ГРИГОРИЙ РАСПУТИН

РАСПУТИН И НАСЛЕДНИК

Цесаревич Алексей, единственный сын Николая II, страдал опасной и неизле­чимой болезнью — гемофилией (несвёртываемостью крови). Любое воз­никшее кровотечение ставило под уг­розу жизнь наследника. Так, в 1915 г. у Алексея неожиданно пошла кровь но­сом. Врачи не могли остановить кро­вотечение, и наследник истекал кро­вью. Анна Вырубова вспоминала: «Я видела его, когда он лежал в детской: маленькое, восковое лицо, в ноздрях окровавленная вата». Родители сроч­но вызвали Григория Распутина. Он подошёл к кровати, осенил мальчика крестным знамением, погладил по го­лове. После этого Григорий Ефимович сказал, что ничего серьёзного нет и беспокоиться нечего, повернулся и ушёл. «Кровотечение прекратилось, — писала Вырубова. — Доктора говори­ли, что они совершенно не понимают, как это произошло».

Сохранилось много свидетельств того, что такие случаи повторялись доволь­но часто. Например, однажды Распу­тину позвонили и сказали, что наслед­ник не спит — болит ухо. Тот позвал мальчика к телефону: «Ты что, Алё­шенька, полуночничаешь? Болит? Ни­чего не болит. Иди сейчас ложись. Ушко не болит. Не болит, говорю тебе. Слышишь? Спи!». Через четверть часа ребёнок уже спокойно спал. «Теперь и лечат меня, и молятся, а пользы нет, — говорил Алексей после смерти Распу­тина. — А он, бывало, принесёт мне яблоко, погладит меня по больному месту, и мне сразу становится легче».

Распутин рассказывал детям Николая II русские народные сказки, играл, молил­ся вместе с ними. «С детьми я часто

Против этого человека объединилось всё образованное общест­во России. Пожалуй, он оказался единственным, кто навлёк на себя такую всеобщую ненависть. Только крестьяне относились к нему иначе, часто говорили о нём с сочувствием и даже любо­вью. Он ведь и сам был одним из них...

Григорий Ефимович Распутин родился в крестьянской се­мье в селе Покровском Тобольской губернии. Точное время его рождения неизвестно, историки называют разные годы — от 1863 до 1872.

Григорий рос задумчивым, наблюдательным ребёнком. Всматривался в жизнь природы, зверей и птиц. Любил присутст­вовать при работе сельских лекарей — внимательно смотрел, ни о чём не спрашивая.

Мальчик подолгу сидел неподвижно, о чём-то сосредоточен­но размышляя. Позже он вспоминал: «В 15 лет в моём селе в лет­нюю пору, когда солнышко грело, а птицы пели райские песни, я мечтал о Боге, Душа моя рвалась вдаль. Не раз, мечтая, я плакал и сам не знал, откуда слёзы и зачем они. Так прошла моя юность. В каком-то созерцании, в каком-то сне».

Повзрослев, он прожил несколько лет в городе, женился; у супругов родилось трое детей. Но что-то подтолкнуло Распути­на резко изменить образ жизни. Его знакомые говорили, что он вдруг «стал новым человеком». Начал часто и горячо молиться, бросил пить и курить. Перестал есть мясную и молочную пищу (и соблюдал этот пост до конца жизни).

Распутин отправился в странствия. На жизнь себе зарабаты­вал любой подвернувшейся работой. Побывал в десятках мона­стырей. Посетил православную обитель на священной греческой горе Афон, дважды дошёл до самого Иерусалима.

«Он был мечтатель, беззаботный странник, прошедший вдоль и поперёк всю Россию, — писал знакомый Григория Рас­путина Арон Симанович. — Во время этих странствований он встречался с людьми из всех классов и вёл с ними долгие разго­воры. При его огромной памяти он из этих разговоров мог мно­гому научиться. Таким образом во время его долгих паломни­честв созрел его особенный философский характер».

В те годы сложились и политические взгляды Г. Распутина, Он мечтал о царстве вольных крестьян, без вечного дворянско­го засилья, где мужики имели бы достаточно земли.

30

 

 

В скитаниях Распутин познакомился со многими премудро­стями — от врачебного ремесла до тибетского буддизма. Правда, грамоте он почему-то так и не выучился до конца. Писал всегда подчёркнуто по-мужицки, с грубыми ошибками почти в каждом слове.

Не раз он помогал больным, даже считавшимся неизлечи­мыми. Однажды в уральском монастыре исцелил «бесноватую» — женщину, страдавшую тяжёлыми припадками.

В начале XX столетия Распутина уже почтительно именова­ли «старцем». Так называли его не за возраст, а за опыт и веру. В это время он и приехал в Петербург.

К сибирскому страннику потянулись люди, не находившие полного утешения в государственной церкви. Они посещали Гри­гория Ефимовича, слушали его рассказы, наставления. Вот что мно­го лет спустя рассказывала писателю Эдварду Радзинскому одна из­вестная актриса. Г. Распутин «стал говорить. Всё было — о крото­сти, о душе. Я пыталась запомнить и потом, придя домой, даже за­писала, но это было уже не то. А тогда у всех зажглись глаза... это был неизъяснимый поток любви... Я опьянела». Особое впечатле­ние производили глаза странника, «необыкновенно проницатель­ные», заглядывающие будто в самую душу собеседника.

Г. Распутиным заинтересовался епископ Феофан. Его пора­зил особый религиозный экстаз, в который впадал иногда Рас­путин. Такое глубокое молитвенное настроение, говорил епи­скоп, он встречал только в редких случаях сре­ди наиболее выдающихся представителей рус­ского монашества.

В 1908 г. благодаря епископу Распутин встретился с самой императрицей Александрой Фёдоровной. Граф Владимир Коковцов так пе­редавал содержание этой беседы: «Распутин стал говорить, что ей и государю особенно трудно жить, потому что им нельзя никогда узнать прав­ду, так как кругом них всё больше льстецы да себялюбцы, которые не могут сказать, что нуж­но для того, чтобы народу было легче.

Царю и ей нужно быть ближе к народу, чаще видеть его и больше верить ему, потому что он не обманет того, кого почитает почти равным самому Богу, и всегда скажет свою на­стоящую правду, не то что министры и чинов­ники, которым нет никакого дела до народных слёз и до его нужды. Эти мысли глубоко запали в душу императрицы».

Постепенно Григория Распутина стали звать «другом» царской четы. Он лечил их детей, особенно больного наследника Алексея. Держал он себя с царём и царицей удивительно свобод­но и естественно. Называл их попросту «Мама» и «Папа», а они его — Григорий.

шучу, — говорил он сам. — Было раз так: все девочки сели ко мне на спину верхом, Алексей забрался на шею мне, а я начал возить их по детской комнате. Долго возил, а они смеялись. Потом слезли, а наследник и говорит: „Ты про­сти нас, Григорий, мы знаем, что ты — священный и так на тебе ездить нельзя, но это мы пошутили"».

Однажды в 1907 г. царь спросил свою сестру Ольгу, не хочет ли она познако­миться с крестьянином. В детской Оль­га увидела Распутина, игравшего с цар­скими детьми. «Кажется, он нравился детям, они чувствовали себя с ним не­принуждённо», — вспоминала великая княжна. Уже наступил вечер, и детям пора было ложиться спать. «В спальне Алексея слабый свет исходил только от лампадки перед чудной иконой. Ребёнок очень спокойно стоял рядом с гигантом, кивавшим головой. Я поняла, что он молится... Я поняла также, что мой ма­ленький племянник молится вместе с ним. Я не могу описать это — но я была тогда совершенно уверена в искренно­сти этого человека».

Е. Клокачёва. «Портрет Г. Распутина». 1914 г.

31

 

 

 

Г. Распутин и его духовно-религиозный

кружок.

Г. Распутин. Начало XX в.

«Он им рассказывал про Сибирь и нужды крестьян, о своих странствованиях, — пи­сала фрейлина Анна Вырубо­ва. — Когда после часовой бе­седы он уходил, он всегда ос­тавлял их величества весёлыми, с радостными упованиями и надеждой в душе».

Убеждал их Распутин всё больше притчами и иносказа­ниями. Епископ Феофан вспо­минал: «Сидели и беседовали о политическом положении в России. Старец Григорий вдруг как вскочит из-за стола, как стукнет кулаком по столу. И смотрит прямо на царя. Госу­дарь вздрогнул, я испугался, наследник заплакал, а старец и спрашивает государя: „Ну что? Где ёкнуло, здеся али туто?". При этом он сначала указал пальцем себе на лоб, а потом на сердце. Государь ответил, указывая на сердце: „Здесь сердце забилось!" „То-то же, — продолжал старец, — коли что будешь делать для России, спрашивай не ума, а сердца. Сердце-то вернее ума!"».

Николай порой стал советоваться с Распутиным о назначе­нии тех или иных важных сановников. Многие видные чинов­ники, искавшие продвижения по службе, стремились теперь по­нравиться Распутину, заискивали перед ним. В квартиру сибир­ского мужика наряду с нищими просителями зачастили миллио­неры, министры и аристократы.

В светском обществе стали распространяться слухи о раз­гульном поведении Г. Распутина, его общении с разным сбро­дом. Действительно, двери его квартиры были открыты для лю­бой публики. Свою распущенность Распутин вовсе не считал противоречащей традициям русского «святого юродства». Ведь он не был ни священником, ни монахом. Если вся грязь и порок в человеке впитаются в его телесную оболочку, утверждал он, душа его, омытая от этих грехов, сможет остаться чистой.

«Каким представляли себе Распутина современники? — за­мечал А. Симанович. — Как пьяного, грязного мужика, который проник в царскую семью, назначал и увольнял министров, епи­скопов и генералов. К тому ещё дикие оргии, похотливые танцы среди пьяных цыган, а одновременно непонятная власть над ца­рём и его семьёй, гипнотическая сила и вера в своё особое на­значение. Это было всё! Но за грубой маской мужика скрывался сильный дух, напряжённо задумывающийся над государственны­ми проблемами».

«Царской семье, — продолжал А. Симанович, — он расска­зывал о русском народе и его страданиях, подробно описывал

32

 

 

 

крестьянскую жизнь, причём царская семья его внимательно слу­шала. Царь узнал от него многое, что осталось бы без Распутина для него скрытым. Распутин горячо отстаивал необходимость широкой аграрной реформы. „Освобождение крестьян проведе­но неправильно, — говорил он часто. — Крестьяне освобожде­ны, но они не имеют достаточно земли". Распутин мечтал о кре­стьянской монархии, в которой дворянские привилегии не име­ли бы места». Государыня со слов Распутина записала такое его поучение: «Родина — широка, надо дать ей простор работы, но не левым и не правым, левые — глупы, а правые — дураки. Поче­му? Да потому что палкой научить хотят».

Но если царь советовался с Распутиным о назначении чи­новников, то к его политическим советам он прислушивался го­раздо реже. Например, Распутин несколько раз без успеха убеж­дал царя уравнять евреев в правах с остальным населением.

В 1915—1916 гг. Государственная дума добивалась права назначать министров. Распутин уговаривал царя склониться пе­ред требованием времени. Царь согласился, но так и не сделал этого.

Враждебность к Григорию Распутину испытывали все об­разованные слои общества. Монархисты-дворяне и интеллиген­ция, как революционная, так и либеральная, сходились в этом вопросе. «Дворянство против меня, — говорил в 1916 г. сам Рас­путин. — Дворянство не имеет русской крови. Кровь дворянства смешанная. Дворянство хочет меня убить, потому что ему не нра­вится, что около русского трона стоит русский мужик». Жандарм­ский генерал А. Герасимов вспоминал о созвучных настроениях среди простонародья: «Мне приходилось слышать солдатские разговоры о том, что царь теперь разуверился в дворянах и чи­новниках и решил приблизить к себе „нашего брата, простого мужика" и что это только начало, что скоро вообще всех „дво­рян и чиновников" царь прогонит прочь от себя и наступит „му­жицкое царство"».

19 ноября 1916 г. депутат-черносотенец Владимир Пуришкевич произнёс в Государственной думе страстную речь против Распутина. Он горячо воскликнул: «Не должен тёмный мужик дольше править Россией!». «В этот день, — писал В. Пуришкевич, — все депутаты Думы были мои единомышленники...»

В тот же день и родился замысел убить Распутина. Выслу­шав обличительную речь Пуришкевича, с этим предложением к нему подошёл князь Феликс Юсупов. Потом к заговору присо­единились ещё несколько человек, в том числе великий князь Дмитрий Павлович.

Исполнение задуманного назначили на 16 декабря 1916 г. Ф. Юсупов пригласил Распутина в свой особняк. При встрече они по русскому обычаю расцеловались. Распутин неожиданно на­смешливо воскликнул: «Надеюсь, это не иудино лобзанье!».

Распутина собирались отравить цианистым калием. Заго­ворщики не знали, что вместо яда им дали безвредный аспириновый порошок. Они насыпали его в пирожные и рюмки. Юсу-

ПОКУШЕНИЕ НА РАСПУТИНА

2 июля 1914 г. на Распутина у него дома, в селе Покровском, совершили покушение. Убийцу подослал монах Илиодор, написавший о Распутине вос­поминания, озаглавленные «Святой чёрт». Крестьянка Феония Гусева по­просила у Распутина милостыню. Ко­гда он полез в кошелёк за монетой, она ударила его ножом в живот. Придер­живая рукой вспоротые кишки, Распу­тин поленом выбил нож из рук Гусе­вой. Он даже защитил её от самосуда (потом эту женщину отправили в дом для умалишённых).

Рана считалась смертельной. Распутин вылечился только с помощью каких-то особых трав, известных ему.

В дни, когда он лежал раненый, в Ев­ропе вспыхнула Первая мировая вой­на. Незадолго до её начала Распутин отправил царю телеграмму, в которой умолял «не затевать войну»: «С войной будет конец России и вам самим. Всё положите до последнего человека». «Государя телеграмма раздражила, — вспоминала А. Вырубова. — Государь тогда разорвал телеграмму и с нача­лом войны относился холоднее к Гри­горию Ефимовичу».

Потом Г. Распутин с сожалением по­вторял, что, «если бы не его болезнь, войны бы не было». «Он всегда стоял за немедленное заключение мира, — замечал А. Симанович, —даже при са­мых плохих условиях. По его мнению, любой мир для России был лучше, чем война. Когда Россия опять окрепнет, тогда и можно будет вновь пересмот­реть мирные условия».

33

 

 

 

Г. Распутин и царская чета у постели больного наследника Алексея. Современный рисунок.

пов угощал Распутина в столовой, уверяя, что остальные гости сейчас спустятся со второго этажа. На самом деле там сидели за­говорщики — В. Пуришкевич и великий князь.

Распутин съел несколько пирожных с «ядом» — без всяких последствий. Как вспоминал. В. Пуришкевич, «расстроенный и бледный» Юсупов поднялся наверх: «Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом, съел несколько пирожных и ничего; решитель­но ничего, а прошло уже минут пятнадцать... Гад уже подозритель­но относится ко мне».

Посоветовавшись, Распутина решили застрелить. После вы­стрела заговорщики сбежали вниз и, по описанию Пуришкевича, увидели такую картину: «Перед диваном, на шкуре белого мед­ведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа ре­вольвер в правой руке, стоял Юсупов, с чувством непередаваемой гадливости вглядываясь в лицо им убитого „старца"».

Они вышли из комнаты, оставив Ф. Юсупова наедине с его жертвой. Тот на всякий случай прощупал пульс — и не нашёл его, послушал сердце — и не услышал ударов. «Но вдруг, — рассказы­вал он, — можете себе представить мой ужас, Распутин медленно открывает во всю ширь один свой сатанинский глаз, вслед за ним другой, впивается в меня взглядом непередаваемого напряжения и ненависти и со словами „Феликс! Феликс! Феликс!" вскакивает сразу, с целью меня схватить. Я отскочил с поспешностью, с ка­кой только мог».

Пуришкевич услышал «дикий, нечеловеческий крик» Юсу­пова: «Пуришкевич, стреляйте, стреляйте! Он жив! Он убегает!». «То, что я увидел внизу, — вспоминал Пуришкевич, — могло бы показаться сном, если бы не было ужасною для нас действитель­ностью. Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад со­зерцал при последнем издыхании, быстро бежал по рыхлому снегу».

«Феликс, Феликс, всё скажу царице!» — кричал он.

«Я бросился за ним вдогонку, — продолжал Пуришкевич, — и выстрелил. Промах. Распутин поддал ходу; я выстрелил вторич­но на бегу — и... опять промахнулся. Мгновения шли... Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил уку­сил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредото­читься, и выстрелом попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательно прицелившись, дал четвёртый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задёргал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок».

Убийцы опустили связанное тело Распутина в прорубь на льду Малой Невки у Крестовского острова. Под лёд его бросили ещё живым. Когда тело нашли, обнаружили, что лёгкие были пол­ны воды: Распутин пытался дышать и захлебнулся. Правую руку он высвободил из верёвок, пальцы на ней были сложены для кре­стного знамения.

«ЗАВЕЩАНИЕ» РАСПУТИНА

Незадолго до смерти Григорий Распу­тин написал своё «завещание» — пись­мо Николаю II. (По другим данным, впрочем, это письмо сочинили друзья Г. Распутина уже после его смерти). В нём говорилось: «Я предчувствую, что ещё до первого января я уйду из жиз­ни. Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оста­вайся на своём троне и царствуй. Не беспокойся о своих детях. Они ещё сотни лет будут править Россией. Если меня убьют бояре и дворяне... братья восстанут против братьев и будут уби­вать друг друга, и в течение 25 лет не будет в стране дворянства.

Русской земли царь, когда ты услы­шишь звон колоколов, сообщающий тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили твои родственни­ки, то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных, не проживёт дольше двух лет. Их убьёт русский народ». Завершалось послание так: «Молись, молись. Будь сильным. Заботься о тво­ём избранном роде».

Рассказывали, что на Николая это пред­сказание произвело сильное впечат­ление, и определило многие его даль­нейшие поступки. Он повторял после смерти Г. Распутина: «Мне стыдно пе­ред Россией, что руки моих родствен­ников обагрены кровью мужика». Уже после революции из тобольской ссыл­ки царица писала А. Вырубовой, что за убийство Г. Распутина, как и за другие грехи, «страдает Россия, все должны страдать за то, что сделали, но никто не понимает».

35

 

 

 

«По заслугам и честь (Г. Распутин, царь и царица)» (журнал «Заноза», 1917 г.).

Имена убийц немедленно стали известны полиции. Но от­делались они очень легко: Юсупова отправили в собственное имение, великого князя — на фронт, а Пуришкевича вообще не тронули.

Григория Распутина скромно похоронили в Царском Селе. Однако покоился он там недолго: после Февральской революции его тело выкопали и сожгли на костре.

Столичные жители, узнав об убийстве Распутина, поздрав­ляли друг друга, радостно восклицая: «Зверь раздавлен!». Фран­цузский посол Морис Палеолог описывал поведение горожан: «Народ, узнав о смерти Распутина, торжествовал. Люди обнима­лись на улицах, шли ставить свечи в Казанский собор. Рассказы­вают, что Распутин был брошен в Неву живым, и одобряют это пословицей „Собаке собачья смерть"».

Но совсем по-иному восприняли убийство Распутина кре­стьяне. Они горевали и оплакивали своего «заступника и муче­ника». «Для мужиков Распутин стал мучеником, — замечал Палеолог. — Он был из народа; он доводил до царя голос народа; он защищал народ против придворных; и вот придворные его уби­ли. Вот что повторяется во всех избах».

По словам Павла Милюкова, крестьяне говорили так: «Вот, в кои-то веки добрался мужик до царских хором — говорить ца­рям правду, и дворяне его уничтожили».

РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОИНА 1904—1905 ГОДОВ

Крейсер «Варяг» идёт в бой у Чемульпо. 27 января 1904 г.

Сейчас немногое может напомнить о той далёкой войне. Не­сколько строчек из песни о гордом «Варяге», вальс «На сопках Маньчжурии», отдельные эпизоды исторических романов — вот, пожалуй, и всё. Между тем русско-японская война 1904—1905 гг. серьёзно повлияла на весь дальнейший ход российской истории и надолго определила отношения России со Страной восходя­щего солнца.

НАЧАЛО ВОЙНЫ

Военные действия начались в конце января 1904 г., когда японцы напали на русскую эскадру у крепости Порт-Артур. Для русских это оказалось полной неожиданностью. Корабли стояли на внешнем

36

 

 

 

рейде, плохо охранялись; к тому же некоторые из них были ярко освещены. Незадолго до нападения японцы, проживавшие в Порт-Артуре, срочно эвакуировались, но это никого не насторожило.

При первой же атаке были выведены из строя три крупных российских корабля. Последующие атаки захлебнулись, встре­ченные огнём эскадры и береговых батарей. Не сумев сразу унич­тожить русскую эскадру, японцы решили заблокировать её в га­вани Порт-Артура, затопив на выходе из гавани брандеры (ста­рые суда, груженные камнями). Но все попытки японских кораб­лей приблизиться к гавани были отбиты, и российские суда мог­ли свободно выходить в открытое море.

В день нападения японцев на Порт-Артур произошло ещё одно событие, может быть не столь важное в истории войны, но оставшееся в памяти народа как пример мужества и верности долгу. В то время как основные силы японцев под командовани­ем адмирала Хэйхатиро Того вели бой у Порт-Артура, эскадра контр-адмирала Уриу подошла к корейскому порту Чемульпо (ныне Инчхон), где стояли крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Русским кораблям предложили сдаться. Командир «Ва­ряга» капитан Всеволод Руднев принял бой, пытаясь прорваться из порта, блокированного японской эскадрой. Это ему не уда­лось. После тяжёлого боя русским морякам пришлось затопить «Варяг» и взорвать «Кореец».

В феврале 1904 г. командующим Тихоокеанской эскадрой в Порт-Артуре был назначен вице-адмирал Степан Макаров. Но­вый командующий активно взялся за дело, готовясь к решитель­ному сражению с японским флотом. Он несколько раз выводил эскадру в море, обеспечил охрану гавани, организовал ряд рей­дов миноносцев на коммуникации неприятеля. Но трагическая случайность перечеркнула все достигнутые результаты. Флаг­манский броненосец Макарова «Петропавловск» подорвался на японской мине. Погибли адмирал и почти весь экипаж судна. После этого эскадра надолго прекратила активные боевые действия.

Теперь японский флот мог беспрепятственно переправить войска прямо в Маньчжурию. Одновременно 35-тысячная армия генерала Куроки, ранее перевезённая на судах в нейтральную Ко­рею и частично оккупировавшая её, получила приказ двигаться в Маньчжурию по суше. В это время у реки Ялу вдоль корейско-маньчжурской границы стоял 15-тысячный Восточный отряд ге­нерала Засулича, выславший в Корею для разведки небольшую конную группу генерала Мищенко.

Наступающая армия Куроки легко отбросила Мищенко от Пхеньяна к реке Ялу и атаковала отряд Засулича возле города Тюренчена. Численность Восточного отряда была невелика, он занимал неудачные позиции и не мог долго держать оборону. Японцы форсировали реку и вынудили Засулича отступить на север к основным силам Маньчжурской армии, которой коман­довал генерал Алексей Куропаткин.

Победа, одержанная японцами на реке Ялу, оказала большое

Павел Сергеев, 14-летний доброволец, ушедший на войну со 147-м пехотным Самарским полком (фото из журнала «Летопись войны с Японией», 1904 г.).

37

 

 

 

Казнь японских шпионов русскими солдатами («Le Petit journal». 1904 г.).

ПЕРЕД НАЧАЛОМ ВОЙНЫ С ЯПОНИЕЙ

Причиной русско-японской войны было столкновение российских и япон­ских государственных интересов в Ко­рее и Маньчжурии (Северо-Восточный Китай). В конце XIX столетия Россия по­лучила от китайского правительства концессию на строительство в Мань­чжурии железных дорог и под предло­гом их охраны ввела в Маньчжурию войска. Затем она потребовала от Ки­тая предоставить ей в аренду Квантунский полуостров (юго-западную око­нечность Ляодунского полуострова) и крепость Порт-Артур (ныне город Люй­шунь) с незамерзающей гаванью. В 1900 г. в Китае вспыхнуло антиколо­ниальное восстание, которое было по­давлено силами нескольких государств, в том числе и России. После этого Рос­сия окончательно оккупировала Маньчжурию, что привело к обострению отношений с Японией и другими стра­нами. В 1903 г. Япония предложила России отказаться от попыток утвер­дить своё влияние в Корее. Взамен Рос­сия получила бы свободу действий на Квантунском полуострове и право на охрану железных дорог в Маньчжурии. Российское правительство отвергло эти предложения.

Богатая и беззащитная Корея и ослаб­ленный восстанием и последовавшей военной интервенцией Китай были сферой интересов не только России и Японии, но и других стран, в том чис­ле таких могущественных, как США, Англия, Германия. В частности, Гер­мания была особенно заинтересована в разжигании войны, поскольку жела­ла ослабить позиции России в Европе.

влияние на дальнейший ход войны. Она позволила адмиралу Того высадить на Ляодунском полуострове армию генерала Оку, двинувшуюся на Порт-Артур.

Армия Оку отрезала Порт-Артур от армии Куропаткина и в середине мая 1904 г. атаковала у Кинчжоу авангард войск Квантунского укреплённого района, расквартированных в Порт-Ар­туре. При этом японцы понесли большие потери, но, несмотря на это, им удалось прорвать фронт. Русские войска с боями мед­ленно отступали к Порт-Артуру, оставив прекрасно оборудован­ный порт Дальний (ныне Далянь) и удобные для обороны пози­ции на Квантунском полуострове.

БОРЬБА ЗА ПОРТ-АРТУР

Осада Порт-Артура была поручена генералу Ноги, а армия Оку, раз­вернувшись, двинулась на север против Куропаткина. Начальник Квантунского укреплённого района генерал Анатолий Стессель мог бы воспользоваться благоприятной ситуацией и до подхода основ-

38

 

 

 

 

ных сил японцев попытаться разбить более слабую армию Ноги. Однако он предпочёл пассивно отсиживаться в крепости, ожидая помощи от Куропаткина. Куропаткин же считал свою армию не­достаточно сильной, чтобы попытаться снять блокаду Порт-Арту­ра, и тоже ожидал подкрепления. Но вскоре он получил приказ глав­нокомандующего Евгения Алексеева послать на помощь Порт-Ар­туру корпус генерала Штакельберга. Прекрасно понимая, что пред­стоящая операция — это откровенная авантюра, Куропаткин и Штакельберг тем не менее не смогли от неё отказаться. Встретившись с армией Оку у Вафангоу, Штакельберг завязал сражение. Сначала ему сопутствовал успех, но, когда японцы попробовали обойти пло­хо оборудованные позиции русских, генерал поспешил отступить, и только некоторые тактические ошибки японского командования спасли корпус от катастрофы.

К этому времени был закончен ремонт кораблей в гавани Порт-Артура, что позволило начать военные действия на море. Командующий Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Виль­гельм Витгефт вывел суда, чтобы сразиться с японским флотом и в случае победы помочь гарнизону снять осаду крепости с суши. При достижении частичного успеха ему предписывалось соеди­ниться с Владивостокским крейсерским отрядом и двигаться к Владивостоку. Выполняя приказ, Витгефт вышел в море и дал бой эскадре адмирала Того.

Японский флот, серьёзно пострадавший в этом сражении, уже готовился отступать, когда во флагманский корабль Витгефта попал крупнокалиберный снаряд. При взрыве погибли сам адмирал и многие офицеры его штаба. После этого часть кораб­лей эскадры вернулась в Порт-Артур, часть же ушла в нейтраль­ные порты, где боевые единицы российского флота были разо­ружены. Лишь один крейсер «Новик» попытался достичь Влади­востока, но в бою с японским крейсером получил повреждения и был затоплен своим экипажем.

Успешно действовал Владивостокский отряд крейсеров. За полгода он совершил несколько рейдов к берегам Кореи и Япо­нии, потопил и захватил немало вражеских судов. Затем крей­серскому отряду было приказано идти в Корейский пролив для встречи с эскадрой Витгефта. Но вместо русских кораблей владивостокские крейсеры встретили там превосходящую их по силам эскадру адмирала Камимуры.

Отряд потерпел поражение и отступил к Владивостоку. В бою был потоплен крейсер «Рюрик». Когда японцы попытались захватить его, командовавший крейсером лейтенант Иванов приказал открыть кингстоны (люки) и затопить судно. Сам лей­тенант героически погиб вместе с кораблём.

БИТВА ПРИ ЛЯОЯНЕ

К концу июля 1904 г. армия генерала Ноги начала осаду Порт-Артура, а в Маньчжурии три японские армии генералов Куроки, Оку и Нодзу, продолжая наступление, соединились у Ляояна.

Неразрешённые противоречия накап­ливались, никто не желал уступать. И накануне войны Россия оказалась в политической изоляции. Положение осложнялось внутренними проблема­ми страны, прежде всего ростом ре­волюционного движения, подавить которое, по мнению некоторых поли­тиков того времени, помогла бы по­бедоносная война. Одним из наибо­лее горячих сторонников такой «ма­ленькой победоносной войны» являл­ся министр внутренних дел Вячеслав Плеве.

Многие высшие государственные дея­тели Российской империи, занимав­шиеся проблемами Дальнего Востока, довольно пренебрежительно относи­лись к Японии как военному против­нику. Более того, они были уверены в том, что Япония не только не выиграет войну, но даже не решится начать её. Эти настроения позднее получили на­звание «шапкозакидательских». Такая позиция была отчасти обоснованной, поскольку российская армия значи­тельно превосходила японскую по чис­ленности. Однако при этом упускалось из виду, что ядро боевых сил Россий­ской империи располагалось далеко от будущего театра военных действий. Подвозить войска и военную технику можно было только по Транссибирской магистрали, пропускная способность которой была очень низкой. И в наи­большей степени на исход войны по­влияло то, что среди высшего команд­ного состава российской армии было мало людей решительных, инициатив­ных, пользующихся авторитетом в вой­сках. Большинство российских генера­лов имели слабую тактическую подго­товку, не следили за развитием воен­ного дела, полагались в основном на силу холодного оружия и недооцени­вали роль военной техники. Образова­ние и военная подготовка среднего и младшего офицерства не соответство­вали требованиям современной войны. Плохо были обучены и солдаты; кроме того, они не понимали целей войны, что сказывалось на моральном состоянии армии. Против войны решительно вы­ступали социалисты и некоторые либе­ральные деятели.

Таково было положение в стране и ар­мии накануне войны.

39

 

 

«Наши войска произвели высадку у Циндао...» Открытка 1904 г.

Русская полевая артиллерия на позиции.

Здесь произошло сражение, от результатов которого зави­село многое. Хотя армия генерала Куропаткина превосходила японскую по численности и была лучше оснащена, ей с большим трудом удавалось сдерживать натиск противника. Плохо были организованы связь между отдельными частями армии и общее управление ими, не хватало карт местности, данных разведки.

Но и в этих условиях все атаки японцев были отбиты. Ко­мандующий объединённой японской армией маршал Ивао Ояма, видя утомление и упадок духа своих войск, приказал отступать, но Куропаткин опередил его, начав отход на два часа раньше.

ПАДЕНИЕ ПОРТ-АРТУРА

В конце декабря 1904 г. русское общество было потрясено ве­стью о падении Порт-Артура. Его героическая оборона прико­вала к себе внимание всего мира. Защитники крепости мужест­венно отражали все атаки. Только с августа по ноябрь они отби­ли четыре общих штурма; при этом японцы понесли большие потери. Душой обороны крепости был талантливый военачаль­ник генерал Роман Кондратенко. Он понимал, что, пока держит­ся Порт-Артур и сохранён флот, Россия может рассчитывать на победу в войне, поэтому делал всё возможное, чтобы отстоять крепость. 2 декабря Кондратенко погиб. Вскоре после этого на­чальник Квантунского укреплённого района Стессель и генерал Александр Фок, невзирая на протесты многих офицеров и недо­вольство солдат, подписали акт о капитуляции, хотя возможно­сти обороны не были исчерпаны.

157 дней держалась крепость. Она связала огромные силы противника, не давая ему возможности продолжить наступление в Маньчжурии. В боях за Порт-Артур погибли многие предста­вители старинных самурайских фамилий и один из японских принцев. Немалые потери понёс при осаде и неприятельский флот. Падение Порт-Артура вызвало взрыв негодования в России, приблизив начало первой русской революции.

МУКДЕНСКОЕ СРАЖЕНИЕ

Чтобы успокоить общественное мнение, прави­тельство требовало от военного командования предпринять наступление. Куропаткин разрабо­тал план наступления под Сандепу, но в бою по­терпел поражение. Причиной его было неуме­лое руководство войсками, отсталые взгляды на тактику ведения боя, пресечение любой инициа­тивы. Например, генерал Штакельберг, осущест­вивший удачное наступление без санкции глав­нокомандующего, был снят с должности.

Постоянные поражения, большие жертвы, бессмысленное сидение в окопах, гибель ране­ных от холода и отсутствия медицинской помо­щи — всё это оказывало деморализующее влия-

40

 

 

 

«Крушение броненосца „Петропавловск" у Порт-Артура. 13 апреля 1904 г.» («Le Petit Parisien». 1904 г.).

 

 

 

Русский военный лагерь в Маньчжурии.

1904 г.

ние на армию. Вновь прибывавшие из России солдаты и офице­ры приносили известия о начавшейся революции. В таких усло­виях шла подготовка армии к Мукденскому сражению, невидан­ному для того времени и сравнимому только с великими сраже­ниями будущих мировых войн.

В битве под Мукденом (февраль — март 1905 г.) участвова­ло более 550 тыс. человек; фронт протянулся не менее чем на 100 км. По плану Куропаткина российские войска должны были прикрыть Мукден с севера и запада, затем подтянуть резервы и перейти в наступление. Но осуществить этот план не удалось. Ко­мандование упустило возможность нанести удар по армии Ноги, переброшенной в Маньчжурию после падения Порт-Артура, и позволило ей соединиться с основными силами японцев. Совер­шив сложный манёвр, японские войска обошли Мукден с севе­ра, затем прорвали фронт и вышли к железной дороге. Куропаткин отдал приказ об отступлении. Русские части отходили вдоль железной дороги по узкому коридору, образовавшемуся между двумя японскими армиями. Потери были огромны, боевой дух

42

 

 

 

«Пункт медицинской помощи» (из журнала «Летопись войны с Японией», 1904 г.).

армии полностью сломлен. Японцы почти не преследовали от­ступавших, т. к. сами были в тяжёлом положении.

ЦУСИМСКАЯ КАТАСТРОФА И КОНЕЦ ВОЙНЫ

Последним аккордом войны стало Цусимское морское сражение. Ещё в июле 1904 г. в Кронштадте стали снаряжать эскадру под командованием вице-адмирала Зиновия Рожественского, которую отправили затем на Дальний Восток вокруг Африки. Рожественский должен был соединиться с Тихоокеанской эскадрой и сов­местными усилиями разгромить японский флот. Однако на пол­пути, когда балтийская эскадра была ещё у Мадагаскара, Порт-Ар­тур пал, а почти весь Тихоокеанский флот России погиб. Хотя эс­кадре Рожественского не под силу было в одиночку справиться с флотом Того, ей было приказано двигаться дальше. В качестве под­крепления с Балтики был послан отряд кораблей контр-адмирала Небогатова. Соединившись у берегов Вьетнама с этим отрядом и будучи после этого всё же слабее Того, Рожественский в середине мая 1905 г. подошёл к островам Цусима в Корейском проливе, где сразился со всем японским флотом.

Балтийская эскадра была наголову разбита. Такого не случа­лось за всю предшествующую двухсотлетнюю историю российско­го флота. Большинство боевых единиц эскадры было потоплено,

43

 

 

 

 

«Потопление грузового военного судна „Киншиу-Мару"» («Le Petit Parisien». 1904 г.).

Раненые русские солдаты, взятые в плен, сопровождаются в лагерь японскими

военнослужащими. 1905 г.

некоторые ушли в нейтральные порты. Три корабля прорвались во Владивосток; четыре броне­носца, на одном из которых на­ходился контр-адмирал Небо­гатое, сдались в плен. Сдался врагу и раненый Рожественский, спасшийся с гибнувшего флагманского корабля на ми­ноносце.

В Маньчжурии после Мукденской битвы активные бое­вые действия прекратились, т. к японская армия Оямы оконча­тельно выдохлась и уже не име­ла сил наступать. Сменивший Куропаткина генерал Линевич готовился к наступлению, но медлил, ожидая исхода начав­шихся в американском городе Портсмуте мирных перегово­ров. Японцы, пользуясь тем, что на российском Дальнем Восто­ке почти не было войск, в июле 1905 г. оккупировали Сахалин и совершили несколько нападе­ний на Приморье и Камчатку.

К этому времени, несмотря на полный внешний успех, в Японии сложилась критическая ситуация. В стране почти пол­ностью истощились основные военные и финансовые ресур­сы, ослабленная экономика на­ходилась на пределе. Азартно стартовав и вложив все силы в первый удар, Япония выдохлась на финише. В России сложилась противоположная ситуация. Не готовая к войне на Дальнем Востоке, Россия вначале была слаба, долго воевала не в пол­ную силу и лишь теперь, успеш­но преодолев ряд трудностей в переброске и снабжении войск, стала наконец приводить в дей­ствие громадные военные и ма­териальные ресурсы.

В войне наступал пере­ломный этап, и японцы, чувст-

44

 

 

 

вуя это, торопились заключить мир. Япония постепенно отсту­пилась от целого ряда оскорбительных для России требований. Готовы были японцы отказаться и от Сахалина, и от денежного вознаграждения, но российское правительство, торопясь распра­виться с революцией, пошло на уступки. 23 августа (5 сентября) 1905 г. представитель России Сергей Витте подписал в американ­ском городе Портсмуте мирный договор с Японией. Он был за­ключён при посредничестве США. Согласно условиям этого до­говора, Россия уступила Японии южную часть Сахалина, разре­шила ей бесконтрольный рыболовный промысел в российских дальневосточных водах, заплатила за содержание русских плен­ных, отдала японцам Порт-Артур и Дальний и признала Корею и Южную Маньчжурию сферой влияния Японии.

Репродукция с картины «Эпизод Цусимского боя — миноносец „Буйный" и броненосец „Бородино"». 1905 г.

Матросы на японском военном корабле.

 

 

 

РЕВОЛЮЦИЯ 1905—1907 ГОДОВ

БАНКЕТНАЯ КАМПАНИЯ

Неудачный ход русско-японской войны 1904—1905 гг. вызвал в России массовое недовольство. Различные слои и сословия об­щества стали предъявлять свои требования властям. Одной из первых выступила интеллигенция, добивавшаяся расширения гражданских свобод.

В октябре 1904 г. либеральный «Союз освобождения» (см. ст. «Кадеты») выдвинул идею провести банкетную кампанию, т. е. серию ресторанных банкетов. Её начало приурочили к 40-летию судебной реформы. Такая необычная форма протеста объясня­лась тем, что политические собрания тогда не разрешались вла­стями. Но если можно запретить демонстрацию или митинг, то как запретить ресторанные банкеты? В ноябре и декабре в 34 го­родах России прошло свыше 120 банкетов, в которых участво­вали десятки тысяч человек.

Банкетной кампанией руководил «кулинарный комитет», занимавшийся, разумеется, далеко не только кулинарией. В за­стольных речах ораторы высказывались за гражданские свобо­ды, ограничение самодержавия, требовали ввести народное пред­ставительство. Они принимали обращения с подобными поже­ланиями в адрес властей. В результате в январе 1905 г. банкеты всё-таки запретили...

Одновременно с проведением банкетной кампании стали создаваться союзы, объединявшие людей интеллигентных про­фессий. Возникли союзы адвокатов, профессоров, инженеров, писателей, врачей, учителей. Все эти союзы выражали полити­ческие чаяния образованных слоёв общества. Появился даже союз чиновников...

Полгода спустя, 8 мая 1905 г., на съезде в Москве 14 союзов образовали объединённый Союз союзов. Председателем съезда избрали Павла Милюкова, будущего вождя кадетской партии. В тот момент Союз союзов возглавил всё либеральное движение интеллигенции.

«КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ»

Однако брожение только среди интеллигенции, конечно, не мог­ло стать причиной революции в стране. Поэтому началом пер-

МАКСИМ ГОРЬКИЙ

О СОБЫТИЯХ 9 ЯНВАРЯ

Писатель Максим Горький в очерке «9-е января» писал о настроениях тол­пы в тот день:

«Высокий человек встал на тумбу и на­чал говорить громко, торжественно, с огнём в глазах и дрожью в голосе. Го­ворил о „нём", о царе. Толпа слушала внимательно — человек отражал её желание, она это чувствовала. И хотя сказочное представление силы явно не сливалось с „его" образом, но все зна­ли, что такая сила есть, должна быть. Оратор воплотил её в существо, всем известное по картинкам календарей, связал с образом, который знали по сказкам, — а в сказках этот образ был человечен. Слова оратора рисовали существо властное, доброе, справедли­вое, отечески внимательное к нужде народа.

Когда толпа вылилась на берег реки и увидела перед собою длинную ломаную

46

 

 

вой русской революции считается январь 1905 г., когда в поли­тическую борьбу вступили рабочие.

За несколько месяцев до этого священник Георгий Гапон при содействии полиции и городских властей создал в столице рабочую организацию — «Собрание русских фабрично-завод­ских рабочих Санкт-Петербурга» (см. ст. «Георгий Гапон»). Ин­теллигенты в её состав не допускались, что власти считали гаран­тией против крамолы. Но недовольство, уже охватившее самих рабочих, вскоре завершилось мощной вспышкой, совершенно неожиданной для правительства.

Поводом послужил самый заурядный случай. В декабре 1904 г. один из мастеров Путиловского завода по фамилии Тетявкин уволил четверых рабочих. Все они входили в состав «Со­брания», которое немедленно выразило свой протест. 30 декаб­ря директор завода принял делегацию рабочих и пообещал им, что уволят только одного из четверых. Но рабочие не согласи­лись с таким решением, считая это «предательством товарища».

2 января они решили «поддержать товарищей», прекратив работу. На следующий день Путиловский завод, самый крупный в столице, остановился. Бастующие предъявили уже возросшие требования: повысить жалованье, установить 8-часовой рабочий день. Вначале власти отнеслись к стачке довольно спокойно, не ожидая никакой угрозы со стороны отца Георгия и его подопеч­ных. Однако с каждым днём забастовка разрасталась, и скоро за­мер почти весь Петербург: бастовало до 150 тыс. рабочих. В домах отключили воду, газ, электричество; громадный город погру­зился в темноту.

Г. Гапон с утра до вечера выступал на массовых собраниях, повторяя, что рабочие могут надеяться на одного лишь царя. Только государь император — человек, стоящий над классами и сословиями, — может заступиться за рабочих. Г. Гапон призывал мирным шествием идти к царю и просить его о помощи. Он со­ставил для рабочих петицию, в которой говорилось: «Государь! Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга, наши жёны, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к Тебе, Государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным тру­дом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам от­носятся как к рабам. Мы и терпели, но нас толкают всё дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь. Настал пре­дел терпению. Для нас пришёл тот страшный момент, когда луч­ше смерть, чем продолжение невыносимых мук.. Взгляни без гне­ва, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для Тебя, Государь!».

Вслед за этим в петиции перечислялись просьбы рабочих: освободить политзаключённых, объявить гражданские свободы, созвать Учредительное собрание и т. д. Они производили впечат­ление целой революционной программы, включившей основные требования интеллигенции.

линию солдат, преграждавшую ей путь на мост, — людей не остановила эта тонкая серая изгородь.

— Назад! —донёсся крик офицера. — Я прикажу стрелять.

Когда голос офицера долетел до толпы, она ответила гулким эхом удивления.

— Какая там стрельба? К чему? — со­лидно говорил пожилой человек с про­седью в бороде. — Просто они не пус­кают на мост, дескать — идите прямо по льду...

И вдруг в воздухе что-то неровно про­сыпалось, дрогнуло, ударило в толпу десятками невидимых бичей. На секун­ду все голоса как бы замёрзли. Масса продолжала тихо подвигаться вперёд.

— Холостыми... — не то сказал, не то спросил бесцветный голос.

Но тут и там раздавались стоны, у ног толпы легло несколько тел. И снова треск ружейного залпа. Люди падали по двое, по трое, приседали на землю, хватаясь за животы, ползли по снегу, и всюду на снегу обильно вспыхнули яр­кие красные пятна.

...Казалось, что больше всего в груди людей влилось холодного, мертвящего душу изумления. Ведь за несколь­ко ничтожных минут перед этим они шли, ясно видя перед собою цель пути, пред ними величаво стоял сказочный образ, они любовались, влюблялись в него и питали души свои великими на­деждами. Два залпа, кровь, трупы, сто­ны и — все встали перед серой пу­стотой, бессильные, с разорванными сердцами».

47

 

 

 

«Всюду свобода...»

(К аресту М. Горького в январе 1905 г. Журнал «Вампир». 1906 г.)

В. Маковский. «9 января 1905 года».

«У нас только два пути, — говорилось в заключение, — или к свободе и счастью, или в могилу! Укажи, Государь, любой из них — мы пойдём по нему беспрекословно, хотя бы это был и путь смерти! Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшей­ся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим её». На 9 января рабочие назначили мирное шествие к Зимнему дворцу, чтобы вручить петицию царю. За день до этого Г. Гапон направил письмо министру внутренних дел. «Царю нечего боять­ся, — писал священник. — Пусть Он выйдет как истинный Царь с мужественным сердцем к своему народу и примет из рук в руки нашу петицию. Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая до сих пор существует между русским Царём и русским народом».

Группа литераторов (М. Горький, А. Пешехонов и др.) также попыталась убедить власти не применять силу. Вечером 8 янва­ря они отправились в Министерство внутренних дел. Однако министр их не принял; его товарищ (заместитель) сказал, что уго­варивать надо не правительство, а рабочих. Правительство толь­ко выполняет свои обязанности. В ночь на 11 января почти всю бывшую депутацию заключили в Петропавловскую крепость... Власти решили, что её участники хотели образовать Временное правительство России.

И вот наступило воскресенье 9 января. На улицы вышло око­ло 140 тыс. человек. Рабочие шли с жёнами и детьми, празд­нично одетые. Люди несли ико­ны, хоругви, кресты, царские портреты, бело-сине-красные национальные флаги. У костров грелись вооружённые солдаты. Но никто не хотел верить, что в рабочих будут стрелять. «Утро было сухое, морозное, — вспо­минал Гапон. — Я предупреждал людей, что те, которые понесут хоругви, могут пасть первыми, когда начнут стрелять, но в от­вет на это толпа людей броси­лась вперёд, оспаривая опасную позицию. Несмотря на сильный холод, все шли без шапок, ис­полненные искреннего желания видеть царя, чтобы, по словам одного из рабочих, „подобно де­тям", выплакать своё горе на гру­ди царя-батюшки». Царя в тот день в городе не было, но они надеялись, что государь прие­дет, чтобы лично принять пети­цию из их рук.

48

 

 

 

Люди в процессиях пели молитвы, впере­ди двигались конные и пешие полицейские, рас­чищая идущим дорогу. Шествие напоминало крестный ход.

Вот одна из колонн натолкнулась на цепоч­ку солдат, преграждавших ей путь к Зимнему дворцу. Все услышали пение рожка горниста, а вслед за этим раздались выстрелы. Упали на зем­лю раненые и убитые... Один из полицейских офицеров, сопровождавших шествие, восклик­нул: «Что вы делаете? Почему вы стреляете в ре­лигиозную процессию? Как вы смеете стрелять в портрет государя!?». Грянул новый залп, и на землю упал и этот офицер... Под выстрелами гордо стояли только люди, державшие образа и портреты. Г. Гапон рассказывал: «Старик Лав­рентьев, нёсший царский портрет, был убит, а другой, взяв выпавший из его рук портрет, так­же был убит следующим залпом».

Такие сцены разыгрывались во многих мес­тах города. Некоторые рабочие всё же проник­ли сквозь заслоны к Зимнему дворцу. Если в дру­гих районах города солдаты просто молча вы­полняли команды, то у Зимнего толпе удалось вступить с ними в споры. Однако скоро выстре­лы прогремели и здесь. Так закончился день, который назвали «кровавым (или «красным») воскресеньем».

По официальным данным, погибли 130 че­ловек и около 300 получили ранения. По другим сведениям, число погибших достигало 200, ра­неных — 800 человек. «Полиция отдала распо­ряжение не отдавать трупы родственникам, — писал жандармский генерал А. Герасимов. — Публичные похороны не были разрешены. В полной тайне, ночью, убитые были преданы по­гребению».

Расстрел произвёл сильное впечатление на всю Россию. Участник гапоновского «Собрания» А. Карелин вспоминал о чувствах самих участ­ников демонстрации: «В отделах люди, не толь­ко молодые, но и верующие прежде старики, топтали портреты царя и иконы. И особенно топтали и плевали те, кто прежде в отделах заботился о том, чтобы перед иконами постоянно лампадки горели, масла в них подливали». Г. Гапон с отчаянием воскликнул сразу после расстрела: «Нет больше Бога, нету больше царя!».

Спустя несколько часов священник составил новое обраще­ние к народу, Николая II он называл теперь «зверем-царём». «Бра­тья товарищи-рабочие, — писал Г. Гапон. — Невинная кровь всё-

Е. Лансере. «Тризна» (газета «Адская почта», 1906 г.).

Открытка, высмеивающая приказ Д. Трепова «Патронов не жалеть!» (вверху — разгон демонстрации, внизу — эпизод русско-японской войны).

49

 

 

 

таки пролилась... Пули царских солдат... прострелили царский портрет и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, про­клятому народом царю и всему его змеиному отродью, минист­рам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем!» 9 января 1905 г. считается днём рождения первой русской революции.

«БУЛЫГИНСКАЯ» ДУМА

18 февраля 1905 г. в Царском Селе в присутствии императора собралось заседание министров и высших сановников. Они го­ворили о тяжёлом положении в стране и росте всеобщего недо­вольства. Министры убеждали царя, что единственный способ успокоить Россию — согласиться на создание выборного орга­на, хотя и совещательного. Выслушав их, Николай II воскликнул: «Вы говорите так, как будто боитесь революции!». «Государь, — ответил министр внутренних дел Александр Булыгин, — револю­ция уже началась».

Министр зачитал проект высочайшего рескрипта. Документ обещал привлечь к обсуждению законов «достойнейших, дове­рием народа облечённых, избранных от населения людей». Все министры в один голос заявили, что полностью согласны с про­ектом. Удивлённый таким неожиданным единодушием, Николай согласился и сразу же подписал рескрипт. Князь М. Хилков, один из присутствовавших, даже расплакался от умиления... Вечером того же дня Николай записал в дневнике: «Дай Бог, чтобы эта важ­ная мера принесла России пользу и преуспеяние».

6 августа появился указ, разъяснивший, как будет избирать­ся совещательная Государственная дума (её прозвали «булыгинской»). Крестьяне получили 42% голосов, помещики — 31%, иму­щие горожане — 27%. Рабочие оставались без права голоса.

«Это была жалкая полумера, — считал писатель Владимир Короленко. — Представители могли советовать, царь и минист­ры могли не слушать советов. Все слои русского общества отнес­лись совершенно отрицательно к этому манифесту, и движение продолжало расти». В результате «булыгинская» дума так и оста­лась на бумаге. Выборы в неё никогда не состоялись.

КРЕСТЬЯНСКИЕ ВОЛНЕНИЯ

Крестьяне внимательно наблюдали за ходом политических со­бытий в стране. Правда, они рассматривали их сквозь призму од­ного, главного для них вопроса — земельного. Больше всего кре­стьян волновало, дадут ли им помещичью землю.

После «кровавого воскресенья» количество крестьянских выступлений в стране стало постепенно расти. В январе 1905 г. их было только 17, в феврале — около 100, в мае — 300, а в июне — почти 500. Крестьяне хотели обратить внимание властей на свою нужду. Они рубили помещичьи леса, захватывали паш­ни, поджигали дворянские усадьбы, разбирали имущество поме-

УКАЗ ОБ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ АВТОНОМИИ

Летом 1905 г. в правительстве роди­лась идея сделать шаг навстречу тре­бованиям интеллигенции — ввести в вузах автономию. Тем самым власти рассчитывали успокоить студентов и профессуру и отвлечь их от револю­ции. 27 августа появился указ, предос­тавивший университетам широкую ав­тономию. Профессора отныне могли выбирать ректора, студенты — свобод­но собираться. Но результат оказался противоположным ожиданиям властей.

Студенты в тот момент уже несколько месяцев бастовали, не посещали заня­тия. Теперь на сходках они решили пре­рвать забастовку и превратить универ­ситеты в «революционные трибуны».

«Тут началась совершенно невероятная кутерьма, — вспоминал жандармский генерал А. Герасимов. — Мои агенты докладывали мне, что в университете, в Технологическом, Лесном и прочих институтах беспрерывно следуют ми­тинг за митингом. Все аудитории, все залы переполнены народом, слушающим революционных ораторов. В от­дельных аудиториях происходили соб­рания по профессиям. Отведены от­дельные аудитории для чиновников, солдат, офицеров, полиции... И повсю­ду плакаты: „Здесь собрание кухарок", „Здесь собрание сапожников", „Здесь собрание портных" и прочие, и прочие. С полудня до поздней ночи не прекра­щалось митингованье. Одна толпа сменяла другую... У аудитории, отве­дённой под собрание городовых, висел плакат: „Товарищи городовые, соби­райтесь поговорить о своих нуждах". И мои агенты видели, как некоторые городовые в форме шли в эту ауди­торию...».

Митинги проходили под громкие кри­ки: «Долой самодержавие!», «Долой царя!». Некоторые ораторы открыто призывали к вооружённому восстанию. Таким образом все вузы превратились в настоящие очаги революции. Граф С. Витте замечал: «Указ об автономии университетов был первой брешью, через которую революция, созревав­шая в подполье, выступила наружу».

50

 

 

 

щиков. Там, где владельцы имений сопротивлялись, дело дохо­дило до кровопролития.

В. Короленко вспоминал: «Отлично помню, как каждый ве­чер с горки, на которой стоит моя дачка, кругом по всему гори­зонту виднелись огненные столбы... Одни ближе и ярче, другие дальше и чуть заметные — столбы эти вспыхивали, поднимались к ночному небу, стояли некоторое время на горизонте, потом начинали таять, тихо угасали... Одни разгорались быстрее и бы­стрее угасали. Это значило, что горят скирды или стога... Другие вспыхивали не сразу и держались дольше. Это, значит, загорались строения...».

С беспорядками власти боролись, рассылая по стране воен­ные карательные экспедиции. Крестьяне, встречая прибывающие войска и начальство, нередко выражали своё послушание. Напри­мер, часто, признавая свою вину, всем сельским сходом стано­вились на колени. После этого представители властей приказы­вали выйти из коленопреклонённой толпы наиболее провинив­шимся. Если имена «главных смутьянов» не были известны, про­извольно выбирали нескольких крестьян. Их здесь же клали на землю и пороли нагайками. Порке подвергались и женщины, и богатые крестьяне («кулаки»)... Вслед за массовыми порками час­то производились и аресты. Зимой толпу иногда заставляли ча­сами стоять на коленях на снегу.

Все эти меры ожесточали крестьян. В некоторых местах по­явились символические «виселицы для начальства». Однако бла­годаря суровым мерам властей в деревнях постепенно восстанав­ливался порядок. В 1905 г. по всей России было 3228 крестьян­ских выступлений, в 1906 — 2600, в 1907 — 1337. В последую­щие годы эти волнения почти стихли (см. ст. «Столыпинская зе­мельная реформа»).

Карательные экспедиции, массовые порки и т. п. заставляли крестьян сделать выводы на будущее. Чиновник А. Комаров так описал состоявшийся в 1910 г. типичный для того времени раз­говор со знакомым крестьянином: «Это был солидный мужик с бородой-лопатой и лысиной в полголовы. Разговорились, и я коснулся 1905 года. Нужно сказать, что наш уезд был из числа тех, которые в эту эпоху особенно озарились багровым заревом по­мещичьих усадеб...

— Чёрт вас знает, что вы тут наделали в 1905 году!

— Это ты правильно... Не так бы нам нужно.

— Ну вот то-то и есть, — успокоительно сказал я, радуясь, что мы поняли друг друга.

— Верно, верно... Здорового маху дали... Никого бы нам вы­пускать не следовало...

— То есть как?

— Да так, чтобы, стало быть, начистоту... Всех под одно...

И при этом ласковое, улыбающееся лицо и симпатичные морщинки-лапки около светлых, добродушных, детски-наивных улыбающихся глаз...».

ВОССТАНИЕ НА БРОНЕНОСЦЕ «ПОТЁМКИН»

Одним из самых ярких эпизодов пер­вой русской революции стало восста­ние на броненосце Черноморского флота «Князь Потёмкин Тавриче­ский». Это вооружённое выступление в июне 1905 г. произвело сильное впе­чатление на всю Россию. Матросский бунт на военном корабле восприни­мался в то время как событие почти невероятное. Граф С. Витте замечал, что эта история «баснословна». Им­ператор Николай II записал в дневни­ке: «Просто не верится!».

Восстание началось стихийно, а пово­дом послужил чисто бытовой случай. 13 июня мичман А. Макаров из эко­номии закупил для команды плохое, испорченное мясо. На следующий день из него сварили борщ. Всем мо­рякам стало известно, что борщ будет из тухлого мяса. Матрос И. Лычёв вспоминал: «Когда наступило время обеда, ни один матрос не прикоснул­ся к борщу, все ели чёрный хлеб, за­пивая чаем».

Однако дежурный офицер заметил та­кое поведение команды и встревожил­ся, увидев в нём опаснейший «тихий бунт». Старший офицер И. Гиляров­ский грозно спросил: «Почему не бе­рёте борщ?». Матросы ответили: «На этом мясе черви ползают!.. Есть борщ из червивого мяса не будем...». Тогда командир броненосца Евгений Голи­ков приказал всей команде выстроить­ся на палубе. Он хотел подавить воз­можный бунт в зародыше. Командир предложил судовому врачу оценить вкус борща. Тот попробовал и произ­нёс: «Чудесный борщ, никаких червей в нём нет».

«Вы недовольны борщом? — обратился командир к морякам броненосца. — Вы кричите, что плохое мясо, хотя док­тор признал его годным?.. Я не раз го­ворил вам, что делают с вашим бра­том за неповиновение. Матросов, за­бывших дисциплину, вешают на ноках! Кто хочет повиноваться и будет есть борщ— шаг из строя».

Неохотно моряки начали выходить из строя. Вышли и несколько бывших на

51

 

 

 

судне матросов-социалистов: они счи­тали момент для восстания неудачным. Но примерно 30 из 800 человек коман­ды не сдвинулись с места. Их фамилии стали записывать. Кто-то из матросов резко крикнул: «Кто переписывает, тот будет висеть на рее вместе с Голико­вым!». Стало ясно, что команда выхо­дит из повиновения. И. Гиляровский скомандовал: «Принести брезент!».

Брезент расстилали под ногами в слу­чае расстрела, чтобы кровь казнённых не пролилась на палубу. Зловещее мол­чание прервали выкрики из группы «приговорённых»: «Ваше Высокоблаго­родие! Не стреляйте, мы не бунтовщики». Матрос-анархист Афанасий Матюшенко отчаянно закричал: «Братцы, что они делают с нашими товарищами?! Забирай винтовки и патроны! Бей их, хамов!».

После этого призыва матросы броси­лись на офицеров и стали выхватывать у них оружие. Ошеломлённый, Гиля­ровский воскликнул, обращаясь к ко­мандиру: «Что же это делается, Евге­ний Николаевич?!». Некоторые офице­ры сопротивлялись. Кто-то из них за­стрелил матроса-большевика Григория Вакуленчука, одного из вожаков вос­ставших. Но уже спустя несколько ми­нут мятежные моряки полностью за­хватили корабль. При этом убили семь офицеров, в том числе командира Е. Голикова и старшего офицера И. Ги­ляровского. У судового врача спроси­ли: «Мясо хорошее?» — «Нет». — «Что же ты сказал, что хорошее?!» — с гне­вом воскликнули матросы. Офицер по­давленно молчал. Его подняли на шты­ки и сбросили в море.

Остальных офицеров матросы аресто­вали, но оставили в живых. Пощадили и мичмана Макарова, купившего пре­словутое мясо. Захватив в свои руки броненосец, восставшая команда под­няла над кораблём красный флаг. Мат­росы «Потёмкина» обратились с воз­званием к жителям Одессы. В нём го­ворилось: «Просим армию положить оружие и соединиться всем под одну крышу на борьбу и свободу. Пришёл последний час нашего страдания. До­лой самодержавие! У нас уже свобо­да, мы действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено...

ЗАБАСТОВКИ РАБОЧИХ

С января 1905 г. рабочие стачки в стране приобрели широкий размах. В некоторых городах они выливались в уличные шест­вия и столкновения с полицией.

В январе бастовали 440 тыс. человек. Затем число стачек не­сколько сократилось. Но в октябре началось новое обострение борьбы. Вспыхнувшая в Москве стачка железнодорожников пе­реросла во всероссийскую политическую забастовку. Её участни­ки требовали гражданских свобод, созыва Учредительного соб­рания, 8-часового рабочего дня.

Бастовало полмиллиона рабочих по всей стране, а также студенты, артисты, врачи, лавочники, гимназисты... Прекратили ходить поезда по железным дорогам, замерла работа почты и

«Арест главы забастовочного движения в Петербурге» («Le Petit Journal». 1905 г.).

52

 

 

 

телеграфа. В столице, отрезанной от остальной страны, вновь отключили электричество и газ, замолчали телефоны. Закрылись магазины, забастовали банковские и даже правительственные чиновники. В одном петербургском полицейском участке не вы­шли на работу городовые и надзиратели...

В разгар стачки, 14 октября, появился знаменитый приказ столичного генерал-губернатора Дмитрия Трепова. Он требовал разгонять все демонстрации, а если их участники отказываются разойтись — применять оружие. «Холостых залпов не давать, — приказывал генерал, — и патронов не жалеть!»

В крупных городах стачечники избрали Советы рабочих депутатов. Они не только руководили забастовкой, но постепен­но брали власть в свои руки. Самый первый Совет образовался ещё в мае в городе Иваново-Вознесенске (ныне Иваново) во вре­мя стачки местных ткачей. Всего же по стране возникло 55 Со­ветов.

Наибольшее значение имел Петербургский совет, который возглавил 27-летний Георгий Хрусталёв-Носарь, беспартийный социалист. Постепенно столичный Совет превратился едва ли не во второе правительство.

Наконец после долгих колебаний власти решились перей­ти к жёстким мерам. 26 ноября арестовали и заключили в Петро­павловскую крепость председателя Совета, А 3 декабря в поме­щение Вольного экономического общества, где заседал Совет, явился полицейский отряд. Он арестовал более 260 участников собрания во главе с новым главой Совета Львом Троцким.

Достигнув в октябре высшей точки, забастовочное движе­ние пошло на убыль. Если в 1905 г. бастовали 2 млн. 863 тыс. ра­бочих, то в 1906 — только 1 млн. 108 тыс. В последующие годы число бастующих продолжало резко снижаться,

МАНИФЕСТ 17 ОКТЯБРЯ

Во время всеобщей октябрьской забастовки правительство и Ни­колай II оказались перед необходимостью выбора: «железной рукой» наводить порядок или пойти на уступки. Граф Сергей Витте, вскоре назначенный главой правительства, решительно отстаивал вторую возможность. В начале октября он подал царю «всеподданнейший доклад». В нём С. Витте доказывал, что при­чина волнений заключается не в действиях «крайних партий». Всё «русское мыслящее общество», по его мнению, «стремится к строю правовому на основе гражданской свободы». «Общий ло­зунг, — писал он позднее, — заключался в крике души: „Так даль­ше жить нельзя", другими словами, с существующим режимом нужно покончить».

Идти «против течения», по мнению С. Витте, было невозмож­но. «Прежде всего, — говорил он царю, — постарайтесь водво­рить в лагере противника смуту. Бросьте кость, которая все пас­ти, на Вас устремлённые, направит на себя. Тогда обнаружится течение, которое сможет вынести Вас на твёрдый берег».

Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлении город будет разрушен».

Ходили слухи, что одесский гарнизон готов присоединиться к восстанию; для этого надо только уничтожить город­ское начальство. 16 июня орудия «По­тёмкина» обстреляли Одессу, причём мишенями служили дома командующе­го и градоначальника. Обстрел оказал­ся безуспешным: снаряды упали дале­ко от цели.

17 июня на усмирение взбунтовавше­гося броненосца вышла военная эскад­ра. Однако команды некоторых её ко­раблей сами были готовы поднять вос­стание. Броненосец «Георгий Победо­носец» перешёл на сторону «Потёмки­на». Но уже на следующий день коман­да этого корабля изменила своё реше­ние и прекратила борьбу.

Такой поворот событий нанёс сильный удар по моральному духу восставших. Команда «Потёмкина» приняла реше­ние идти в Румынию. Правда, после первого плавания в порт Констанца броненосец вернулся к российским берегам, зашёл в Феодосию. Но затем вновь направился в Констанцу — уже окончательно, чтобы сдаться румын­ским властям. 25 июня моряки сошли на берег в качестве политэмигрантов.

12 дней развевалось над броненосцем красное знамя. При подходе к берегам чужой страны восставшие торжествен­но предали его волнам. «В море, — вспоминал руководитель восстания А. Матюшенко, — похоронили мы свой и всего русского народа боевой крас­ный флаг — флаг свободы, равенства и братства, чтобы он не достался в чу­жие руки. Чёрное море было свидете­лем наших слёз и горя, когда бросили его за борт».

185 моряков с «Георгия Победоносца» и «Потёмкина» позднее предстали в России перед судом. Семерых из них казнили, большинство остальных от­правили на каторгу. Среди казнённых оказался и возглавлявший восстание Афанасий Матюшенко, тайно вернув­шийся на родину. Его повесили 20 ок­тября 1907 г.

53

 

 

 

 

Карикатура на манифест 17 октября (журнал «Паяц», 1905 г.).

Памятник одному из вожаков восстания на броненосце «Потёмкин» матросу Г. Вакуленчуку.

Тем не менее вплоть до 17 октября Николай продолжал вы­бирать между военной диктатурой и уступками обществу. Одна­ко сами представители военной силы — те, кого прочили в дик­таторы, — уже не верили в надёжность войск. Генерал Д. Трепов уговаривал царя даровать свободы. Утром 17 октября великий князь Николай Николаевич, разговаривая с царём, держал в ру­ках заряженный револьвер. Он обещал государю застрелиться, если тот не уступит.

В этот же день Николай II принял решение подписать ма­нифест о свободах. Он начинался так: «Смуты и волнения в сто­лицах и во многих местностях Империи Нашей великою и тяж­кою скорбью преисполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным, и печаль народная — Его печаль...». Затем излагались принятые государем решения:

«На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли:

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности лич­ности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. Не останавливая предназначенных выборов в Государст­венную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе в мере воз­можности те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав...

3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой за­кон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы...».

На манифест рассчитывали как на меру умиротворения, но вначале эффект получился обратный: он только подлил масла в огонь. Борьба вспыхнула с новой силой. 18 октября во многих городах революционная толпа демонстративно уничтожала цар­ские портреты и символы государственной власти. В Севастопо­ле и Кронштадте в конце октября и ноябре даже вспыхнули мат­росские восстания, вскоре подавленные властями. Однако мани­фест разбудил и противоположные силы в обществе. Черносо­тенцы ответили на революционные демонстрации погромами интеллигенции и евреев (см. ст. «Черносотенцы»).

От революции теперь отходили целые общественные груп­пы и сословия. Видный промышленник Павел Рябушинский за­мечал: «До 17 октября буржуазия в громадном большинстве была настроена оппозиционно. После 17 октября, считая, что цель достигнута, буржуазия перешла на сторону правительства». Твёр­до встали на сторону властей также дворянство и небольшая часть интеллигенции. Манифест 17 октября означал конец неограниченной монархии в России. Это признавал и сам импера­тор Николай II.

54

 

 

 

.В народе читают и обсуждают манифест 17 октября» (Le Petit Parisien». 1905 г.).

 

 

 

СЕВАСТОПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ

В октябре 1905 г. Севастополь, как и вся страна, был охвачен революцион­ным брожением. 18 октября, после из­вестия о царском манифесте, в городе состоялся митинг около местной тюрь­мы. Его участники требовали освобо­дить политзаключённых. Среди высту­павших на митинге выделялся своим красноречием 38-летний лейтенант Пётр Шмидт. Войска разогнали толпу выстрелами, при этом восемь человек погибло.

На их похоронах П. Шмидт выступил с яркой речью. «В минуты общего вели­кого ликования, — сказал он, — люди спешили передать заключённым весть радости, просили выпустить их и за это были убиты. Страшное, невиданное преступление. Великое, непоправимое горе». «Клянёмся им в том, — продол­жал Шмидт, подняв руку в жесте клят­вы, — что мы никогда не уступим ни­кому ни одной пяди завоёванных нами человеческих прав... Клянёмся им в том, что доведём их дело до конца и добьёмся всеобщего избирательного, равного для всех права». Вслед за ора­тором 40-тысячная толпа, подняв руки, торжественно повторила: «Клянёмся!».

После этих событий П. Шмидта аресто­вали, но вскоре освободили. 11 нояб­ря он был уволен в запас. По взглядам лейтенант называл себя «социалистом вне партий». «Тот, кому дана способ­ность страдать за других и логически мыслить, — писал он, — тот — убеж­дённый социалист».

Между тем напряжённость в городе нарастала, проходили солдатские и матросские митинги. Слышались тре­бования не предавать суду арестован­ных матросов «Потёмкина». Участни­ком одного из первых эпизодов восста­ния стал матрос Константин Петров. Бывший рулевой прославленного «Ва­ряга», он после гибели корабля полу­чил Георгиевский крест. Владимир Ле­нин (выступая в данном случае в каче­стве историка) позднее так писал о со­бытии, которое произошло 11 ноября: «Было решено запретить митинги во­обще. Утром... у ворот флотских ка­зарм была выставлена боевая рота в

МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ

После манифеста 17 октября революционные партии выдвину­ли лозунг «Добить правительство!». При этом они имели в виду свержение всего самодержавного строя. В свою очередь власти увидели, что пути к отступлению дальше нет, и стали решитель­но бороться с революцией.

3 декабря был арестован Петербургский совет рабочих де­путатов. За десять дней до этого такой же Совет впервые собрал­ся в Москве. На арест товарищей его депутаты решили ответить всеобщей забастовкой. Сразу стало ясно, что на этот раз в рам­ках мирной борьбы стачка не удержится. 6 декабря Московский совет единогласно постановил начать всеобщую политическую забастовку, «всемерно стараясь перевести её в вооружённое вос­стание».

Стачка началась на следующий день в 12 часов. Замерло око­ло 400 московских предприятий, остановился городской транс­порт, отключили электричество. Прекратились занятия школь­ников. Однако действительно общероссийской забастовки не получилось.

Забастовка сразу же вылилась в восстание против полиции и властей. После б декабря с московских улиц постепенно исчез­ла полиция. Городовых прогоняли с их постов, отбирали у них оружие. Большевик Мартын Лядов вспоминал день объявления стачки: «Городовые стоят как-то пугливо, озабоченно. Кое-где уже с утра начали снимать городовых с постов и обезоруживать их. Один подросток обезоружил шесть городовых. Он сделал себе из мыла нечто похожее на браунинг, вычернил его и с этим „ору­жием" подходил к постовому, кричал ему: „Руки вверх!" и вытя­гивал из кобуры настоящее оружие. Было несколько случаев убийства городовых, не желавших отдать оружие».

Борьба с полицией продолжалась и позднее, приняв более жёсткие формы. Штаб дружинников Пресни приговорил к смер­ти и расстрелял начальника сыскного отделения Войлошникова и помощника полицейского пристава Сахарова.

8 и 9 декабря произошли первые стычки бастующих с по­лицией и драгунами, которые пытались их разогнать. Революци­онно настроенная толпа в ночь на 10 декабря стихийно начала строить баррикады. На следующий день ими оказались перего­рожены все главные улицы города.

Простейшее заграждение представляло собой обычную про­волоку, натянутую поперёк улицы. Для постройки баррикад ва­лили телеграфные столбы, вынимали булыжники из мостовой; использовались деревья, дрова, кули с углем, телеги, трамвайные вагоны, перевёрнутые пролётки извозчиков. Самая крепкая бар­рикада, которую войскам так и не удалось разобрать до конца боёв, была построена из бочек, облитых водой и смёрзшихся в ледяную гору. На баррикадах развевались красные знамёна. Одну из них украшали чучела, изображавшие Дмитрия Трепова и мос­ковского генерал-губернатора Фёдора Дубасова.

56

 

 

 

«Бои в Москве. Повстанцы отстреливаются из развалин здания, разрушенного пушечным залпом» («Le Petit Journal». 1909 г.).

Днём 10 декабря войска начали обстреливать баррикады из орудий. М. Лядов вспоминал: «Громадная толпа любопытных стояла тут же; она не верила, что стреляют всерьёз, думала, что это только „пужают". Что стреляют серьёзно, поверили лишь то­гда, когда несколько человек было убито... Паники, страха нет ни у кого». В газете «Известия Московского Совета» от 12 декабря о повстанцах сообщалось: «Настроение у всех радостное, празд­ничное, бодрое — совсем не похоже на то, что идёт братоубий­ственная война; слышатся повсюду шутки и смех; ни раны, ни стоны, ни кровь как-то никого не пугают, как будто всё это в по­рядке вещей». Вооружены восставшие были довольно плохо. Большевик Зиновий Литвин-Седой писал: «Каждый рабочий стремился приобрести револьвер или кинжал. На фабриках го­товили пики, кистени, кинжалы... Оружия разного рода было у повстанцев не более 250 единиц». Недостаток вооружения об­условил своеобразную тактику борьбы. Восставшие не защища­ли баррикады, но использовали их в качестве препятствия: как только солдаты захватывали одну баррикаду и разрушали её, за их спинами вырастало несколько новых.

9 декабря один православный священник попытался предот-

полном боевом снаряжении. Контр-адмирал Писаревский отдал во всеус­лышание приказ: „Не выпускать нико­го из казарм! В случае неподчинения стрелять!".

Из роты, которой был отдан этот при­каз, вышел матрос Петров, зарядил на глазах у всех свою винтовку, одним выстрелом убил штабс-капитана Штей­на, а вторым выстрелом ранил контр-адмирала Писаревского. Раздалась команда офицера: „Арестуйте его!". Никто не двинулся с места. Петров бросил своё ружьё на землю.

— Чего стоите? Берите меня!

Он был арестован. Стекавшиеся со всех сторон матросы бурно требовали его освобождения, заявляя, что они за него ручаются. Возбуждение достигло апогея.

57

 

 

 

 

 

— Петров, не правда ли, выстрел про­изошёл случайно? — спросил офицер, чтобы найти выход из создавшегося по­ложения.

— С какой стати случайно! Я вышел вперёд, зарядил и прицелился, разве это случайно?

— Они требуют твоего освобож­дения...

И Петров был освобождён. Но матро­сы этим не удовлетворились, все де­журные офицеры были арестованы, обезоружены и отведены в канцеля­рию. Делегаты матросов совещались всю ночь. Решили офицеров освобо­дить, но больше их в казармы не впус­кать...».

Восстание охватило команды двух крей­серов— «Очакова» и бывшего «Потём­кина», который теперь назывался «Свя­той Пантелеймон». Красный флаг под­няли десять военных кораблей. Всего взбунтовалось около 4 тыс. солдат и моряков. Однако оружия у них было очень немного.

Восставшие моряки пригласили Пет­ра Шмидта встать во главе их движе­ния. Хотя шансы на успех были неве­лики, лейтенант решился возглавить мятежный флот. 14 ноября он прибыл на крейсер «Очаков». Здесь Шмидт заявил команде: «Товарищи! Мы вос­стали против несправедливости, про­тив рабства. Мы не смогли больше тер­петь нашего невыносимого мучения, смерти крестьян от голода, безжалост­ной расправы с рабочими по всей Рос­сии. И вот теперь мы стоим перед всей несправедливостью и объявляем ей войну».

На следующее утро с корабля был подан сигнал: «Командую флотом. Шмидт». Императору Николаю II «красный ад­мирал» составил такое послание: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требу­ет от Вас, Государь, немедленного со­зыва Учредительного собрания и пре­кращает повиноваться Вашим минист­рам. Командующий флотом гражданин Шмидт».

В речи перед арестованными офице­рами П. Шмидт поделился своими пла­нами: «Я отрежу Крым, пошлю своих

«Восставшие расстреливают начальника тайной полиции. Москва. Декабрь 1905 г.» («Le Petit Parisien». 1906 г.).

вратить кровопролитие и обратился к войскам: «Какое же вы хри­столюбивое воинство, когда собираетесь стрелять в своих же братьев-рабочих! Если вы хотите вторично расстрелять крест, если вы хотите моей пастырской крови — то стреляйте в меня!».

Солдаты приготовились к стрельбе, не обращая на него вни­мания. Как вспоминал участник восстания И. Петухов, из-за бар­рикады священнику крикнули, что в случае стрельбы его тоже угостят огнём... Ошеломлённый, он отошёл в сторону.

Однако в войсках гарнизона начались заметные колебания, в любой момент они могли перейти на сторону восставших. Ф. Дубасов каждый день звонил в Петербург и требовал прислать для усмирения первопрестольной «совершенно надёжные вой­ска». Без этого он не мог поручиться за исход борьбы... И вот 15 декабря в Москву из столицы прибыли 2 тыс. солдат Семёнов­ского лейб-гвардейского полка. Перебросить полк оказалось воз­можным благодаря тому, что железная дорога между Петербур-

58

 

 

 

гом и Москвой продолжала работать (единственная во время за­бастовки). Прибытие семёновцев оказало решающее влияние на развитие событий: власти получили полный перевес в силах.

В незнакомом городе, под выстрелами из окон и с чердаков семёновцы чувствовали себя как во вражеском стане. Командир полка Георгий Мин в первый момент даже заколебался и попро­сил прислать подкрепление. Министр внутренних дел Пётр Дур­ново дал ему по телефону такие инструкции: «Никаких подкреп­лений Вам не нужно. Нужна только решительность. Не допускай­те, чтобы на улице собирались группы даже в 3—5 человек. Если отказываются разойтись — немедленно стреляйте. Артиллерий­ским огнём уничтожайте баррикады, дома, фабрики, занятые ре­волюционерами...».

После этого Г. Мин стал действовать по-настоящему реши­тельно и сурово, как того требовала обстановка. Он отдал семёновцам приказ: «Арестованных не иметь». Столь же беспощадно действовал другой семёновец, полковник Николай Риман. Напри­мер, 16 декабря он нашёл револьвер при обыске одной кварти­ры. «Чей револьвер?» — спросил полковник. Хозяин квартиры Иван Оводов ответил: «Мой». Мать И. Оводова попыталась защи­тить своего сына, но полковник отстранил её рукой, крикнув: «Посторонись, старуха!». После этого он выхватил свой револь­вер и убил её сына наповал.

Дольше всего держались дружинники рабочей Пресни. В одном из приказов штаба пресненских боевых дружин говори­лось: «Пресня окопалась... Вся она покрыта баррикадами и ми­нирована фугасами. Это единственный уголок на всём земном шаре, где царствует рабочий класс, где свободно и звонко рож­даются под красным знаменем песни труда и свободы».

Огонь артиллерии сносил целые здания, причём погибали сотни случайных прохожих. Улицы горели, небо закрывали тучи дыма, и весь город освещался заревом пылающей Пресни. 16 де­кабря штаб пресненских дружинников решил прекратить борь­бу. В последнем приказе штаба говорилось: «Мы начали. Мы кон­чаем... Кровь, насилие и смерть будут следовать по пятам нашим. Но это — ничего. Будущее за рабочим классом. Поколение за по­колением во всех странах на опыте Пресни будут учиться упор­ству... Да здравствует борьба и победа рабочих!».

19 декабря город целиком оказался во власти правительст­ва. Большевик В. Таратута вспоминал: «Показавшихся полиции почему-либо подозрительными и всех, у кого находили какое-либо оружие, тут же по приказу околоточного или офицера от­водили на Москву-реку и расстреливали». Несколько тысяч чело­век арестовали.

Восстания, подобные московскому, происходили в конце 1905 г. и в других городах, в том числе в Новороссийске, Чите, Красноярске. Все они были подавлены посланными правитель­ством войсками.

Революционеры отомстили тем, кто одержал победу над мос­ковскими повстанцами. Командира семёновцев Г. Мина, произве-

сапёров построить батареи на Пере­копском перешейке и отсюда, опира­ясь на Россию, которая поддержит меня всеобщей забастовкой, буду тре­бовать — просить я устал — выполне­ния моих требований от Царя».

15 ноября произошло морское сраже­ние между мятежными судами и вер­ной правительству эскадрой. Преиму­щество на стороне эскадры было пол­ное. Кроме того, видя безнадёжность положения, восставшие почти не со­противлялись. С «Очакова» произвели около шести выстрелов, ни один из ко­торых не поразил цели.

В «Очаков» во время боя попало S3 снаряда. Очевидец событий писатель Александр Куприн вспоминал: «Посре­ди бухты огромный костёр, от которо­го слепнут глаза и вода кажется чёр­ной, как чернила. Три четверти гигант­ского крейсера — сплошное пламя. Когда пламя пожара вспыхивает ярче, мы видим, как на бронированной баш­не крейсера вдруг выделяются малень­кие чёрные человеческие фигуры. До них полторы версты, но глаз видит их ясно... Оттуда среди мрака и тишины ночи несётся протяжный высокий крик:

— Бра-а-тцы!..

П. Шмидт (рисунок из журнала «Зарницы», 1906 г.).

59

 

 

 

Никогда, вероятно до самой смерти, не забуду я этой чёрной воды и этого гро­мадного пылающего здания, этого по­следнего слова техники, осуждённого вместе с сотнями человеческих жизней на смерть... Крейсер беззвучно горел, бросая кровавые пятна на чёрную воду».

Во время сражения погибло более ста очаковцев. Остальные покинули горящий корабль и были арестованы. Под арестом оказался и «красный адмирал» П. Шмидт. В тюрьме на свидании с род­ными он говорил: «А всё-таки удалось нам поднять красный флаг на десяти судах Черноморского флота! Скоро, скоро молодая, сильная, счастливая Россия вздохнёт свободно и не забу­дет нас, отдавших ей свои жизни».

6 марта 1906 г. по приговору суда Пётр Шмидт и трое его товарищей-матросов были расстреляны на острове Березань. Свыше трёхсот участников вос­стания осудили на каторжные работы.

Солдаты конвоируют лейтенанта П. Шмидта в здание суда.

денного в генералы, 13 августа 1906 г. убила эсерка Зинаида Коноплянникова. Террористку за это убийство повесили по приговору суда. Полковника Н. Римана арестовали уже после Февраля 1917 г., когда он пытался покинуть Россию, и вскоре расстреляли.

I ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА

27 апреля 1906 г. в столице торжественно открылась I Государ­ственная дума. Император Николай II вместе с царицей и наслед­ником приветствовал депутатов в Георгиевском зале Зимнего дворца. Сенатор С. Крыжановский вспоминал, что эта церемо­ния была «обставлена всею пышностью придворного этикета и сильно резала непривычный к этому русский глаз». Царская се­мья появилась перед депутатами в старинных русских костюмах, сверкающих драгоценностями. Семью сопровождала большая свита. Эта пышность, по замечанию Крыжановского, ещё боль­ше бросалась в глаза на фоне обыденной «толпы депутатов в пид­жаках и косоворотках, в поддёвках, нестриженых...».

Выборы в I Думу происходили на основе довольно широ­кого избирательного права. Однако права голоса не получили женщины, солдаты и матросы, а также деревенские батраки. Кро­ме того, выборы были сословными, неравными. Голос одного по­мещика весил столько же, сколько голоса трёх имущих горожан, 15 крестьян и 45 рабочих.

Права Думы оказались довольно ограничены, что вызвало недовольство среди депутатов. Все принятые Думой законы мог­ла отвергнуть верхняя палата — Государственный совет. Поло­вину его членов, а также председателя назначал сам император. Более того, у царя было право издавать указы в обход Думы во время перерыва её заседаний.

Победу на выборах в I Думу одержала партия кадетов. Она получила 38% мест. На скамьях справа разместилась небольшая группа октябристов (см. ст. «Октябристы»). Крестьянские депу­таты с подозрением смотрели на любых «господ» и образовали особую Крестьянскую трудовую группу (около 20% депутатов). Её участники (трудовики) отстаивали лозунг «Земля — без выкупа крестьянам!». В итоге сторонников правительства в Думе почти не оказалось. Оно не могло найти здесь никакой опоры.

Председателем I Думы стал кадет Сергей Муромцев. Депу­тат князь Владимир Оболенский вспоминал; «Как только кра­сивая, властная фигура Муромцева появилась на думской три­буне, беспорядочная толпа депутатов, точно каким-то волшебст­вом, сразу превратилась в „высокое собрание" законодателей, ко­торое должно было импонировать правительству. Никто, кроме Муромцева, не сумел бы поднять престиж Государственной думы на надлежащую высоту».

Депутаты рассчитывали, что правительство поставит перед ними важнейшие вопросы государственной жизни. Но вышло совсем иначе. «Единственный законопроект, который правитель­ство внесло в Думу, — писал В. Оболенский, — касался... переуст-

60

 

 

ройства прачечных Юрьевского университета. Помню, как пред­седатель Думы Муромцев спокойным, ровным голосом довёл об этом до сведения „высокого собрания". Наступила пауза. Депута­ты переглядывались, как бы спрашивая друг друга, верно ли они поняли сообщение председателя, — настолько оно казалось чу­довищно нелепым. Вдруг кто-то громко рассмеялся, и безудерж­ный хохот овладел Думой. Смеялись все депутаты, от левых ска­мей до правых, даже на строгом лице Муромцева дрожала с тру­дом сдерживаемая улыбка. Серьёзность сохраняли только мини­стры, но имели несколько сконфуженный вид».

Напряжённость между Думой и правительством постепен­но нарастала. 4 мая Дума обратилась к царю с адресом, призывая освободить всех политзаключённых и провести земельную ре­форму. Правительство отвергло все требования Думы. После это­го возмущённые депутаты почти единогласно потребовали от­ставки правительства. Выступления министров теперь прерыва­лись негодующими возгласами «В отставку!».

Но особенно остро в I Думе стоял земельный вопрос. Кре­стьяне с надеждой смотрели на депутатов, ожидая от них поме­щичьей земли. В апреле, до созыва Думы, в стране произошло лишь 47 крестьянских выступлений, а в июне — уже 739 (см. ст. «Столыпинская земельная реформа»).

Вновь правительство оказалось перед выбором: или идти на уступки, или распускать Думу. Казалось, что немедленно после роспуска Думы вспыхнут новые забастовки, восстания — вернёт­ся революция. В июне дворцовый комендант Д. Трепов и министр внутренних дел П. Столыпин даже вели переговоры о возмож­ном назначении кадетского правительства. Однако, в конце кон­цов, эти переговоры закончились ничем: соглашения достичь не удалось.

В конце июня отношения между Думой и правительством обострились до предела. Желая умерить крестьянские волнения, 20 июня правительство заявило, что никакого нарушения прав землевладельцев не потерпит. В ответ на это б июля Дума «разъ­яснила» населению, что обязательно добьётся передачи части земель крестьянам. Однако по закону Дума не имела права непо­средственно обращаться к народу.

После этого события власти решили распустить Думу. 9 июля в печати появился высочайший указ о роспуске I Думы. В нём говорилось: «Выборные от населения вместо работы строи­тельства законодательного уклонились в не принадлежащую им область..». Так закончилась деятельность I Государственной ду­мы. Её заседания продлились всего 72 дня.

ВЫБОРГСКОЕ ВОЗЗВАНИЕ

Конечно, депутаты не могли безропотно подчиниться указу о роспуске I Думы. Они сочли, что царский указ противоречит Основным законам» империи, поскольку в нём не назначался срок новых выборов.

КАК РАСПУСКАЛИ I ДУМУ

Вскоре после роспуска I Думы появи­лась легенда, что этим событием стра­на обязана... лени тогдашнего главы правительства Ивана Горемыкина. Ха­рактерной чертой этого почтенного по­жилого сановника считалось «стремле­ние к покою и отдохновению». По общему мнению, он действовал под де­визом «И без нас всё образуется». Сам Иван Логгинович шутливо говорил: «Я напоминаю старую енотовую шубу, давно уложенную в сундук и засыпан­ную нафталином. Впрочем, эту шубу так же неожиданно уложат в сундук, как вынули из него». (Ему довелось дважды возглавлять правительство.)

Рассказывали, что в ночь на 9 июля И. Горемыкин отдал все распоряжения о роспуске Думы и спокойно лёг спать, причём приказал не будить себя до утра, что бы ни случилось. Между тем Нико­лай II вечером якобы передумал и ре­шил не распускать Думу. Но царский по­сланец так и не смог добиться, чтобы кто-либо нарушил ночной покой главы правительства...

В действительности всё происходило иначе. И. Горемыкин в ту ночь не спал, а с П. Столыпиным и другими минист­рами напряжённо дожидался, когда прибудет царский манифест. Редакции газет уже получили сообщение, что Дума распушена; Таврический дворец заняли войска. Наступила полночь, а текста манифеста всё не было. Беспо­койство нарастало. И. Горемыкин по­звонил в императорский дворец, что­бы спросить, не выехал ли фельдъегерь с документом. Ему ответили, что никто не выезжал. Встревоженные министры стали обсуждать, как отменить приня­тые меры. Вывести войска из Тавриче­ского дворца ещё было возможно. Но как заставить промолчать прессу? Всех охватило похоронное настроение, ме­жду тем уже занимался рассвет... И вот наконец прибыл посланец с пакетом от императора. И. Горемыкин поспешно распечатал пакет и радостно восклик­нул: «Слава Богу!». Там лежали два указа: о роспуске Думы и назначении нового главы правительства — П. Сто­лыпина. Иван Логгинович с облегчени­ем вздохнул и сказал своему преемни­ку, передавая ему бумагу: «Поздрав­ляю! Теперь Ваше дело».

61

 

 

 

 

 

 

ВОЕННЫЕ СУДЫ

Вскоре после начала своих заседаний, 16 мая 1906 г., I Государственная ду­ма единогласно утвердила законопро­ект об отмене смертной казни. Одна­ко это постановление так никогда и не превратилось в закон. Наоборот, со­бытия стали развиваться в противопо­ложном направлении.

12 августа на Аптекарском острове, на даче главы правительства Петра Сто­лыпина, прогремел мощный взрыв (см. ст. «Пётр Столыпин»). Его устроили эсеры-максималисты. При этом погиб­ло более 20 человек, пострадали дети П. Столыпина. Это событие, безуслов­но, подтолкнуло принятие указа о во­енно-полевых судах. Такая «военная мера» борьбы с революцией была одоб­рена спустя неделю после взрыва — 19 августа. Её утвердили в обход Думы, в чрезвычайном порядке.

С этого момента массовые казни ре­волюционеров стали обычным явлени­ем. Арестованных судили не военные юристы, а обычные строевые офице­ры. Судопроизводство совершалось за 48 часов, а приговор исполнялся в те­чение суток. «На войне, как на вой­не», — говорили сторонники этих мер. Всего за восемь месяцев таким обра­зом казнили 1102 осуждённых. Для России это было необычайно большое число казней, если учесть, что за пре­дыдущие 30 лет в стране казнили ме­нее 500 человек.

Массовые казни вызвали сильное возмущение в среде интеллигенции. Лев Толстой опубликовал в связи с ними негодующую статью «Не могу мол­чать». Правительство даже не стало

Около 200 депутатов отправились в финский город Выборг (в Финляндии в то время собрания могли происходить более сво­бодно). Здесь 10 июля 1906 г. они приняли Выборгское воззва­ние «Народу от народных представителей». Кадеты не считали возможным призывать к всеобщей политической забастовке. Поэтому они избрали форму протеста, принятую в Западной Ев­ропе, — пассивное сопротивление. «Теперь, когда правительст­во распустило Государственную думу, — говорилось в их воззва­нии, — вы вправе не давать ему ни солдат, ни денег... Будьте твер­ды в своём отказе, стойте за своё право, как один человек».

Этот протест — «ни копейки в казну, ни единого новобран­ца в армию» — имел лишь символическое значение. Ведь рек­рутский набор намечался только через четыре месяца, а прямые налоги не играли в бюджете большой роли. В. Оболенский вспо­минал: «Я с тяжёлым чувством возвращался из Выборга. Нас при­ветствовали как героев, а я видел всю бутафорию своего „герой­ства". Издевались над воззванием, называя его „выборгским крен­делем"».

Николай II смеялся над Выборгским воззванием: «Это актив­ное или пассивное воздействие, какая чепуха! Откровенно го­воря, я от них ждал больше ума». П. Столыпина оно также разве­селило, и он восклицал: «Детская игра!», повторяя шутку о том, что депутаты отправились в Выборг, чтобы крендели печь.

Выборгскому воззванию не удалось привести общество в дви­жение. «Народ не шелохнулся», — замечал В. Короленко. Небольшие демонстрации в столице власти разогнали, как говорил жандарм­ский генерал Павел Курлов, «без пролития единой капли крови».

169 депутатов, подписавших воззвание, в 1907 г. были осу­ждены за призывы к неповиновению законам. Их приговорили к трём месяцам тюремного заключения и лишили права вновь избираться в Думу. Таким образом, кадетская партия во II Думе оказалась в значительной степени «обезглавлена».

Косвенным откликом на роспуск I Думы стали восстания в армии и на флоте. 17 июля стихийно взбунтовались моряки кре­пости Свеаборг (Финляндия). Спустя два дня восстал Кронштадт, и над крепостью было поднято красное знамя со словами «Зем­ля и Воля».

Вообще восстания в армии и на флоте в 1905—1906 гг. вла­сти считали для себя самым опасным, самым грозным явлени­ем. Но эти последние восстания революции подавить оказалось достаточно легко. Они закончились разгромом восставших в один день — 20 июля.

В Свеаборге казнили семерых руководителей бунта, в Крон­штадте — З6 человек. Кроме того, около полутора тысяч матро­сов и солдат приговорили к тюремному заключению.

II ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА

Выборы во II Думу происходили по тому же избирательному за­кону, что и в первую. Возможно, власти рассчитывали, что с угаса-

62

 

 

 

нием революции более умеренным станет и состав Думы. Эти надежды, однако, не оправдались. II Дума оказалась гораздо бо­лее революционной, чем первая. Правда, в неё впервые прошли и крайне правые.

Но в то же время более 40% голосов получили социалисты — трудовики, эсеры и социал-демократы. За это II Думу прозвали «красной думой» или «думой народного гнева». В противовес это­му определению правый депутат граф В. Бобринский окрестил её «думой народного невежества».

Собралась II Дума 20 февраля 1907 г. Было зачитано при­ветствие государя, после чего, как вспоминал депутат В. Шульгин, «произошло нечто неожиданное для всех, кроме ста человек, уча­ствовавших в заговоре». Один из правых депутатов, поднявшись с места, громко и торжественно выкрикнул: «Да здравствует госу­дарь император! Ура!».

«Встало примерно сто человек, — писал В. Шульгин, — то есть правые, умеренные националисты и октябристы. Остальные депутаты, примерно четыреста человек, остались сидеть, желая этим выразить неуважение к короне. Но из этих четырёхсот вско­чил один. Он был высокий, рыжий, ещё не старый, но согбенный, с большой бородой. Он встал, но на него зашикали соседи: „Са­дитесь, садитесь!". Рыжий человек сел, но вскочил опять, очевид­но возмутившись. Это был профессор Пётр Бернгардович Стру­ве...». Кадетский депутат, в прошлом социал-демократ, считал, что Дума должна выразить уважение к главе государства. Однако его соратники по партии продолжали сидеть. За это происшествие левая печать окрестила П. Струве Ванькой-встанькой.

Во И Думе кадеты выдвинули лозунг: «Берегите Думу!». Они решили не делать рискованных шагов, чтобы не дать правитель­ству повода для роспуска Думы. Но депутаты вновь оказались пе­ред острым и трудноразрешимым вопросом о земле. Правитель­ство в это время уже начало проводить столыпинскую земельную реформу. Дума выглядела серьёзнейшей помехой для исполне­ния этих планов. Глядя с надеждой на «красную думу», крестьяне сопротивлялись реформе.

Однако распустить Думу было уже недостаточно — ведь со­став следующей Думы остался бы прежним. Требовалось также изменить избирательный закон. Эти меры властям удалось про­вести в начале июня 1907 г.

ТРЕТЬЕИЮНЬСКИЙ ПЕРЕВОРОТ

В конце апреля 1907 г. группа солдат и матросов столичного гарнизона решила направить в Думу делегацию. Солдатские представители собирались передать думским социал-демокра­там свой наказ. Полиции немедленно стало известно об этих планах. П. Столыпин решил воспользоваться тайным визитом солдат в Думу, чтобы добиться её роспуска.

«Для самой социал-демократической фракции, — писал ге­нерал А. Герасимов, — появление этой делегации оказалось пол-

вносить указ о военно-полевых судах на утверждение II Думы, не рассчиты­вая на его одобрение. 20 апреля 1907 г. он автоматически потерял силу. Одна­ко теперь власти, вновь в обход Думы, внесли изменения в военное законо­дательство.

На смену военно-полевым судам при­шли военно-окружные. В них подсуди­мые могли пользоваться услугами ад­воката и имели иные юридические пра­ва, которых были лишены в военно-по­левых судах. Однако приговоры, как и прежде, выносились суровые. Лишь по мере спада революционного движения политических казней становилось всё меньше. По данным социолога Питирима Сорокина, в 1907 г. их было 1139, в 1908 — 1340. В последующие годы это число сокращалось: 771, 129, 73... В целом военные суды сыграли очень важную роль в подавлении революции 1905—1907 гг.

Мелкие торговцы читают газеты около своих лотков в дни революционных событий. Москва. 1905 г.

63

 

 

ной неожиданностью... Большинство депутатов было очень не­довольно появлением переодетых солдат, а потому, приняв от них наказ, депутаты поспешно выпроводили их из помещения через чёрный ход». Но вслед за этим участников делегации схва­тила полиция, а в помещении фракции произвели обыск.

Сразу после этих событий, 1 июня, П. Столыпин потребо­вал предоставить ему слово в Думе для чрезвычайного заявле­ния. Председатель Думы кадет Фёдор Головин вспоминал: «На трибуне появилась высокая и мрачная фигура Столыпина с блед­ным лицом, тёмною бородою и кроваво-красными губами...». Голос главы правительства с металлическими нотками громко разносился по замершему, ошеломлённому залу. Сообщив, что 55 думских социал-демократов вели подрывную работу в армии, П. Столыпин потребовал немедленно снять неприкосновенность с «заговорщиков». Пётр Аркадьевич подчеркнул, что выше депу­татской неприкосновенности он ставит охрану государства.

«Наша конституция — просят не дуть».

Карикатура на манифест 17 октября

(журнал «Зритель», 1905 г.).

Заседание III Государственной думы. 1915 г.

64

 

 

 

Черносотенец Владимир Пуришкевич потребовал не толь­ко арестовать, но и отправить на виселицу преступных депута­тов... Но Дума, конечно, не могла сразу же выдать депутатов для суда и решила сначала разобрать дело. Именно на этом и стро­ился расчёт властей.

3 июня появился высочайший манифест о роспуске II Думы. В нём говорилось, что Дума «не оправдала надежд», а в её собст­венную среду «внесён был дух вражды». Утром в этот день во двор Таврического дворца ввели роту солдат. Все входы во дворец за­крыли... Таким образом, век у II Думы оказался немногим доль­ше, чем у первой, — 103 дня. В тот же день всех думских социал-демократов, не успевших скрыться, арестовали. Большинство из них осудили на каторжные работы.

Одновременно с царским манифестом о роспуске Думы появился новый избирательный закон. Он давал большие пре­имущества обеспеченным сословиям. «Недостаточно граждан­ски развитые» слои населения (т. е. малоимущие) теряли свои голоса. Ещё до 3 июня в этом направлении были подготовлены три проекта избирательного закона. Один из них сановники в шутку прозвали «бесстыжим», т. к. он больше всего урезал право голоса малоимущих. Когда П. Столыпин изложил эти проекты Николаю II, тот весело воскликнул: «Я тоже за бесстыжий!».

Именно этот проект избирательного закона и был утвер­ждён. Помещики получили теперь около 50% голосов (вместо 31%), крестьяне — 22% (вместо 42%), имущие горожане со­хранили 27% голосов. Рабочие почти лишились представи­тельства. По этому закону и была позднее избрана III Дума, про­званная «столыпинской». В ней большинство завоевали октяб­ристы и националисты, которые поддержали политику прави­тельства.

Поскольку закон о выборах имела право изменять только Го­сударственная дума, события 3 июня расценили как государст­венный переворот. В последующие месяцы в стране окончатель­но «установился порядок», ре­волюционное движение ока­залось полностью подавлено. «Помнится, — писал жандарм­ский генерал А. Герасимов, — в течение всей зимы 1908— 1909 гг. в Петербурге не сущест­вовало ни одной тайной типо­графии, не выходило ни одной нелегальной газеты, не рабо­тала ни одна революционная организация. Также обстояло дело почти повсюду в России. Наступило успокоение...».

Третьеиюньский перево­рот считается окончанием первой русской революции.

М. Евреинов. Карикатура «Древо российской свободы.

— Изрядно ли растенье прозябает?

— Изрядно, говорит, прозябло уж совсем».

(Козьма Прутков.) (Журнал «Леший». 1906 г.)

Карикатура «Осуществление свободы печати с полицейской точки зрения» (журнал «Анчар», 1906 г.).

65