ДИССИДЕНТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

ПОДПОЛЬНЫЕ ГРУППЫ

Диссидентское движение (слово «диссидент» можно перевести как «несогласный», «инакомыслящий») в Советском Союзе начи­налось с немногочисленных подпольных кружков, обычно мо­лодёжных. Они стали зарождаться сразу после Великой Отече­ственной войны, в 40-е гг. Новый толчок движению придали XX съезд КПСС и осуждение на нём «культа личности Сталина».

По форме, а часто и по основным идеям, подпольные круж­ки обычно подражали партии большевиков. «Все 50-е и 60-е го­ды, — писал диссидент Владимир Буковский, — словно грибы, вы­растали организации, союзы, группы и даже партии самых раз­личных оттенков. Встречал я партии из двух человек, из пяти, из двенадцати. Самая маленькая партия, которую я встречал, состоя­ла из одного человека по фамилии Фёдоров и называлась ПВН, что значит Прямая Власть Народа».

Диссидент Григорий Померанц вспоминал: «В 1949 г. на Ма­лой Лубянке я сидел в одной камере с повторниками, бывшими

606

 

 

 

революционерами: они выжили в лагерях и вернулись к своим семьям. Моими соседями стали эсеры, три анархиста, один даш­нак и один сионист. Прошлое революции смыкалось с её настоя­щим. Рядом с живыми эсерами сидел Володя Гершуни, внучатый племянник Григория Гершуни, создававшего эсеровскую партию. Будущий диссидент начал с тайной организации молодёжи. Ре­бята сочинили листовку, из которой Володя сообщил мне одну фразу: „Советское правительство скомпрометировало себя в гла­зах всех простых людей"».

С подполья начинали многие диссиденты — например, гене­рал Пётр Григоренко. Тогда казалось, что в Советском Союзе воз­можности действовать открыто просто нет. Однако с середины 60-х гг. диссидентское движение «вышло на свет», стало откры­тым, гласным. После этого у многих диссидентов возникло стой­кое предубеждение к подполью. Его выразил П. Григоренко в на­звании своей книги: «В подполье можно встретить только крыс».

Однако «подпольные» диссиденты не исчезали до самой «пе­рестройки». В 1981 г. в Москве, например, состоялся суд над чле­нами нелегального кружка еврокоммунистов, выпускавших

жур­нал «Варианты» (в этот кружок входили Андрей Шилков, Михаил Ривкин и др.).

 

В. Гершуни.

ЧТЕНИЯ У ПАМЯТНИКА МАЯКОВСКОМУ

29 июня 1958 г. в Москве, на церемонии открытия памятника поэту Владимиру Маяковскому, читали свои стихи официальные поэты. Потом стали выходить желающие из публики и тоже чи­тать стихи. Такой стихийный вечер поэзии многим понравился, и участники условились продолжать эти встречи.

С тех пор почти каждый вечер на площади Маяковского пре­вращался в вечер поэзии. Собирались студенты, свободно спо­рили о литературе и искусстве. Читали стихи неофициальных поэтов, в том числе Осипа Мандельштама и Марины Цветаевой. Вначале советская печать об этом отозвалась одобрительно. Од­нако вскоре слишком вольный и раскованный характер встреч стал беспокоить власти. На некоторое время им удалось прекра­тить чтения. С сентября I960 г. чтения возобновились и стали проходить по выходным дням. На них собирались сотни людей. Постоянный участник чтений поэт Юрий Галансков часто читал свой «Человеческий манифест»:

Это — я,

Призывающий к правде и бунту,

Не желающий больше служить,

Рву ваши чёрные путы,

Сотканные из лжи.

............................................

О небо! Не знаю, что делаю...

Мне бы карающий нож!

Видишь, как кто-то на белое

Выплеснул чёрную ложь!

Ю. Галансков.

Портрет, сделанный в лагере.

607

 

 

 

 

 

 

ОТКАЗНИКИ

Примерно с середины 60-х гг. началось движение еврейских отказников. Так называли людей, которым по тем или иным причинам отказывали в разреше­нии на выезд в Израиль. Известен слу­чай, когда отказнику пришлось ожи­дать визы целых 20 лет — с 1966 по 1986 г.

Чтобы ускорить выезд, отказники на­чинали рассылать письма протеста и поневоле включались в общественную борьбу. Несколько первых лет отказ­ники, как замечала правозащитница Людмила Алексеева, «отгораживались глухой стеной от правозащитников». «В 1969 г., — писала она, — Юлиус Телесин первым из активных правозащит­ников подал заявление на выезд в Из­раиль. К нему тотчас явилась группа молодых отказников, которые пригро­зили избиением, если он и после пода­чи заявления будет продолжать право­защитную деятельность. Они боялись, что это скомпрометирует еврейское движение в глазах властей и навлечёт на него их гнев. Каково же было по­трясение в отказнической среде, когда именно Телесин очень быстро получил разрешение на выезд». После этого случая движения отказников и право­защитников начали сближаться.

Важным событием для еврейского дви­жения стал «большой самолётный про­цесс». В 1970 г. власти арестовали группу из 12 отказников, собиравших­ся угнать самолёт за границу. Двоих из них приговорили к расстрелу. Избе­жать казни им помог случай. Как раз в это время в Испании приговорили к смерти нескольких баскских террори­стов. Группа советских граждан обра­тилась к Л. Брежневу и генералиссиму­су Франко с просьбой не казнить при­говорённых. Франко в ответ на эту просьбу помиловал осуждённых. Со­ветские власти оказались в неудобном положении. Они срочно созвали пре­зидиум Верховного Совета и смягчили приговор...

После «большого самолётного процес­са» среди отказников прокатилась вол­на арестов. Как ни странно, всё это помогло еврейскому движению окреп­нуть и усилиться. Начали выходить ев-

Видишь, как вечера тьма

Жуёт окровавленный стяг.

И жизнь страшна, как тюрьма,

Построенная на костях.

Не нужно мне вашего хлеба,

Замешанного на слезах.

И падаю, и взлетаю

В полубреду, в полусне.

И чувствую, как расцветает

Человеческое во мне!

«И вообразите себе, — вспоминал В. Буковский, — что всё это произносится в центре Москвы, под открытым небом, в той самой Москве, где ещё семь-восемь лет назад за такие слова, сказанные шёпотом, влепили бы десять лет без всяких разговоров». Участни­ков чтений начали задерживать, студентов — исключать из инсти­тутов. Потом стали разгонять толпу снегоочистительными маши­нами. Наконец троих постоянных участников чтений арестовали по обвинению в антисоветской агитации. Уже после этого состоя­лись ещё одни чтения. Они происходили 9 октября 1961 г., в день открытия XXII съезда партии. Читали стихи не только на обычном месте, но и у памятника Пушкину, у Библиотеки имени Ленина — специально для проходивших мимо делегатов съезда.

Эти чтения стали последними. Трое арестованных (В. Оси­пов, Э. Кузнецов и И. Бакштейн) получили от пяти до семи лет заключения. В целом встречи «на Маяке», как их называли, по­могли диссидентам выйти «на свет», к открытой гласной деятель­ности. Следующим, уже окончательным шагом в этом направле­нии оказался суд над писателями Ю. Даниэлем и А. Синявским.

СУД НАД ДАНИЭЛЕМ И СИНЯВСКИМ

В Москве 10 февраля 1966 г. перед Верховным судом России предстали писатели Юлий Даниэль и Андрей Синявский. В тече­ние десяти лет они под псевдонимами тайно печатали свои по­вести и рассказы на Западе. Когда это раскрылось, их обвинили в антисоветской агитации. В газете «Известия» в январе 1966 г. была опубликована статья «Перевёртыши», в которой сообщалось обо всём этом.

В зал суда допускали только по особым билетам, хотя про­цесс считался открытым. Из-за этого друзья обвиняемых не мог­ли попасть в зал. Это был первый публичный политический про­цесс за последние 20 лет. Но ещё больше поражало другое. Впер­вые после «процесса эсеров» в 1922 г. обвиняемые на показатель­ном суде отказались каяться и признавать свою вину.

Особое негодование вызвала повесть Ю. Даниэля «Гово­рит Москва», в которой он писал о том, что власти объявили «День открытых убийств». По этому поводу на суде писатель го­ворил: «Мне говорят: мы оклеветали страну, народ, правительст­во своей чудовищной выдумкой о Дне открытых убийств. Я от-

608

 

 

 

вечаю: так могло быть, если вспомнить преступления во время культа личности, они гораздо страшнее».

А. Синявский вспоминал: «Наше „непризнание" сыграло оп­ределённую роль в развитии диссидентского движения, хотя мы прямо с этим движением никак не были связаны, а действовали в одиночку. Мы были изолированы и не могли думать, что это вызовет какие-то „протесты" в стране и за рубежом и поведёт к какой-то цепной реакции. Мы просто были писателями и стоя­ли на своём».

«Цепная реакция» действительно была ошеломляющей. В 1958 г. никто в стране не выступил в защиту Бориса Пастернака, которому было предъявлено аналогичное обвинение. На этот раз 62 писателя обратились с просьбой разрешить им взять аресто­ванных коллег на поруки. К этому моменту их уже осудили: Си­нявский получил семь лет лагерей, Даниэль — пять.

На XXIII съезде партии с речью против Даниэля и Синявско­го выступил писатель Михаил Шолохов. Он совсем недавно, в 1965 г., получил Нобелевскую премию по литературе. На съезде Шолохов сказал: «Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью всё самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осуждённых отщепенцев» (Бур­ные аплодисменты.). Писатель обратился к делегатам съезда от Советской армии с вопросом: «Как бы вы поступили, если бы в каком-нибудь подразделении появились предатели?».

«И ещё я думаю об одном, — продолжал М. Шолохов. — По­падись мне эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-е го­ды, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а „руководствуясь революционным право­сознанием" (Аплодисменты.), ох, не ту меру получили бы эти обо­ротни! (Аплодисменты.) А тут, видите ли, ещё рассуждают о „су­ровости приговора"».

ДЕМОНСТРАЦИЯ НА ПУШКИНСКОЙ ПЛОЩАДИ

Вскоре после ареста Ю. Даниэля и А. Синявского возникла идея провести демонстрацию протеста. Это предложение выглядело очень необычно. Более 35 лет в Москве не проводилось незави­симых политических демонстраций. Последней была демонст­рация троцкистов в 1927 г.

Автором идеи стал математик и поэт Александр Есенин-Вольпин. Он считал, что надо обратиться к властям с требовани­ем: «Соблюдайте собственные законы!». «Алик был первым чело­веком в нашей жизни, — рассказывал Владимир Буковский, — все­рьёз говорившим о советских законах. Но мы все посмеивались над ним. Знали бы мы тогда, что таким вот нелепым образом, со смешного Алика Вольпина с кодексом в руках, начинается наше гражданско-правовое движение — движение за права человека в Советском Союзе».

рейские самиздатские журналы «Ис­ход», «Евреи в СССР» и др.

Ежегодно стали проводиться демонст­рации и голодовки отказников. Их уст­раивали в годовщину «самолётного процесса», в годовщину расстрела ев­реев в киевском Бабьем Яре в 1941 г. (см. ст. «СССР во Второй мировой вой­не»). В них участвовали десятки, сот­ни, а порой и тысячи человек. Многие отказники за свою деятельность были осуждены и провели долгие годы в ла­герях и ссылках.

Ю. Орлов.

609

 

 

 

Писатель Ю. Даниэль после освобождения из лагеря.

Вольпин написал «Гражданское обращение». Вместе с несколькими друзьями он отпечатал его на машинке и распространил. В нём он прежде всего призвал потребовать от властей «строгого соблюдения законности». «Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государст­венное преступление», — говорилось в обраще­нии. Завершалось оно так «Ты приглашаешься на „митинг гласности" 5 декабря сего года в шесть часов вечера в сквере на площади Пушкина у па­мятника поэту. Пригласи ещё двух граждан по­средством текста этого обращения».

Наступило 5 декабря — день Сталинской конституции. В назначенное время на Пушкин­ской площади собралось около двухсот человек. «Многие пришли на площадь потому, что не мог­ли не прийти. Кое-кто — просто поглазеть, из лю­бопытства», — вспоминал А. Вольпин. Были, ко­нечно, и чекисты, пришедшие по долгу службы.

Сначала толпа стояла в отдалении, потом, набравшись смелости, стянулась к памятнику. Над ней поднялись плакаты: «Уважайте Совет­скую конституцию!», «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!». В ту же минуту че­кисты выхватили эти лозунги из рук демонст­рантов и задержали примерно 20 человек. «Тут, в наступившем замешательстве, — писал В. Буковский, — на подножие памятни­ка взобрался Юрий Галансков и крикнул: „Граждане свободной России, подойдите ко мне...". Граждане свободной России в штат­ском тотчас же бросились к нему, сбили с ног и уволокли в ма­шину». Однако на этот раз с задержанными обошлись весьма мягко: всех отпустили через два часа. Правда, участвовавших в демонстрации студентов позднее исключили из вузов. В сентяб­ре 19бб г. появился ещё один, более серьёзный ответ властей на декабрьскую демонстрацию. В уголовный кодекс внесли новую статью (190-3). Слова «демонстрация» в ней не было, речь шла о «групповых действиях, грубо нарушающих общественный поря­док». Но применяли её именно к демонстрантам.

Демонстрация протеста 5 декабря 1965 г. произвела силь­ное впечатление на людей как в Советском Союзе, так и во всём мире. С этого дня она стала традиционной. Каждый год 5 де­кабря (а потом 10 декабря, в День прав человека) на Пушкин­ской площади собирались диссиденты, снимали шапки и так молча стояли несколько минут. Порой их собиралось несколь­ко десятков, порой — более сотни человек. Приходили сюда и чекисты, и милиция. Иногда они разгоняли толпу, иногда — только наблюдали, не вмешиваясь. Эта традиция не прерыва­ется уже около 30 лет. 5 декабря 1965 г. считается днём рожде­ния правозащитного движения.

ВЫСЫЛКА СОЛЖЕНИЦЫНА

Важной вехой в развитии диссидент­ского движения оказалось появление книги Александра Солженицына «Ар­хипелаг ГУЛаг». Книга рассказывала о советских лагерях и тюрьмах, о поли­тических судах начиная с 1917 г. На­печатанная в 1973 г. за границей, она немедленно стала распространяться самиздатом внутри страны (лишь летом 1989 г. главы из книги поместил жур­нал «Новый мир»).

«Думаю, мало кто встанет из-за стола, прочитав эту книгу, таким же, каким он раскрыл её первую страницу, — за­мечал историк Рой Медведев. — В этом отношении мне просто не с чем срав­нить книгу Солженицына ни в русской, ни в мировой литературе». Именно та­кое потрясающее впечатление произ­водила эта книга на своих читателей в 70—80-е гг.

12 февраля 1974 г. А. Солженицына арестовали у него на квартире. Писа­теля доставили в Лефортовскую тюрь­му. Власти не могли, конечно, отпра­вить в лагерь лауреата Нобелевской

610

 

 

 

«ПРОЦЕСС ЧЕТЫРЁХ»

После суда над Ю. Даниэлем и А. Синявским двое диссидентов — Александр Гинзбург и Юрий Галансков — составили и рас­пространили «Белую книгу» об этом процессе. В неё вошли советские и зарубежные газетные статьи о суде, письма протеста, последнее слово подсудимых и многие другие материалы.

В 1967 г. составителей книги и двух их «сообщников» (Веру Дашкову и Алексея Добровольского) арестовали. В январе 19б8 г. состоялся суд — «процесс четырёх», как его тогда окрестили. Гинзбург получил пять лет заключения, а Галансков — семь лет. Ему так и не довелось выйти на свободу: 2 ноября 1972 г. он скончался в лагере от язвы желудка.

Именно этот второй публичный политический процесс вы­звал самые широкие общественные протесты. Письма протеста подписали около тысячи человек — совершенно небывалое прежде количество. Многие ещё не вполне понимали, чем это им грозило. Теперь их увольняли с работы, тем самым полностью выталкивали из привычной жизни.

Последствия этого были двоякими. С одной стороны, столь массовые протесты больше не повторялись. С другой — сотни людей окончательно примкнули к диссидентам. В результате дви­жение твёрдо встало на ноги.

«ХРОНИКА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ»

Вскоре после «процесса четырёх» произошло ещё одно событие, очень важное для диссидентского движения в СССР. 30 апреля 1968 г. вышел в свет первый выпуск бюллетеня «Хроника теку­щих событий».

А. Сахаров назвал «Хронику» «самым большим достижени­ем» диссидентов. Это была своеобразная летопись общественной жизни страны. Тираж каждого её номера составлял всего три де­сятка машинописных копий. Но, конечно, он ещё многократно увеличивался за счёт огромного количества перепечаток. «Хро­нику» читали во всём Советском Союзе. Если в первом номере сообщалось только о событиях в Москве и Ленинграде, то через год в выпуск пришли вести уже из 34 городов (позднее их число возросло до 140).

Адреса и имена редакторов в «Хронике» не указывались, хотя власти нередко их знали. Сообщения стекались в издание совер­шенно необычным путём. В пятом выпуске описывалось, как это происходило: «Каждый легко может передать известную ему ин­формацию в распоряжение „Хроники". Расскажите её тому, у кого Вы взяли „Хронику", а он расскажет её тому, у кого он взял... Толь­ко не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы Вас не приняли за стукача».

Обычно «Хроника» лишь беспристрастно сообщала о собы­тиях, не давая никаких оценок от себя. Но в нескольких прин­ципиальных случаях она сочла необходимым нарушить своё обычное правило. Однажды это произошло в связи с «делом Фе-

премии по литературе (1970 г.). 13 фев­раля Солженицыну объявили о лише­нии его советского гражданства и вы­дворении из СССР. Затем под конво­ем писателя посалили в самолёт. Толь­ко после приземления, прочитав над­пись в аэропорту: «Франкфурт-на-Майне», он узнал, в какой стране на­ходится...

Советские газеты сообщили: «Указом Президиума Верховного Совета СССР за систематическое совершение дейст­вий, не совместимых с принадлежно­стью к гражданству СССР и наносящих ущерб СССР, лишён гражданства и 13 февраля 1974 г. выдворен за пре­делы Советского Союза Солжени­цын А. И. Семья Солженицына сможет выехать к нему, как только сочтёт не­обходимым».

Газетная кампания против Солжени­цына велась ещё с конца 60-х гг. Пос­ле появления «Архипелага» она стала особенно резкой. Многие газеты пе­стрели заголовками: «Как А. Солжени­цын воспел предательство власовцев», «Докатился до края», «Отпор литера­турному власовцу», «Без царя в голо­ве» и т. п.

Спустя неделю после высылки писате­ля «Литературная газета» опубликова­ла подборку «Конец литературного власовца». Писатель Михаил Алексе­ев в ней подчёркивал: «Надо полагать, Иуда Искариотский повернулся в гро­бу от дикой зависти: ведь он явно про­дешевил, продав Иисуса всего лишь за 30 сребреников. Александр Исаевич так дёшево не продаёт, да и продаёт он не какого-то там библейского Хри­ста, а вполне реальное Отечество».

«Нет нужды защищать русский народ от человека, душа которого полна па­тологической злобы в отношении все­го этого народа, — восклицал писатель Пётр Проскурин. — Сколько их было, духовных карликов, прошелестевших у подножия этой твердыни и исчезнув­ших бесследно!»

«Если отдельный гражданин настойчи­во противопоставляет себя обществу, в котором он живёт, — замечал писа­тель В. Бээкман, — то общество, ис­черпав меры воздействия, вправе от­вергнуть его».

611

 

 

 

Возле плаката, посвящённого высылке А. Солженицына. Москва. 1974 г.

«БУЛЬДОЗЕРНАЯ ВЫСТАВКА»

15 сентября 1974 г. несколько неофи­циальных советских художников (Алек­сандр Глезер, Лидия Мастеркова, Ви­талий Комар и др.) решили устроить выставку своих картин под открытым небом. Им уже долгое время не дава­ли разрешения на выставки в поме­щениях.

С холстами и треножниками в чехлах художники отправились на пустырь возле станции метро «Беляево» в Мос­кве. Здесь они расположили свои ра­боты. Художникам немедленно объ­явили, что выставка запрещена, пото­му что на пустыре проводится «ком­мунистический субботник». К пустырю,

тисова». В 1956 г. А. Фетисов вышел из партии в знак протеста против осуждения «культа личности». Он высоко оценивал дея­тельность И. Сталина и А. Гитлера. Весной 1968 г. А. Фетисова и трёх его последователей арестовали и поместили в психиатри­ческие больницы. Кто-то из диссидентов написал в связи с этим статью «Своя своих не познаша», где иронизировал над Фетисо­вым и одобрял его арест.

«Хроника» так ответила на эту статью: «Этот документ дваж­ды порочен. Во-первых, вместо серьёзной критики автор огра­ничивается насмешками над „очевидной глупостью фетисовских идей". „Хроника" считает, что столь радикальная антидемокра­тическая программа заслуживает столь же радикальной, но аб­солютно серьёзной научной критики. Во-вторых, выражать удов­летворение по поводу того, что власти отправили твоего идей­ного противника в „жёлтый дом", — безнравственно. Это значит уподобиться тому же Фетисову, который считал, что Синявского и Даниэля следовало бы расстрелять...».

Благодаря «Хронике» страна и мир узнавали о положении в советских лагерях, тюрьмах, психиатрических больницах, сотнях

612

 

 

арестов, судов, приговоров по политическим обвинениям, о на­циональных и религиозных движениях.

Мало кому из редакторов «Хроники» удавалось долго оста­ваться на свободе. Первого редактора, Наталью Горбаневскую, арестовали через год, в 1969 г. Несмотря на аресты, «Хроника» выходила целых 15 лет.

Все эти годы продолжались аресты редакторов: в 1979 г. аре­стовали Татьяну Великанову, в 1980 г. — Александра Лавута, в 1983 г. — Юрия Шихановича. Издание «Хроники» прекратилось в 1983 г. Всего за полтора десятка лет вышли 64 выпуска.

САМИЗДАТ

Очень важной частью диссидентского движения стала самодель­но размноженная литература — «самиздат». Это название полу­шутливо расшифровывали так: «Сам пишу, сам издаю, сам рас­пространяю, сам и отсиживаю за это».

Литературный самиздат появился ещё в конце 50-х гг. Преж­де всего это были стихи неофициальных поэтов — М. Цветаевой, О. Мандельштама и др. Затем последовали переводы, рассказы, лагерные воспоминания. В 1958 г. в самиздат попал роман Бо­риса Пастернака «Доктор Живаго». Таким образом распростра­нялись произведения более трёхсот авторов.

В конце 60-х гг. наряду с литературным возник новый, по­литический самиздат. Это были бюллетень «Хроника текущих событий», правозащитные сборники, позднее журналы «Вече», «Поиски», «Варианты», «Поединок» и др.

Перепечатывали самиздатовские произведения чаще всего на пишущих машинках. Передавали из рук в руки друзьям и зна­комым. Правозащитница Людмила Алексеева вспоминала: «Все знали, что надо при этом быть осторожными, но редко кто дей­ствительно был осторожен. Обычно люди сами смеялись над своими конспиративными потугами. Ходил тогда в Москве анек­дот о телефонном разговоре приятелей, обменивающихся сам­издатом: „Ты уже съел пирог, который тебе вчера дала моя жена?"— „Съел". — „И жена твоя съела?" — „Да". — „Ну тогда пе­редай его Мише — он тоже хочет его попробовать"».

ОТКРЫТЫЕ ДИССИДЕНТСКИЕ ГРУППЫ

Во время «процесса четырёх» число писем в защиту подсудимых невероятно возросло. Количество подписей достигло тысячи. Это вызвало немалое беспокойство властей. К «подписантам», как их называли, стали применять жёсткие меры — увольняли с рабо­ты, исключали из партии.

После этого количество писем протеста заметно уменьши­лось. Диссиденты раздумывали, как придать таким письмам боль­ший вес. Прежде всего они решили изменить их адресатов. Пись­ма стали направлять не властям, а международной обществен­ности, что вначале выглядело дерзко и непривычно. Затем роди-

где проходила выставка, подъехали три специально присланных бульдозера и стали давить картины гусеницами.

Один из бульдозеров так быстро на­двинулся на людей, что художнику Ос­кару Рабину пришлось повиснуть на верхнем ноже бульдозера, подогнув ноги, чтобы их не поранило. Здесь же на костре «победители» сожгли «взя­тые с боем» картины. Четверых худож­ников задержала милиция.

«Бульдозерная выставка» долго оста­валась в кругах интеллигенции симво­лом отрицательного отношения вла­стей к неофициальному искусству.

А. Солженицын (после высылки из СССР) и немецкий писатель Г. Бёлль. Февраль 1974 г.

613

 

ДЕМОНСТРАЦИЯ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ

25 августа 1968 г. в Москве семь со­ветских граждан вышли на демонстра­цию против ввода войск в Чехосло­вакию. (Войска СССР и четырёх дру­гих стран Варшавского Договора всту­пили в Чехословакию, чтобы прекра­тить происходивший там процесс ре­форм — «Пражскую весну»). Придя на Красную площадь, ровно в 12 часов дня участники протеста сели на тротуар у Лобного места и развернули плакаты с надписями: «За вашу и нашу свобо­ду!», «Руки прочь от ЧССР!», «Долой оккупантов!», «Свободу Дубчеку!» — и один на чешском языке: «Да здрав­ствует свободная и независимая Чехо­словакия!».

К демонстрантам немедленно под­бежали переодетые чекисты и стали их избивать. Прохожие с недоумением смотрели на происходящее. Затем демонстрантов арестовали. 9 октября 1968 г. пятеро из них предстали перед судом. Владимир Дремлюга получил три года заключения, Вадим Делоне — два с половиной года; остальных (Ла­рису Богораз, Павла Литвинова, Кон­стантина Бабицкого) суд приговорил к различным срокам ссылки — от трёх до пяти лет.

Поэт В. Делоне на суде сказал: «Я по­нимал, что за пять минут свободы на Красной площади я могу расплатиться годами лишения свободы».

Л. Богораз в последнем слове так объ­яснила свой поступок: «Чтобы решить­ся на демонстрацию, мне пришлось пре­одолеть свою инертность, свою непри­язнь к публичности. Именно митинги, сообщения в прессе о всеобщей под­держке побудили меня сказать: я про­тив, я не согласна. Если бы я этого не сделала, я считала бы себя ответствен­ной за эти действия правительства».

У Виктора Файнберга во время избие­ния на Красной площади выбили уда­ром ноги четыре передних зуба, и вла­сти сочли неудобным выводить его на открытый суд. Вместе с Натальей Горбаневской он был приговорён к заклю­чению в спецпсихбольницу.

лась мысль об организациях — не подпольных, как прежде, а от­крытых, гласных.

Такие открытые диссидентские группы стали совершенно новым явлением 70-х гг. Первая из них, под названием «Инициа­тивная группа защиты прав человека в СССР», возникла 28 мая 1969 г. В неё вошли 15 человек (Т. Великанова, Н. Горбаневская, А. Лавут и др.). Первый опыт имел очень большое значение. Как ответят власти? Может быть, немедленно арестуют всю группу це­ликом? Вскоре стало ясно, что власти предпочитают выбороч­ные, постепенные аресты. К 1972 г. из пятнадцати человек были арестованы восемь.

Конечно, и после этого «успешного опыта» в каких-либо груп­пах состояло лишь меньшинство диссидентов. Но зато количество групп стало расти. В ноябре 1970 г. появился Комитет прав челове­ка, в который входили академик А. Сахаров, В. Чалидзе и др.

В 1975 г. в Хельсинки был принят Заключительный акт сове­щания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Западные стра­ны признали раздел Германии и послевоенные границы в Европе. В обмен Советский Союз обязался соблюдать права человека.

Многие диссиденты отнеслись к этому событию неодобри­тельно, как к новой победе советских властей. «Но вдруг среди нас, — вспоминал П. Григоренко, — нашёлся человек, взглянув­ший на Заключительный акт иначе, чем смотрели все мы». Это был профессор-физик Юрий Орлов.

Он предложил создать Московскую Хельсинкскую группу и следить за тем, как СССР выполняет свои обязательства по пра­вам человека. 12 мая 1976 г. была создана группа в составе 11 че­ловек. В течение года возникли Украинская, Литовская, Грузин­ская и Армянская Хельсинкские группы.

Аресты их участников начались в феврале 1977 г. В частно­сти, Ю. Орлова приговорили к семи годам заключения. К 1982 г. в заключении оказались 47 участников Хельсинкских групп. Не­смотря на аресты и суды, деятельность Московской Хельсинк­ской группы продолжалась до осени 1982 г. (и возобновилась в 1989 г.).

Перечисленные группы были далеко не единственными. Например, в 1979 г. возникла группа «Выборы-79», попытавшая­ся выдвинуть кандидатами на выборах А. Сахарова, Р. Медведева и других диссидентов. В июне 1982 г. возникла пацифистская группа «Доверие», действовавшая до 1989 г.

ПОЛИТЗАКЛЮЧЁННЫЕ

До середины 60-х гг. интеллигенция даже не подозревала о том, что в стране имеется большое количество политзаключённых. Впервые об этом стало известно в 1967 г. из книги рабочего Ана­толия Марченко «Мои показания». Он попал в политический ла­герь после неудавшейся попытки побега за границу.

В своей книге Марченко приводил такой характерный слу­чай. Писатель Юлий Даниэль, с которым он оказался в одном

614

 

 

 

лагере, вспоминал свои размышления по дороге туда: «Куда же, думаю, меня повезут? Как в песне поётся: „Куда, куда меня по­шлют?". С кем сидеть придётся? Политических-то всех десять лет назад выпустили. Слышал я, правда, что одного киевского еврея посадили то ли за связь с Израилем, то ли ещё за что-то в этом роде. Он да мы с Андрюшкой Синявским — трое; ну, может, ещё десяток-другой наберётся вроде этого еврея. А в Рузаевке-то, го­ворят, тысячи политических. Здорово нас оболванивают, ниче­го не скажешь». А. Марченко впервые рассказал о лагерях эпохи «оттепели», об условиях жизни политзаключённых. Его книга ста­ла настоящим открытием для интеллигенции, да и для всего мира. После выхода в свет этой книги диссиденты начали собирать деньги на помощь политзаключённым и их семьям. В лагеря ста­ли посылать продукты, книги, тёплую одежду и т. п. Сотни лю­дей, оказывающие эту помощь, простую и не грозящую арестом, вовлекались в диссидентское движение.

Конечно, власти не могли терпеть такого положения и в 1970 г. резко ограничили посылки в лагеря. Теперь можно было посылать только одну продуктовую посылку в год, да и то лишь заключённым, отбывшим половину срока. Посылать книги за­претили. Тем не менее деятельность фондов помощи политза­ключённым продолжалась в течение 70-х гг. Всерьёз преследо­вать эти фонды начали лишь в начале 80-х гг. Тогда же в Уголов­ный кодекс ввели новую статью. За «нарушение режима» в лаге­ре (например, за голодовку) теперь могли добавлять новые сро­ки заключения.

30 октября 1974 г. диссиденты впервые отметили День со­ветского политзаключённого. В последующие годы это стало тра­дицией. В политических лагерях родилась ещё одна традиция: ежегодно 10 декабря, в День прав человека, проводить одноднев­ную голодовку.

О размахе диссидентского движения можно судить по сле­дующим данным. Председатель КГБ В. Крючков заявил в 1990 г., что всего за «клевету на общественный строй» и «антисоветскую агитацию» осудили 7250 человек. При этом речь шла только о России, только о 60—70-х гг. и только о двух статьях уголовного кодекса. Общее количество осуждённых диссидентов, конечно, значительно превышало названное.

ДИССИДЕНТЫ НА УКРАИНЕ

На Украине удивительным образом повторилась история дисси­дентского движения в целом. Отличием была, пожалуй, только чёткая национальная окраска движения.

Зарождалось оно, как и везде в СССР, в подполье. Всего в 60-е гг. на Украине власти раскрыли более 15 подпольных дис­сидентских групп. Некоторые из них признавали и вооружённую борьбу за независимость Украины. Это было отзвуком партизан­ской борьбы «бандеровцев», украинских националистов, продол­жавшейся до начала 50-х гг.

БУНТ НА «СТОРОЖЕВОМ»

8 ноября 1975 г. на большом противо­лодочном корабле «Сторожевой», на­ходившемся в Риге, вспыхнуло восста­ние. Его руководителем стал замполит корабля капитан третьего ранга Вале­рий Саблин. В этот день В. Саблин вы­ступил перед командой, насчитывав­шей 200 человек. Он сказал, что власть погрязла в моральном разложении и взятках, преследует инакомыслящих. Капитан предложил очистить государ­ственный аппарат от взяточников и карьеристов и провести настоящие выборы.

Валерию Саблину удалось быстро при­влечь на свою сторону матросов и старшин корабля. Офицеры и мичма­ны его не поддержали и были аресто­ваны восставшими. Саблин направил правительству телеграмму с требова­нием дать ему возможность выступить по радио и телевидению. Ночью ко­рабль вышел в море и направился к Ле­нинграду.

За «Сторожевым» послали в погоню боевые корабли и самолёты. Главноко­мандующий Л. Брежнев разрешил в случае необходимости даже потопить мятежный корабль. Однако обошлось без этого. Корабль подвергли обстре­лу, а затем захватили. Саблин при этом был ранен выстрелом из пистолета. Вместе с матросом Александром Шеиным его предали суду. Как изменни­ка Родины, Саблина приговорили к смертной казни, А. Шеина — к вось­ми годам заключения. Перед казнью В. Саблин писал в прощальном письме жене: «Что меня толкнуло на это? Лю­бовь к жизни... Причём я имею в виду не жизнь сытого мещанина, а жизнь светлую, честную... Я убеждён, что в нашем народе, как и 58 лет назад, вспыхнет революционное сознание, и он добьётся коммунистических отно­шений в стране...». В прощальном пись­ме сыну он писал: «Дорогой сынок! Я временно расстаюсь с вами, чтобы свой долг перед Родиной выполнить. В чём мой долг перед Родиной? Я боюсь, что сейчас ты не поймёшь глубоко, но подрастёшь, и всё станет ясно. А сей­час я тебе советую прочитать рассказ Горького о Данко. Вот и я так решил „рвануть на себе грудь и достать серд­це..."». 3 августа 1976 г. 37-летний Валерий Саблин был расстрелян.

615

 

 

 

МАССОВЫЕ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ

Собственно диссидентское движение, как правило, ограничивалось рамками интеллигенции. Национальные движе­ния часто бывали значительно шире.

Одним из ярких примеров может слу­жить движение крымских татар за воз­вращение на родину. В нём участвова­ла большая часть этого народа (см. ст. «Переселение народов»).

Достаточно массовым было и нацио­нальное движение в Прибалтике — особенно в Литве. Только в 1956 г. со­ветским властям удалось уничтожить последние отряды партизан — «лесных братьев», сражавшихся за независи­мость страны. Память об эпохе воору­жённой борьбы была ещё жива, когда в начале 70-х гг. в Литве поднялась новая волна национального движения.

В мае 1972 г. в городском сквере Кау­наса совершил самосожжение 18-лет­ний юноша Ромас Каланта. Он сделал это «в знак протеста против оккупации Литвы советскими войсками». Его по­хороны 18 мая переросли в многоты­сячную демонстрацию молодёжи. С пе­нием народных литовских песен люди направились к месту самосожжения. Они скандировали: «Литва!», «Свобо­да!». Милиция попыталась разогнать толпу, при этом один милиционер был ранен камнем. На следующий день де­монстрация продолжилась, и власти арестовали около четырёхсот человек. Восьмерых из них приговорили к тю­ремному заключению. После этих со­бытий родилась традиция — каждый год в мае на место гибели Р. Каланты возлагать цветы.

Массовые демонстрации в Вильнюсе проходили также в 1975 и 1977 гг. пос­ле футбольных матчей. 7 октября 1977 г., в день принятия «брежнев­ской» конституции, около тысячи че­ловек прошли по улицам города, выкри­кивая: «Долой конституцию оккупан­тов!», «Свободу Литве!», «Русские, убирайтесь вон!». Через три дня де­монстрация повторилась. В ответ на выкрики против русских кто-то из тол­пы крикнул: «Здесь с вами и русские!».

«Выход диссидентов из подполья» начался в 1965 г. Этому предшествовал украинский вариант «дела Даниэля и Синявско­го». В 1965 г. на Украине арестовали и осудили около 20 деяте­лей литературы и искусства. Все они очень умеренно выступали в защиту украинской культуры. Во время судов над ними дисси­дентское движение на Украине усилилось и окрепло. Один из арестованных, Михайло Осадчий, вспоминал, как проходил суд над ним: «„Слава!.. Слава!.. Слава!.." — кричала толпа, запрудившая всю Пекарскую (такое было все пять дней). Нам бросали цветы, они падали на металлическую крышу машины, сквозь щели в две­рях, к нам. Когда мы шли в помещение суда, то шли по ковру из живых весенних цветов, нам жаль было их топтать...».

Появилась и украинская «демонстрация на Пушкинской пло­щади». Ею стало ежегодное возложение цветов к памятнику Тарасу Шевченко. В 1967 г. милиция арестовала несколько участников ме­роприятия. Тогда остальные 300 человек провели демонстрацию в центре Киева и добились освобождения задержанных.

С 1970 г. начал выходить «Украинский вестник», подобный московской «Хронике текущих событий». До 1975 г. вышло де­вять выпусков. Возникли и открытые диссидентские группы, в том числе в 1976 г. — Украинская Хельсинкская группа. Послед­него её участника власти арестовали в 1981 г.

РУССКОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ

Русское национальное движение, как и украинское, так и не вы­лилось в массовое, оставшись только составной частью движе­ния диссидентов.

Как и диссидентское движение в целом, оно тоже начина­лось с подполья. Его участникам в начале 60-х гг. удалось создать в Ленинграде самую крупную подпольную организацию в Рос­сии — Всероссийский Социал-Христианский Союз освобожде­ния народа (ВСХСОН). Незадолго до арестов в 1961 г. она насчи­тывала 28 членов и 30 кандидатов, опиралась в основном на идеи Николая Бердяева и Фёдора Достоевского.

В программе организации говорилось о преобразовании СССР в православное русское государство. Так, высшей властью должен был стать Верховный собор, состоящий из церковной ие­рархии и пожизненно избранных «выдающихся представителей нации». Советская печать о ВСХСОНе ничего не сообщала, толь­ко в 1976 г. в газете «Неделя» промелькнула информация о «не­существующей организации ВСХСОН».

После ареста в лагерях и тюрьмах участники ВСХСОНа встретились с украинскими и прибалтийскими националистами. В спорах с ними они по-новому осмыслили свои идеи нацио­нального и православного государства. Выйдя на свободу в 1974 г., один из членов этой организации, писатель Леонид Бо­родин, заявил, что сейчас уже ни один из членов союза не при­нимает полностью его первоначальную программу.

Символом нового этапа в развитии русского национально-

616

 

 

 

го движения стал самиздатовский журнал «Вече». Этот объёмный машинописный журнал открыто выходил в течение почти четы­рёх лет, с января 1971 г. (увидели свет десять номеров). Его глав­ным редактором стал историк Владимир Осипов, в своё время осуждённый за чтения у памятника Маяковскому.

Основной задачей журнала он считал «продолжение путе­водной линии славянофилов и Достоевского». «Лично я не при­надлежу к „демократам", — признавался он, — но отношусь с большим уважением к лучшим, искреннейшим из них». Не отвер­гая защиты прав человека, он подчёркивал, что «проблема граж­данских прав в СССР менее важна, чем проблема умирающей рус­ской нации». «Вече», а позднее журнал «Земля» стали трибуной для различных направлений русского национального движения. Издание этих журналов прекратилось, когда в декабре 1974 г. Владимира Осипова арестовали, а затем осудили на восемь лет заключения.

ПОМИЛОВАНИЕ 1987 ГОДА

В феврале 1986 г. Михаил Горбачёв заявил: «Насчёт политзаклю­чённых. У нас их нет. За убеждения у нас не судят. Но всякое го­сударство должно защищать себя от тех, кто покушается на него, призывает к его подрыву или уничтожению, кто, наконец, шпио­нит в пользу иностранных разведок. В СССР за все виды такого рода преступлений отбывают наказание немногим более двух­сот человек». Как и другие советские лидеры, Горбачёв отрицал наличие политзаключённых. Но приведение каких-то цифр, раз­говор на эту тему были уже сдвигом с прежней позиции.

4 августа 1986 г. находившийся в Чистопольской тюрьме диссидент Анатолий Марченко объявил голодовку. Он потребо­вал освобождения всех политзаключённых. Ю. Орлов замечал о поступке Марченко: «Его могла остановить только амнистия или смерть, мы знали это. Этот человек, если сказал — сделает, сколь­ко бы власти ни повторяли: „Умирай! В СССР нет политических заключённых!"».

9 декабря 48-летний Анатолий Марченко скончался. На во­прос его жены Ларисы Богораз, голодал ли он до конца, тюрем­ное начальство туманно ответило: «То голодал, то нет». Видимо, смерть Марченко ускорила дальнейшие события. Спустя неделю из ссылки разрешили возвратиться академику А. Сахарову (см. ст. «Андрей Сахаров»).

После этого началось постепенное освобождение политза­ключённых. Их освобождали не по амнистии, а каждого отдель­но, требуя прошения о помиловании. Не все соглашались его написать, понимая это как признание вины.

Политическая ссыльная Татьяна Великанова вспоминала: «В январе — феврале 87-го года меня дважды вызывал областной прокурор. Хотел, чтобы я написала просьбу об освобождении. «Пишите, — говорит, — что убеждений своих не изменили, со­ветских законов не нарушали и впредь не намерены». Огорчила

Очень широким в Литве было католи­ческое движение. В 1979 г. верующие направили Л. Брежневу письмо с тре­бованием открыть собор в Клайпеде. Под этим письмом подписались более 148 тыс. человек — совершенно небы­валая цифра для подобных протестов в России.

В Эстонии первые демонстрации, в которых принимали участие 1—5 тыс. человек, начались в конце 70-х гг. Именно здесь произошёл один из не­многих случаев, когда диссиденты взя­ли в руки оружие. В 1979 г. небольшая вооружённая группа во главе с Имре Аракасом совершила покушение на главу эстонской компартии К. Вайно. Покушение не удалось, а террористов приговорили к лагерному заключению.

Вспышки массового движения проис­ходили и в Армении. 24 апреля 1965 г. в Ереване состоялась 100-тысячная траурная демонстрация. Её участники отмечали 50-летие гибели 1,5 миллио­нов армян на территории Турции. Вла­сти разогнали шествие, окатывая лю­дей водой из шлангов.

В Грузии национальное движение при­обрело особенно широкий размах в 1978 г. Тогда власти попытались вне­сти в конституцию республики пункт, по которому государственным языком объявлялся русский (а не грузинский, как прежде). 14 апреля более 10 тыс. человек провели демонстрацию у Дома правительства в Тбилиси. Все они тре­бовали оставить государственным язы­ком грузинский. В разгар демонстра­ции Верховный Совет уступил этим требованиям. Сами депутаты привет­ствовали это решение восторженной 15-минутной овацией. Демонстранты также встретили его всеобщим лико­ванием, после чего мирно разошлись.

В 80-е гг., после начала «перестройки» массовые национальные движения воз­никли прежде всего там, где они уже вспыхивали в 70-е гг. В первую очередь это были Прибалтика и Закавказье.

617

 

 

 

Старший лейтенант В. Орехов. 70-е гг.

его: „Знаете, мне что-то ничего писать не хочется". Расстались. И я продолжала отбывать ссылку. Точно так же поступила и Елена Санникова, и некоторые другие».

Политзаключённый Алексей Смирнов рассказывал о своих мучительных колебаниях: «Я ходил по камере и взвешивал, взве­шивал. Считаю, что та цена, которую заплатила бы моя семья, если бы я ничего не написал и поехал бы назад в зону, была чрез­мерной. Некоторые не написали ничего и отправились в лагерь. Они были за нас огорчены. А я поступил, как многие. Коллектив­ный разум пришёл к этому».

13 февраля 1987 г. в газете «Известия» появилась информа­ция о том, что к властям обратились с просьбой об освобожде­нии «около 140 человек», осуждённых за государственные пре­ступления. По их заявлениям принимались решения об освобож­дении. «Этот гуманный акт находится в полном соответствии с процессом демократизации и отвечает духу перестройки» — так заканчивалась статья.

С декабря 1987 г. вплоть до 1991 г. небольшими группами освобождали и отказавшихся просить помилования. После авгус­товских событий 1991 г. выпустили на свободу ещё несколько десятков человек. Это было последнее освобождение политза­ключённых в Советском Союзе.

ДЕЛО ВИКТОРА ОРЕХОВА

Одним из самых необычных участни­ков диссидентского движения оказал­ся капитан КГБ Виктор Орехов. Рабо­тая с диссидентами, он, по его собст­венным словам, увидел, «что большин­ство диссидентов делают свою работу бескорыстно, желая просто восстано­вить правду». «Тогда, — говорил он, — я пришёл к выводу, что если уж невоз­можно ничего изменить, то нужно хотя бы помогать чем-то таким людям».

Официальным «подопечным» В. Оре­хова был диссидент Марк Морозов. С декабря 1976 г. Орехов начал через него предупреждать о намеченных обысках, сообщал имена секретных агентов. Он предупреждал также о го­товящихся арестах, например сообщил о готовящемся аресте Юрия Орлова в 1977 г.

После этого произошла история, очень характерная для диссидентского движения 70-х гг. Ю. Орлов скрылся от властей и получил несколько важных для него дней свободы. Вообще он считал глупым «самоарестовываться» и сказал, что готов перейти в подпо­лье. Но его товарищи решительно это­му воспротивились. Им, вспоминал Ю. Орлов, «была отвратительна идея подполья».

Позднее он писал: «Орехов не пони­мал, насколько разительно отличались идеи сопротивления его и диссидентов. Для него подпольные методы были не только единственно возможны, но и наиболее естественны. Диссиденты не просто не верили Орехову, они отвер­гали в принципе идею неоткрытой, сек­ретной деятельности, особенно — со­вместно с кем бы то ни было из КГБ.

Трагичным был также факт, что неко­торые диссиденты, ни разу не усомнив­шись, что Орехов — провокатор, до­вольно открыто обсуждали мистического капитана КГБ прямо у подслуши­вающих микрофонов, установленных в каждой диссидентской квартире».

В своих беседах они окрестили Оре­хова Клеточниковым, по имени извест­ного народовольца в рядах полиции. Вскоре по неосторожным разгово­рам диссидентов чекисты «вычислили» В. Орехова. 25 августа 1978 г. его аре­стовали. Арестовали и М. Морозова, который подтвердил свою связь с ка­питаном КГБ (в 1986 г. М. Морозов погиб в Чистопольской тюрьме).

Орехова судил закрытый военный три­бунал, который приговорил его к вось­ми годам заключения. Все эти восемь лет он отбыл «от звонка до звонка». Только после его освобождения дисси­денты узнали, кто же скрывался под именем таинственного Клеточникова.

618

 

 

 

ДЕЯТЕЛИ

ДИССИДЕНТСКОГО ДВИЖЕНИЯ

АНДРЕЙ САХАРОВ

(1921—1989)

В судьбе этого человека было много неожиданных поворотов. Он был награждён Сталинской премией за создание водородной бомбы, а 20 лет спустя — Нобелевской премией мира. «Челове­коненавистник», «потерявший честь и совесть», «величайший гу­манист», «честь и совесть нашей эпохи» — так называли его по­рой одни и те же люди (с разницей всего в десять лет).

Родился Андрей Дмитриевич Сахаров в Москве 21 мая 1921 г. в семье учёного-физика. Позднее он тепло вспоминал о своей «интеллигентной и дружной семье». «С детства я жил в атмосфере порядочности, взаимопомощи и такта», — рассказы­вал А. Сахаров.

Андрей с отличием закончил школу. Решил стать физиком, как и отец. Московский университет ему выпало закончить в раз­гар войны, в 1942 г. Несколько лет Сахаров проработал инжене­ром на военном заводе, а в 1945 г. стал аспирантом Физического института имени П. Н. Лебедева АН СССР.

Всю свою юность он оставался «вне политики» — не был ни пионером, ни комсомольцем. В 1948 г. ему предложили вступить в партию. Предложение исходило от генерала госбезопасности Малышева, «опекавшего» институт.

«Я сказал, — писал Сахаров, — что я не могу вступить в пар­тию, так как мне кажутся неправильными некоторые её действия в прошлом, и я не знаю, не возникнут ли у меня новые сомнения в будущем. Малышев спросил, что мне кажется неправильным. Я ответил: „Аресты невиновных, раскулачивание". Малышев сказал: „Партия сурово осудила ежовщину, все ошибки исправлены. Что касается кулаков, то что мы могли делать, когда они сами пошли на нас с обрезом"». Сахаров тем не менее отказался.

В 1948 г. А. Сахарова включили в состав группы по созданию термоядерного оружия. 12 августа 1953 г. советская водородная бомба прошла первое испытание. После успешного взрыва на полигон позвонил глава правительства Георгий Маленков. Он

САХАРОВ И ДОГОВОР 1963 ГОДА

В 1961 г. после двухлетнего перерыва СССР решил возобновить ядерные ис­пытания. 10 июля на встрече Никиты Хрущёва с учёными А. Сахаров пере­дал ему записку с возражениями. «Не считаете ли Вы, — писал он, — что во­зобновление испытаний нанесёт труд­но исправимый ущерб всему делу раз­оружения и обеспечения мира во всём мире?» В ответ на это Н. Хрущёв про­изнёс целую получасовую речь. «Хрущёв взял в руки бокал с вином, как бы собираясь произнести тост, — вспоми­нал Сахаров. — Но он тут же поставил бокал и стал говорить о моей запис­ке — сначала спокойно, но потом всё более и более возбуждаясь; лицо его покраснело. „Сахаров от техники пе­реходит к политике. Тут он лезет не в своё дело. Сахаров, не пытайтесь дик­товать нам, политикам, что нам делать. Я был бы последний слюнтяй, а не пред­седатель Совета Министров, если бы слушался таких, как Сахаров!"»

Летом 1962 г. Сахаров выдвинул дру­гую идею, имевшую больший успех. Первым в Советском Союзе он пред­ложил запретить ядерные испытания — но не всюду, а только в атмосфере, воде и космосе (под землёй взрывы могли продолжаться). Уже через год такой договор между правительствами был заключён (правда, его не подписа­ли Франция и Китай).

619

 

 

ГОРЬКОВСКАЯ ССЫЛКА АКАДЕМИКА САХАРОВА

В течение всей горьковской ссылки у дверей квартиры Сахарова находился постоянный милицейский пост. Вся почта академика проверялась. Однаж­ды чекисты своеобразно «пошутили»: из присланного Сахарову письма на стол высыпались 15 живых тараканов...

И в ссылке А. Сахаров продолжал вы­ступать в защиту политзаключённых. Летом 1980 г. он направил письмо Л. Брежневу об Афганской войне. «По­гибли и искалечены тысячи советских людей и десятки тысяч афганцев. Бо­лее миллиона афганцев стали бежен­цами. Особенно зловещи сообщения о бомбёжках деревень, оказывающих по­мощь партизанам», — писал академик.

В июле 1983 г. к Сахарову домой не­ожиданно пришёл Николай Яковлев, автор книги «ЦРУ против СССР». В этой книге среди прочего говорилось: «Боннэр в качестве методы убеждения супруга взяла в обычай бить его чем попало». Н. Яковлев сказал, что хочет взять у академика интервью, предло­жил надписать свои книги. Сахаров от­ветил ему: «Не надо, не те у нас взаи­моотношения. В XIX веке я должен бы был вызвать Вас на дуэль. Почему Вы пишете, что моя жена меня избивает и учит сквернословию? Вы что, видели на мне следы побоев или слышите от меня ругательства? Правда, в отношении Вас мне очень хочется изменить своим пра­вилам». Яковлев отвечал: «Вы можете подать на меня в суд. Суд разберёт­ся». — «Я не верю в объективность суда в этом деле, я просто дам Вам пощёчину». Сахаров вспоминал: «Он вскочил и успел пригнуться, закрыв щёку, но я всё же вторым ударом левой руки дос­тал пальцами до его пухлой щеки».

В ссылке Сахаров трижды объявлял го­лодовки в защиту своих близких. В частности, он добивался поездки сво­ей жены за границу для лечения (в ав­густе 1984 г. её присудили к пяти го­дам ссылки). Всего он голодал 201 день. Каждый раз после объявления голодов­ки Сахарова силой забирали в больни­цу и принудительно кормили. Так, в полной изоляции, он провёл 294 дня своей ссылки.

поздравил всех, а Сахарова, «который особенно отличился», по­просил от его имени обнять и поцеловать.

Много позже коллега спросил А. Сахарова, не страдает ли он «комплексом Изерли». (Американский полковник Клод Изерли, сбросивший бомбу на Хиросиму, лишился рассудка от рас­каяния.) «Конечно нет», — спокойно ответил Сахаров. Незадолго до смерти он повторял: «Наша работа была исторически оправ­дана, несмотря на то что мы давали оружие в руки Сталину — Бе­рия». Он считал, что «равновесие страха» помогло спасти мир от новой мировой войны.

После успешного испытания на А. Сахарова обрушился на­стоящий водопад наград. Уже в октябре его единогласно (редкий случай!) избрали академиком. 32-летний «отец водородной бом­бы», как его называли, был моложе всех своих коллег. В новогод­нюю ночь по советскому радио передавали частушку физика М. Левина:

Кто-то там с большим стараньем

Каблуками стук да стук?

Это молодой избранник

Академии наук.

К этому времени Сахарова уже наградили Сталинской пре­мией (неслыханной ранее суммой — 500 тыс. рублей) и присвои­ли звание Героя Социалистического Труда. В 1956 и 1962 гг. он вновь был удостоен этого звания и стал трижды Героем.

Весной 1968 г. Сахаров написал статью «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свобо­де». Она стала «решающим шагом» для Сахарова, изменившим всю его жизнь. В «Размышлениях» он отразил многие общие взгляды советской интеллигенции того времени. Прежде всего он отстаивал идею интеллектуальной свободы, «свободы непред­взятого и бесстрашного обсуждения, свободы от давления авто­ритета и предрассудков». Он призывал «довести до конца раз­облачение» И. Сталина, высоко оценивал В. Ленина, отмечал «нравственное преимущество» восточного строя (социализма) перед западным (капитализмом). «Только социализм поднял зна­чение труда до вершин нравственного подвига», — писал Андрей Дмитриевич.

В то же время Сахаров защищал идеи, которые восприни­мались как совершенно новые, «сахаровские». Главной из них была идея «постепенного сближения (конвергенции) капитализ­ма и социализма», которые будут «черпать друг у друга положи­тельные черты».

А. Сахаров выдвинул и ещё одну новую идею. К 2000 г., счи­тал он, это сближение может привести к «созданию мирового правительства», которое, по его мнению, должно быть «в широ­ком смысле очень „интеллигентным"».

«Размышления» имели во всём мире невиданный успех, В западных странах эта статья была опубликована общим тиражом 18 млн. экземпляров. Как писал сам Сахаров, по тиражу он опе-

620

 

 

редил Жоржа Сименона и Агату Кристи, уступив первенство толь­ко двум авторам — В. Ленину и Мао Цзэдуну.

Советская печать стала спорить с «Размышлениями» с боль­шим запозданием — с 1973 г. Она расценила их как своеобраз­ный «манифест» технической интеллигенции, «технократии». В 1980 г. «Комсомольская правда» писала в статье «Цезарь не со­стоялся»: «Далеко не скромным предприятием была эта брошю­ра. Это была заявка на лидерство, манифест воинствующей „тех­нократии". Ей Сахаров предлагал вручить всю власть над чело­вечеством, обещая к 2000 году создать „мировое правительство". За собой автор резервировал надлежащее место, быть может, даже вселенского Цезаря». «Сахаров метил в Цезари, а встал на преступный путь», — говорилось в заключение в газетной статье.

1968 год стал переломным в жизни А. Сахарова. Его отстра­нили от секретных работ. Вступив в конфликт с государством, он решил отказаться от денег, полученных от него. Все свои сбережения — 139 тыс. рублей — он пожертвовал на нужды ме­дицины.

«С 1970 года, — вспоминал позднее А. Сахаров, — защита прав человека выходит для меня на первый план». Академик вы­ступал в защиту политзаключённых, против смертной казни. «От­мена смертной казни особенно необходима нашей стране, от­равленной духом жестокости и безразличия к человеческим стра­даниям», — отмечал он. В 1970 г. Сахаров стал одним из основа­телей Комитета прав человека, который действовал до 1974 г.

9 октября 1975 г. Сахаров узнал о том, что ему присуждена Нобелевская премия мира. Эта награда вызвала широкое осуж­дение в советской печати. «Недоумение и возмущение» вырази­ли 72 академика. В газете «Труд» писали: «Подачку провели по гра­фе Нобелевской премии мира. Сахарову обещано более ста ты­сяч долларов. Трудно сказать, в какой мере это соответствует по курсу 30 сребреникам древней Иудеи...»,

Сахарову не разрешили поездку за премией как «лицу, об­ладающему знанием государственных тайн». Вместо него 10 де­кабря премию получила его жена Елена Боннэр.

«Я прошу считать, — говорилось в нобелевском докладе Са­харова, — что все узники совести, все политзаключённые моей страны разделяют со мной честь Нобелевской премии мира». Лауреат перечислил поимённо свыше 120 человек.

В том же 1975 г, Сахаров написал книгу «О стране и мире». Взгляды его прошли определённое развитие. «Я эволюционист, реформист», — особо подчеркнул он теперь. Андрей Дмитрие­вич высказал мнение, что насильственные перемены ведут к «мас­совым страданиям, беззакониям и ужасам». Прежде А. Сахаров считал более прогрессивным революционный путь.

В декабре 1979 г. советские войска вошли в Афганистан, и Сахаров сразу заявил иностранным журналистам о своём про­тесте. Это, видимо, переполнило «чашу терпения» властей.

22 января 1980 г. его задержали на улице в Москве и достави­ли в прокуратуру. Взволнованный прокурор объявил академику

Самой тяжёлой оказалась вторая голо­довка в 1984 г. В письме президенту Академии наук Александрову Сахаров рассказывал: «Меня валили на спину на кровать, привязывали руки и ноги. На нос надевали тугой зажим, так что дышать я мог только через рот. Ино­гда рот открывался принудительно — рычагом, вставленным между дёснами. Чтобы я не мог выплюнуть питатель­ную смесь, рот мне зажимали, пока я её не проглочу. Всё же мне часто уда­валось выплюнуть смесь, но это толь­ко затягивало пытку. Я всё время на­ходился в состоянии удушья». Не вы­держав мучений, Сахаров прекратил тогда голодовку. (В третьей голодовке, через год, он добился успеха: его жене Е. Боннэр позволили выехать на Запад для лечения.) 15 октября 1984 г. он пи­сал академику Александрову: «Я пред­полагаю прекратить свои обществен­ные выступления, сосредоточившись на науке и семейной жизни».

А. Ваганов. Плакат 1990 г.

621

 

 

А. Сахаров.

ПОЛЕМИКА САХАРОВА И СОЛЖЕНИЦЫНА

Знаменитая работа Сахарова «Раз­мышления о прогрессе, мирном сосу­ществовании и интеллектуальной сво­боде» (1968 г.) вызвала множество от­кликов во всём мире. Обсуждалась она и в советском самиздате.

Писатель Александр Солженицын так­же откликнулся на статью. Вначале он только передал свой ответ автору, но в 1974 г. напечатал его в сборнике «Из-под глыб». Назвав сахаровскую статью «благородной» и «бесстрашным выступлением», писатель в то же вре­мя подверг её подробной критике. Прежде всего он разобрал отразившие­ся в ней общие взгляды советской ин­теллигенции того времени. По поводу её приверженности социализму Солже­ницын заметил: «Он (социализм) — в природе-то есть ли?». Не согласился писатель и с высокой оценкой «лени­низма» в противовес «сталинизму».

А. Солженицын критически оценил «общество будущего» во главе с интел­лигенцией. Сахаров писал, что в нём окажется возможным «контролировать и направлять все жизненные процессы до психических процессов и наследст­венности включительно». «Такие пер-

о лишении его всех наград и званий. Кроме того, Сахаров без суда, в административном порядке, был отправлен в ссылку в го­род Горький (ныне Нижний Новгород). В июне газета «Известия» поместила статью, в которой говорилось: «Такой исход является логическим завершением долгой, неприглядной и грязной исто­рии падения человека, отрёкшегося от своего народа, поставив­шего себя на службу иностранным хозяевам».

На президиуме Академии наук поставили вопрос о выводе Сахарова из числа академиков. Говорили, что при обсуждении академик Пётр Капица заметил: «Подобный прецедент уже имел место. Из рядов Германской академии изгнали Альберта Эйн­штейна. Только стоит ли повторять этот прецедент?». После это­го Сахарова оставили в числе академиков. (П. Капица ещё дваж­ды заступался за Сахарова.)

В Горьком Сахарова поселили в районе Щербинки. На это он намекал в написанном в ссылке четверостишии:

На лике каменном державы, Вперёд идущей без заминки Крутой дорогой гордой славы, Есть незаметные щербинки.

В течение всего времени горьковской ссылки А. Сахарова во многих странах шла кампания в его защиту. Например, площадь, где находится советское посольство в Вашингтоне, переимено­вали в площадь Сахарова. Конечно, это было неприятно для со­ветских дипломатов.

9 декабря 1986 г. А. Сахаров узнал о том, что в тюрьме скон­чался его друг правозащитник Анатолий Марченко.

Спустя несколько дней, 15 декабря, в квартире академика Сахарова неожиданно установили телефон. (Во время всей ссыл­ки телефона у него не было.) Перед уходом чекист сказал: «Зав­тра Вам позвонят».

На следующий день действительно раздался звонок:

— Здравствуйте, это говорит Горбачёв. Вы получите возмож­ность вернуться в Москву. Возвращайтесь к патриотическим де­лам!

— Я благодарен Вам! Но несколько дней назад в тюрьме убит мой друг Марченко. Он был первым в списке в письме, которое я Вам послал. Это было письмо с просьбой об освобождении уз­ников совести.

— Да, я получил Ваше письмо. Многих мы освободили. Но там очень разные люди.

Сахаров возразил, что все эти люди осуждены за свои убеж­дения, и ещё раз повторил просьбу освободить их.

23 декабря 1986 г. А. Сахаров прибыл в Москву на Ярослав­ский вокзал. Здесь его встречала огромная толпа зарубежных журналистов. Возвращение Сахарова из ссылки ярко обозначи­ло начало целой эпохи — новой политической «оттепели».

Вернувшись в столицу, Сахаров сразу включился в общест-

622

 

 

венную деятельность. Следующие три года его жизни богато за­полнены событиями. Впервые он побывал за границей — в США, Франции, Италии, Канаде. Он стал одним из создателей правоза­щитной организации «Мемориал».

В начале 1989 г. по всей стране проходили выборы народ­ных депутатов СССР. Их избирали не только граждане, но и «об­щественные организации» — в том числе Академия наук. А. Саха­ров решил избираться только от академии. Его поддержали кол­лективы почти 60 научных институтов. Но руководство академии не внесло его в список кандидатов.

2 февраля около 3 тыс. научных работников собрались на необычный митинг протеста. Среди лозунгов были такие: «Саха­ров — да!», «Кто, если не Сахаров?». Благодаря таким протестам академия в конце концов всё-таки избрала Сахарова народным депутатом.

Своими выступлениями на I Съезде народных депутатов Са­харов как политический деятель стал известен всей стране. Он говорил позднее: «Я почувствовал, что Горбачёв в какой-то мере меня выпускает. Он ведь выпустил меня на трибуну, кажется, пер­вым, как бы „ковёрным", выражаясь на языке цирковой жизни. И сразу возникла конфронтация с залом».

Первым с осуждением академика выступил депутат С. Червонопиский, лишившийся на войне в Афганистане обеих ног. Са­харов незадолго до съезда говорил: «Были сообщения, что наши вертолёты расстреливали окружённых советских солдат, чтобы избежать их попадания в плен».

Червонопиский зачитал письмо десантников: «Мы до глуби­ны души возмущены этой провокационной выходкой известно­го учёного». Своё выступление он торжественно закончил сло­вами: «Держава. Родина. Коммунизм». Это вызвало настоящую бурю аплодисментов, почти весь зал поднялся с мест.

Ещё пять человек, в том числе маршал С. Ахромеев, высту­пили с гневными обличениями Сахарова. Учительница Т. Казако­ва сказала: «Товарищ академик! Вы своим одним поступком пе­речеркнули всю свою деятельность. Вы нанесли оскорбление всей армии, всему народу, всем нашим павшим, которые отдали свою жизнь. И я приношу всеобщее презрение Вам. Стыдно долж­но быть!» (Аплодисменты.).

Эта впечатляющая сцена, которую наблюдала по телевиде­нию вся страна, резко повысила авторитет Сахарова. «В один час я приобрёл огромную поддержку миллионов людей, такую по­пулярность, которой я никогда не имел в нашей стране», — пи­сал он. Сахаров стал одним из лидеров «межрегиональной груп­пы» депутатов, выступавшей в поддержку «перестройки». На мас­совых митингах в Лужниках сотни тысяч людей скандировали: «Сахаров! Ельцин!».

В разгар этой политической борьбы, 14 декабря 1989 г., академик Андрей Сахаров неожиданно скончался. Сотни тысяч граждан провожали его в последний путь. На похоронах кто-то держал такой плакат: «Простите нас, Андрей Дмитриевич...».

спективы по нашему понятию близки к концентрированному земному аду», — с иронией замечал писатель. Любопыт­но, что позднее сходную критику, толь­ко значительно более грубую, повто­рила и советская печать. «От идеи по­пахивало авторитаризмом и фашиз­мом: мрачный мир людей-роботов с Сахаровыми во главе», — писала в 1980 г. «Комсомольская правда».

Затем Солженицын коснулся мнения интеллигенции, настолько единодушно­го, что возражать ему «даже выглядит неприлично». Это представление о том, что советскому обществу нужны сво­бода и демократия. «Заметим, что в долгой человеческой истории было не так много демократических республик, а люди веками жили и не всегда хуже. И сохраняли нравственное здоровье, запёчатлённое хотя бы в народных фольклорах, в пословицах. И Россия тоже много веков сохраняла себя и своё здоровье, и миллионы наших кре­стьянских предков за десять веков, умирая, не считали, что прожили слиш­ком невыносимую жизнь». Советская власть, по мнению Солженицына, ещё «не тем страшна, что недемократична». Главный её порок — идеология, кото­рую она навязывает человеку, вмеши­ваясь в его духовную жизнь.

В 1974 г. А. Сахаров ответил на эти мысли А. Солженицына. Учёный заме­тил, что современное советское обще­ство достаточно безразлично к идео­логии. Поэтому не следует искать в ней источник всех бед.

«Солженицын пишет, что авторитар­ный строй в условиях законности и православия был не так уж плох. Эти высказывания Солженицына чужды мне. Существующий в России веками рабский, холопский дух я считаю ве­личайшей бедой, а не национальным здоровьем», — писал Сахаров. Он счи­тал, что Солженицын излишне увлека­ется проблемами нации в целом, забы­вая конкретных людей: «Зашита кон­кретных людей — это то, в пользе чего я не сомневаюсь! Солженицын не от­рицает, конечно, значения зашиты прав человека, но фактически, по-ви­димому, считает её относительно вто­ростепенным делом, иногда даже от­влекающим от более важного».

623

 

 

ПЕТР ГРИГОРЕНКО

(1907—1987)

Ему было уже за пятьдесят, когда он круто изменил всю свою жизнь. Боевой генерал, он вдруг начал печатать подпольные лис­товки, за что был арестован и разжалован в солдаты. Спустя пол­тора десятка лет — лишён гражданства. Указ об этом подписал его бывший фронтовой товарищ Леонид Брежнев...

Пётр Григорьевич Григоренко родился 16 октября 1907 г. в селе Борисовка под Запорожьем. Сын колхозного активиста, Пётр рос убеждённым в правоте Советской власти. В своём селе был первым комсомольцем. Трудиться начал рано — с 15 лет уже работал слесарем. В 1931 г. стал учиться на красного командира. Закончил Военно-инженерную академию, Академию Генштаба. Как он вспоминал, однажды в годы службы выполнил необыч­ный приказ: заминировал и взорвал три церкви в Белоруссии...

П. Григоренко сражался под Халхин-Голом, затем — на фронтах Отечественной войны. Не раз был ранен, получил пять орденов и шесть медалей. Однажды в годы войны с ним произо­шёл случай, запавший ему в память. Обычно он никогда не про­сыпался ночью. И вдруг внезапно проснулся на рассвете, вышел во двор. В этот момент раздался грохот: снаряд противника про­бил стену дома и взорвался. Кровать, на которой он спал, разле­телась на куски. «Это Бог Вас спас!» — заметил его товарищ. «И я тоже поверил в руку Провидения», — писал Григоренко.

Войну он закончил в звании полковника. Следующие 17 лет прослужил в Академии имени Фрунзе в Москве. В разгар борьбы с «буржуазной кибернетикой» занимался военным применени­ем этой науки. Позже маршал Родион Малиновский назвал это «научным подвигом». В 1959 г. П. Григоренко получил звание ге­нерал-майора. Казалось, впере­ди его ждала только интерес­ная работа, затем — почётный отдых. Но внезапно он совер­шил поступок, изменивший всю его судьбу.

Произошло это так В сен­тябре 1961 г. П. Григоренко из­брали на партийную конфе­ренцию Ленинского района Москвы. Он поднялся на три­буну и... неожиданно для всех произнёс яркую критическую речь. Сказал, в частности, что не видит гарантий против но­вого культа личности. Он вспо­минал: «Я поднялся и пошёл. Я себя не чувствовал. Такое, ве­роятно, происходит с идущим

П. Григоренко в форме генерал-майора.

П. Григоренко, 3. Григоренко и Н. Буковская.

624

 

 

на казнь. Во всяком случае, это было страшно. Но это был и мой звёздный час. До самой трибуны дошёл я сосредоточенный лишь на том, чтобы дойти. Заговорил, никого и ничего не видя. Весь зал затих. В шоковом состоянии был и президиум. Я увидел, как секретарь ЦК Пономарёв наклонился к Гришанову и что-то за­шептал. Тот подобострастно закивал и бегом помчался к трибу­не». Делегатам предложили «осудить» выступление генерала и лишить его мандата, что и было сделано. За свой поступок П. Григоренко получил строгий партийный выговор. Его уволили из Академии и послали служить на Дальний Восток.

Но для генерала это стало только началом борьбы. В 1963 г. в Москве и других городах появились листовки. Они рассказы­вали, в частности, о расстрелах в Новочеркасске и Тбилиси. Под­писал их «Союз борьбы за возрождение ленинизма». Это под­польное общество создал П. Григоренко со своими сыновьями. Правда, для подпольщика он вёл себя необычно дерзко. Раздавал свои листовки на Павелецком вокзале в Москве. Стоял в полной генеральской форме у проходной московского завода «Серп и молот» и вручал листовки рабочим.

Всё это неминуемо вело к аресту, который и произошёл в феврале 1964 г. Первым на Лубянке с ним беседовал сам предсе­датель КГБ Владимир Семичастный. Он обещал генералу осво­бодить его в обмен на покаяние. П. Григоренко отказался.

Советских руководителей немало поразили странные по­ступки генерала. М. Суслов воскликнул: «Да он же сумасшедший!». Судить боевого генерала, конечно, не стали. Психиатры во гла­ве с Андреем Снежневским признали его душевнобольным и от­правили в психиатрическую больницу.

Диссидент Юрий Гримм вспоминал, как П. Григоренко при­несли передачу в огромной коробке. «Зовёт всех нас. Глянули, ахнули: в коробке — икра чёрная и красная, балык, колбаса раз­ная, масло, конфеты дорогие, фрукты. Он говорит: „Ешьте". Все стоят, растерялись, из 17 человек только я один — москвич, ос­тальные с периферии, у них в ту пору и хлеба-то белого в ма­газинах не было. И он повторяет: „Ешьте. Я — генерал, мне положено"». Волей обстоятельств генеральские привилегии не­которое время сохранялись и в неволе... Но так продолжалось недолго.

Вначале «сумасшедшего генерала» собирались просто уволить в запас. Постановление принесли Н. Хрущёву. Очевидец этой сце­ны рассказывал Григоренко: «Хрущёв долго сидел, молча глядя в проект. Потом сказал: „Что же это получается? Он нас всячески по­носил, а отделался лёгким испугом. Приготовьте постановление на разжалование"». В сентябре 1964 г. П. Григоренко разжаловали в рядовые «как дискредитировавшего себя и недостойного в свя­зи с этим звания генерала». Отныне «рядовой Григоренко» должен был получать солдатскую пенсию 22 рубля.

В октябре место Н. Хрущёва занял Л. Брежнев. Он был сослу­живцем Григоренко, они часто встречались на фронте. Возмож­но, это знакомство стало одной из причин того, что в апреле

ДИССИДЕНТЫ И ПСИХИАТРИЯ

Более тяжёлым, чем заключение в тюрьме и лагере, диссиденты всегда считали помещение в специальные пси­хиатрические больницы (СПБ). П. Григоренко, дважды побывавший в таких спецпсихбольницах, замечал: «У боль­ного СПБ нет даже тех мизерных прав, которые имеются у заключённых. У него вообще нет никаких прав. Врачи могут делать с ним всё что угодно».

В. Буковский описывал, какими мето­дами в психбольницах проводится ле­чение пациентов: «В качестве „лечения возбудившихся", а точнее сказать — наказания, применялись главным обра­зом три средства. Первое — аминазин. От него обычно человек впадал в спяч­ку, какое-то отупение и переставал соображать, что с ним происходит. Второе — сульфазин, или сера. Это средство вызывало сильнейшую боль и лихорадку, температура поднималась до 40—41 градуса Цельсия и продол­жалась два-три дня. Третье — укрутка. Это считалось самым тяжёлым. За ка­кую-нибудь провинность заключённо­го туго заматывали с ног до подмышек мокрой, скрученной жгутом простынёй или парусиновыми полосами. Высыхая, материя сжималась и вызывала страш­ную боль, жжение во всём теле. Обыч­но от этого скоро теряли сознание, и на обязанности медсестёр было сле­дить за этим. Потерявшему сознание чуть-чуть ослабляли укрутку, давали вздохнуть и прийти в себя, а затем опять закручивали. Так могло повто­ряться несколько раз».

Считается, что поворот к применению психиатрии против диссидентов про­изошёл в начале 60-х гг. Н. Хрущёв официально заявил тогда, что в Совет­ском Союзе не осталось ни политза­ключённых, ни противников общест­венного строя. Выступать против со­ветского строя могут только сумасшед­шие, психически больные люди.

Главными специалистами по «полити­ческой психиатрии» стали психиатры Георгий Морозов, Даниил Луни и Анд­рей Снежневский. Профессор А. Снежневский разработал теорию «вялотеку­щей шизофрении». «Согласно тео­рии, — писал Владимир Буковский, —

625

 

 

 

это общественно опасное заболевание могло развиваться чрезвычайно мед­ленно, никак не проявляясь и не ослаб­ляя интеллекта больного, и определить его могли только сам Снежневский или его ученики. Естественно, КГБ старал­ся, чтобы ученики Снежневского чаше попадали в число экспертов по поли­тическим делам...»

Сотни, если не тысячи диссидентов, оказались заключёнными СПБ и обыч­ных психбольниц. Судили в таких слу­чаях заочно, и суд всегда был закры­тым. Заключение в СПБ могло продол­жаться как угодно долго, а врачебная комиссия из года в год задавала два обычных вопроса. Первый: «Измени­лись ли Ваши убеждения?». Если паци­ент отвечал «да», его спрашивали: «Произошло ли это само по себе или в результате лечения?». Если он под­тверждал, что это произошло благода­ря лечению, то мог надеяться на ско­рое освобождение.

Власти не скрывали, что против дис­сидентов широко применяется психи­атрия. В феврале 1976 г., например, в «Литературной газете» рассказыва­лось о «деле Леонида Плюша». Совет­ские врачи признали его невменяе­мым, а западные — психически здо­ровым. «Руководствуясь чисто гуман­ными соображениями, — отмечалось по этому поводу в газете, — хотим верить, что курс лечения в советской психиатрической больнице способст­вовал его выздоровлению и рецидива не будет. Известно, однако, что пси­хические заболевания коварны, и не­возможно дать стопроцентной гаран­тии, что человек, однажды вообразив­ший себя пророком, спустя какое-то время не объявит себя Юлием Цезарем, которого преследует Брут в фор­ме капитана КГБ».

1965 г. Григоренко решили отпустить домой. Выйдя на свободу, он написал письмо министру обороны маршалу Р. Малиновско­му. «По слухам, я разжалован в рядовые. Прошу восстановить мои законные права. А если вопреки закону я разжалован, то имейте хотя бы мужество сказать мне это в глаза. Я за свою службу даже ефрейтора не разжаловал заочно». После этого обращения ему несколько повысили пенсию.

58-летний генерал стал подрабатывать слесарем, плотни­ком, штукатуром, сторожем, грузчиком.

В тюрьме он пришёл к такому выводу: «Уходить в подполье — непростительная ошибка. Идти в подполье — это давать возмож­ность властям изображать тебя уголовником, чуть ли не бандитом и душить втайне от народа. Я буду выступать против нарушений законов только гласно и возможно громче. Тот, кто сейчас хочет бороться с произволом, должен уничтожить в себе страх к произ­волу. Должен взять свой крест и идти на Голгофу. Пусть люди ви­дят, и тогда в них проснётся желание принять участие в этом ше­ствии». П. Григоренко стал помогать движению крымских татар, выселенных со своей родины (см. ст. «Переселение народов»). Он познакомил их с другими московскими правозащитниками. Впер­вые о борьбе этого народа услышали на Западе.

За Петром Григоренко теперь постоянно следили. Как-то он подсчитал, сколько филёров по очереди в течение суток следят за его квартирой. Вышло — не менее 23 человек! И каждый по­лучал зарплату...

В мае 1969 г. в Ташкенте намечался суд над десятком акти­вистов движения крымских татар. Они попросили Григоренко быть на суде их общественным защитником. Он согласился. Но 7 мая, как только Пётр Григорьевич приехал в Ташкент, его аре­стовали.

Вновь генерал предстал перед врачами. Однако вопреки ожиданиям ташкентские психиатры признали пациента... здоро­вым. Правда, этим дело не кончилось. Григоренко отправили в Москву, в Институт имени Сербского на повторную экспертизу, Здесь психиатры Даниил Лунц и Георгий Морозов нашли у него паранойю «с наличием идей реформаторства».

В 1971 г. генерал оказался перед очередной «врачебной ко­миссией». «Изменились ли ваши убеждения?» — задали ему обыч­ный вопрос. «Убеждения не перчатки, — отвечал Григоренко, — их легко не меняют». Только в июне 1974 г. он вернулся домой. Всего в спецпсихбольницах он провёл более шести лет.

5 декабря 1976 г. на Пушкинской площади в Москве прохо­дила традиционная демонстрация диссидентов. На неё собра­лось довольно много народа — около ста человек. Как всегда, люди постояли несколько минут в молчании, сняв головные уборы.

Правозащитница Людмила Алексеева вспоминала об этом событии: «Впервые за все годы демонстрация не прошла молча­ливо. П. Григоренко произнёс короткую речь, несколько фраз. Он закончил: „Спасибо всем, кто пришёл сюда почтить память миллионов загубленных людей! Спасибо за сочувствие узникам

626

 

 

 

совести!". В ответ из толпы раздались возгласы: „Вам спасибо!"».

В 1977 г. Петру Григоренко потребовалось сделать сложную операцию. Генерал попросил выпустить его для этого в США, где проживал его сын. Он не доверял советским врачам, дважды при­знавшим его «невменяемым». Неожиданно поездку разрешили.

Он спрашивал у генерала КГБ: «Но вы меня обратно пусти­те?». «Пустим, — отвечал тот, — говорю Вам как генерал генера­лу». В ноябре П. Григоренко с женой Зинаидой уехал в Америку.

А 13 февраля 1978 г. его лишили советского гражданства «за действия, порочащие звание гражданина СССР». Указ об этом подписал Л. Брежнев.

Генерал Пётр Григоренко остался жить в США. Здесь он вы­пустил книгу воспоминаний под названием «В подполье можно встретить только крыс». Он говорил: «Я часто задумываюсь, по­чему мне так тяжело в эмиграции. Я уехал бы на Родину, даже если бы знал, что еду прямо в психиатричку».

21 февраля 1987 г. Пётр Григоренко скончался в Нью-Йор­ке в возрасте 79 лет.

П. Григоренко.

«ПЕРЕСТРОЙКА»

ЗАВЕРШЕНИЕ ЭПОХИ БРЕЖНЕВА

Главный (хотя и не вполне официальный) лозунг эпохи Леони­да Брежнева, начавшейся в 1964 г., — «стабильность», отсутствие резких перемен. «Советские люди с уверенностью смотрят в зав­трашний день», — неоднократно повторял Леонид Ильич. В то же время именно в эпоху Брежнева в обществе назревали буду­щие перемены.

Государственная идеология в 60—70-е гг. почти утратила своё былое значение, оставшись чем-то вроде внешнего фасада. Как ни странно, это положение почти никого не устраивало. Выс­шие слои общества раздражала необходимость как-то скрывать свой достаток, который противоречил официальным идеям ра­венства. Большая часть населения, наоборот, возмущалась нера­венством и привилегиями. Часто они расценивались как «воров­ство», «взяточничество» и т. п.

В ноябре 1982 г. Л. Брежнев скончался. К власти пришло но­вое руководство во главе с 67-летним Юрием Андроповым. Впер­вые в советской истории бывший чекист возглавил партию. Он опирался прежде всего на КГБ, которым руководил более 15 лет. Ю. Андропов, как и многие работники КГБ, считал, что необходи­мо некоторое обновление официальной идеологии. Первые пере-

Ю. Андропов. Июнь 1983 г.

627

 

 

 

НАРОДНЫЕ ФРОНТЫ ПРИБАЛТИКИ

С весны 1988 г. среди интеллигенции большим успехом пользовалась идея «народных фронтов». Речь шла о мас­совых движениях сторонников «пере­стройки».

Правда, в России народные фронты так и остались до 1990 г. маленькими груп­пами «неформалов». Иначе развива­лись события в Прибалтике. Здесь на­родные фронты быстро переросли в массовые движения, включившие сот­ни тысяч людей. Например, в Литве в октябре 1988 г. сразу после создания «Движения перестройки» (Саюдиса) состоялась впечатляющая демонстра­ция. Около 200 тыс. человек прошли с факелами по улицам Вильнюса.

Вначале мало кто рассматривал «на­родные фронты в поддержку пере­стройки» как чисто национальные дви­жения. Но в 1989 г. произошла быст­рая смена лозунгов. Слова о «поддерж­ке перестройки» исчезли из их назва­ний. К концу года они уже призывали к национальной независимости и отде­лению от Союза.

Одновременно у народных фронтов появились и противники. Против неза­висимости выступало большинство русскоязычного населения. Возникли движения «Единство», «Интернацио­нальный фронт» и др. Они боролись за сохранение Советского Союза.

В конце 1989 г. и начале 1990 г. в стра­нах Прибалтики прошли выборы в Вер­ховные Советы. Победа на них всюду досталась народным фронтам.

На следующий шаг первым решился Верховный Совет Литвы. Здесь было меньше всего русскоязычного населе­ния. 11 марта 1990 г. Верховный Со­вет провозгласил независимость рес­публики. Советский Союз этого реше­ния, конечно, не признал.

В январе 1991 г. борьба между сто­ронниками и противниками независи­мости Литвы резко обострилась. 11 ян­варя противники независимости за­явили, что создаётся «Комитет нацио­нального спасения», который «берёт

мены в этой области произошли немедленно. Прежде во всех офи­циальных речах ораторы перечисляли достоинства Генерального секретаря, что играло роль своеобразной «присяги». Теперь подоб­ные похвалы почти мгновенно исчезли из выступлений.

Обновить идеологию в целом, отбросить её «устаревшие» части было далеко не так просто. Требовалось расшатать сло­жившееся в обществе равновесие, начать какое-то движение. Средством к этому стала «борьба со взяточничеством». По всей стране начались многочисленные аресты «взяточников и воров». Ещё в начале 1982 г. КГБ арестовал нескольких друзей дочери Брежнева Галины. Арестовали, а потом расстреляли Юрия Со­колова, директора Елисеевского гастронома в Москве. На суде он сказал, что из него сделали «козла отпущения». В ходе чисток сменилось около трети секретарей обкомов партии.

Все эти меры вызвали растущее сочувствие большинства на­селения и сильную тревогу высших слоёв общества. Некоторые говорили — одни с одобрением, другие со страхом, — что на­ступает новый 1937 год. Только теперь арестовывают не «вра­гов народа», а «взяточников».

Одновременно началась кампания «укрепления дисципли­ны». Проводились массовые проверки документов у людей, на­ходящихся в кинотеатрах, парикмахерских, магазинах в дневное время. Каждый задержанный должен был объяснить, почему он не на работе. Все эти меры связывали с именем Андропова.

Но осенью 1983 г. Юрий Владимирович перестал появлять­ся на людях. 9 февраля 1984 г. он скончался, как сообщили га­зеты, от многолетней тяжёлой болезни почек.

В первую годовщину его смерти советские телезрители узна­ли, что бывший Генеральный секретарь, как когда-то И. Сталин, был поэтом. По телевидению прозвучали стихи Ю. Андропова:

Да, все мы смертны, хоть не по нутру

Мне эта истина, страшней которой нету,

Но в час положенный и я, как все, умру,

И память обо мне сотрёт седая Лета.

Мы бренны в этом мире «под луной»:

Жизнь — только миг, небытие — навеки,

Кружится во Вселенной шар земной,

Живут и умирают человеки.

Но сущее, рождённое во мгле,

Неистребимо на путях к рассвету,

Иные поколенья на Земле

Несут всё дальше жизни эстафету.

ПЕРЕД НАЧАЛОМ «ПЕРЕСТРОЙКИ»

После смерти Ю. Андропова его место занял 73-летний Констан­тин Черненко, также смертельно больной. Очевидно, он именно в силу своей болезни оказался компромиссной, временной фигурой. Константин Устинович сделал отчаянную попытку остановить пе­ремены и вернуть эпоху «уверенности в завтрашнем дне».

628

 

 

 

Он прекратил следствие против ряда высокопоставленных «взяточников», в том числе бывшего министра внутренних дел Николая Щёлокова. На праздничном приёме в Кремле появилась Галина Брежнева. В официальных речах возобновились обяза­тельные похвалы в адрес генсека.

Однако здоровье К. Черненко с каждым месяцем слабело, как и его власть. Вскоре следствие против Щёлокова возобно­вилось. «Когда бывший министр узнал, — рассказывал историк Рой Медведев, — что против него возбуждено уголовное дело и он лишён специальным указом всех наград, кроме фронтовых, он надел на себя парадную форму генерала армии со всеми ор­денами, зарядил своё лучшее ружьё и выстрелил себе в рот».

10 марта 1985 г. К. Черненко, страдавший эмфиземой лёг­ких, скончался. Почти до последнего дня он не сдавался, про­должал бороться за жизнь. Его помощник Вадим Печенев вспо­минал: «Он уже нетвёрдо стоял на ногах, дышал тяжело, с хрипа­ми, кашлял. Но это всё более и более его ожесточало. Иногда даже создавалось впечатление, что генсек всё-таки выкарабкается...». 5 марта уже умирающий Константин Устинович в последний раз появился перед телекамерами, чтобы проголосовать на выборах в Верховный Совет.

ПЕРВЫЕ ШАГИ МИХАИЛА ГОРБАЧЁВА

Выборы нового генсека на место К. Черненко произошли с оше­ломляющей быстротой. Сообщения о смерти Черненко и избра­нии нового генсека разделяло всего 4 часа.

Борьба шла между сторонниками и противниками линии Андропова. Своим кандидатом «андроповцы» выдвинули самого молодого члена Политбюро 54-летнего Михаила Горбачёва. Про­тивники «андроповского курса» не решились выдвинуть своего кандидата. На пленуме ЦК 11 марта М. Горбачёва горячо под­держал ветеран руководства Андрей Громыко. «У него приятная улыбка, — заявил Громыко, — но железные зубы».

Первые шаги Горбачёва после избрания в основном повторя­ли меры Андропова. Прежде всего он отменил «культ» своей долж­ности. На глазах у телезрителей в 1986 г. даже грубовато оборвал одного оратора: «Поменьше склоняйте Михаила Сергеевича!».

В печати и по телевидению вновь заговорили о «наведении порядка и дисциплины». В мае 1985 г. вышел известный указ о борьбе с пьянством. Вдвое сократили продажу водки, а в Крыму и Закавказье вырубили тысячи гектаров виноградников. В итоге у винных магазинов выросли громадные очереди и резко увели­чилось потребление самогона (более чем в пять раз).

Возобновились и массовые аресты «взяточников», особен­но в Узбекистане. В 1986 г. арестовали, а позднее осудили на 12 лет заключения зятя Леонида Брежнева Юрия Чурбанова.

В апреле 1985 г. М. Горбачёв впервые ввёл в оборот слово «перестройка», которое сначала понималось довольно узко — как перестройка экономики. В области творческих или граждан-

на себя всю ответственность за судь­бу республики». Комитет потребовал отставки Верховного Совета Литвы и обратился за помощью к советским де­сантникам. Как говорилось в заявле­нии комитета, «такая помощь была оказана».

В ночь на 13 января советские десант­ные войска штурмом захватили здание Литовского радио и телевидения и те­лебашню в Вильнюсе. Эти здания ста­рались защитить тысячи невооружён­ных граждан. Во время штурма погиб­ли 13 человек, в том числе 24-летняя Лорета Аснавичюте, оказавшаяся под гусеницами танка.

Хотя президент М. Горбачёв в своих выступлениях поддержал действия войск, они так и не заняли здание Вер­ховного Совета, а власть «Комитета национального спасения» не была утверждена. События не получили дальнейшего развития.

Национальное движение не только не ослабло, но и многократно повысило свой авторитет. И наоборот, против­ники независимости после происшед­ших событий оказались на грани пол­ного краха.

Ю. Андропов.

629

 

 

 

ских свобод до 1987 г. почти ничего не менялось. Но позднее значение слова «перестройка» расширилось и стало обозначать всю эпоху перемен.

«ГЛАСНОСТЬ»

К началу 1987 г. перед новым руководством стояла всё та же задача — обновление идеологии. Самым спорным идеологи­ческим вопросом давно уже была оценка Сталина. Теперь этот «кирпичик» оказался первым, который легче всего было расша­тать в незыблемой идеологической стене.

Вокруг имени Сталина уже 30 лет шли горячие споры ин­теллигенции, переходившие и в печать. «Сталин был плох», — большинство интеллигентов сходились на этом простом поло­жении, оно служило им своеобразным паролем.

В январе 1987 г. произошёл поворот к политике «гласнос­ти». В «перестройку» вовлекалась интеллигенция. После этого во­прос о Сталине внезапно сделался в печати самым насущным, острым и злободневным. На киноэкраны вышел фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», резко осуждавший «культ личности».

М. Горбачёв в нескольких осторожных фразах одобрил эту кампанию. Дело постепенно двигалось дальше. Журнал «Огонёк» разоблачал уже не только И. Сталина, но и его соратников В. Молотова и А. Жданова, и наоборот, защищал деятелей «ленинской гвардии», особенно Н. Бухарина. Всё это вызывало в обществе ог­ромный интерес. К 1989 г. подписка на журнал «Огонёк» увеличи­лась в десять раз и достигла 2,8 млн. экземпляров.

ПИСЬМО НИНЫ АНДРЕЕВОЙ

Дальнейшей «перестройке» очень мешало то, что у неё не оказа­лось «противников». Открыто никто не выступал против новой политики, хотя понимали её по-разному. «Всё общество у нас по одну сторону баррикад», — не раз заявлял в 1987 г. М. Горбачёв.

Рубежом в этом отношении стало 13 марта 1988 г. В этот день в газете «Советская Россия» напечатали большое письмо Нины Андреевой, преподавателя химии из Ленинграда. Н. Андре­ева одобряла «перестройку» вообще, но считала чрезмерным осуждение Сталина и его эпохи, «связанной с беспримерным подвигом советских людей». «Дело дошло до того, — замечала она, — что от «сталинистов» (а в их число можно при желании зачислить кого угодно) стали настойчиво требовать „покаяния"».

Н. Андреева цитировала М. Горбачёва: «Принципами, това­рищи, мы не должны поступаться ни под какими предлогами». «На этом стоим и будем стоять, — заключала она. — Принципы не подарены нам, а выстраданы нами на крутых поворотах ис­тории Отечества». Письмо так и было озаглавлено: «Не могу по­ступаться принципами».

Публикация в «Советской России» вызвала подавленное мол­чание в печати; только газета «Московские новости» решилась на

М. Горбачёв — Генеральный секретарь ЦК КПСС.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ В АЗЕРБАЙДЖАНЕ И АРМЕНИИ

В феврале 1988 г. в Карабахе начались массовые демонстрации армянского населения. Они проходили пол лозун­гом: «Ленин! Партия! Горбачёв!». Де­монстранты требовали присоединить Нагорно-Карабахскую автономную об­ласть к Армении. 20 февраля их тре­бование поддержал и областной совет. Под влиянием этих событий 28 февра­ля в азербайджанском городе Сумгаи­те вспыхнули армянские погромы, ко­торые продолжались двое суток, при­чём, по официальным данным, погиб­ли 32 человека.

С этого в 1988 г. начались националь­ные движения в Армении и Азербайд­жане. Их возглавили группы интелли­генции, выступавшие в поддержку «пе­рестройки». Разумеется, и те и другие осуждали погромы и насилие. Но глав­ные лозунги движений — о судьбе Ка­рабаха — конечно, были противопо­ложными. Враждебность между двумя республиками нарастала. Опасаясь за свою судьбу, армяне покидали Азер­байджан, азербайджанцы —Армению. Тысячи людей становились беженцами.

Советское руководство принимало меры против обоих движений. В декаб­ре 1988 г. всех членов армянского ко­митета «Карабах» арестовали и помес­тили в Бутырскую тюрьму в Москве. Здесь они пробыли полгода.

Ещё более суровые меры приняли про­тив Народного фронта Азербайджана.

630

 

 

 

возражения. Казалось, эпоха перемен закончилась. Многие пар­тийные работники, вплоть до членов Политбюро, публично одобряли письмо. Позднее это внезапно наступившее затишье окрестили «тремя неделями застоя».

Но развязка оказалась совершенно неожиданной. 5 апреля «Правда» в передовой статье резко высказалась о письме Нины Андреевой. Газета осудила критиков «перестройки», которые пу­гают: «Не раскачивайте лодку! Опрокинете, разрушите социа­лизм». «Есть и такие, — говорилось в „Правде", — кто прямо пред­лагает остановиться, а то и вовсе вернуться назад». Статью Ан­дреевой газета назвала «отзвуком этих настроений».

Теперь письмо Н. Андреевой называли не иначе как «мани­фестом антиперестроечных сил». Весь этот внезапный поворот произвёл сильнейшее впечатление в обществе.

Он означал огромный шаг вперёд в обновлении идеологии. Целый пласт идейных принципов, которые защищала Андреева, теперь сбрасывался за борт. Партийные работники, неосторож­но похвалившие её выступление, оказывались под ударом: чита­тели сообщали в газеты их имена. «Советская Россия» напечата­ла что-то вроде «покаяния».

Публицист Юрий Карякин спрашивал в журнале «Огонёк»: «Сколько местных газет перепечатали манифест? Сколько было размножено с него ксероксов? Сколько организовано обсужде­ний-одобрений? По чьему распоряжению? Как пробуждалась местная инициатива? Кем?».

Сама Нина Андреева год спустя утверждала: «Горбачёв читал статью ещё до публикации. И не возражал». Главный редактор «Огонька» Виталий Коротич позднее так объяснял тактику Гор­бачёва: «Я никогда не принимал и не принимаю поступки этого человека прямолинейно, постоянно удивляясь точности разыг­рываемых им комбинаций, просчитанных, как правило, по-гроссмейстерски на многие ходы вперёд и совершающихся на грани возможного».

«НЕФОРМАЛЫ»

Первые общественные группы эпохи «перестройки» выглядели как развитие диссидентского движения. Они были так же мало­численны и возникали в основном в среде интеллигенции. Их называли «неформальными объединениями», а участников этих групп — «неформалами».

Первоначально все неформалы выступали в поддержку «пе­рестройки». Например, движение «Память», возникшее одним из первых, 6 мая 1987 г. провело митинг на Манежной площади под лозунгом: «Долой саботажников перестройки!». Однако письмо Нины Андреевой и его осуждение заставили неформалов разде­литься на сторонников и противников «перестройки».

Летом 1988 г. на территории Советского Союза начали возни­кать «народные фронты в поддержку перестройки». В России они так и остались немногочисленными, но в Прибалтике и Закавказье быстро переросли в массовые национальные движения.

Поводом к этому послужили армянские погромы, начавшиеся 13 января 1990 г. в Баку. Как и в Сумгаите, внутренние войска и милиция им не мешали. Прав­ление Народного фронта заявило, что «гневно осуждает акты насилия по от­ношению к армянскому населению». 17 января погромы прекратились, уне­ся, по официальным сообщениям, жиз­ни 56 человек.

В ночь на 20 января указом М. Горба­чёва в Баку было введено военное по­ложение. В город вошли части Совет­ской армии и танки. Сторонники На­родного фронта попытались остано­вить их завалами и баррикадами. Во время ночного штурма города погиб­ло около 140 бакинцев.

Все эти меры привели к усилению ав­торитета как армянского, так и азер­байджанского национальных движе­ний. В Армении вышедшие из тюрьмы члены комитета «Карабах» встали во главе массового «Армянского общена­ционального движения» (АОД). Уже в 1990 г. оно победило на выборах в Верховный Совет республики. В 1992 г. пришёл к власти и Народный фронт Азербайджана.

Б. Ельцин — первый секретарь Свердловского обкома КПСС. 70-е гг.

631

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Первые карикатуры на В. Ленина в

советской открытой печати

(самиздатский журнал «Демократическая

оппозиция», ноябрь — декабрь 1988 г.).

В мае 1988 г. группа сторонников «перестройки» объявила о создании открыто действующей партии под названием «Де­мократический союз». В неё вошло около тысячи человек. Они выдвигали крайне радикальные лозунги — многопартийность, осуждение «культа Ленина» и т. п.

Хотя все неформалы были чрезвычайно малочисленны, в советской печати постоянно обсуждались их идеи и призывы. Особое внимание уделялось «противникам перестройки» (в это число теперь входили «сталинисты», Н. Андреева, «Память» и др.). Они служили очень удобной «мишенью» для критики положе­ний официальной идеологии. Что касается «сторонников пере­стройки», то они помогали вводить в оборот новые непривыч­ные идеи. Сначала печать резко осуждала эти идеи, а затем на­чинала их повторять.

БОРЬБА ПРОТИВ ПРИВИЛЕГИЙ

Самым, пожалуй, наболевшим вопросом для населения оставал­ся вопрос привилегий. Они волновали людей гораздо больше, чем, например, политические свободы.

Именно этот вопрос стал главным средством вовлечения на­селения в «перестройку». Одним из первых его затронул новый гла­ва московских коммунистов Борис Ельцин. В феврале 1986 г. на XXVII съезде партии он сказал: «Становится больно, когда говорят об особых благах для руководителей. Поэтому моё мнение — там, где блага руководителей не оправданы, их надо отменить».

Вообще Б. Ельцин в 1985—1987 гг. вызывал растущее сочувст­вие в народе своими необычными поступками. Нарушая традиции, кандидат в члены Политбюро неожиданно появлялся в магазинах, на улицах, сурово отчитывал нерадивых работников.

21 октября 1987 г. Борис Николаевич выступил на пле­нуме ЦК с критической речью. В то время это выходило за рамки разрешённого. Михаил Горбачёв обвинил его в «псевдо­революционной фразе», после чего Бориса Ельцина сняли со всех постов.

Но затем произошло нечто совершенно необычное. По Москве начали расходиться пе­репечатки «речи Ельцина». Они имели мало общего с текстом его настоящего выступления. В них резко обличались привиле­гии партаппарата (о чём Ель­цин на этот раз не говорил), осуждалась бюрократия. Но это не были фальшивки в обычном

632

 

 

смысле слова. Народ вкладывал в них свои жалобы, надежды, тре­бования. В общественном сознании складывалось представление о Ельцине — бесстрашном народном заступнике.

Позднее многие из этих требований перешли в настоящие речи Б. Ельцина. В июне 1988 г. на XIX партконференции он го­ворил: «Должно быть так: если чего-то не хватает у нас, в социа­листическом обществе, то нехватку должен ощущать в равной степени каждый без исключения (Аплодисменты.). Надо, нако­нец, ликвидировать продовольственные „пайки" для, так сказать, голодающей „номенклатуры", исключить элитарность в общест­ве, исключить и по существу, и по форме слово „спец" из наше­го лексикона, так как у нас нет спецкоммунистов».

Особенно людям нравилось то, что Б. Ельцин не только на словах, но и в жизни следовал этим принципам. В 1989 г. он писал в книге «Исповедь на заданную тему»: «Пока мы живём так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать её чёрной икрой, не могу мчать на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомоби­ли, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у сосед­ки нет аспирина для ребёнка. Потому что стыдно». Именно таким многим людям хотелось видеть своего руководителя.

Другими героями борьбы с привилегиями оказались следо­ватели Тельман Гдлян и Николай Иванов. В первые годы «пере­стройки» они проводили массовые аресты «взяточников и во­ров» в Узбекистане. Позднее их отстранили от дел, и повтори­лась «история Ельцина».

Опальные следователи начали дерзко намекать на взяточ­ничество членов Политбюро, а затем и самого Горбачёва. Всё это создало им огромную популярность. Уже в 1990 г. на массовом митинге сторонников «перестройки» в Москве несли большой транспарант: «Перестройку, начатую Андроповым, продолжают Гдлян и Иванов».

Во многом благодаря лозунгу борьбы с привилегиями не­формальное движение в России стало перерастать в массовое. Весной 1989 г. состоялись первые 100-тысячные митинги, про­ходившие в Москве в Лужниках. На них выступали Б. Ельцин, Т. Гдлян, А. Сахаров и др.

26 марта 1989 г. состоялись выборы народных депутатов СССР. Впервые избиратели смогли выбирать между нескольки­ми кандидатами. Борис Ельцин победил в Москве с огромным перевесом, собрав свыше 89% голосов. Это стало главным собы­тием выборов.

Правда, на выборах сторонники «перестройки» получили не более трети мест. Но это не имело особого значения. «Пере­стройка» развивалась «через головы» съезда народных депута­тов и Верховного Совета, помимо их воли.

МАССОВОЕ ДВИЖЕНИЕ

Весной 1989 г. неформальное движение сторонников «пе­рестройки» постепенно стало превращаться в массовое. В апре-

Демонстрация сторонников перестройки на Пушкинской площади в Москве. 1990 г. Фото К. Завражина.

Массовая демонстрация сторонников перестройки в Москве. 1990 г. Фото К. Завражина.

633

 

 

ле участник пленума ЦК Валентин Месяц с негодованием назвал его «накипью, выползшей на улицы».

Беспокойство это было вполне оправданным: разрушение прежней идеологии многократно ускорилось. Раньше новые идеи выдвигал М. Горбачёв, а печать их только подхватывала и развивала. Теперь новые лозунги рождались «на улицах».

Требования массовых митингов постепенно менялись. Вес­ной 1989 г. речь шла только об осуждении Сталина, отмене при­вилегий, чистке «бюрократов». С сочувствием повторялась шут­ка: «Народу двух партий не прокормить!».

Осенью главным стало требование ввести многопартий­ную систему. За какой-нибудь год массовое движение оконча­тельно расшатало основы прежней идеологии, с которых само начинало. Оказались отброшенными Ленин, Октябрь, социа­лизм и т. п.

Изменилось и отношение к Горбачёву. После начала мас­сового движения он неожиданно выступил в качестве «защит­ника идеологии». Это вызвало непонимание интеллигенции. Ещё весной 1989 г. на митингах можно было увидеть плакаты с ло­зунгом: «Горбачёв, держись!», который к осени сменился недо­уменным: «С кем Вы, Михаил Сергеевич?». Заговорили о его «ко­лебаниях и нерешительности».

Противники перемен тоже упрекали Горбачёва за «нереши­тельность». Так или иначе, они вынуждены были следовать за ним и шли от поражения к поражению. При этом им приходи­лось даже укреплять его власть. 14 марта 1990 г. депутаты избра­ли М. Горбачёва первым президентом СССР. Главой Верховного Совета СССР после этого стал старый друг Горбачёва со времён студенчества Анатолий Лукьянов.

1 мая 1990 г. многотысячная демонстрация сторонников «перестройки» прошла по Красной площади. На трибуне мавзо­лея стояли члены Политбюро во главе с М. Горбачёвым. Демон­странты несли лозунги: «Политбюро в отставку!», «Долой КПСС!», «73 года по пути в никуда», «Президенту — другая столица!», «До­лой кремлёвских Чаушеску!», «Горбачевизм не пройдёт!», «КПСС капут!», «Меняю засушенного вождя (Ленина) на одноразовые шприцы!». Толпа выкрикивала: «Долой!». В первые минуты Гор­бачёв улыбался и приветственно махал рукой. Затем он нахму­рился и вместе со всеми членами Политбюро покинул трибуну. Их провожали крики: «Позор!».

На волне наивысшего подъёма массового движения 4 мар­та 1990 г. прошли выборы в Верховный Совет России. Впервые сторонникам «перестройки» (в основном движению «Демокра­тическая Россия») удалось завоевать большинство мест.

Своим председателем Верховный Совет в мае 1990 г. избрал Бориса Ельцина. В тот же день в Москве прошла небольшая вос­торженная демонстрация под лозунгами: «Демократия победи­ла!» и «Ликуй, Россия, Ельцин у руля!».

Действительно, одержанная тогда победа сторонников «пе­рестройки» оказалась решающей.

Ю. Леонов. «Президент Союза

Советских Социалистических республик».

Плакат 1990 г.

НАЦИОНАЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГРУЗИИ

В течение 1988—1989 гг. народные фронты возникли во многих советских республиках. Очень сходным образом сменялись их лозунги (от «перестрой­ки» к независимости). Но в Белорус­сии, на Украине они так и не смогли опереться на массовое национальное движение и остались в роли оппозиции.

В Грузии Народный фронт тоже не на­шёл широкой поддержки, но по другой причине. Здесь национальное движе­ние сразу пошло под лозунгами неза­висимости, а не «перестройки».

Одновременно в марте 1989 г. нача­лось массовое национальное движение

634

 

 

в Абхазии. Более 30 тыс. человек под­писали прошение о выходе Абхазии из состава Грузии. Конечно, такие требо­вания вызвали возмущение в Грузии и усилили грузинское национальное дви­жение.

8 апреля 1989 г. на площади перед До­мом правительства в Тбилиси состоял­ся 10-тысячный митинг. Его участники скандировали: «Да здравствует незави­симая Грузия!». Митингующие собира­лись вечером разойтись, но по площа­ди «в целях устрашения» прошла ко­лонна бронетехники. Это побудило многих остаться здесь на ночь.

На рассвете, в четыре часа утра, нача­ли разгонять митинг. К этому времени у Дома правительства находилось око­ло 8 тыс. человек. Глава компартии Грузии Джумбер Патиашвили позднее рассказывал: «Вместо рассеивания ми­тинга демонстранты были взяты в кольцо и жестоко избивались. Войска, к со­жалению, гонялись за людьми по все­му проспекту Руставели». Участник ми­тинга журналист Юрий Рост вспоми­нал: «Словно по команде, взметнулись дубинки. У кого не было дубинок, тот пользовался сапёрными лопатками. Солдаты стали теснить демонстрантов, которые активно сопротивлялись. В ход пошли камни, палки, выломанные тут же из ограждения, дубинки, отобран­ные у солдат». Во время разгона ми­тинга погибло 20 человек, из них 16 женщин (причём младшей из погибших было 16 лет, старшей — 70).

Как и другие подобные меры, события

9 апреля привели к усилению нацио­нального движения в Грузии. Они ус­корили и развитие «перестройки» в целом по стране.

В 1990 г. на выборах в Верховный Со­вет Грузии победу одержал блок пар­тий «Круглый стол — Свободная Гру­зия». Он выступал за независимость республики.

ПЕРЕД АВГУСТОВСКИМИ СОБЫТИЯМИ

К лету 1991 г. М. Горбачёв удалил из своего окружения руково­дителей, считавшихся «сторонниками перестройки». Например, ушёл с поста министра иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, предупредив в неясных выражениях о «грядущей диктатуре».

Все вновь назначенные деятели имели репутацию послуш­ных, старательных исполнителей. Позднее Ю. Карякин возму­щённо спрашивал Горбачёва, почему он собрал вокруг себя лю­дей, «по одному облику которых видно, что они мерзавцы». На пост вице-президента Михаил Сергеевич в декабре 1990 г. неожи­данно для всех предложил малоизвестного Геннадия Янаева. Сам Янаев, по его словам, узнал об этом за два часа до голосования.

Г. Янаев произвёл плохое впечатление и на съезд народных депутатов. Его сочли слишком бесцветным и нерешительным для второй должности в государстве. Съезд внезапно «взбунтовался» и проголосовал против. Тогда Горбачёв потребовал голосовать второй раз. Один из депутатов, поэт Давид Кугультинов, поддер­живал его так: «Как мы терзаем нашего президента... Ведь он хо­чет иметь вице-президентом определённого человека. Это, к при­меру, всё равно, что вот я захотел жениться на красивой девуш­ке, а мои родители говорят: „Нет, не позволяем". Сегодня гово­рят — Янаева не избрали. Ведь он же человек! Представьте себя на его месте: его не избрали, с ним может что-то случиться, хоть он и говорил, что есть у него здоровье. Он человек... А мы тут с удовольствием аплодируем, хихикаем, торжествуем». При втором голосовании 27 декабря съезд всё-таки утвердил Геннадия Янаева вице-президентом.

В рядах «сторонников перестройки» имя М. Горбачёва в тот момент вызывало только враждебность. 28 марта 1991 г. в Моск­ве состоялась многотысячная демонстрация движения «Демокра­тическая Россия». В столицу вошли войска, и демонстрация про­ходила на фоне автоматчиков в касках и бронежилетах. Это была первая неразрешённая демонстрация «ДемРоссии». Она стала своеобразной репетицией последующих событий.

Демонстранты несли лозунги: «Требуем привлечения к уго­ловной ответственности Горбачёва!», «Борис Николаевич! Так держать, ни шагу назад!», «Требуем отставки кровавого диктато­ра!», «Михаил Кровавый, мы тебя презираем! Стреляй!». (Крова­вым М. Горбачёва демонстранты прозвали, очевидно, за события в Литве и Азербайджане в 1990—1991 гг.)

12 июня в России состоялись президентские выборы. Побе­ду на них одержал Борис Ельцин, собрав 57% голосов. Для него это была уже третья победа на выборах. Теперь он стал первым всенародно избранным президентом России.

АВГУСТ 1991 ГОДА

К лету 1991 г. «перестройка» подошла к решающему рубежу. Стало возможным окончательно отбросить остатки прежней государ­ственной идеологии. Конечно, новое высшее руководство было

635

 

 

Танки на улицах Москвы. Август 1991 г. Фото К. Завражина.

крайне далеко от подобного намерения. Наоборот, оно посто­янно обсуждало планы, как, наконец, «навести в стране порядок». Казалось, М. Горбачёв тоже всецело одобрял эти планы.

Накануне 20 августа обстановка особенно обострилась. В этот день М. Горбачёв и представители девяти советских респуб­лик должны были подписать новый Союзный договор. Это озна­чало коренное преобразование государства. Становилось ясно, что «навести порядок» можно сейчас или никогда.

М. Горбачёв в это время отдыхал в Крыму на своей даче в Форосе. Обеспокоенные, остальные высшие руководители на­правили к нему делегацию. Среди прилетевших в Крым 18 авгу­ста были генерал Валентин Варенников, секретарь ЦК Олег Шенин и др. Их разговор с Горбачёвым длился около получаса.

Приехавшие заявили, что надо срочно «наводить порядок», это не терпит больше отлагательств. Издать указ о чрезвычайном положении президент отказался. Тогда его спросили, что же он предлагает. Как позднее вспоминал сам Михаил Сергеевич, он отвечал: «Я готов пойти на созыв Верховного Совета. Давайте со­бираться, давайте обсуждать. Давайте принимать чрезвычайное решение, другие меры...».

636

 

 

 

«Ну вы должны сами решать, что вы делаете», — многозна­чительно добавил он. На следующий день Г. Янаев сказал, что он понял слова президента так «У меня есть заместитель Янаев, пусть он и наводит порядок».

Разговор протекал очень бурно. По словам участников бесе­ды, президент произвёл на них впечатление не вполне вменяемо­го человека. В. Варенников позднее вспоминал: «Горбачёв разгова­ривал с нами, широко пользуясь непарламентскими выражениями». Но на прощание он пожал всем своим собеседникам руки.

Вернувшись в Москву, участники встречи доложили о сво­ём разговоре. Премьер-министр Валентин Павлов вспоминал: «Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Гор­бачёв выбрал свой обычный метод поведения — вы делайте, а я подожду в сторонке». После этого высшие руководители страны решили действовать. Они образовали Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) во главе с Г. Янаевым.

В течение следующих трёх суток телефонная связь с М. Гор­бачёвым была отключена. Внешне он продолжал обычный отдых: купался в море, прогуливался с родными. В его подчинении ос­тавалась охрана из 32 человек.

Члены ГКЧП рассчитывали немедленно созвать Верховный Совет СССР, который, конечно, одобрил бы их меры. При этом они выполнили бы требование Горбачёва. Но А. Лукьянов вне­запно согласился созвать Верховный Совет не раньше 26 авгу­ста. После такого поворота событий участники ГКЧП неожидан­но для себя оказались в странном и даже опасном положении «за­говорщиков и мятежников». Тем не менее отступать, конечно, было уже поздно.

Утром 19 августа телевидение сообщило о создании ГКЧП. По всем каналам вместо обычных программ показывали балет «Лебединое озеро», который стал своеобразным символом «пе­реворота».

В тот же день состоялась пресс-конференция членов ГКЧП. Относительно М. Горбачёва Г. Янаев заявил, что президент «сде­лал неизмеримо много для того, чтобы в стране начались демо­кратические процессы. Это человек, который заслуживает всяче­ского уважения... Единственное — надо определённое время для того, чтобы он просто восстановил свои силы. Я надеюсь, что мой друг Президент Горбачёв будет в строю и мы будем ещё вместе работать».

Некоторые журналисты задавали членам ГКЧП откровенно издевательские вопросы, а те терпеливо на них отвечали. Как ни странно, всё это показали телезрителям. Не скрыло телевидение и дрожь в руках у сильно взволнованного Геннадия Янаева.

Всё это вызвало прилив уверенности у противников ГКЧП. Поражало и многое другое. В Москве не отключили телефоны, международную связь. Никого не арестовали, даже Б. Ельцина и его соратников, немедленно начавших борьбу с ГКЧП. Утром в столицу вошли танки и войска, но они почти не были вооруже­ны. Даже у офицеров отобрали патроны к личному оружию. Вла-

ПОГИБШИЕ ЗАЩИТНИКИ «БЕЛОГО ДОМА»

Всю ночь на 21 августа 1991 г. броне­техника перемешалась по Москве. Около полуночи шесть бронемашин вошли в туннель, ведущий к Смолен­ской площади. Миновав поворот к «Бе­лому дому», они начали удаляться от него, однако в туннеле натолкнулись на баррикаду из троллейбусов. Водители бронемашин попытались протаранить баррикаду, но безуспешно.

В это время путь назад им отрезали по­ливальными машинами. На смотровые щели бронемашин стали набрасывать тряпки, чтобы «ослепить» их. Одного из вскочивших на броню убило неожи­данным ударом крышки люка. К маши­не бросился его товарищ, чтобы снять с брони тело погибшего. В этот момент машина внезапно дала задний ход, и он оказался под гусеницами. «Запертые» в туннеле бронемашины беспорядочно метались между заграждениями. Погиб ещё один защитник баррикад.

После этого возмущённые люди нача­ли поджигать бронемашины бутылка­ми с зажигательной смесью. Вначале в толпе слышались негодующие выкрики, что с убийцами следует покончить не­медленно. Но нового кровопролития всё-таки удалось избежать. Полковник, бывший с солдатами, привязал к палке белый носовой платок и вывел их из толпы.

Позднее выяснились имена погибших. Ими оказались 23-летний Дмитрий Комарь, 27-летний Илья Кричевский и 37-летний Владимир Усов. Указом Михаи­ла Горбачёва им были посмертно при­своены звания Героев Советского Сою­за. Они оказались последними, полу­чившими это звание...

24 августа состоялись торжественные похороны. В траурной церемонии уча­ствовали Б. Ельцин, М. Горбачёв и дру­гие высшие руководители. Ельцин вос­кликнул, обращаясь к родителям погиб­ших: «Простите меня, что не смог за­щитить, уберечь ваших сыновей!».

637

 

 

 

Августовские события в Москве. Фото К. Завражина.

ста «временно» закрыли большинство газет, но те продолжали выходить, правда в виде листовок.

В 12 часов дня 19 августа Борис Ельцин поднялся на один из танков вошедшей в Москву Таманской дивизии. Стоя на бро­не, он зачитал обращение руководства России. «Мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом, — говорилось в нём. — Мы абсолютно уверены, что наши со­отечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Призываем к все­общей бессрочной забастовке».

Призыв к забастовке успеха не имел: практически все пред­приятия страны продолжали работать. Но тысячи москвичей на­чали стекаться к зданию Верховного Совета России — «Белому дому». Всего здесь собралось свыше 160 тыс. человек. Они по­строили вокруг здания кольцо баррикад и оставались на площа­ди более двух суток.

Вечером Б. Ельцин подписал ещё более суровый указ, в ко­тором о членах ГКЧП говорилось: «Изменив народу, Отчизне и Конституции, они поставили себя вне закона». Объявление вне

638

 

Митинг противников ГКЧП у «Белого дома» в Москве. Фото К. Завражина.

закона означало немедленный расстрел после установления лич­ности. Один из руководителей защиты «Белого дома», генерал Константин Кобец, вызвался «лично командовать караулом, рас­стреливающим эту сволочь».

Отношение к Михаилу Горбачёву резко изменилось. Жур­налист Владимир Молчанов, выступая по радио «Белого дома», попросил у него прощения. Вдова Андрея Сахарова Елена Боннэр заявила в своём выступлении: «Горбачёв — наш президент!».

Обстановка в рядах защитников «Белого дома» всё время была достаточно напряжённой. Постоянно появлялись сообще­ния о том, что вот-вот начнётся штурм здания, В ночь на 21 авгу­ста в столкновении с бронетехникой погибли три человека — Дмитрий Комарь, Илья Кричевский, Владимир Усов.

Ранним утром 21 августа министр обороны Дмитрий Язов неожиданно отдал приказ вывести войска из города. Под свист и аплодисменты москвичей военная техника покинула столицу.

Днём стало известно, что четыре члена ГКЧП отправились в Крым на встречу с Горбачёвым. Видимо, они всё-таки надеялись выяснить возникшее «недоразумение» и как-то разрешить ситуа-

639

 

 

 

цию. Но Михаил Сергеевич отказался разговаривать со своими бывшими соратни­ками. «Заговорщиков я не принимал... и не видел их, и не хочу их видеть», — сказал он на следующий день.

Одновременно в Крым вылетел самолёт с представи­телями руководства России. С ними Горбачёв встретился и согласился вернуться в Моск­ву. В ночь на 22 августа он вылетел в столицу. «Летим в новую эпоху», — бодро заме­тил Михаил Сергеевич. По дороге он поднял тост за здо­ровье Бориса Ельцина. В сто­лице президента радостно встретили журналисты.

Тем же самолётом, всё ещё надеясь на разговор с президентом, возвращался в Москву глава КГБ Владимир Крючков. Через иллюмина­тор он видел, как триум­фально встречают Горбачё­ва. Сопровождавший его ге­нерал КГБ Александр Стер­лигов вспоминал: «Когда Крючков попытался вместе со всеми выйти из самолёта, я сказал: „Посидите ещё, надо подождать". Когда он попытался встать второй раз, я повторил свою прось­бу. Он сказал: „Я всё понял". Я ответил: „Вы поняли пра­вильно"». Так Крючков ока­зался под арестом.

В ночь на 23 августа по Москве прошла волна арес­тов остальных «заговорщи­ков». Когда обсуждался во­прос об аресте Г. Янаева, Гор­бачёв заметил, что здесь сложностей не возникнет: «Я ему скажу, и всё».

22 августа у «Белого дома» состоялся многоты-

Танки у «Белого дома». Фото К. Завражина.

640

 

 

 

сячный «митинг победителей». Со здания сняли красный флаг и торжественно водрузили трёхцветный флаг России.

В тот же день состоялась пресс-конференция Михаила Гор­бачёва, на которой он рассказал о происшедшем. Затем, обраща­ясь к журналистам, произнёс загадочные слова: «Я вам всё равно не сказал всего. И никогда не скажу всего...».

Торжественные похороны

погибших защитников

«Белого дома». Фото К. Завражина.

РОСПУСК КОМПАРТИИ

Августовские события 1991 г. означали по существу логическое завершение «перестройки». Вместе с ГКЧП оказалось сброшено за борт почти всё, что оставалось от прежней государственной идеологии.

Естественно, должна была прекратить существование и ох­ранявшая идеологию структура государства — компартия. В те­чение 1990—1991 гг. именно на ней сосредоточился основной огонь критики. Происходил массовый выход из партии. В числе вышедших оказались Борис Ельцин, Александр Руцкой и другие руководители России.

Во время «переворота» руководство партии никак не поддер­жало ГКЧП, хотя и не осудило его. В документах ГКЧП также не было слов «социализм» или «коммунизм». Казалось, такая ос­торожная позиция могла бы вы­вести партию из-под удара. Но этого, конечно, не произошло.

23 августа Б. Ельцин под­писал указ о «приостановлении деятельности компартии» на территории России. По всей стране закрывали и опечатыва­ли все здания обкомов и райко­мов. Закрыли также газету «Правда» и ещё пять партийных газет. Уже на следующий день М. Горбачёв сложил с себя обя­занности генсека и призвал ЦК к самороспуску. Этим он по су­ществу поддержал указ Бориса Ельцина.

Всего за год до этого чис­ленность КПСС достигла наи­высшей отметки — превысила 19 млн. человек. Это более чем в 80 раз превышало количество большевиков, пришедших к вла­сти в 1917 г. И тем не менее её роспуск не вызвал не только ни­каких беспорядков в стране, но и ни единой акции протеста.

641

 

 

Митинг противников ГКЧП возле «Белого дома». Фото К. Завражина.

ПОГИБШИЕ «ЗАГОВОРЩИКИ»

Жертвами августовских событий ока­зались трое из близких к ГКЧП людей. Первым 23 августа погиб один из чле­нов ГКЧП министр внутренних дел Борис Пуго.

Среди тех, кто пришёл арестовывать его, был экономист Григорий Явлин­ский. Он рассказывал, что, войдя в квартиру Б. Пуго, они нашли тело ми­нистра с простреленной головой. Пис­толет был кем-то аккуратно положен на тумбочку. Рядом на полу сидела жена министра, лицо её было в крови. Она что-то бессвязно бормотала: Вскоре скончалась и она.

24 августа в своём кабинете в Кремле нашли повешенным личного советни­ка Горбачёва 68-летнего маршала Сер­гея Ахромеева. Официально причиной смерти назвали самоубийство. Но мно­гих удивило, что маршал избрал такой не военный способ, чтобы свести счё­ты с жизнью. Однако даже после смер­ти С. Ахромеев не нашёл покоя: через неделю его могила была ограблена, маршальский мундир похищен.

Последней жертвой августа 1991 г. оказался управляющий делами UK КПСС Николай Кручина. Ранним утром 26 августа при невыясненных обстоятельствах он погиб, упав с бал­кона своей квартиры на пятом этаже.

642

 

 

 

На месте гибели защитников «Белого дома». Август 1991 г.

«Митинг победителей» у «Белого дома». 22 августа 1991 г.

Во время похорон погибших защитников «Белого дома».

Баррикады вокруг «Белого дома».

 

 

 

Сброшенный памятник Ф. Дзержинскому.

Москва. Сентябрь 1991 г.

Фото И. Зарубина.

РОСПУСК СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Первоначально августовские события создавали впечатление не только завершающей победы «перестройки», но и личной побе­ды Михаила Горбачёва. Резко повысился его авторитет среди интеллигенции. М. Горбачёв выглядел единственным реальным кандидатом на пост президента СССР на новых выборах. Борис Ельцин ещё в июле заявил, что поддержит его на таких выборах. Сместить Гор­бачёва было возможно, только упразднив само государство, которое он возглавлял, — Совет­ский Союз.

Некоторые республики после августа 1991 г. вышли из состава Союза. Так, б сентября прези­дент Горбачёв признал независимость Литвы, Латвии и Эстонии. Но девять республик, каза­лось, не собирались покидать Союз. Не далее как в марте на референдуме три четверти их насе­ления проголосовали за сохранение Союза.

Однако в декабре в развитии событий про­изошёл неожиданный поворот. 1 декабря боль­шинство населения Украины проголосовало за независимость страны.

8 декабря в Беловежской Пуще встретились руководители России, Украины и Белоруссии — Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич. Они подписали заявление, в котором гово­рилось, что республики бывшего Советского Сою­за становятся независимыми. Вместо СССР они создали Союз Независимых государств (СНГ).

25 декабря президент СССР Михаил Горба­чёв в последний раз выступил по телевидению с обращением к народу. Он заявил о своём ухо­де с этого поста.

Вечером того же дня произошла торжест­венная смена флагов над Кремлём. Впервые с 1918 г. над крепостью опустился красный совет­ский флаг и вместо пего поднялся бело-сине-красный флаг России. Эта символическая цере­мония означала, что Советский Союз прекратил своё существование.