«ПРОЦЕСС МЕНЬШЕВИКОВ»

1 марта 1931 г. перед Верховным судом СССР предстал ряд быв­ших меньшевиков. Почти все они уже давно заявили о своём раз­рыве с меньшевиками и работали в советских учреждениях. Од­нако их обвиняли в продолжении подпольной деятельности.

Среди 14 подсудимых оказались видный экономист В. Громан, историк Н. Суханов. (В октябре 1917 г. на его квартире большеви­ки решили вопрос о вооружённом восстании.)

На суде все обвиняемые признали свою вину. 9 марта был объявлен приговор — неко­торые подсудимые получили по десять лет за­ключения (остальные — меньшие сроки). Поч­ти все они погибли позднее в лагерях или были расстреляны. Один из них, Михаил Якубович, уцелел в заключении и дожил до 70-х гг. Он рас­сказывал А. Солженицыну о своей беседе с об­винителем — Н. Крыленко. «Михаил Петрович, скажу Вам прямо: я считаю Вас коммунистом, — заявил Крыленко. — Я не сомневаюсь в Вашей не­винности. Но наш с Вами партийный долг — про­вести этот процесс. Прошу Вас всячески помо­гать, идти навстречу следствию. А на суде в слу­чае непредвиденного затруднения, в самую слож­ную минуту я попрошу председателя дать Вам слово». После этого М. Якубович согласился вы­ступать на суде.

Другой подсудимый потом спросил Якубови­ча, как он мог дать против него показания. «Весь народ страдает — и мы, интеллигенты, должны страдать», — отвечал Якубович.

«ЕЖОВЩИНА»

На 1937—1938 гг. пришлись массовые аресты среди образованных слоёв общества. Начало новой волны арестов совпало с назначением

В. Дени. «Революционная молния». Плакат 1930 г.

Сверкает хищный глаз.

Оскалены клыки.

Последний, острый взмах

Вредительской руки.

И — нет вредителя!

Его настигла кара.

Его пронзила и сожгла

Неотразимая стрела

Молниеносного удара!

Знай, враг, шагающий

к вредительской меже:

Наш часовой — настороже!

(Демьян Бедный.)

395

МАКСИМ ГОРЬКИЙ

И «ПРОЦЕСС ЭСЕРОВ»

Суд над эсерами вызвал резкий протест у писателя Максима Горького. Он на­правил письмо Алексею Рыкову, кото­рый руководил тогда Совнаркомом. Горький писал: «Если процесс социа­листов-революционеров будет закон­чен убийством — это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство. За время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране. Ныне я убеждён, что если эсеры будут убиты, — это преступление вызовет со стороны социалистической Европы мо­ральную блокаду России».

Кроме того, Горький попросил фран­цузского писателя Анатоля Франса, из­вестного своими симпатиями к Совет­ской России, тоже выступить против казни эсеров. Франс ответил Горько­му: «От всего сердца присоединяюсь, дорогой Горький, к призыву Вашему по адресу Советского правительства».

С письмом Горького ознакомился и больной В. Ленин. 7 сентября 1922 г. он писал Н. Бухарину: «Я читал пога­ное письмо Горького. Думал было об­ругать его в печати, но решил, что, по­жалуй, это чересчур».

Николая Ежова на пост главы НКВД. Поэтому аресты окрестили «ежовщиной».

По подсчётам английского историка Роберта Конквеста, был арестован примерно каждый двадцатый человек. Некоторые группы населения уничтожались почти полностью — например, «старые большевики». В Москве прошли три показательных суда над бывшими руководителями партии (см. ст. «Партия больше­виков в 20—30-е годы»).

Но от ареста не был застрахован никто. Как вспоминала На­дежда Мандельштам, «не было дома в стране, где бы люди не дро­жали, прислушиваясь к шелесту проходящих машин и к гулу под­нимающегося лифта». По ночам люди с тревогой ждали появления фургона для перевозки заключённых и стука чекистов в дверь. Фур­гон называли «чёрным вороном» или «чёрной марусей».