить город, ретировался в кремль, где укрылись губернатор Брандт, дворяне и купцы. Кремль уже горел и должен был пасть, когда к городу подошли войска Михельсоиа. Пугачёв выступил навстречу. У села Царицына произошёл пятичасовой бой. Повстанцы были разбиты. Пугачёв отступил, но 15 июля, доведя численность армии до 25 тыс. (!) человек, напал на Михельсона на Арском поле. По словам подполковника, пугачёвцы атаковали «с таким отчаянием, коего только в лучших войсках найти надеялся». Поражение восставших было сокрушительным. Когда 18 июля Пугачёв оказался на правом берегу Волги, у него снова осталось всего несколько сот человек. Начался последний этап народной войны, главными участниками которой стали крестьяне Поволжья (как русские, так и других национальностей).

«Пугачёв бежал, но бегство его казалось нашествием», — писал Пушкин. Действительно, как будто чья-то рука попеременно подносила спичку к стогам высохшего сена. Пожар мятежа вспыхнул с необыкновенной силой и стал распространяться со скоростью, опережавшей движение вновь многочисленной армии Пугачёва. Всюду возникали отряды «пугачей», пылали дворянские имения, вершились суд и расправа над помещиками. Города и сёла встречали «надёжу-государя» хлебом-солью и колокольным звоном. 20 июля Пугачёв вступил в Курмыш, 24 — в Алатырь, 27 — в Саранск. Здесь на соборной площади был зачитан его манифест: «Объявляется во всенародное известие. Жалуем... всех, находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков, быть верноподданными собственной нашей короны рабами, и награждаем вольностию и свободою и вечно казаками... владением земель... и протчими всеми угодьями, и свобождаем всех прежде чинимых от дворян и градских мздоимцев-судей всем крестьянам налагаемых податей и отягощениев... повелеваем... кой прежде были дворяне в своих поместьях и вотчинах, — оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян, всячески стараясь ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшаго христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников злодеев-дворян всякий может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет». Вот за это и боролись крестьяне.

Екатерина II форсировала мирные переговоры с Турцией. Как только мир был заключён, против бунтовщиков двинули ещё 7 полков и 3 роты пехоты, 9 лёгких полевых команд, 18 гарнизонных батальонов, а также донских и украинских казаков. Императрица послала и лучших своих военачальников — Александра Суворова и Петра Панина. Она удовлетворённо отмечала: «Противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была». Но всё это было уже излишне. Пугачёв шёл вниз по Волге, а за ним, не давая и минуты передышки, спешил неутомимый Михельсон. 1 августа Пугачёв был в Пензе, 5 —

175

Пугачёв на цепи. Гравюра 1834 г. с оригинала неизвестного художника.

Казнь Е. И. Пугачёва.

в Петровске, 6 — в Саратове, 11 — в Дмитриевске (Камышине). 21 августа он подошёл к Царицыну; 24 — у Сальниковой ватаги его настиг Михельсон. У Пугачёва было около 10 тыс. человек — из них 2 тыс. остались лежать на поле боя, 6 тыс. оказались в плену, пропала и вся артиллерия (24 орудия). Это был конец Большой армии.

КОНЕЦ ПУГАЧЁВЩИНЫ

Пугачёв с двумя сотнями яицких казаков и приближёнными переправился на левый берег Волги. 7 сентября у реки Малый Узень группа казацких заговорщиков (Творогов, Федульев, Чумаков, Железнов, Бурнов) арестовала своего вождя, чтобы купить прощение царицы. Пугачёв пытался ускакать на лошади, пытался защищаться саблей и пистолетом. Ничто не помогло. Казак Моденов, вступившийся за него, был жестоко избит. Пропал без вести башкирский старшина Кинзя Арсланов, на протяжении всего восстания хранивший непоколебимую верность «Петру III». С поимкой Пугачёва война не прекратилась. Очень долго, например, держались башкиры во главе с Салаватом Юлаевым. Они продолжали сражаться с отрядами подполковников Рылеева (не путать с декабристом К. Рылеевым) и Аршеневского, майора Штерича и других правительственных командиров. Но в конце ноября был схвачен и Салават. Крупнейшее народное движение в России к зиме 1774 г. фактически завершилось, хотя отдельные отряды продолжали борьбу и в следующем году. Это даёт учёным основание датировать Пугачёвщину 1773 — 1775 гг. 10 января

1775 г. Емельян Пугачёв был казнён в Москве на Болотной площади. Его участь разделили Зарубин и другие видные деятели восстания. Немало пугачёвцев попали на каторгу, подверглись жестоким наказаниям. Тысячи убитых и повешенных обозначали пути движения карательных команд. Но и восставшие, а среди них встречались мародёры, граби-

176

тели, совсем не «благородные» разбойники, погубили немало ни в чём не повинных людей. Иначе, к сожалению, не бывает. Но это не ставит под сомнение право народа вооружённой рукой отстаивать свободу и справедливость.

На допросе в Симбирске 2 октября 1774 г. граф П. И. Панин, командовавший тогда правительственными войсками, грозно осведомился у Емельяна Пугачёва: «Как же смел ты, вор, назваться государем?». — «Я не ворон, — ответил Пугачёв. — Я воронёнок. А ворон-то ещё летает!». Он знал, что тягу народов России к вольности, добру и справедливости можно истребить лишь вместе с ними.