НИКОЛАЙ II

(1868—1918)

НАСЛЕДНИК ПРЕСТОЛА

Николай Александрович Романов, старший сын императора Александра III, родился б мая 1868 г. в Санкт-Петербурге. Рос он довольно подвижным, даже озорным мальчиком. Однажды во время официальной церемонии он так проказничал и бегал в присутствии государя, что один из великих князей при всех схва­тил Николая и стал его драть за уши, повторяя: «Я тебе говорю — перестань шалить!».

Образование наследник получил домашнее: ему прочли лек­ции по курсу гимназии, а затем юридического факультета и Ака­демии Генштаба. Николай свободно владел тремя языками: ан­глийским, немецким и французским. Что касается политичес­ких взглядов цесаревича, то они во многом формировались под влиянием обер-прокурора Синода Константина Победоносце­ва. Он читал лекции молодому наследнику. Убеждённый сторон­ник самодержавия, К. Победоносцев говорил, что западная де­мократия — это «величайшая ложь нашего времени».

С 13 лет Николай стал вести дневник и делал это очень ак­куратно вплоть до последних дней своей жизни. За 36 лет он не пропустил в записях почти ни одного дня...

Более года (с перерывами) цесаревич провёл в войсках. Позднее он дослужился до чина полковника. В этом воинском звании Николай и остался до конца жизни — после смерти отца уже никто не мог присвоить ему генеральский чин. В заверше­ние образования отец отправил наследника в путешествие за гра­ницу, в восточные страны. Николай побывал в Греции, Египте, Индии, Китае и Японии, пережил во время поездки немало яр­ких, новых впечатлений.

Правда, пребывание в Японии едва не закончилось траги­чески. 29 апреля 1891 г. возле города Киото на русского наслед­ника совершил покушение японец Сандзо Цуда, вооружённый шашкой. Сам Николай так описывал это событие: «Выехали в джен-рикшах и повернули в узкую улицу с толпами по обеим сто­ронам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы, над ухом. Повернулся и увидел мерзкую рожу полицей­ского, который второй раз на меня замахнулся саблей в обеих руках. Я только крикнул: „Что, что тебе?..". И выпрыгнул через

7

 

 

 

Семья императора Александра III

(пятый слева в третьем ряду — наследник

цесаревич и великий князь Николай

Александрович).

джен-рикшу на мостовую. Увидев, что урод направляется ко мне и что никто не останавливает его, я бросился бежать по улице, придерживая рукой кровь, брызнувшую из раны. Я хотел скрыть­ся в толпе, но не мог, потому что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны...». В этот момент спутники Николая зарубили террориста саблями.

Через день наследник записал в дневнике: «Я нисколько не сержусь на добрых японцев за отвратительный поступок одного фанатика». Однако многие приближённые Николая твёрдо счи­тали, что покушение, совершённое на государя в Японии, позд­нее повлияло на его политику. Говорили, что именно оно пси­хологически подтолкнуло русского императора к войне с этой страной спустя десятилетие.

В 1892 г. Александр III обсуждал со своим министром Сер­геем Витте вопрос о строительстве Великого Сибирского пути. Министр предложил поставить во главе строительства железной дороги молодого наследника.

«Да ведь он совсем мальчик, — крайне изумился импера­тор, — у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем комитета?».

8

 

 

 

«Для наследника цесаревича, — отвечал министр, — это бу­дет первая начальная школа для ведения государственных дел».

«Наследник цесаревич очень увлёкся этим назначением, — писал позднее С. Витте, — принял его близко к сердцу... Уже че­рез несколько заседаний он овладел положением председателя, что, впрочем, нисколько не удивительно, так как император Ни­колай II — человек, несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей; он вообще всё быстро схватывает и всё быстро понимает».

НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ НИКОЛАЯ

20 октября 1894 г. скончался от тяжёлой болезни император Александр III. На престол вступил 26-летний Николай, которого отец ещё недавно называл «совсем мальчиком». Наследник, од­нако, не стремился занять престол, скорее не хотел этого. В де­кабре он записал в своём дневнике: «Для меня худшее случилось, именно то, что я так боялся всю жизнь...». Не прошло и месяца после кончины отца и начала царствования, как состоялась свадьба молодого государя и принцессы Алисы (Александры Фё­доровны). «Вместе с непоправимым горем, — писал Николай, — Господь наградил меня также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать, дав мне Аликc».

В своей деятельности Николай II всегда стремился в полной мере отвечать тому облику русского самодержца, который он считал идеальным. «Когда император Николай II вступил на пре­стол, — писал С. Витте, — то от него светлыми лучами исходил, если можно так выразиться, дух благожелательности; он сердеч­но и искренне желал России в её целом — всем национальностям, составляющим Россию, всем её подданным — счастия и мирно­го жития, ибо у императора, несомненно, сердце весьма хоро­шее, доброе...

Император Николай II обладает особым даром очарования. Я не знаю таких людей, которые, будучи первый раз представле­ны государю, не были бы им очарованы; он очаровывает как сво­ею сердечною манерою, обхождением, так и в особенности и своей удивительной воспитанностью, ибо мне в жизни не при­ходилось встречать по манере человека более воспитанного, не­жели наш император».

Обаяние Николая II во многом заключалось в том, что к каж­дому собеседнику он старался найти особый подход, учитывая его сословие, профессию, личные качества и т. п. Про Николая говорили, что «с семёновцем он будет разговаривать иначе, чем с преображенцем». В противоположность своему отцу он почти ни к кому, кроме своих близких, не обращался на «ты». При лю­бых обстоятельствах, даже самых грозных, он, как правило, со­хранял неизменную выдержку и внешнее спокойствие. Недруги Николая часто объясняли это «равнодушием и тупостью»...

Среди либеральной общественности смена государей, как часто бывало, породила надежды на расширение гражданских и

Николай II. 1895 г.

9

 

 

 

АЛЕКСАНДРА ФЁДОРОВНА

Императрица Александра Фёдоровна, до бракосочетания принцесса Гессен-Дармштадтская Алиса-Виктория-Еле­на-Луиза-Беатриса, родилась 25 мая 1872 г.

В возрасте 12 лет она впервые побывала в России на свадьбе сестры. Здесь прин­цесса Алиса познакомилась с 16-летним русским цесаревичем Николаем. Через два года она приехала вновь — уже как бы на смотрины... Государь Александр III возражал против брака своего сына с немецкой принцессой. Однако Николай решительно заявил, что ни на ком дру­гом жениться не желает.

Ещё одно препятствие к браку заключа­лось в иной вере принцессы. С детства религия играла огромную роль в её жиз­ни. Поэтому перейти из протестантской веры в православие, чтобы вступить в брак с русским наследником, было для принцессы Алисы очень тяжело.

Уже на смертном одре Александр III бла­гословил брак Николая и Алисы. Прин­цесса приняла трудное для неё решение перейти в православие. Сразу после смерти своего отца Николай записал в дневнике: «Где устроить мою свадьбу... Мама, некоторые другие и я находим, что всего лучше сделать её здесь, спо­койно, пока ещё дорогой папа под кры­шей дома». Свадьба состоялась месяц спустя, 14 ноября 1894 г. По случаю траура она происходила без торжеств. Принцесса Алиса после крещения в пра­вославие получила имя Александра Фёдоровна. Всей душой она восприня­ла не только новую для неё русскую веру, но и идею самодержавия. Этот принцип стал для неё священным. Граф В. Коковцов замечал: «Она верила в то, что самодержавие несокрушимо, пото­му что оно вошло в плоть и кровь на­родного сознания и неотделимо от са­мого существования России». Извест­но её письмо Николаю в декабре 1916 г., где она призывала его: «Будь Петром Великим, Иваном Грозным, им­ператором Павлом, сокруши их всех...». (Речь шла о противниках Николая II в Государственной думе.)

После начала Первой мировой войны Александра Фёдоровна прошла обуче­ние на медсестру, чтобы помогать ра­неным в госпиталях. Её подруга фрей­лина Анна Вырубова рассказывала:

политических свобод. В адрес царя поступали многочисленные обращения от земских собраний с пожеланиями реформ.

17 января 1895 г. Николай II выступил с одной из первых политических речей. Интерес к этому событию был огромным: что скажет общественности молодой государь? В Аничковом дворце он принял депутацию дворянства, деятелей земств и го­родов. К каждому жесту нового царя присматривались с напря­жённым интересом. Текст своей речи он положил в барашковую шапку, которую держал на коленях. Позднее ехидно рассказыва­ли, что время от времени он опускал к ней глаза, «как ученик, пло­хо выучивший урок».

Государь действительно боялся сбиться и волновался, хотя внешне старался этого не показать. Он произнёс знаменитые слова: «Мне известно, что в последнее время слышались в неко­торых земских собраниях голоса людей, увлёкшихся бессмыс­ленными мечтаниями об участии представителей земства в. де­лах внутреннего управления. Пусть же все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твёрдо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный по­койный родитель». Преодолевая стеснение, Николай произнёс последнюю фразу очень громко, почти выкрикнул.

Один из пожилых членов дворянской депутации от неожи­данности выронил из рук большое золотое блюдо с хлебом-солью, которое с грохотом упало на пол. Царь попытался поднять блюдо, чем только усилил общее замешательство. Государыня, ещё плохо знавшая русский язык, встревожилась и по-французски спросила у фрейлины: «Что случилось? Почему он кричит?». Та тоже по-французски отвечала: «Он объясняет им, что они идиоты...». Вся эта сцена надолго оказалась в центре внимания общественности, по­степенно обрастая различными живописными подробностями.

Слова императора о «бес­смысленных мечтаниях» произвели громадное впе­чатление.

В результате эта фраза едва ли не навсегда опре­делила отношение к нему интеллигенции. Впрочем, Николай II вполне отвечал ей «взаимностью». Он счи­тал, что самодержец дол­жен служить всему обще­ству, а не «идти на поводу у интеллигенции». С. Вит­те вспоминал, что ему не раз приходилось говорить в докладах по разным по-

М. Рундильцов. «Портрет императрицы Александры Фёдоровны».

10

 

 

 

П. Пясецкий. «Панорама Москвы в дни коронации императора Николая II».

водам: «Таково общественное мнение». На это Николай II иногда в сердцах отвечал: «А мне какое дело до общественного мнения». «Государь совершенно справедливо считал, — разъяснял С. Вит­те, — что общественное мнение — это есть мнение „интеллиген­тов", а что касается его мнения об интеллигентах, то раз за сто­лом кто-то произнёс слово „интеллигент", на что государь заме­тил: „Как мне противно это слово", — добавив, вероятно саркасти­чески, что следует приказать Академии наук вычеркнуть это слово из русского словаря».

14 мая 1896 г. в Москве в Успенском соборе состоялась тор­жественная церемония коронации Николая. А спустя четыре дня, во время народных гуляний, произошла знаменитая катастрофа на подмосковном Ходынском поле, известная в истории под на­званием «Ходынка». Там должны были раздавать народу царские подарки — эмалированные кружки с изображением двуглавого орла, а также пряники и другие угощения... На рассвете 500-ты­сячная толпа двинулась за дарами. При этом в невероятной дав­ке сотни людей падали в рвы, вырытые в поле. Упавших неволь­но затаптывала людская масса, в результате погибло 1389 чело­век. Примерно столько же людей получили тяжёлые увечья.

Естественно, возникал вопрос — можно ли после подобной катастрофы продолжать коронационные торжества? Но ведь их отмена бросила бы ещё одну тень на всё предстоящее царство­вание Николая II... Это соображение победило, и поэтому реши­ли — продолжать. Вечером того же дня молодой государь танце­вал на праздничном балу. В последующие дни он посещал ране­ных, но впечатление о нём как о человеке бессердечном и чёр­ством уже стало прочным. Позднее революционеры окрестили императора Николаем Кровавым — не только за расстрел 9 ян­варя 1905 г., но и за «Ходынку».

РОЖДЕНИЕ НАСЛЕДНИКА

Царская семья с нетерпением ожидала рождения прямого на­следника престола. Но вместо долгожданного сына Александра Фёдоровна родила одну за другой четырёх дочерей: в 1895 г. —

«Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося за­пахи и ужасные картины военного гос­питаля во время войны... Она была врождённой сестрой милосердия».

Однако в войсках, да и по всей стране росла враждебность к Александре Фё­доровне. Её ненавидели прежде всего как «немку». Рассказывали, что она под­слушивает на балконе все заседания Совета Министров и тотчас сообщает о них в Германию. В декабре 1916 г. чер­носотенец Владимир Пуришкевич сде­лал характерную запись в своём днев­нике: «Неужели государь не в силах за­точить в монастырь женщину, которая губит его и Россию, являясь злым гени­ем русского народа и династии Рома­новых?». Как вспоминал Фёдор Шаля­пин, «самые нелепые рассказы находи­ли веру. Говорили, например, что она сносится с Вильгельмом „по прямому проводу" и выдаёт ему государственные тайны. Солдаты на фронте считали дур­ной приметой получать из рук царицы георгиевский крестик — убьёт немец­кая пуля...».

Генерал Антон Деникин позднее писал: «Наиболее потрясающее впечатление произвело роковое слово „измена". Оно относилось к императрице. В армии громко, не стесняясь ни местом, ни вре­менем, шли разговоры о настойчивом требовании императрицей сепаратного мира... Что касается вопроса об „изме­не", то этот злосчастный слух не был подтверждён ни одним фактом и впо­следствии был опровергнут расследова­нием специально назначенной Времен­ным правительством комиссии».

11

 

 

 

 

 

Спальня императора Николая II. Зимний дворец.

Библиотека императора Николая II. Зимний дворец.

Костюмы придворного маскарада. Зимний дворец. 1903 г.

 

 

 

Наследник цесаревич и великий князь Алексей Николаевич.

Великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия.

Ольгу, в 1897 — Татьяну, в 1899 — Марию, в 1901 — Анастасию. И лишь 30 июля 1904 г. у царицы родился сын Алексей. Вско­ре, однако, выяснилось, что он смертельно болен. Через праба­бушку, английскую королеву Викторию, цесаревичу передалась наследственная болезнь гемофилия — несвёртываемость крови. Даже при незначительных ушибах у мальчика начиналось внут­реннее кровотечение, угрожавшее жизни. Поэтому Алексею не разрешали бегать, играть в подвижные игры, как другим детям, — для него это было слишком опасно. К тому же он оказался по­следним ребёнком царской четы... Болезнь единственного на­следника его родители воспринимали как ещё одно мрачное предзнаменование в одном ряду с «Ходынкой».

В ГОДЫ ПЕРВОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Проигранная русско-японская война 1904—1905 гг. стала причи­ной серьёзного общественного напряжения в России. В воскре­сенье 9 января 1905 г. колонны рабочих во главе со священником Георгием Талоном направились к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю свою петицию (см. ст. «Революция 1905—1907 годов»). Этот день считается днём начала первой русской революции.

Николай II тогда уже не жил в Зимнем дворце, он переехал в Царское Село. Однако император, конечно, знал о готовящемся шествии и хотел выйти к рабочим, чтобы принять у них обра­щение. Но родственники царя воспротивились этому, называя такой шаг безумием. Они убеждали его, что в толпе может ока­заться террорист, который застрелит его, когда он выйдет к ра­бочим. В конце концов царь согласился с ними и в день демон­страции остался в Царском Селе.

Рабочее шествие было расстреляно войсками... Николай за­писал в дневнике: «Тяжёлый день! В Петербурге серьёзные бес­порядки... Войска должны были стрелять, в разных местах го­рода много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело!». К октябрю волнения разго­релись по всей стране, и стало ясно, что необходимо предпри­нять крайние меры. Сергей Вит­те тогда обрисовал царю две возможности: или ввести дикта­туру одного лица и беспощадно подавить недовольство, или ре­шиться на уступки «обществен­ному мнению» и пойти по пути свобод и конституции.

Николай II был решитель­ным противником конституции; не далее как в декабре 1904 г. он твёрдо заявлял: «Я никогда, ни в

14

 

 

 

каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа...». «Са­модержавную власть, завещанную мне предками, — говорил он, — я должен передать в сохранности моему сыну». В этом он видел одну из главных обязанностей русского монарха.

Однако теперь стало ясно, что путь военной диктатуры уже вряд ли возможен. Сами представители военной силы не верили в надёжность войск. Они убеждали царя даровать в манифесте свободы, обещать созыв Государственной думы.

17 октября к государю явился глава столичного военного округа великий князь Николай Николаевич. Министр двора ба­рон Владимир Фредерикс рассказывал об этом визите: «Приез­жает великий князь. Я говорю ему: „Следует установить диктату­ру, и ты должен взять на себя диктаторство". Тогда великий князь вынимает из кармана револьвер и говорит: „Ты видишь этот ре­вольвер? Вот я сейчас пойду к государю и буду умолять его под­писать манифест... Или он подпишет, или я у него же пущу себе пулю в лоб из этого револьвера"». Выйдя от Николая II после этой беседы, великий князь Николай Николаевич с торжеством объя­вил, что государь окончательно решился даровать свободы. Спус­тя несколько часов царь, осенив себя крестным знамением, по­ставил подпись на манифесте.

ЦАРЬ И ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ

Во время первой всероссийской пере­писи населения (28 января 1897 г.) Ни­колаю II, как и всем другим жителям России, пришлось заполнить анкетный лист. На вопрос о звании он ответил: «Первый дворянин». На вопрос о роде занятий написал: «Хозяин земли рус­ской». Позднее эти ответы, ставшие широко известными, служили многим журналистам материалом для язвитель­ных насмешек. Советский журналист Михаил Кольцов, например, иронизи­ровал по поводу второго ответа: «Про­фессия редкая, но небезвыгодная».

Уже после отречения от престола Ни­колаю II вновь пришлось заполнить сходный документ — анкету для полу­чения хлебных карточек. В графе «рол занятий» он на этот раз написал: «Быв­ший император».

Царская семья. Слева направо: Николай II, Алексей, Ольга, Мария, Татьяна, Александра Фёдоровна, Анастасия. 1915 г.

15

 

 

 

С. Витте позднее писал: «В течение всех октябрьских дней государь казался совершенно спокойным. Я не думаю, чтобы он боялся, но он был совсем растерян, иначе при его политических вкусах, конечно, он не пошёл бы на конституцию. Мне думается, что государь в те дни искал опоры в силе, но не нашёл никого из числа поклонников силы — все струсили...».

Тем не менее столь неприятное Николаю слово «конститу­ция» произнесено не было, и он сохранил титул «самодержца». Не оставил Николай и мысль найти опору для самодержавия в народе — но, конечно, не среди интеллигенции. При выборах в I Государственную думу государь попытался опереться на под­держку крестьянства, что отразилось в избирательном законе. В крестьянстве он видел историческую основу самодержавия. Од­нако эти надежды не оправдались. Крестьяне, требовавшие пе­редачи им помещичьих земель, послали в Государственную думу отнюдь не монархических депутатов...

В III Думе властям пришлось отказаться от «ставки на крестьянство». И всё-таки Николай сохранял глубокую веру в то, что самодержавие наиболее близко душе русского народа. Он счи­тал, что революция вызвана внешними, поверх­ностными причинами: призывами интеллиген­ции, влиянием национальных меньшинств. Рус­ский народ, по мнению государя, по-прежнему сохранял верность царскому престолу.

Очень характерный диалог произошёл в 1909 г. между Николаем II и премьер-минист­ром Петром Столыпиным. В годы революции царь находился почти под арестом в одном из своих дворцов, не мог никуда ездить, опасаясь покушений.

И вот глава правительства торжественно сказал ему «Ваше Величество, революция вооб­ще подавлена, и Вы можете теперь свободно ез­дить куда хотите». П. Столыпин ожидал слов бла­годарности, удовлетворения. Вместо этого он с удивлением услышал ответ государя: «Я не пони­маю, о какой революции Вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция... Да и беспорядки, я думаю, были бы невозмож­ны, если бы у власти стояли люди более энер­гичные и смелые...».

ПОСЛЕ НАЧАЛА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Летом 1914 г. в Европе чувствовалось приближе­ние большой войны. Фрейлина и близкая подру­га императрицы Анна Вырубова вспоминала, что в эти дни она часто «заставала государя бледно-

Царская чета и наследник Алексей. 1908 г.

16

 

 

го и расстроенного». «Из разговора с ним, — пи­сала А. Вырубова, — я видела, что и он считает войну неизбежной, но он утешал себя тем, что война укрепляет национальные и монархические чувства, что Россия после войны станет ещё бо­лее могучей, что это не первая война...». Когда же война стала свершившимся фактом, настроение Николая И резко изменилось в лучшую сторону. Он испытывал бодрость и воодушевление и го­ворил: «Пока этот вопрос висел в воздухе, было хуже!».

20 июля, в день объявления Россией войны, государь вместе с супругой побывал в Петербур­ге. Здесь он оказался главным участником вол­нующих сцен национального подъёма. На улицах Николая II встречали необъятные толпы народа под трёхцветными знамёнами, с его портретами в руках. В зале Зимнего дворца государя окружи­ла восторженная толпа депутатов. Один из них, монархист Василий Шульгин, описывал этот мо­мент: «Стеснённый так, что он мог бы протянуть руку до передних рядов, стоял государь. Это был единственный раз, когда я видел волнение на про­светлевшем лице его. И можно ли было не вол­новаться? Что кричала эта толпа, не юношей, а по­жилых людей? Они кричали: „Веди нас, государь!". Это было, быть может, самое значительное, что я видел в своей жизни».

Николай II произнёс речь, которую закон­чил торжественным обещанием, что не заклю­чит мир до тех пор, пока не изгонит последнего врага с русской земли. Ответом ему было мощное «ура!». Он вышел на балкон, чтобы приветствовать народную демонстрацию. А. Вырубова пи­сала: «Всё море народа на Дворцовой площади, увидев его, как один человек опустилось перед ним на колени. Склонились ты­сячи знамён, пели гимн, молитвы... все плакали... Среди чувства безграничной любви и преданности Престолу началась война».

В первый год войны русская армия потерпела ряд тяжёлых поражений. При известии о падении Варшавы Николая покину­ла его обычная невозмутимость, и он горячо воскликнул: «Так не может продолжаться, я не могу всё сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромляют армию; я вижу ошибки — и должен мол­чать!». Обострилось и положение внутри страны. Под влиянием поражений на фронте Дума начала борьбу за ответственное пе­ред ней правительство. В придворных кругах и Ставке зрели ка­кие-то замыслы против императрицы Александры Фёдоровны. Она вызывала всеобщую враждебность как «немка», шли толки о том, чтобы заставить царя отправить её в монастырь.

Всё это побудило Николая II встать во главе армии, сменив великого князя Николая Николаевича. Он объяснил своё реше-

Царская чета в костюмах царя Алексея Михайловича и его супруги. 1913 г.

17

 

 

 

МАНИФЕСТ ОБ ОТРЕЧЕНИИ

Отправляясь в Псков на встречу с го­сударем, А. Гучков и В. Шульгин везли с собой проект манифеста об отрече­нии. В нём, в частности, говорилось: «В тяжёлую годину ниспосланных тяж­ких испытаний для России Мы, не имея сил вывести Империю из тяжкой сму­ты, за благо сочли, идя навстречу же­ланиям всего русского народа, сложить бремя вручённой Нам от Бога власти».

Манифест, который подписал импера­тор Николай II, звучал совсем по-дру­гому. Французский посол М. Палеолог называл тон манифеста «царственно величественным». В. Шульгин вспоми­нал своё впечатление от этого доку­мента: «Я стал пробегать его глазами, и волнение, и боль, и ещё что-то сжало сердце... Текст был написан теми уди­вительными словами, которые теперь все знают. Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли. Я вдруг почувствовал, что с этой ми­нуты жизнь государя в безопасности... Половина шипов, вонзившихся в серд­це его подданных, вырывалась этим лоскутком бумаги. Так благородны были эти прощальные слова. И так по­чувствовалось, что он так же, как и мы, а может быть, гораздо больше, любит Россию...».

Вот текст манифеста с небольшими со­кращениями:

«В дни великой борьбы с внешним вра­гом, стремящимся почти три года по­работить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внут­ренние народные волнения грозят бед­ственно отразиться на дальнейшем ве­дении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает по­следние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни Рос­сии почли Мы долгом совести облег­чить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для ско­рейшего достижения победы, и в согла-

ние тем, что в трудный момент возглавлять войска должен вер­ховный вождь нации. 23 августа 1915 г. Николай прибыл в Став­ку в Могилёве и принял на себя верховное главнокомандование. Между тем напряжение в обществе нарастало. Председатель Думы Михаил Родзянко при каждой встрече с царём уговаривал его пойти на уступки Думе. Во время одной из их бесед уже в ян­варе 1917 г. Николай II сжал голову обеими руками и с горечью воскликнул: «Неужели я двадцать два года старался, чтобы всё было лучше, и двадцать два года ошибался!?». Во время другой встречи государь неожиданно заговорил о своих переживаниях: «Был я в лесу сегодня... ходил на глухарей. Тихо там, и всё забы­ваешь, все эти дрязги, суету людскую... Так хорошо было на душе. Там ближе к природе, ближе к Богу...».

ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ПРЕСТОЛА

27 февраля 1917 г. Николай II записал в дневнике: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувст­во быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!». Государь послал в мятежную столицу генерала Николая Ивано­ва, приказав ему «с войсками водворить порядок». Но из этой попытки в конечном итоге ничего не вышло.

В последний день февраля государь отбыл из Могилёва в Царское Село. Однако по дороге поступили сведения, что путь занят восставшими. Тогда царский поезд повернул в Псков, где находился штаб Северного фронта. Сюда Николай II прибыл ве­чером 1 марта.

Здесь государь узнал о том, что попытка Н. Иванова «пода­вить бунт» в столице закончилась неудачей. Стало ясно, что ус­покоить Петроград силой не удастся. В ночь на 2 марта Нико­лай II вызвал главнокомандующего фронтом генерала Николая Рузского и сообщил ему «Я решил пойти на уступки и дать им ответственное министерство». «Я берёг не самодержавную власть, а Россию, — говорил государь. — Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу...»

Николай Рузский немедленно сообщил о решении царя по прямому проводу Михаилу Родзянко. Тот отвечал: «Очевидно, что Его Величество и Вы не отдаёте себе отчёта в том, что здесь про­исходит; настала одна из страшнейших революций, побороть ко­торую будет не так легко... Время упущено и возврата нет». М. Родзянко сказал, что теперь необходимо уже отречение Николая в пользу наследника.

Узнав о таком ответе М. Родзянко, Н. Рузский через Ставку запросил мнение всех главнокомандующих фронтами. Утром в Псков стали приходить их ответы. Все они умоляли государя для спасения России и успешного продолжения войны подписать отречение. Вероятно, самое красноречивое послание пришло от генерала Владимира Сахарова с Румынского фронта. Предложе­ние об отречении генерал назвал «гнусным». Он выражал него-

18

 

 

 

дование по адресу Думы: «Я уверен, что не русский народ, нико­гда не касавшийся царя своего, а разбойная кучка людей, именуе­мая Государственной думой, предательски воспользовалась удоб­ной минутой для своих преступных целей...». А закончил неожи­данно: «Переходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыход­ность положения, я, непоколебимо верный подданный Его Ве­личества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее без­болезненным выходом для страны и для сохранения возможно­сти биться с внешним врагом является решение пойти навстре­чу уже высказанным условиям».

Около 14 часов 30 минут 2 марта об этих телеграммах было доложено государю. Николай Рузский также высказался за отре­чение. «Теперь придётся сдаться на милость победителя» — так он выразил своё мнение приближённым царя. Подобное единодушие вождей армии и Думы произвело на императора Николая II силь­ное впечатление. Особенно его поразила телеграмма, присланная великим князем Николаем Николаевичем...

«Если я помеха счастью России, — сказал государь, по воспоминаниям генерала Д. Дубенского, — и меня все стоящие ныне во главе её об­щественных сил просят оставить трон, то я го­тов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за родину... Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия». Участник этой сцены гене­рал С. Саввич рассказывал: «Наступило общее молчание, длившееся, как мне показалось, около двух минут. Государь сидел в раздумье, опустив голову. Затем он встал и сказал: «Я решился. Я от­казываюсь от престола». При этом Государь пе­рекрестился. Перекрестились и все мы».

Уже решив отречься, Николай II продолжал колебаться, кому передать престол: сыну или брату? Он посоветовался со своим лейб-хирур­гом профессором Сергеем Фёдоровым. «Я при­казываю Вам, — сказал царь, — отвечать мне от­кровенно. Допускаете ли Вы, что Алексей может вылечиться?» «Нет, Ваше Величество, — отвечал врач, — его болезнь неизлечима». «Императри­ца давно так думает; я ещё сомневался... Уже если Бог так решил, я не расстанусь со своим бедным ребёнком».

Вечером того же дня в Псков прибыли де­путаты Думы А. Гучков и В. Шульгин. Государь принял их в своём вагоне. В книге «Дни» В. Шуль­гин так передавал слова Николая II: «Голос его звучал спокойно, просто и точно.

— Я принял решение отречься от престо­ла... До трёх часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына Алексея... Но к это­му времени я переменил решение в пользу бра-

сии с Государственною Думою призна­ли Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть. Не желая рас­ставаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаём наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государст­ва Российского...

Во имя горячо любимой родины призы­ваем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним повиновением Царю в тяжёлую минуту всенародных испытаний и по­мочь Ему вместе с представителями на­рода вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России».

Л. Бернштам. Бюст императора Николая II.

19

 

 

 

НИКОЛАЙ II И КЕРЕНСКИЙ

После Февральской революции Алек­сандр Керенский категорически выска­зался против возможности суда над Николаем Романовым и его казни. 7 марта он выступал в Московском со­вете. Многие депутаты кричали ему с мест: «Смерть царю, казнить царя!». В ответ А. Керенский заявил: «Этого ни­когда не будет, пока мы у власти. До сих пор русская революция протекала бескровно, и я не позволю омрачать её. Маратом русской революции я ни­когда не буду... Царь с семьёй будет отправлен за границу, в Англию. Я сам довезу его до Мурманска». Несколько месяцев спустя зять А. Керенского пол­ковник Барановский случайно стал сви­детелем любопытной сцены. Александр Фёдорович напряжённо мерил шагами пустой коридор в поезде и тревожно повторял: «Нет... их убьют... их убьют... их надо спасти, спасти во что бы то ни стало».

21 марта новый министр юстиции встретился в Царском Селе с аресто­ванным Николаем Александровичем. Позднее А. Керенский заметил о сво­ём собеседнике: «Обезоруживающе обаятельный человек!». Французский посол М. Палеолог писал об этой встрече: «Керенский был очарован приветливостью, естественно излучаю­щейся Николаем II, и несколько раз спохватывался, что называл его: „Го­сударь..."». После свидания с бывшим царём А. Керенский признался: «А ведь Николай II далеко не глуп вопреки тому, что мы о нём думали». Под сло­вом «мы» Александр Фёдорович, оче­видно, подразумевал революционеров, которые уже создали для себя опреде­лённый «портрет» государя.

Александр Керенский также произвёл на бывшего царя неплохое впечатле­ние. В июле Николай записал в своём дневнике: «Этот человек положитель­но на своём месте в нынешнюю мину­ту. Чем больше у него будет власти, тем будет лучше».

та Михаила... Надеюсь, вы поймёте чувства отца...

Последнюю фразу он сказал тише...».

Николай передал депутатам манифест об отречении, отпе­чатанный на пишущей машинке. На документе стояла дата и вре­мя: «2 марта, 15 часов 5 минут».

В своём дневнике в этот день Николай II записал: «По его (Родзянко) словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будет бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно моё отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим... Пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согла­сился. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с ко­торыми я переговорил и передал им подписанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого.

Кругом измена, и трусость, и обман!».

Последняя фраза звучала совершенно необычно в очень сдержанном и скупом на эмоции дневнике Николая II...

ПОСЛЕ ОТРЕЧЕНИЯ

Николай II подписал отречение от престола и направился в Мо­гилёв, в Ставку. 8 марта он отдал здесь прощальный приказ по армиям. Он начинался словами: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска...». Бывший император писал: «Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его — тот изменник отече­ства, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству». Армии это прощальное обращение не объявили.

В тот же день Николай Александрович простился с высшими чинами Ставки. Генерал В. Воейков вспоминал: «Это был единст­венный случай, когда он после отречения находился в среде своих бывших верноподданных. Картина, по словам очевидцев, была по­трясающая. Слышались рыдания. Несколько офицеров упали в об­морок.. Государь не мог договорить своей речи из-за поднявшихся истерик... было раздирающее душу проявление преданности царю со стороны присутствовавших солдат». Генерал Н. Тихменев писал: «Судорожные всхлипывания и вскрики не прекращались. Офице­ры Георгиевского батальона, люди по большей части несколько раз раненые, не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из солдат-конвойцев. Государь, всё вре­мя озираясь на обе стороны, со слезами в глазах, не выдержал и быстро направился к выходу». В своём дневнике Николай Алексан­дрович записал: «Прощался с офицерами и казаками конвоя и Свод­ного полка — сердце у меня чуть не разорвалось!».

Верховный главнокомандующий генерал Михаил Алексеев объявил Николаю Александровичу о решении Временного пра-

20

 

 

 

вительства: «Ваше Величество должны себя считать как бы арестованным». Генерал Дмит­рий Дубенский рассказывал: «Государь ничего не ответил, побледнел и отвернулся... Госу­дарь был очень далёк от мысли, что он, согласившийся добро­вольно оставить престол, мо­жет быть арестован».

При отъезде из Могилёва бывшему государю открылось поразительное зрелище. На всём протяжении его пути до вокзала молчаливые толпы на­рода стояли на коленях перед своим бывшим императором. Его глубоко взволновала и рас­трогала эта сцена. Он по-преж­нему не сомневался, что основ­ная масса русского народа — за государя. «Семя зла в самом Пет­рограде, а не во всей России», — писал он позднее. Революция, по его мнению, произошла помимо воли подавляющего боль­шинства русского народа. «Народ сознавал своё бессилие», — за­метил Николай Романов чуть позже о февральских днях.

Бывший государь вернулся в Царское Село уже под охра­ной и здесь окончательно оказался под домашним арестом. При­быв туда, он впервые после всех бурных событий встретился с супругой и детьми. «В эту первую минуту радостного свидания, — писала Анна Вырубова, — казалось, было позабыто всё пережи­тое и неизвестное будущее. Но потом, как я впоследствии узна­ла, когда Их Величества остались одни, Государь, всеми остав­ленный и со всех сторон окружённый изменой, не мог не дать воли своему горю и своему волнению и, как ребёнок, рыдал пе­ред своей женой».

Когда в тот же день Николай Александрович захотел выйти в сад прогуляться, шесть солдат-охранников преградили ему путь. Они, по словам А. Вырубовой, даже подталкивали его при­кладами: «Господин полковник, вернитесь назад! Туда нельзя ходить!». Спокойно взглянув на них, бывший государь вернулся обратно во дворец.

Если бы не лишение свободы, он, пожалуй, был бы даже дово­лен тем, что наконец освободился от бремени власти. «Уход в част­ную жизнь, — писал А Керенский, — не принёс ему ничего, кроме облегчения. Старая госпожа Нарышкина передала мне его слова: „Как хорошо, что не нужно больше присутствовать на этих утоми­тельных приёмах и подписывать эти бесконечные документы. Я буду читать, гулять и проводить время с детьми". — „И это,— доба-

Под домашним арестом. Царская семья и придворные вскапывают грядки. Март 1917 г.

21

 

 

 

вила она,— была отнюдь не поза"». Но бывший государь не хотел отправляться за границу, в изгнание. «Дайте мне здесь жить с моей семьёй самым простым крестьянином, зараба­тывающим свой хлеб, — сказал он фрейлине А. Вырубовой, — пошлите нас в самый укромный уголок нашей родины, но ос­тавьте нас в России».

Николай Александрович внимательно следил за полити­ческими событиями, особенно за ходом войны. После начала июньского наступления он за­писал в дневнике: «Совсем ина­че себя чувствуешь после этой радостной вести».

Бывший государь оставал­ся вежливым и даже доброже­лательным по отношению ко всем окружающим, в том чис­ле и к своим охранникам. В пасхальную ночь для царской семьи в дворцовой часовне со­стоялось богослужение. После заутрени Николай Александро­вич, согласно православному обычаю, трижды расцеловался со всеми присутствующими, похристосовался он и с собст­венной стражей — солдатами и дежурным офицером.

ТОБОЛЬСКАЯ ССЫЛКА

А. Керенский вспоминал: «Во­преки всем сплетням и инси­нуациям Временное прави­тельство решило ещё в самом начале марта отправить цар­скую семью за границу. Одна­ко уже летом мы получили ка­тегорическое официальное за­явление о том, что до оконча­ния войны въезд бывшего мо­нарха и его семьи в пределы Британской империи невозмо­жен». После этого отказа цар-

Николай II. Около 1910 г.

22

 

 

 

Е. Самокиш-Судковская.

«Их Императорские Величества Император Николай Александрович и

Государыня Императрица Александра Феодоровна»

(журнал «Нива», 1913 г.).

скую семью решили отправить, по словам А. Керенского, «в са­мое тогда в России безопасное место — Тобольск». Князь Г. Львов замечал: «Сибирь тогда была покойна, удалена от борьбы поли­тических страстей, и условия жизни в Тобольске были хорошие». Это решение носило и символический оттенок, призванный ус­покоить яростных врагов свергнутой династии. До сих пор цари ссылали в Сибирь революционеров. А теперь революционеры ссылают в Сибирь царя!

В Тобольск царскую семью отправили 31 июля 1917 г. По прибытии на место их разместили в бывшем губернаторском доме — каменном двухэтажном здании, в котором было 18 ком­нат. Охрану царской семьи возглавлял комиссар Временного правительства Василий Панкратов, народоволец, отсидевший 14 лет в Шлиссельбургской крепости. Это также во многом было символично: старый революционер держит под стражей коро­нованных особ... Он так описывал их быт: «Обыкновенно в яс­ные дни вся семья, чаще после обеда, выходила на балкон... Про­ходящие по улице вначале с большим любопытством засматри­вались на семью Николая Александровича. Александра Фёдоров­на чаще всего выходила на балкон с вязаньем или шитьём. Реже всех появлялся на балконе Николай Александрович. С того дня,

23

 

 

 

как только были привезены кругляки и дана поперечная пила, он большую часть дня проводил за распилкой кругляков на дрова. Это было одно из любимых его времяпрепровождений. Прихо­дилось поражаться его выносливости и даже силе».

Николай Александрович с детства любил физическую рабо­ту на свежем воздухе. В Тобольске, работая с ним на пару, долго не выдерживали даже крепкие солдаты-охранники.

Узнав об Октябрьском перевороте, бывший государь записал в своём дневнике: «Тошно читать описание в газетах того, что про­изошло в Петрограде и Москве! Гораздо хуже и позорнее собы­тий Смутного времени!». В. Пан­кратов вспоминал: «Октябрь­ский переворот произвёл гнету­щее впечатление не только на бывшего царя, но и на свитских. Николай II долго молча пережи­вал и никогда со мной не разго­варивал об этом. Но вот когда получились газетные сообще­ния о разграблении винных подвалов в Зимнем дворце, он нервно спросил меня: „Неужели Керенский не может приоста­новить такое своеволие?". — „По-видимому, не может... Тол­па везде и всегда остаётся тол­пой". — „Как же так? Александр Фёдорович поставлен народом... народ должен подчиниться... не своевольничать... Керенский — любимец солдат... Почему не ос­тановить толпу?.. Зачем допус­кать грабежи и уничтожение богатств?..". Последние слова произнёс бывший царь с дро­жью в голосе. Лицо его поблед­нело, в глазах сверкнул огонёк негодования».

В ИПАТЬЕВСКОМ ДОМЕ

В апреле 1918 г. царскую се­мью взяли под охрану уже со­ветские комиссары. Они пере­везли Романовых в «столицу красного Урала» — Екатерин­бург. Здесь царскую семью раз­местили в особняке инженера Николая Ипатьева, выселив хо­зяина. С семьёй оставалось

Николай II в парадном мундире.

24

 

 

 

пять человек прислуги. В июле охрану возглавил старый боль­шевик Яков Юровский.

11 июля 1918 г. Николай записал в дневнике: «Утром к от­крытому окну подошли трое рабочих, подняли тяжёлую решёт­ку и прикрепили её снаружи рамы без предупреждения со сто­роны Ю(ровского). Этот тип нам нравится всё менее... Начал чи­тать восьмой том Салтыкова». А вот следующая запись от 13 июля, последняя, за которой — чистые страницы: «Алексей принял пер­вую ванну после Тобольска. Колено его поправляется, но совер­шенно разогнуть его он не может. Погода тёплая и приятная. Вес­тей извне никаких не имеем».

Царская семья почти не получала известий о политических событиях, а между тем в стране разгоралась гражданская война. На Екатеринбург двигались восставшие против большевиков Чехословацкий корпус и казаки. Со дня на день большевики ожи­дали падения города.

КАЗНЬ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

В ночь на 17 июля семью Романовых и их прислугу разбудили. «В городе неспокойно, — сказали им, — поэтому в целях без­опасности необходимо спуститься из верхнего этажа в нижний». Арестованным заявили, что вскоре все они будут отправлены в другое место... Около получаса ушло на одевание. Затем, ничего не подозревая, вниз спустились 11 человек: царская семья и че­тыре человека прислуги. Больного Алексея отец нёс на руках, а внизу усадил его на венский стул. Великая княжна Анастасия дер­жала на руках маленькую собачку.

Затем в помещение вошли 11 чекистов. Один из них, Миха­ил Медведев, рассказывал: «Стремительно входит Юровский и становится рядом со мной. Царь вопросительно смотрит на него... Юровский на полшага выходит вперёд и обращается к царю...». Последующую фразу Я. Юровского все участники казни передают по-разному. По одной версии, он произнёс: «Николай Александрович, Ваши родственники старались Вас спасти, но этого им не пришлось, и мы принуждены Вас сами расстрелять». По другой — он сказал ещё проще: «Ваши друзья наступают на Екатеринбург, и поэтому Вы приговорены к смерти».

Царица и великая княжна Ольга перекрестились. Доктор Ев­гений Боткин спросил: «Так нас никуда не повезут?». Николай Александрович воскликнул только: «Что!? Что!?». Вслед за этим прогремели выстрелы. Стрельба длилась довольно долго. «Уди­вительно было то, — вспоминал Я. Юровский, — что пули от на­ганов отскакивали от чего-то рикошетом и, как град, прыгали по комнате». Позднее выяснилось, что великие княжны носили не­что вроде корсетов, в которых было зашито несколько килограм­мов бриллиантов. От них и отскакивали пули. Комнату сплошь затянуло пороховым дымом, в котором ничего не было видно.

Наконец стрельба прекратилась. М. Медведев вспоминал: «Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, —

А. Васютинский. Памятная медаль, посвящённая бракосочетанию Николая II с принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. 1894 г.

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ КАЗНИ НИКОЛАЯ РОМАНОВА

После казни семьи Романовых офици­ально объявили только о расстреле бывшего царя. «Семья эвакуирована в надёжное место», — говорилось в сообщении. Решение о казни Нико­лая II вполне отвечало общественным настроениям того времени, и многие восприняли это с одобрением. Граф В. Коковцов вспоминал: «В день напечатания известия я был два раза на ули­це, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось гром­ко, с усмешками и самыми безжалост­ными комментариями... Самые отвра­тительные выражения: „Давно бы так!", „Ну-ка — поцарствуй ещё!", „Крышка

25

 

 

 

Николашке!", „Эх, брат Романов, до­плясался!" — слышались кругом...».

Конечно, люди из круга самого В. Ко­ковцова были ошеломлены. По его сло­вам, «одни не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо мол­чало». Очень немногие решились от­крыто осудить казнь бывшего госуда­ря. В частности, патриарх Тихон заявил в своей проповеди в Казанском собо­ре: «Он ничего не предпринял для улуч­шения своего положения, безропотно покорился судьбе... И вдруг он приго­варивается к расстрелу где-то в глуби­не России небольшой кучкой людей не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви».

Лев Троцкий рассказывал, как ему ста­ло известно о судьбе бывшего царя. Он приехал в Москву с фронта, уже зная о падении Екатеринбурга. «В разгово­ре со Свердловым, — писал он, — я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

— Кончено, — ответил он, — расстре­лян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов. — А что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не от­ветил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого зна­мени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу решение было не только целесообраз­но, но и необходимо. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить на­дежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, пока­зать, что отступления нет, что впере­ди полная победа или полная гибель».

женский радостный крик: „Слава Богу! Меня Бог спас!". Шатаясь, подымается уцелевшая горничная...». Кроме того, ещё оставались живы Алексей, три великие княжны и доктор Боткин. Выстрелив в них ещё несколько раз, дело довершили штыками. В Алексея чекистам пришлось выпустить более десятка пуль, прежде чем он скончался... Кроме Романовых погибли доктор Е. Боткин, лакей А. Трупп, горничная А. Демидова, повар И. Харитонов. Из всей прислуги пощадили только поварёнка Л. Седнёва, которого ещё утром отправили из Ипатьевского дома.

Каждый из чекистов добивался «чести собственноручно рас­стрелять бывшего царя». (Судя по всему, Николай погиб от пули М. Медведева.) Расстрел детей и прислуги участники казни вос­принимали скорее как тягостную необходимость. Два чекиста-латыша даже отказались стрелять в великих княжон. «Когда я рас­пределял роли, — вспоминал Я. Юровский, — латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей от участия в расстреле как людей, не способных выполнить революционный долг в самый реши­тельный момент...».

Спустя несколько дней после казни Романовых, 25 июля 1918 г., Екатеринбург, как и ожидалось, пал. В город вошли Чехословацкий корпус и войска Сибирского правительства.

Е. Самокиш-Судковская. «Его Императорское Высочество

Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич»

(фрагмент обложки журнала «Нива», 1913 г.).

26

 

 

 

МИХАИЛ РОМАНОВ

Отрекаясь от престола, государь Ни­колай II передал его своему младшему брату, великому князю Михаилу Алек­сандровичу. До этого отношения меж­ду двумя братьями складывались до­вольно сложно.

Титул наследника цесаревича Михаил утратил в 1904 г., когда родился Алек­сей. Он признался одному из своих друзей: «Ах, если бы Вы знали, как я рад, что больше не наследник. Я этого никогда не любил и никогда не желал». В 1912 г. великий князь впал в неми­лость: вопреки воле брата женился на дважды разведённой Наталии Вульферт. Их венчание состоялось тайно, за границей. Они обвенчались в серб­ской православной церкви в Вене.

После этого возмущённый Николай из­дал указ, запретивший молодожёнам возвращаться в Россию. Однако с на­чалом Первой мировой войны государь смягчил свой гнев и разрешил брату с женой вернуться на родину. Великий князь стал командовать Кавказской Туземной (Дикой) дивизией. За прояв­ленное мужество был награждён Геор­гиевским крестом.

Утром 3 марта 1917 г. Николай напра­вил брату телеграмму: «Петроград. Его императорскому величеству Михаилу Второму. События последних дней вы­нудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупре­дить. Остаюсь навсегда верным и пре­данным братом... Горячо молю Бога помочь тебе и твоей родине. Ники». Эту телеграмму, однако, Михаил во­время не получил.

В дни Февральской революции великий князь приехал в Петроград, где оста­новился на квартире у своего знако­мого, князя Путятина, на улице Мил­лионной. Утром 3 марта в эту кварти­ру пришли руководители Думы и Вре­менного правительства. Двое из них (П. Милюков и А. Гучков) уговаривали великого князя принять престол, все остальные убеждали его отречься.

Великий князь колебался. Он спросил председателя Думы М. Родзянко, есть ли в городе надёжные воинские части. Тот отвечал, что частей нет и, если

Михаил не отречётся, последует резня офицеров и всех членов дома Романо­вых. После некоторых раздумий вели­кий князь объявил своё решение. Как писал кадет В. Набоков, Михаил Алек­сандрович «заявил, что далеко не уве­рен в том, что принятие им престола будет на благо родине, что оно может послужить не к объединению, а к разъ­единению, что он не хочет быть неволь­ной причиной возможного кровопро­лития...». Поэтому Михаил Александ­рович передал окончательное решение вопроса Учредительному собранию.

После этого великий князь подписал отречение. На прошение А. Керенский крепко пожал ему руку: «Вы благород­ный человек!». Узнав об отречении, даже ссыльный большевик Лев Каме­нев из Туруханского края прислал ве­ликому князю поздравительную теле­грамму. В ней он благодарил его «за великодушие и гражданственность». (Правда, сам Каменев позднее говорил, что не подписывал этого послания.)

Отказавшись от престола, Михаил Александрович жил в Гатчине. После Октября ему предложили уехать за гра­ницу. «Я не хочу бежать из своей стра­ны», — отвечал он. В ноябре Михаил Александрович пришёл в Смольный с просьбой «легализовать своё положе­ние в Советской республике, чтобы за­ранее исключить возможные недора­зумения». Он просил дать ему воз­можность жить в России как обычно­му гражданину. Великому князю выда­ли мандат на «свободное проживание» в РСФСР. Однако 9 марта 1918 г. по решению Совнаркома его выслали в Пермь вместе с секретарём, англича­нином Брайаном Джонсоном.

Здесь Михаила Александровича посе­лили в гостинице «Королёвские номе­ра», причём он сохранил относитель­ную свободу. Но в ночь на 26 июня в гостиницу явилась группа рабочих во главе с известным большевиком Гав­риилом Мясниковым. Они объявили ве­ликому князю и его секретарю об аре­сте в связи с наступлением «белых». В действительности Г. Мясников и его товарищи решили казнить арестованных. Они считали, что с такими «опасными контрреволюционерами» следует рас­правляться, совершая самосуд.

Михаил Александрович безуспешно требовал позвать руководителя мест­ной ЧК, надеясь на его защиту. Когда рабочие пригрозили применить силу, великому князю пришлось подчинить­ся. В лесу за городом Михаила Алек­сандровича и Брайана Джонсона рас­стреляли. Раненный первой пулей, ве­ликий князь побежал к своему секре­тарю, прося разрешить им попрощаться. Однако тот был уже убит... Вторым выстрелом сразили и Михаила. По слу­хам, их тела бросили в плавильную печь завода в Мотовилихе, чтобы скрыть следы казни.

После этого распространились слухи о побеге великого князя из Перми. Ещё около года в народе ходили толки о том, что благополучно спасшийся Ми­хаил Александрович ведёт белые армии на Москву.

Великий князь Михаил Александрович.

27

 

 

 

Плакат, посвящённый 300-летию династии Романовых.

Л. Кардовский. «Бал в Петербургском

Дворянском собрании

23 февраля 1913 года». 1915 г.