ЛЕНСКИЕ СОБЫТИЯ

Весной 1912 г. внимание всей России привлекли события на Лен­ских золотых приисках в Сибири. Эти рудники находились на притоках реки Лены, в безлюдной тайге, более чем за 2 тыс. км от железной дороги. Рудники были одними из богатейших в стра­не — здесь добывалось до трети всего золота в России. Принад­лежали Ленские прииски акционерному обществу «Ленское зо­лотопромышленное товарищество». Его основными владельца­ми были англичане, но в число пайщиков входили и бывшие рус­ские министры, и даже члены царской семьи.

Рабочие приисков считали, что их труд оплачивается непо­мерно низко, а бытовые условия крайне тяжелы. Это вызывало у них глухое недовольство. Но последним толчком к волнениям послужил незначительный, почти анекдотичный случай, кото­рый произошёл в конце февраля.

28 февраля 1912 г. рабочие Андреевского прииска спокой­но обедали. Но вот кто-то из них обратил внимание на то, что повара из экономии использовали мясо, которое обычно шло в отбросы. К тому же выяснилось, что рабочих кормили кониной. Горняки пришли в ярость, восприняв случившееся как оскорб­ление со стороны администрации. Один из инженеров, Теппан, чтобы успокоить разгоревшиеся страсти, сказал рабочим: «Куда же нам девать плохое мясо? Съешьте плохое, а потом получите получше...». Разумеется, подобные уговоры начальства только подливали масла в огонь.

Горняки единодушно ре­шили предъявить своим хо­зяевам определённые требова­ния, а до их выполнения — не выходить на работу. Требования забастовщиков выглядели до­вольно скромными. Например, они хотели, чтобы повара вы­брасывали негодное мясо, а не готовили из него пищу; чтобы начальство обращалось к горня­кам вежливо, на «Вы»; чтобы за­болевшему рабочему немедлен­но оказывалась медицинская помощь. Самым «революцион­ным» в списке было требование 8-часового рабочего дня.

С. Животовский. Революционная открытка. Около 1906 г.

66

 

 

 

На следующий день на работу не вышли 400 горняков Ан­дреевского прииска. Стачка начала разрастаться и вскоре охва­тила 48 приисков: 15 марта бастовали уже б тыс. рабочих. Между тем правление акционерного общества «Лензолото» обратилось к властям с просьбой прислать войска для «восстановления по­рядка». Владельцы рудников утверждали, что рабочие, взбунто­вавшись под влиянием трёх ссыльных революционеров, предъ­явили политические требования.

В ответ на эту просьбу из Иркутска были отправлены вой­ска, которыми командовал жандармский ротмистр Николай Трещенков. Он участвовал в расстреле «бунтовщиков» на Дворцовой площади в Петербурге 9 января 1905 г. и часто вспоминал об этом. «Теперь я приехал или забастовку усмирить, или кости свои сложить», — решительно заявил ротмистр.

Прибыв на место, он прежде всего в ночь на 4 апреля арес­товал стачечный комитет. Конечно, арест товарищей вызвал воз­мущение горняков. Они решили, что необходимо как-то защи­тить арестованных, но хотели сделать это в рамках закона. По этому поводу они обратились к товарищу (заместителю) окруж­ного прокурора. Тот заявил, что любых выборных делегатов счи­тает подстрекателями. Всем вместе, сообща, протестовать и по­давать прошения нельзя. «Пусть каждый рабочий, — сказал он, — если он чем-либо недоволен, пишет заявление о своих нуждах».

Это предложение подтолкнуло рабочих к мысли, которая показалась очень остроумной: каждому из горняков подать от своего имени жалобу местному прокурору. Тогда он окажется завален целой горой из нескольких тысяч жалоб! «Разве это не докажет яснее ясного, что дело не в „подстрекателях"?!» — так рас­суждали рабочие. Священник Благовещенской приисковой церк­ви Николай Винокуров рассказывал: «Это решение привело всю толпу в самое благодушное настроение. Раздались шутки, приба­утки. Сочинялись сценки, как схватится за голову товарищ про­курора, вынужденный принять в отдельности три с половиной тысячи прошений».

И вот 4 апреля горняки толпой отправились к окружному про­курору, чтобы подать свои прошения. «Пошли, как в церковь, — говорили они позднее, — открытые сердца были у всех». Жена одного из рабочих рассказывала о своём муже: «Все пошли пода­вать прошение, и он пошёл. Собрался он уходить, я говорю: „Вася, а что если стрелять будут?". — „Нет, за что же, мы не безобразнича­ем"». Многие рабочие шли с жёнами и детьми. Когда колонна ра­бочих двинулась к прокуратуре, об этом доложили ротмистру Н. Трещенкову. Он совершенно спокойно ответил: «Пусть идут».

Однако путь им преградили войска. Рожок горниста пропел команду «Слушайте все!». Трещенков взмахнул рукой, подавая сиг­нал к стрельбе... «За мостиком, впереди нас, — вспоминал рабо­чий М. Лебедев, — как будто бы кто разорвал большую холсти­ну — это раздался первый залп». На землю упали убитые и ране­ные. «Раздался залп, — рассказывал другой участник событий, Ф. Ланшин, — после которого все рабочие легли на снег и по-

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА ЛЕНСКИХ СОБЫТИЙ

Священник Благовещенской прииско­вой церкви Николай Винокуров вспо­минал, что происходило 4 апреля в больнице на Ленских приисках, куда доставили раненых: «Войдя в первую палату, я увидел поразительную карти­ну: кругом на полу и на кроватях ле­жат в беспорядочном виде груды ра­неных рабочих, пол покрыт кровью... Вся палата была оглушена стонами умирающих: „За что, за что?". Я сна­чала счёл необходимым отысповедовать всех, а потом уж приобщать свя­тым таинствам, так как при мне тут же умирали. Ползая на коленях по лужам крови, с усилием успевая кончить од­ного, как тянули за облачение к друго­му умирающему. Все до одного заяви­ли, что шли только с одной целью — подать прошения товарищу прокурора, и недоумевали, за что в них стреляли. Это говорили и заверяли клятвой... ко­торые... тут же при мне умирали. Уми­рающие не врут».

67

 

 

«ТАК БЫЛО — ТАК И БУДЕТ»

Сразу после Ленских событий депута­ты Государственной думы сделали за­прос правительству по поводу проис­шедшего. 11 апреля на этот запрос с думской трибуны ответил министр внутренних дел Александр Макаров. Он заявил, что, по данным полиции, ра­бочие намеревались захватить склад взрывчатки и бросали в солдат камни. На это войска и ответили огнём. «Ког­да потерявшая рассудок под влиянием злостных агитаторов толпа набрасы­вается на войско, — сказал министр, — тогда войску ничего другого не оста­ётся делать, как стрелять. Так было и так будет впредь {Выкрики слева: «По­ка вы у власти!», «Кровопийцы!». Ру­коплескания справа.)».

Глава правительства Владимир Коковнов рассказывал: «Свою речь Макаров закончил полным одобрением действий местной администрации и воинской команды и произнёс в заключение из­вестные слова: „Так было — так и бу­дет", — желая сказать этим, что вся­кие попытки к бунту будут подавлять­ся всеми доступными средствами. Эти слова произвели на Думу и печать ошеломляющее впечатление. Забыли Рас­путина, забыли текущую работу... Ду­ма стала напоминать дни первой и вто­рой Думы, и всё свелось к „Ленскому побоищу"».

Позднее А. Макарову пришлось суро­во расплатиться за сказанные им сло­ва. Проведя около двух лет в заключе­нии, в 1919 г. бывший министр был расстрелян большевиками. Иначе сло­жилась судьба жандармского ротмист­ра Н. Трещенкова. Полицейское на­чальство одобрило его действия про­тив забастовщиков и выдало ротмист­ру 2400 рублей. В 1915 г., сражаясь на фронте, Н. Трещенков погиб от не­приятельской пули... «Как жаль, — за­мечал позже по этому поводу совет­ский журналист М. Кольцов. — Ещё три года, и ленские рабочие могли бы „спокойненько" потолковать со своим па­лачом. Ну ничего. За ротмистра отве­тил весь его класс».

ползли спасаться за штабеля дров; никто не бросился вперёд. Уже по ползущим рабочим дали второй и третий залпы». Всего по­гибло 270 человек, ранения получило около 250 горняков.

После расстрела местные власти долго старались уничто­жить его внешние следы — замёрзшую на снегу кровь. Сначала её забросали слоем опилок, но через день она проступила сквозь него. Тогда сверху насыпали ещё золы, но и это не помогло. В конце концов был отдан приказ глубоко выдалбливать лёд в тех местах, где заметны следы расстрела...

Известие о Ленских событиях в течение суток облетело всю страну и вызвало большое волнение в обществе. Происшедшее расследовали две комиссии, присланные из Петербурга, — пра­вительственная и думская. (Одним из руководителей последней был, между прочим, депутат А. Керенский.) В результате их рабо­ты условия труда и жизни горняков немного улучшились.

События на Ленских рудниках вызвали резкий подъём ста­чечного движения в стране. Многим они напомнили события «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г. Ещё сильнее подогре­ли возмущение слова министра внутренних дел А. Макарова «Так было и так будет впредь», сказанные в Думе по поводу происшед­шего. Эту фразу с негодованием повторяли рабочие; её часто приводили в революционной печати.

В 1910 г. бастовало менее 50 тыс. рабочих. А после Ленских событий только за два месяца число бастующих достигло вну­шительной цифры в 500 тыс. человек. Во многих городах про­шли массовые уличные демонстрации. Всего же в 1912 г. басто­вал 1 млн. рабочих, в 1913 г. — 1 млн. 272 тыс. человек... Эти забас­товки носили, как правило, экономический характер, но они влияли и на политическую жизнь.

Депутат-монархист Ф. Тимошкин, выступая сразу после Лен­ских событий в Государственной думе, заметил: «Я должен ска­зать, что Ленская забастовка есть первая ласточка; дальше идёт большой ворон...». И. Сталин писал в большевистской газете «Звез­да» 19 апреля 1912 г.: «Всё имеет конец — настал конец и терпе­нию страны. Ленские выстрелы разбили лёд молчания, и — тро­нулась река народного движения. Тронулась!.. Всё, что было зло­го и пагубного в современном режиме, всё, чем болела много­страдальная Россия, — всё это собралось в одном факте, в собы­тиях на Лене».

Только начавшаяся Первая мировая война и связанный с ней патриотический подъём населения несколько ослабили вновь разгоравшееся в стране революционное движение.

 

 

 

 

 

ЭСЕРЫ

(СОЦИАЛИСТЫ-РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ)

ЗАРОЖДЕНИЕ ПАРТИИ ЭСЕРОВ

На рубеже XIX—XX столетий в российском революционном дви­жении преобладали марксисты, социал-демократы. Идеи народ­ников, «Народной воли» представлялись уже далёким прошлым, «вчерашним днём». Однако далеко не все революционные груп­пы в России и эмиграции увлекались марксизмом.

К 1900 г. на общей волне подъёма революционного движе­ния в России и русской эмиграции возникло несколько новых народнических групп. Немалую роль в их создании сыграла ста­рая народница Екатерина Брешко-Брешковская, или, как её ува­жительно называли товарищи, Бабушка.

Виктор Чернов писал о ней: «Только в 1896 г. попадает она, окончив все сроки каторги и ссылки, в Россию. Там всё новое. Молодёжь почти сплошь говорит на новом языке — на языке поспешно и не очень ладно переведённого на русский немец­кого марксизма. Бабушка среди них — как выходец из другого, потонувшего мира. Она спешит наверстать годы подневольно­го бездействия». «Шесть лет вагоны были мне квартирой, — рас­скажет она потом. — Я собирала людей всюду, где могла: в кре­стьянских избах, в мансардах студенток, в гостиницах...»

Революционерка Серафима Клитчоглу назвала её «святым духом революции», витающим по всей России. Бабушка вооду­шевляла и вовлекала в движение не только молодёжь, но и своих старых товарищей. «Стыдись, старик, — говорила она одному из отошедших от дела соратников, — ведь эдак ты умрёшь со сра­мом — не как борец, а на мягкой постели подохнешь, как изне­женный трус, подлой собачьей смертью».

Ещё более важную роль в возрождении народнического дви­жения сыграл 30-летний учёный-фармацевт Григорий Гершуни. Любопытным образом состоялось его знакомство с Е. Брешковской. В компании молодёжи, собравшейся на квартире Г. Гершуни, разгорелся спор: может ли в России возобновиться инди­видуальный террор? Кто-то категорически заявил, что это абсо­лютно исключено: настали другие времена. Даже старые револю­ционеры с трепетом отшатнутся, если их спросить: «Не пойти ли опять, по примеру Желябовых, с револьвером или бомбой убивать

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ СОЗДАНИЯ ПАРТИИ ЭСЕРОВ

Образование Партии социалистов-ре­волюционеров поразило своей неожи­данностью даже старых народников. Эсер Андрей Аргунов вспоминал, как он сидел в это время в московской Та­ганской тюрьме:

«Кругом не было слышно наших голо­сов, они терялись в шумном хоре про­тивников. В тюрьме кругом были со­циал-демократы, смотревшие на нас со снисходительной улыбкой». Для марксистов революционеры-народни­ки выглядели тогда чем-то вроде жи­вой древности, ископаемой диковины.

«Но вот, — писал А. Аргунов, — (я хо­рошо помню тот день) меня кто-то громко вызвал стуком по трубе. То был сосед, только что прибывший с воли, и труба его рукою передала ошеломив­шую меня новость: что все социально-революционные организации в России и за границей соединились в единую партию.

У меня дыхание, как говорится, спёрло от таких новостей, скрежещущие звуки трубы показались дивной музы­кой... А там и единомышленники стали всё чаше занимать по соседству каме­ры, повалили и студенты, и крестьяне, и даже, к удивлению социал-демокра­тов, появились рабочие-эсеры. Словом, по остроумному выражению одного крестьянина, „эсерь пошла"».

69

 

 

 

Е. Брешко-Брешковская.

и умирать?». Чтобы разрешить спор, обратились к Бабушке, кото­рая бывала в этом доме. В. Чернов так излагал её слова: «Бабушка не уклонилась от ответа. Печальным, но ровным и твёрдым голо­сом отвечала:

— И мы в своё время мучились тем же вопросом и говорили евангельскими словами: „Да минует нас чаша сия...". Вот и ныне придётся выстрадать ответ. Опять идём мы к срыву в бездну, опять мы вглядываемся в неё, и бездна вглядывается в нас. Это значит, что опять террор становится неизбежным...».

Увлечённый революционно-народническими идеями, Г. Гершуни стал вслед за Е. Брешковской ездить по стране. Но роли их несколько отличались. Под влиянием Бабушки молодёжь объ­единялась в союзы, как они себя называли, социалистов-револю­ционеров. Г. Гершуни связывал эти группы между собой и посте­пенно сколачивал из них единую партию социалистов-револю­ционеров. Побывав за границей, он соединил их и с близкой по духу эмиграцией.

К началу 1902 г. этот процесс в основном завершился. В Рос­сии возникла новая подпольная партия — социалистов-револю­ционеров, или сокращённо — эсеров. В ней состояло несколько сотен человек.

ПЕРВЫЕ ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЕ ПОКУШЕНИЯ

14 февраля 1901 г. бывший студент Пётр Карпович выстрелом смертельно ранил министра народного просвещения Николая Боголепова. Министр прославился своими правилами 1899 г., по которым свыше двухсот мятежно настроенных студентов отда­ли в солдаты.

П. Карповича приговорили к каторге. Позднее, в 1907 г., он бежал с поселения и вскоре вступил в Партию социалистов-ре­волюционеров. Выстрел Карповича произвёл большое впечатле­ние и на Россию, и на эмиграцию. «Ну, кажется, террор начал­ся!» — с удовлетворением воскликнул будущий глава Боевой ор­ганизации (БО) эсеров Евгений Азеф.

2 апреля 1902 г. состоялось первое собственно эсеровское покушение — на министра внутренних дел Дмитрия Сипягина. Покушением впервые заявила о себе Боевая организация эсеров во главе с Г. Гершуни. Добровольцем-исполнителем стал 20-лет­ний бывший студент Степан Балмашев. Переодетый в офицер­скую форму, он явился в приёмную министра и представился посланцем великого князя Сергея. Вручив министру пакет с при­говором Боевой организации, террорист дважды выстрелил в Д. Сипягина, смертельно ранив его.

Сразу после этого Григорий Гершуни, по свидетельству то­варища, «весь дышал успехом» и бодро восклицал: «Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни». Убий­ство Д. Сипягина означало, что Боевая организация эсеров как бы подняла оружие, выпавшее из рук Исполнительного комите­та «Народной воли».

КАЗНЬ СТЕПАНА БАЛМАШЕВА

Террориста Степана Балмашева, аре­стованного за убийство министра внут­ренних дел А. Сипягина, судили и при­говорили к повешению. Он отказался от помилования. Своим родителям С. Балмашев писал, будучи под арес­том: «Неумолимо беспощадные усло­вия русской жизни довели меня до та­кого поступка, заставили пролить че­ловеческую кровь. Я, разумеется, ни­сколько не раскаиваюсь в том, что сде­лал...». 3 мая Степана Балмашева каз­нили в Шлиссельбургской крепости. После его казни Г. Гершуни отпечатал листовку, в которой было такое сти­хотворение:

Ночью товарищ погиб, —

Жить ему стало невмочь.

Труп его свежий зарыт

В ту же зловещую ночь.

С другом надёжным сойдись,

Острый клинок отточи,

Нужно не плакать, а мстить, —

Мстить за погибших в ночи...

70

 

 

 

УБИЙСТВО ВЯЧЕСЛАВА ПЛЕВЕ

В 1903 г. полиция арестовала главу Боевой организации эсеров Григория Гершуни. Вскоре после этого руководителем Боевой организации стал его ближайший соратник Е. Азеф (см. ст. «Ев­гений Азеф»). Как потом выяснилось, Е. Азеф тайно сотрудничал с полицией. Однако это не помешало ему организовать два са­мых знаменитых покушения Боевой организации.

Первым из них стало покушение на министра внутренних дел Вячеслава Плеве. Мало кто навлёк на себя такую всеобщую ненависть интеллигенции, как В. Плеве. Его считали главным организатором кишинёвского еврейского погрома в 1903 г. (см. ст. «Черносотенцы»), В 1904 г. были совершены пять попыток покушения на министра. Сам он мрачно говорил: «Я знаю день, в который меня убьют. Это будет в один из четвергов. В четверг я выезжаю для доклада».

Переодевшись извозчиками и лоточниками, эсеры-боевики организовали тщательное наблюдение за министром. 15 июля 1904 г., когда В. Плеве ехал на доклад к царю, в его карету была брошена бомба. Сквозь стекло министр успел заметить подбегав­шего террориста. Б. Савинков так описывал взрыв: «От земли уз­кой воронкой взвился столб серо-жёлтого, почти чёрного по краям дыма. Столб этот, всё расширяясь, затопил на высоте пя­того этажа всю улицу. Мне показалось, что я видел в дыму какие-то чёрные обломки». От взрыва погибли В. Плеве и его кучер, семь прохожих получили ранения.

Пожалуй, убийство Плеве оказалось самым успешным из всех террористических актов эсеров. Оно вызвало огромную волну сочувствия к ним во многих слоях русского общества. Эсер С. Слётов вспоминал, как на заграничном эсеровском совещании узнали о смерти В. Плеве: «На несколько минут воцарился какой-то бедлам. Большинство обнималось. Кричали здравицы. Как сей­час вижу Н.: стоит в стороне, бьёт о пол стакан и со скрежетом зубов кричит: „Вот тебе за Кишинёв!"».

4 февраля 1905 г. Боевая организация эсеров совершила ещё одно покушение, привлёкшее всеобщее внимание. В Москве взрывом бомбы, брошенной Иваном Каляевым, был убит гене­рал-губернатор «первопрестольной» великий князь Сергей Алек­сандрович. Журналист Александр Шенский рассказывал о впечат­лении москвичей от этого покушения: «Убийство Сергея было своего рода народным праздником... На улицах поздравляли друг друга. Чувствовался необычайный подъём» (см. ст. «Иван Каляев»),

ПЕРВЫЙ СЪЕЗД ЭСЕРОВ

После начала первой русской революции численность партии эсеров резко возросла: от 1,5 тыс. до 65 тыс. человек. 29 декабря 1905 г. в Финляндии на острове Иматра открылся первый съезд партии эсеров. Он продолжался до 4 января. Делегаты приняли программу партии, которая открывалась партийным лозунгом

АРЕСТ

ГРИГОРИЯ ГЕРШУНИ

В мае 1903 г. полиция случайно вышла на след главы Боевой организации Гри­гория Гершуни. 13 мая его арестовали на небольшой железнодорожной стан­ции под Киевом. Историк Борис Ни­колаевский так описывал этот арест:

«Гершуни вышел на улицу и приоста­новился, якобы оправляя шнурки на бо­тинках, а на самом деле осматриваясь по сторонам: нет ли подозрительных симптомов. Их было — увы — больше чем достаточно: весь район был полон филёров. Заметив слежку, Гершуни по­дошёл к ларьку с фруктовыми водами и выпил стакан лимонаду. Филёры за­метили, что он волновался, рука дро­жала и едва держала стакан: Гершуни чувствовал, что на его шее затягивает­ся петля. Через несколько минут он был арестован...». Когда на Григория Андреевича надевали железные канда­лы, он поднёс их к губам и пылко по­целовал. Этот его жест произвёл силь­ное впечатление на свидетелей-поли­цейских...

Суд приговорил руководителя эсеров­ских террористов к смертной казни. Несколько недель Г, Гершуни провёл в камере смертников. Но вот в его ка­меру неожиданно явился председатель суда: «Господин Гершуни, я привёз Вам высочайшую милость. Вам дарована жизнь». «Я об этом не просил, Вы это знаете», — сдержанно сказал Г. Гер­шуни. «Да, я знаю...» — отвечал тот.

Казнь заменили заключением в кре­пость, а затем пожизненной каторгой на Акатуе. Оттуда Г. Гершуни удалось бежать в ноябре 1906 г., спрятавшись в бочке с квашеной капустой. В честь этого события он даже взял партийную кличку — Капустин.

Однако террористу, уже ставшему для своих товарищей живой легендой, не пришлось вновь возглавить эсеровский террор. Тигр Русской Революции, как прозвали его товарищи, скончался от тяжёлой болезни в возрасте 37 лет 16 марта 1908 г.

71

 

 

 

ЕГОР САЗОНОВ

Бомбу в министра внутренних дел В. Плеве бросил бывший студент, 25-летний Егор Сазонов. (Известно и другое написание — Созонов. Такую фамилию носят ныне живущие потом­ки террориста.) Его товарищ Борис Са­винков рассказывал о нём: «Револю­ционер старого, народовольческого, крепкого закала, он не имел ни сомне­ний, ни колебаний. Смерть Плеве была необходима для России, для револю­ции, для торжества социализма. Перед этой необходимостью бледнели все мо­ральные вопросы на тему о „не убий"».

Как-то раз Б. Савинков спросил его: «Как Вы думаете, что будем мы чувст­вовать после... после убийства?». Е. Са­зонов, не задумываясь, отвечал: «Гор­дость и радость». — «Только?» — «Ко­нечно, только». «Сазонов был молод, здоров и силён, — писал Савинков. — От его искрящихся глаз и румяных щёк веяло силой молодой жизни. Вспыль­чивый и сердечный, с кротким, любя­щим сердцем...»

Во время покушения Е. Сазонов бро­сил бомбу, находясь почти вплотную к карете министра. Взрывом террориста тяжело, почти смертельно ранило в правый бок. На суде его защитник Н. Карабчевский говорил о нём и его товарищах: «Бомба их была начинена не динамитом, а горем и слезами на­родными... Бросая бомбы в правителей, они хотели уничтожить кошмар, кото­рый давил народную грудь». Суд при­говорил Е. Сазонова к вечной каторге.

Находясь в тюрьме, он писал родите­лям: «Я совершил величайший грех, возможный для человека, — два убий­ства, запятнал себя кровью. После страшной борьбы и мучений только под гнётом печальной необходимости мы брались за меч, который не мы первые поднимали... Не мог я отказаться от своего креста».

На каторге в Горном Зерентуе жизнь Е. Сазонова оборвалась: 27 ноября 1910 г. он покончил с собой, приняв яд. Он пошёл на такой шаг в знак про­теста против применения розог к по­литическим заключённым.

«В борьбе обретёшь ты право своё!». Её стержнем стало отноше­ние к крестьянству, земельный вопрос.

Марксисты в то время считали, что крестьянство в России идёт к своему концу, уничтожению. Земля достанется крупным собственникам, а миллионы мелких крестьян разорятся и пре­вратятся в безземельных батраков. Это облегчит победу социа­лизма в деревне.

Эсеры, как и другие народники, не соглашались с таким предсказанием. Они считали, что необходимо не разрушать, а защищать крестьянскую общину, весь уклад сельской жизни. Бо­лее того, надо пойти навстречу вековым представлениям и жела­ниям крестьян. Ведь крестьяне издавна верили в то, что земля ничья, «вольная», или, как они говорили, Божья. А собирать её плоды может только тот, кто трудится на ней. В программе эсе­ров говорилось: «Партия Социалистов-Революционеров стре­мится опереться на общинные и трудовые воззрения, традиции и формы жизни русского крестьянства, в особенности на распро­странённое среди них убеждение, что земля ничья и что право на пользование ею даёт лишь труд».

Чаяния крестьян эсеры постарались выразить в своей идее «социализации земли». Эта идея стала их своеобразным откры­тием. Они предлагали сделать землю в полном смысле слова «ничьей», как воздух или воду. «При освобождении крестьян, — говорили эсеры, — люди перестали быть предметом торговли. Теперь настало время освободить от купли-продажи землю...»

Земля, считали эсеры, должна перейти не в руки единого собственника — государства, а в руки тысяч крестьянских общин по всей стране. В народе социализацию земли воспринимали как главный лозунг эсеров, их символ. Так же считали и они сами.

Кроме одобрения программы на I съезде произошли и дру­гие важные события. От эсеров откололись два течения: умерен­ное и крайне левое. Умеренное крыло, выступавшее за легальную деятельность, позже образовало Партию народных социалистов, а крайне левое течение создало Союз эсеров-максималистов. Они, в частности, выступали за аграрный террор — «широкую партизанскую войну в деревне» против местных властей и поме­щиков. Эсеры такую тактику отвергали.

В 1905—1916 ГОДАХ

16—17 марта 1905 г. правительство подвергло разгрому Боевую организацию эсеров. Полиция выследила и арестовала в Москве и Петербурге 17 эсеровских боевиков. На свободе остались толь­ко Е. Азеф, Б. Савинков и ещё три-четыре человека. Консерватив­ная газета «Московские ведомости» назвала эти аресты «Мукде­ном русской революции». Правда, через полгода, после октябрь­ского манифеста и провозглашения свобод, арестованных бое­виков освободили. Но в самые горячие месяцы революции эсе­ровский террор оказался сведённым на нет.

После манифеста 17 октября ЦК партии эсеров постановил

72

 

 

 

прекратить террор. Сторонники этого решения говорили, что историческое призвание партии — решить земельный вопрос. Теперь, когда гражданские свободы завоёваны, все силы надо пе­реключить на это. Но уже через несколько месяцев стало ясно, что власти взяли курс на беспощадную борьбу с революцией. Вопрос о терроре возник вновь...

Партия эсеров бойкотировала выборы в I Государственную думу. Во II Думе эсеры решили участвовать и провели 37 депута­тов. Здесь они добились крупного успеха: собрали 105 подписей под своим земельным законопроектом. Этот успех эсеров стал одной из причин роспуска II Думы, после чего обстановка в стра­не для революционных партий резко ухудшилась. Им пришлось почти полностью уйти в подполье. В III и IV Думах эсеровских групп уже не было.

Вообще десятилетие «между двумя революциями» оказалось для эсеров, как и всех революционных партий, весьма тяжёлым. Неудачи преследовали их и в терроре. В. Чернов вспоминал: «Тя­гостный опыт непрерывного фиаско ряда боевых предприятий подготовил такую атмосферу безнадёжности и растущего разоча­рования в терроре, что Азеф пошёл на решительный шаг». В 1906 г. вместе с Б. Савинковым Е. Азеф заявил, что старые спосо­бы террора (наблюдение под видом извозчиков, торговцев) по­лиции уже хорошо известны. Нужно искать новые технические средства террора. А до тех пор Боевую организацию придётся распустить. Для руководства эсеров это сообщение прозвучало ошеломляюще. Прекратить террор, когда революция по всей стране беспощадно подавляется? После ожесточённых споров Боевую организацию всё-таки распустили, но вместо неё созда­ли три небольших боевых отряда.

Этим отрядам удалось совершить ряд успешных покушений на некоторых видных сановников, в том числе на столичного градоначальника Владимира фон-дер-Лауница, а также главно­го военного прокурора Владимира Павлова. Однако в апреле 1907 г. власти арестовали 28 человек, в том числе почти весь Бое­вой отряд эсеров. В феврале 1908 г. разгромили вторую группу боевиков — Северный летучий боевой отряд. Руководителя от­ряда Альберта Трауберга арестовали ещё раньше.

Жандармский генерал А. Герасимов передавал впечатление прокурора, который присутствовал на казни семи эсеров из от­ряда А. Трауберга: «Как эти люди умирали... Ни вздоха, ни сожа­ления, никаких просьб, никаких признаков слабости... С улыбкой на устах они шли на казнь. Это были настоящие герои». «Они в этом отношении не были исключением, — добавлял генерал А. Ге­расимов, — все террористы умирали с большим мужеством и достоинством. Особенно женщины. Героизм этой молодёжи, надо признать, привлекал к ней симпатии в обществе».

После этих арестов и казней вплоть до 1917 г. эсеровский террор почти затих. Партия переживала трудные времена. Её численность, достигавшая в 1905 г. 65 тыс. человек, резко сокра­тилась. Особенно большим и тяжёлым ударом для эсеров стало

ТЕРАКТЫ ЭСЕРОВ

В ДЕКАБРЕ 1906 ГОДА

21 декабря 1906 г. эсер Евгений Куд­рявцев застрелил столичного градона­чальника Владимира фон-дер-Лауница. Перед этим они спокойно стояли ря­дом в церкви, на освящение которой прибыл В. Лауниц. «В чёрном фраке, в безукоризненной перчатке на левой руке, стоял рядом с Лауницем молодой белокурый денди, спокойный, свет­ский, богомольный», — писала Мария Спиридонова. Террорист не стал стре­лять в церкви, подождал, пока закон­чится богослужение, и на площадке у выхода трижды выстрелил в градона­чальника. Увидев это, полицейский офицер ударил Е. Кудрявцева шашкой по голове, но тот уже сам выстрелил себе в висок... Одна из главных при­чин покушения заключалась в том, что фон-дер-Лауниц, бывший тамбовский губернатор, в 1905 г. сурово подавил крестьянские восстания.

26 декабря 1906 г. эсеры убили глав­ного военного прокурора Владимира Павлова, отправившего на эшафот не­мало революционеров. В июне он вы­ступал в Государственной думе в защиту смертной казни, и левые депутаты провожали его громкими возгласами «Убийца!». В результате своей твёрдой и беспощадной позиции В. Павлов фак­тически обрёк себя на жизнь заключён­ного. Он никуда не мог выходить из здания Главного военного суда, где размешалась его квартира. Гулял толь­ко в саду во дворе того же здания за высоким забором. Ворота охранял во­оружённый караул. Но и здесь генера­ла настигла пуля террориста... Даже среди чиновников-писарей Главного военного суда нашлись сочувствующие революции. Они помогли эсеру Н. Его­рову пробраться в сад и застрелить ге­нерала во время его прогулки.

73

 

 

 

разоблачение в декабре 1908 г. Е. Азефа как тайного сотрудника полиции. В полицейском отчёте за 1916 г. говорилось: «Что ка­сается партии социалистов-революционеров, то, по сведениям департамента полиции, таковой в России не существует...».

ОТ ФЕВРАЛЯ ДО ОКТЯБРЯ

Сразу после Февральской революции 1917 г. партия эсеров нача­ла бурно расти. Вернулись с каторги и из ссылок старые эсеры, а затем хлынул огромный поток «новообращённых». Эсеры стали самой многочисленной партией в России. Летом их число состав­ляло примерно 700 тыс. человек (они не вели точного подсчёта). «Ни одна партия не росла так неудержимо стремительно, — заме­чал В. Чернов. — Старый, испытанный состав партии был букваль­но размыт бурным притоком новых пришельцев».

Эсеры вошли в коалиционное Временное правительство, причём В. Чернов стал министром земледелия, а другой эсер А. Керенский вскоре возглавил правительство (см. ст. «Полити­ческая борьба в 1917 году»).

25 мая в Москве после десятилетнего перерыва собрался очередной III съезд партии эсеров. Съезд заявил о своей поддерж­ке коалиционного правительства. Делегаты высказались также по самым жгучим вопросам революции — о мире и земле. Съезд выступил за продолжение войны и «категорически отверг сепа­ратный мир и сепаратное перемирие». По вопросу о земле эсе­ры, конечно, повторили свои старые требования.

Но теперь вопрос стоял уже иначе: как проводить земельную реформу? Снизу, с помощью крестьянского движения, или сверху, по воле правительства? Съезд высказался против стихийного дви­жения, «отверг все частные захваты земель». Эсеры считали, что реформу надо проводить планомерно, решением правительства.

Однако в правительстве долгожданная реформа встречала всё новые и новые препятствия. Недовольство крестьян росло. В августе министр земледелия В. Чернов, потеряв надежду провес­ти желательные меры, подал в отставку.

Владимир Ленин писал за несколько дней до Октября: «Про­шло семь месяцев революции. Народ бесчисленное количество раз выражал своё доверие эсерам, давал им большинство на вы­борах, говорил партии эсеров: „Веди нас, мы вручаем тебе руко­водство!". В Советах партия эсеров, с марта 1917 г. действующая в блоке с меньшевиками, имела большинство в течение месяцев и месяцев! Семь месяцев господства эсеров и меньшевиков в Со­ветах привели... к восстанию крестьян Тамбовской и других гу­берний».

В то же время среди социалистов-революционеров посте­пенно сложилось левое крыло во главе с Марией Спиридоновой, Борисом Камковым и старым народником Марком Натансоном. Левые эсеры выступали в поддержку стихийного крестьянского движения. До ноября 1917 г. они оставались частью единой Пар­тии социалистов-революционеров.

РЕЗУЛЬТАТЫ ТЕРРОРА

Началом эсеровского индивидуально­го террора считается выстрел Степана Балмашева в апреле 1902 г. На протя­жении последующих десяти лет эсеры совершили, по неполным данным, 263 покушения. Их жертвами стали не ме­нее 107 человек. Среди них 2 минист­ра, 33 губернатора и вице-губернато­ра, 7 генералов и адмиралов, 15 пол­ковников, 16 градоначальников, полицмейстеров и прокуроров, 26 тайных сотрудников полиции. За эти покуше­ния 71 эсер получил смертный приго­вор, причём казнили 57 человек.

Наивысшего подъёма индивидуальный террор достиг в 1906 г. — 74 покуше­ния. В 1907 г. покушений было не ме­нее 57. В последующие годы, после массовых арестов и казней, эсеровский террор почти прекратился. В 1908 г. состоялось всего два успешных поку­шения, столько же в 1909 г. Ещё два теракта имели место в 1911 г. Послед­ним от пули эсеров погиб начальник Зерентуйской каторги Высоцкий. Его убили за применение телесных нака­заний к политзаключённым. После это­го индивидуальный террор эсеры во­зобновили лишь в 1918 г.

Плакат партии эсеров, посвящённый выборам в Учредительное собрание.

1917 г.

74

 

 

ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ

Октябрьский переворот 1917 г. привёл к расколу среди эсеров. Большинство руководителей партии решительно выступили про­тив Октября. В то же время левое крыло эсеров поддержало Со­ветскую власть. Причины этой поддержки были достаточно ясны: ведь «Декрет о земле» наконец осуществил эсеровскую земель­ную программу. М. Спиридонова говорила о большевиках в но­ябре 1917 г.: «Как нам ни чужды их грубые шаги, но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними идёт масса, выведенная из состояния застоя...». Кроме того, левые эсеры поддерживали сам принцип Советской власти, считая её более близкой народу и крепко связанной с ним.

2б ноября открылся последний IV съезд партии эсеров. Де­легаты определённо высказались за борьбу с большевиками под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!».

А 19 ноября начал работу первый съезд новой партии — ле­вых эсеров. Три недели спустя левые эсеры согласились войти в Советское правительство и получили в нём почти половину порт­фелей (в том числе такие важные, как наркоматы земледелия, юстиции). Два этих съезда окончательно оформили состоявший­ся в партии раскол.

И вот в разгар всех этих тяжёлых для эсеров событий они неожиданно узнали о своей... победе. Их лозунги, в том числе главный — о земельном переделе, принесли им успех на выбо­рах в Учредительное собрание 12 ноября (см. ст. «Учредитель­ное собрание»). Но эта победа, за которую 1б лет боролась пар­тия, имела теперь какой-то иллюзорный, символический харак­тер. Ведь победила старая, ещё единая партия, в списках которой товарищами оставались А. Керенский и М. Спиридонова... Мало кого из эсеров эта победа по-настоящему обнадёжила.

«МЯТЕЖ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ»

В марте 1918 г. левые эсеры разошлись с большевиками по во­просу о подписании Брестского мира. Левые эсеры (как, впро­чем, и многие большевики во главе с Н. Бухариным) выступили за «революционную войну» с Германией. Когда Брестский мир всё-таки одобрили, левые эсеры вышли из правительства.

Вскоре стало ясно, что Брестский мир больше всего ударил по крестьянам. Лишившись хлебной Украины, власти примени­ли самые суровые меры, чтобы получить зерно у российских кре­стьян. В деревне началась «война за хлеб» (см. ст. «„Военный ком­мунизм" и нэп»). Власть в сёлах передали комитетам деревенской бедноты — комбедам. Участники комбедов помогали изымать зерно у своих более зажиточных односельчан.

Всё это вызвало горячий протест левых эсеров, тесно свя­занных с крестьянством. Особенно их возмущало то, что от «за­конных сельских Советов» власть передаётся каким-то «самозва­ным комитетам». Левый эсер Борис Камков с негодованием на­звал комбеды «комитетами деревенских лодырей».

ЛЕВЫЕ ЭСЕРЫ

И СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ

Левые эсеры, в отличие от «правых», являлись сторонниками власти Сове­тов. Уже в ноябре 1918 г., находясь пол арестом, Мария Спиридонова по­вторяла: «Власть Советов — это при всей своей хаотичности большая и лучшая выборность, чем вся учредил­ка, думы и земства». Депутатов город­ских дум или Учредительного собра­ния избирали только однажды, на весь срок. А в Советах, замечала М. Спи­ридонова, каждого делегата можно пе­реизбрать в любое время. Кроме того, по её мнению, через Советы «каждая фабрика, каждый завод и село имели право влиять на работу государствен­ного аппарата».

В. Лебедев. Плакат 1920 г.

75

 

 

ПАРТИЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО КОММУНИЗМА

В сентябре 1918 г. в Москве состоялся первый съезд новой партии — Партии революционного коммунизма (ПРК). Её возглавил 67-летний Марк Натансон, участник народнического движения с 1869 г. Фактически ПРК руководил Алексей Устинов, племянник П. Сто­лыпина, позднее ставший известным советским дипломатом. В партию во­шли главным образом бывшие левые эсеры. Они отмежевались от июльско­го выступления своей бывшей партии, известного как «мятеж левых эсеров», и высказались за сохранение союза с большевиками. ПРК считала себя ча­стью народнического движения.

ВЦИК постановил в феврале 1919 г., что ПРК — «советская партия и по от­ношению к ней репрессий быть не должно». В то же время большевики относились к революционным комму­нистам довольно настороженно. Их официальное отношение выражалось словами: «Привлекать к работе, но следить».

Что касается крестьян, то они часто искали зашиты от продотрядов, изы­мавших у них хлеб, именно в ПРК. 80% участников новой партии составляли крестьяне. На этой почве между боль­шевиками и революционными комму­нистами, особенно в тех местах, где последние были сильны, часто возни­кали острые противоречия. Как гово­рили большевики, к ПРК «примазыва­лось кулачество».

Многие революционные коммунисты переходили в РКП(б), другие, наоборот, начинали борьбу с большевиками. Ли­дер партии Марк Натансон скончался 29 июля 1919 г., находясь на лечении в Швейцарии. В сентябре 1920 г. по­следний, VI съезд ПРК принял решение о её роспуске и слиянии с РКП(б).

Левые эсеры рассчитывали дать бой по вопросу о комбедах и Брестском мире на V съезде Советов, который открывался 4 июля. Но вскоре стало ясно, что левые эсеры останутся на нём в меньшинстве. Хотя они и получили очень много мест (353), большевикам досталось ещё больше (773), а другим партиям — всего 28 мест. На выборах голос рабочего «весил» в пять раз боль­ше голоса крестьянина, а поддерживали левых эсеров в основном крестьяне.

24 июня ЦК партии левых эсеров принял тайное решение сорвать Брестский мир с помощью покушений на «виднейших представителей германского империализма». 6 июля, в разгар работы съезда Советов, левый эсер Яков Блюмкин исполнил ре­шение своего ЦК: застрелил германского посла графа Виль­гельма Мирбаха. После такого шага возобновление войны каза­лось неизбежным. В сообщении властей в тот же день говори­лось: «Россия теперь по вине негодяев левоэсерства на волосок от войны...».

Из посольства Яков Блюмкин направился в военный отряд чекистов, который возглавлял левый эсер Д. Попов. Здесь, в шта­бе отряда в Трёхсвятительском переулке, собрались члены ЦК левых эсеров. Через несколько часов сюда же прибыл председа­тель ВЧК Феликс Дзержинский. Он потребовал немедленно вы­дать ему убийцу германского посла. Конечно, левые эсеры не могли выдать товарища. Они предпочли обезоружить и аресто­вать самого Ф. Дзержинского... Так началось событие, известное как восстание, или мятеж, левых эсеров.

Узнав об аресте Ф. Дзержинского, власти взяли под стражу всю левоэсеровскую фракцию съезда Советов — около 350 че­ловек! Их арестовали прямо в зале заседания, в Большом театре. Среди арестованных, ошеломлённых случившимся, царило мрач­ное настроение. Известная террористка Анастасия Биценко, что­бы подбодрить товарищей, запела революционную песню. Но все остальные продолжали подавленно молчать.

Когда Д. Попов узнал, что левоэсеровские делегаты во главе с Марией Спиридоновой арестованы, он решил действовать. «За Марию, — воскликнул он, — снесу пол-Кремля, пол-Лубянки, пол­театра!» Его отряд открыл беспорядочный артиллерийский огонь по Кремлю. Однако немногие снаряды, упавшие на территорию крепости, особого вреда ей не причинили.

Небольшой отряд во главе с левым эсером Василием Лихобадиным захватил здание Главного телеграфа. Оттуда В. Лихобадин разослал по стране несколько телеграмм. В одной из них он предложил «задерживать всякие депеши за подписью Ленина, Троцкого и Свердлова, признавая их вредными для Советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых эсе­ров в частности».

Большевики бросили против левых эсеров красных латыш­ских стрелков, Утром 7 июля латыши заняли телеграф. Из пушек они обстреляли здание штаба Д. Попова в Трёхсвятительском переулке. 17 выпущенных по зданию артиллерийских выстрелов

76

 

 

 

решили исход борьбы: левые эсеры покинули свой штаб. К по­лудню всё было кончено, «мятежники» разоружены. Вечером того же дня в Трёхсвятительский переулок приехал В. Ленин с Н. Круп­ской. Они осмотрели здание штаба левых эсеров, разбитое пу­шечным огнём...

Через два дня по решению ВЧК 13 чекистов из отряда Д. По­пова расстреляли как «изменников». Почти всех остальных арес­тованных в тот же день выпустили, а М. Спиридонову освободи­ли спустя пять месяцев. Я. Блюмкина заочно осудили на три года заключения.

Сами левые эсеры позднее утверждали, что никакого восста­ния с их стороны не было, а только самозащита, к которой их вынудили обстоятельства. Так или иначе, июльские события поч­ти уничтожили их партию как значительную политическую силу. Левые эсеры уже никогда не смогли восстановить своё былое влияние.

ЭСЕРЫ ПРИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

После Октября 1917 г. эсеры (их теперь называли правыми эсе­рами) ещё занимались легальной деятельностью, издавали газе­ты и журналы. Так продолжалось примерно до середины 1918 г. Затем обстановка в стране обострилась, стала разгораться граж­данская война.

Руководство эсеров так и не приняло решения о начале ин­дивидуального террора против новых властей. Правда, этот во­прос неоднократно обсуждался руководством партии. Однако несколько рядовых эсеров совершили покушения на видных большевиков. В июне 1918 г. эсеры убили М. Володарского, в ав­густе — М. Урицкого и тяжело ранили В. Ленина (см. ст. «Кара­тельные органы Советской власти»).

После этих покушений власти объявили «красный террор». Среди эсеров прошли массовые аресты. В «Кратком курсе исто­рии ВКП(б)» позднее так рассказывалось об этом: «Эсеры, убив­шие тт. Урицкого и Володарского и произведшие злодейское покушение на жизнь Ленина, за белый террор против боль­шевиков были подвергнуты красному террору и разгромлены во всех сколько-нибудь значительных пунктах центральной России».

Летом 1918 г. члены ЦК партии эсеров перебрались в Сама­ру, а затем в Уфу. Здесь они возглавили вооружённую борьбу с большевиками. Эсеры выступали под лозунгами демократии и защиты Учредительного собрания. Как писал В. Чернов, они бо­ролись с попытками «против красной диктатуры воздвигнуть белую диктатуру».

Однако в этой борьбе эсеры потерпели поражение. Под их знамёна скоро собралось офицерство, одинаково враждебно на­строенное к любым социалистам. В ноябре 1918 г. в «сибирской столице» Омске произошёл переворот, и к власти пришёл адми­рал А. Колчак. Учредительное собрание, которое пытались вос-

УБИЙСТВО ФЕЛЬДМАРШАЛА ЭЙХГОРНА

Левые эсеры не ограничили свою борь­бу против Германии только убийством графа Вильгельма Мирбаха. На окку­пированной немцами Украине в 1918 г. действовала Боевая организация левых эсеров. Её самым известным террори­стическим актом стало убийство гер­манского генерал-фельдмаршала Гер­мана фон Эйхгорна, командующего оккупационными войсками на Украи­не. Руководила подготовкой покуше­ния террористка Ирина Каховская.

Убийство совершил 30 июля 1918 г. левый эсер Борис Донской, бывший кронштадтский матрос, которому было 24 года. В левоэсеровском журнале «Знамя» в 1919 г. рассказывалось о нём: «Борис Донской пять раз выходил на Эйхгорна. В третий раз он уже за­махнулся, чтобы бросить бомбу, но в этот момент слетела крышка со снаря­да и упала чуть ли не к самым ногам Эйхгорна. Борис Донской не растерял­ся: нагнулся, поднял крышку, положил снаряд в карман и ушёл на глазах стра­жи. В головах немцев не зародилось ни малейшего подозрения...».

Б. Донской отказался бежать с места покушения, сославшись на евангель­скую притчу о зерне, которое даст урожай, только если само погибнет. «Я хотел, чтобы меня поймали, — призна­вался он, — и узнали, по какой при­чине я убил Эйхгорна». В прощальном письме матери он писал: «Благослови меня и не жалей, мне хорошо, будто в синее небо смотрю». Бориса Донского приговорили к смертной казни и пуб­лично повесили 10 августа 1918 г.

77

 

 

 

«СЪЕЗД БЫВШИХ ЭСЕРОВ»

18 марта 1923 г. в Москве собрался «Всероссийский съезд рядовых членов партии эсеров». (Заметим, что в эсе­ровской эмиграции его оценили как инсценировку советских властей.) На съезд, который продолжался три дня, съехались примерно 50 бывших эсеров. Они заявили, что партия распалась и разложилась, поэтому заграничный ЦК не может выступать от её имени. Кро­ме того, участники съезда отмеже­вались от эсеровского руководства, осуждённого в августе 1922 г. на «про­цессе эсеров». В заключение бывшие эсеры попросили принять их в РКП(б).

Журналист Михаил Кольцов писал об этом событии: «В маленьком зале на задворках Москвы собрался и прошёл съезд бывших эсеров. Не левых эсе­ров, а самых настоящих, подлинных обломков эсеровской партии, пред­ставлявших несколько сотен своих еди­номышленников, рассеянных по всей Советской России. Проделан трудный, мучительный, но такой необходимый акт — акт санитарии. Зарыты в землю последние разложившиеся останки мёртвой партии. Эсеровский генерали­тет, пышную верхушку партии, похо­ронили по первому разряду на красном помосте Дома Союзов, при публике, электрических люстрах, при поминаль­ном отпевании прокурора республики. А рядовые эсеры покончили со своим прошлым тихо и серо, без публики и судебных дам. Кучка измученных лю­дей стирает с лица земли самоё назва­ние партии, проклиная своих вождей, осуждённых за убийства и измены, стремится войти в РКП».

создать эсеры, подверглось «второму разгону». Многих депута­тов арестовали, а нескольких человек офицеры даже расстреля­ли на берегу Иртыша: как они говорили, «отправили в респуб­лику Иртыш».

После этих событий эсеры попытались вести борьбу «на два фронта» под лозунгом «Ни Ленин, ни Колчак» (за что их ирони­чески прозвали «нинистами»). Такую позицию, в частности, за­нимали В. Чернов, А. Аргунов, А. Керенский.

Другие под давлением обстоятельств склонялись к союзу с большевиками против А. Колчака. Большевики также как будто проявили готовность пойти навстречу эсерам. 27 февраля 1919 г. ВЦИК постановил «предоставить правым социалистам-револю­ционерам право участия в советской работе». Это означало, что партия может вести легальную деятельность.

В Москве вновь начала выходить эсеровская газета «Дело народа». В. Чернов вспоминал: «„Весна" была недолгой: наша га­зета выходила всего десять дней. Она имела блестящий успех, а на наши митинги стекались толпы народа. На тех заводах, где выступали наши ораторы, большевикам больше нельзя было по­казываться: их встречали бурей негодования, свистом, шикань­ем, их гнали с трибуны. Нашим же товарищам приходилось уго­варивать рабочих „выслушать и противную сторону"». После двух недель «весны» среди эсеров, вышедших из подполья, прокати­лась волна арестов...

Однако не все эсеровские группы на советской территории попали под запрет. Например, продолжали действовать эсеры-максималисты, украинские эсеры-борьбисты. Левые эсеры до 1922 г. выпускали в Москве журнал «Знамя», эсеры-максима­листы — журнал «Максималист».

В Кронштадте весной 1921 г. идеи немногочисленной со­ветской оппозиции неожиданно нашли мощную вооружённую поддержку. Стало ясно, что даже небольшие оппозиционные группы и партии далеко не безопасны для властей. Поэтому по­литика по отношению к ним стала гораздо более суровой. После подавления Кронштадтского восстания В. Ленин призвал отправ­лять эсеров за границу или «бережливо держать их в тюрьме». В мае 1921 г. эсеры ещё могли выступать на Всероссийском съезде профсоюзов. Но под влиянием арестов деятельность сохранив­шихся эсеровских групп постепенно затухала.

Летом 1922 г. в Москве в Доме союзов состоялся знамени­тый «процесс эсеров» (см. ст. «Карательные органы Советской власти»). В числе подсудимых находились видные эсеровские вожди — Абрам Гоц, Евгений Тимофеев и др. Суд вынес им смерт­ные приговоры, два года спустя смягчённые до тюремного заклю­чения и ссылки.

После процесса 1922 г. деятельность эсеров в Советской стра­не окончательно перешла в подполье, где существовали только их небольшие разрозненные группы. (Единственный оставшийся ле­гальный народнический клуб — «Объединение левого народниче­ства» — был запрещён в 1925 г.) Всё же до начала 30-х гг. время от

78

 

 

 

 

времени появлялись эсеровские листовки, например среди студен­тов Москвы и Ленинграда.

В эмиграции в 20—30-е гг. действовала Заграничная делега­ция социалистов-революционеров. Эсеры-эмигранты выпуска­ли газеты и журналы в Праге, Париже и Берлине. (Последняя эсе­ровская группа — в Нью-Йорке — действовала до начала 60-х гг.)

Продолжали борьбу и арестованные эсеры в тюрьмах, лаге­рях и местах ссылки. С помощью голодовок протеста, иногда даже самоубийств, они отстаивали права и вольности политза­ключённых. Эта борьба не прекращалась до конца 30-х гг. (см. ст. «Советские лагеря и тюрьмы»),

В 1936—1937 гг. прошли массовые аресты среди оставав­шихся на свободе бывших эсеров и левых эсеров. Арестовывали их и в местах ссылки. К началу 40-х гг. погибли почти все быв­шие вожди этих партий. Например, А. Гоц скончался в лагере под Красноярском в августе 1940 г., М. Спиридонову расстреляли в сентябре 1941 г.

Эсеры, оставшиеся в живых после десятилетий ссылок и ла­герей, вышли на свободу во время политической амнистии 1956 г. Их не реабилитировали, как осуждённых в 30-е гг. боль­шевиков, а только освободили из заключения. Конечно, никто из них уже не вернулся к политической деятельности. Однако мно­гие эсеры до конца жизни сохраняли свои убеждения и интерес к общественным вопросам.

ИВАН КАЛЯЕВ

(1877—1905)

Будущий легендарный террорист Иван Платонович Каляев ро­дился 24 июня 1877 г. в семье полицейского. Детство его прошло в Варшаве. Семья Каляевых жила довольно бедно. Однако Ивану, как он сам замечал, посчастливилось поступить в Петербургский университет. «Я восторженно стремился к высшему образова­нию», — признавался он позднее.

Вскоре за участие в студенческом движении Ивана аресто­вали, и он провёл три месяца в тюрьме. Затем его исключили из университета и отправили в ссылку на два года, «Это было тяжё­лым ударом для меня, навсегда определившим мою судьбу, — писал он. — На все прошения принять меня в университет я по­лучил холодный отказ... С тех пор я стал убеждённым революцио­нером».

24-летний Иван Каляев примкнул к социал-демократам. «Сначала я был всецело захвачен пропагандой среди рабочих, — говорил он, — сам сгорал от огня, которым хотел зажечь других».

А. Гоц.

ГРУППА «НАРОД»

В 1919 г. в эсеровской партии сложи­лась группа «Народ» во главе с Влади­миром Вольским и Николаем Святицким. Они призывали отказаться от борьбы «на два фронта» и вместе с большевиками бороться против А. Кол­чака. Любопытное психологическое объяснение этой смены курса давал В. Чернов. «Лично Вольский, — писал он, — был яростнейшим из ненавист­ников большевизма в рядах партии. Но бессилие перед лицом колчаковского переворота озлобило его до последней степени. Порывистый характер толк­нул его на противоположную край­ность...»

Группа «Народ» в Советской России действовала легально. Она стала назы­ваться «Меньшинство партии социали­стов-революционеров (МПСР)». До 1922 г. эта группа выпускала свой жур­нал «Народ». Но в последние годы он всё с большим трудом проходил цен­зуру, отпечатанный тираж часто изы­мался. В конце концов группа В. Воль­ского — Н. Святицкого заявила о сво­ём роспуске.

79

 

 

 

И. Каляев и великий князь Сергей

Александрович. 17 февраля 1905 г.

Современный рисунок.

ТОВАРИЩИ ОБ ИВАНЕ КАЛЯЕВЕ

Эсер Виктор Чернов вспоминал об Иване Каляеве: «То была восторжен­ная и непосредственная натура, нату­ра энтузиаста вдумчивого, с большим сердцем. Печать чего-то не от мира сего была на всех его словах и жестах. В своих глубочайших переживаниях он давно обрёк себя на жертвенную ги­бель и больше думал о том, как он ум­рёт, чем о том, как он убьёт».

«Прирождённый поэт, он любил искус­ство, — писал другой товарищ Каляе­ва Борис Савинков. — Подолгу и с ув­лечением говорил о литературе. Име­на Брюсова, Бальмонта, Блока, чуждые тогда революционерам, были для него родными. Он не мог понять ни равно­душия к их литературным исканиям, ни тем менее отрицательного к ним отно­шения: для него они были революцио­нерами в искусстве. Его любовь к ис­кусству и революции освещалась од­ним и тем же огнём — несознательным, робким, но глубоким и сильным рели­гиозным чувством. К террору он при­шёл своим, особенным, оригинальным путём и видел в нём не только наилуч­шую форму политической борьбы, но и моральную, быть может, религиоз­ную жертву». Егор Сазонов вспоминал конспиративное свидание с И. Каляе­вым в церкви: «В толпе молящихся на­хожу его... Поют херувимскую. Поэт лежит ничком на земле и молится жар­че, чем его соседка-старушка».

Но впоследствии, по его словам, «пропаганда перестала удовле­творять: требовалось дело, а не слово».

В 1903 г. за границей И. Каляев встретился с Евгением Азефом и попросил принять его в Боевую организацию эсеров. Каляев го­рячо объяснял, что его не может удовлетворить мирная револю­ционная работа. Он говорил, что хочет бороться с самодержави­ем самыми решительными средствами. Е. Азеф не очень доверял страстным романтикам и потому, выслушав Каляева, равнодушно сказал: «Нам не нужны сейчас люди. Может быть, потом...».

Однако через некоторое время Ивана Каляева всё же при­няли в Боевую организацию эсеров. Товарищи дали ему подполь­ную кличку Поэт. Такое прозвище вполне отвечало свойствам его личности, к тому же он действительно сочинял стихи. «Почему мы называемся революционерами? — спрашивал Каляев. — Не­ужели только потому, что боремся с самодержавием? Нет! Преж­де всего мы — рыцари духа...»

80

 

 

 

«Убийство великого князя Сергея Александровича социалистом-революционером И. Каляевым 17 февраля 1905 г.» («Le Petit Journal». 1905 г.).

 

 

 

Террор он считал делом не одной своей партии, а всей рус­ской революции. Он глубоко верил в индивидуальный террор. «Раз­ве эсер может работать мирно? — убеждённо говорил Каляев. — Ведь эсер без бомбы уже не эсер...» Когда Центральный комитет партии напечатал заявление, осуждающее террор «в свободных странах», Каляева возмутила эта позиция: «Я не знаю, что бы я де­лал, если бы родился французом, англичанином, немцем. Вероят­но, не делал бы бомб, вероятно, я бы вообще не занимался полити­кой... Но почему именно мы должны бросить камнем в итальянских и французских террористов? Я верю в террор больше, чем во все парламенты в мире».

В числе «метальщиков» Каляев участвовал в убийстве В. Пле­ве, хотя ему и не пришлось бросать свою бомбу. Во время подго­товки покушения он предлагал себя для самых отчаянных про­ектов. Например, готов был кинуться с бомбой под ноги лоша­дям — на верное самоубийство.

После убийства В. Плеве Боевая организация приступила к подготовке нового покушения. Речь шла о московском генерал-губернаторе великом князе Сергее Александровиче. Великий князь Сергей имел репутацию врага каких бы то ни было пере­мен и покровителя черносотенцев. Считалось, что в этом духе он даёт советы своему племян­нику царю Николаю II.

Покушение назначили на 2 февраля 1905 г., когда великий князь должен был выехать в Большой театр. Главным исполнителем избра­ли Ивана Каляева. Однако события приняли со­вершенно неожиданный оборот. Увидев карету великого князя, Каляев бросился к ней и поднял для броска бомбу, но вдруг заметил, что князь не один... С ним ехали двое детей его брата — мальчик и девочка, а также его супруга великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Каляев не стал бросать снаряд и подошёл к товарищам. «Я ду­маю, что поступил правильно, — с глубоким волнением сказал он, — разве можно убить де­тей?» Несмотря на то что отсрочка подвергала террористов новому риску, они одобрили по­ступок Каляева.

Два дня спустя, 4 февраля, у Никольских во­рот покушение состоялось. Бомбу в карету бро­сил Иван Каляев. Карету и самого князя разорва­ло на части. Кучер Андрей Рудинкин получил тя­жёлые ранения, от которых через три дня скон­чался. Неприязнь к генерал-губернатору среди населения была настолько сильна, что никто из сбежавшихся людей даже не снял шапку. Со­гласно донесению сотрудника полиции, кто-то заметил: «Молодцы ребята, никого стороннего даже и не оцарапали, чего зря людей губить». К

ЕЛИЗАВЕТА ФЕДОРОВНА

Елизавета Фёдоровна, принцесса Гессен-Дармштадтская, приходилась род­ной сестрой императрице Александре Фёдоровне. В 1884 г. 20-летняя прин­цесса стала супругой великого князя Сергея Александровича. Она была женщиной искренне и глубоко верую­щей, много сил отдавала благотвори­тельности. Во время войны с Японией великая княгиня ежедневно посещала раненых в госпиталях. Кроме того, она на свои деньги отправила на фронт несколько санитарных поездов.

В 1905 г. взрыв бомбы, брошенной Иваном Каляевым, унёс жизнь её мужа. Террористу был вынесен смертный приговор, и Елизавета Фёдоровна об­ратилась к царю с просьбой о его по-

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна.

82

 

 

 

месту покушения выбежала жена Сергея Александровича, ве­ликая княгиня Елизавета Фёдоровна. Она кричала равнодушной толпе: «Как вам не стыдно, что вы здесь смотрите, уходите от­сюда!». Но толпа не двигалась с места, и никто голову так и не обнажил.

Сам И. Каляев вспоминал о покушении: «Я бросал на расстоя­нии четырёх шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокня­жеской одежды и обнажённое тело... Я огляделся. С лица обиль­но лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколь­ко долгих мгновений, когда никого не было вокруг». Под крики «Держи!» полицейские схватили И. Каляева и отправили в участок. «Я был дерзок, издевался над ними, — рассказывал он. — Меня перевезли в арестный дом. Я заснул крепким сном...»

Иван Каляев не сомневался в своей дальнейшей судьбе: суд, приговор, казнь. Но до этого ему пришлось пережить ещё одно неожиданное событие. 7 февраля к нему пришла вдова убитого им великого князя — Елизавета Фёдоровна. Глубоко верующая христианка, она решила побудить И. Каляева к раскаянию, что­бы спасти, как она считала, не только его жизнь, но и душу. И вот состоялась эта удивительная встреча...

И. Каляева никто не предупредил о предстоящем свидании, поэтому он с недоумением смотрел, как в его камеру вошла за­плаканная женщина в трауре. «Когда она вошла ко мне, — вспо­минал он, — вся в чёрном, медленной походкой разбитого го­рем человека, со слезами на глазах, я не узнал её. „Жена я его", — прошептала великая княгиня, приблизившись ко мне. Она бес­помощно опустилась на соседний стул и продолжала плакать, опустив голову на мои руки». Чуть позже И. Каляев написал об этой встрече стихотворение, в котором были такие строки:

Вдруг женщина в чёрном,

как призрак, вошла.

«Жена я его», — мне сказала.

И за руку крепко, присевши, взяла

И, глядя в лицо мне, рыдала.

И вспомнил я слёзы и эту печаль,

Я мать свою вспомнил родную,

Когда уходил я в безвестную даль,

Склонившись к её поцелую.

После продолжительного молчания И. Каляев сказал: «Кня­гиня, не плачьте. Это должно было случиться...».

«Вы, должно быть, много страдали, что решились», — про­изнесла Елизавета Фёдоровна. «Что из того, страдал ли я или нет, — отвечал арестованный. — Да, я страдал, но мои страдания я слил со страданиями миллионов людей. Слишком много вокруг нас льётся крови, и у нас нет другого средства протестовать против жестокостей правительства...»

миловании. После смерти великого князя она продала все свои драгоцен­ности и коллекцию произведений ис­кусства и израсходовала своё состоя­ние на создание православной Mapфо-Мариинской обители и больницы на 22 койки. Больница эта вскоре полу­чила репутацию образцовой. Сама Ели­завета Фёдоровна брала на себя са­мые тяжёлые обязанности — ухажи­вала за умирающими, помогала во вре­мя операций.

В апреле 1918 г. Елизавета Фёдоровна в письме подруге так передала свои чувства от происходящего в стране: «Я испытывала такую глубокую жалость к России и к её детям, которые в настоя­щее время не знают, что творят. Разве это не больной ребёнок, которого мы любим во сто раз больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров? Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему. Вот что я чувствую каждый день».

Через несколько дней великую княги­ню арестовали, как и других Романо­вых. В ночь на 18 июля 1918 г. вместе с пятью Романовыми её подвергли каз­ни в городе Алапаевске под Екатерин­бургом. При этом только одного из восьмерых казнённых, великого князя Сергея Михайловича, застрелили за по­пытку сопротивления. Остальных жи­выми сбросили в старую шахту. Перед казнью Елизавета Фёдоровна моли­лась, повторяя: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».

Елизавета Фёдоровна упала на глуби­ну 10—15 м и после падения осталась жива. Рядом с ней оказался князь Иван Константинович. Хотя великая княги­ня и получила многочисленные пере­ломы и сильные ушибы головы, она оказала ему посильную помощь — пе­ревязала рану. Рассказывали, что ме­стные крестьяне ещё двое-трое суток слышали раздающиеся из-под земли молитвы и стоны...

Тела казнённых обнаружили пришед­шие в город белогвардейцы, которые и похоронили их. Могила великой кня­гини Елизаветы Фёдоровны находит­ся в Иерусалиме в православной церк­ви Марии Магдалины.

83

 

 

И. Каляев и великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Современный рисунок.

 

 

 

«Но почему со мной раз­говаривают только после того, как я совершил убийство, — внезапно с болью в голосе вос­кликнул Иван Каляев. — Знае­те, великая княгиня, когда-то ещё мальчиком я часто думал о том, что так много слёз на све­те, что столько неправды тво­рится вокруг, и мне иногда ка­залось, что вот стоит пойти выплакать свои слёзы за всех, и зло будет уничтожено... Ведь если бы я пришёл к великому князю и указал ему на все его действия, вредные народу, ведь меня посадили бы в сумасшед­ший дом или в тюрьму... Поче­му народу не дают говорить?»

«Да, очень жалко, что Вы к нам не пришли и что мы не знали Вас раньше», — с искрен­ним сожалением сказала Ели­завета Фёдоровна.

«Но ведь Вы знаете, что сделали с рабочими 9 января, когда они шли к царю?..»

«Разве Вы думаете, что и мы не страдаем? Разве Вы думаете, что и мы не желаем добра народу?»

«Да, — жёстко произнёс Иван Каляев, — теперь Вы стра­даете...»

Наступило молчание. «Мы смотрели друг на друга, — вспо­минал Каляев, — не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых.

«Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил Вам горе, но я действовал сознательно, и, если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, не только одну». Великая княгиня протянула ему небольшую икону: «Про­шу Вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за Вас». И Каляев взял иконку... Он добавил, что тоже молился за неё, за то, чтобы она осталась в живых при покушении.

«Прощайте, — сказал он. — Повторяю, мне очень больно, что я причинил Вам горе, но я исполнил свой долг, и я его исполню до конца и вынесу всё, что мне предстоит. Прощайте...» Вскоре после этого разговора в печати появился ряд статей, согласно которым И. Каляев называл себя верующим и выражал раскаяние

И. Каляев перед казнью отказывается целовать крест. Современный рисунок.

 

ИВАН КАЛЯЕВ НА СУДЕ

На суде 5 апреля 1905 г. И. Каляев гово­рил: «Я не подсудимый перед вами, я — ваш пленник. Мы — две воюющие сто­роны. Нас разделяют горы трупов и це­лое море крови и слёз, разлившейся по всей стране... Вы готовы признать, что существуют две нравственности. Одна для обыкновенных смертных, которая гласит: „Не убий", а другая нравствен­ность для правителей, которая им всё разрешает... И вот боевая организация партии социалистов-революционеров должна была безответственного перед законом великого князя сделать ответ­ственным перед народом». Суд вынес И. Каляеву смертный приговор. После этого он сказал судьям: «Я счастлив ва­шим приговором...».

85

 

 

 

в своём поступке. Вероятно, так Елизавета Фёдоровна поняла его жест, когда он взял икону и сказал: «Прощайте».

Для самого Каляева это было тяжёлым ударом, потому что подобное «раскаяние» выставляло его предателем и малодушным человеком в глазах товарищей. Больше всего он боялся, что теперь его помилуют. 24 марта он написал резкое письмо великой княги­не: «Вы пришли ко мне со своим горем и слезами, и я не оттолкнул Вас от себя, непрошеную гостью из вражьего стана. Всё то, что про­изошло между нами обоими, не подлежало опубликованию, как нам одним принадлежащее... Я вполне сознаю свою ошибку: мне следовало отнестись к Вам безучастно и не вступать в разговор. Но я поступил с Вами мягче, на время свидания затаив ту ненависть, с какой, естественно, я отношусь к Вам...». Правда, чуть позже возму­щение И. Каляева утихло, и он уже сожалел о своей резкости.

5 апреля суд приговорил И. Каляева к смертной казни через повешение. Своим товарищам он писал уже после вынесения приговора: «Помилование я считал бы позором... Я считаю свою смерть последним протестом против мира крови и слёз...».

В ночь на 10 (23) мая 1905 г. во дворе Шлиссельбургской кре­пости состоялась казнь. За несколько часов до этого в камеру И. Ка­ляева заходил священник. Осуждённый заявил, что верует в Бога, но обрядов не признаёт. Однако он расцеловал священника, ска­зав, что чувствует в нём «доброго человека». Уже у виселицы свя­щенник снова подошёл к осуждённому. Каляев отказался целовать крест... Спустя несколько минут приговор привели в исполнение. Здесь же, в Шлиссельбурге, казнённого предали земле.

АЛЕКСАНДР ФИЛИПЬЕВ

Исполнителем приговоров как Ивану Каляеву, так и многим другим осуждён­ным стал Александр Филипьев. Судь­ба этого человека довольно необычна. Он сам был приговорён к смертной казни за убийство нескольких человек (по рассказам, семерых).

Однако власти предложили даровать ему помилование при условии, что он возьмёт на себя обязанности палача. А. Филипьев согласился... Так в Рос­сийской империи появился «заключён­ный-палач». Под конвоем его перево­зили из тюрьмы в тюрьму, и он казнил осуждённых в разных уголках России.

А. Филипьев в тюрьме пользовался до­вольно необычной привилегией — ему разрешали пить водку, что, видимо, должно было придавать твёрдость пе­ред исполнением приговоров. Свиде­тель казни И. Каляева, подписавшийся псевдонимом NN, в журнале «Былое» так описывал А. Филипьева: «Это был рослый детина, брюнет, с грубыми, крупными чертами лица, казак по про­исхождению».

Во время казней он надевал особую «форму», подобающую его должности: ярко-красную кумачёвую рубаху, тако­го же цвета шаровары и алый колпак на голову; подпоясывался верёвкой, заткнув за неё нагайку.

А. Филипьеву довелось повесить нема­ло политических и уголовных осуждён­ных. В частности, весной 1902 г. он по­весил эсера-террориста Степана Балмашева. За каждую казнь А. Филипьеву выдавали денежную премию и, глав­ное, — сокращали срок каторги. В ав­густе 1905 г. он вышел на свободу и продолжил свою прежнюю службу уже «вольным».

СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ

ЗАРОЖДЕНИЕ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

В России в 90-е гг. XIX в. среди интеллигенции быстро стали рас­пространяться идеи марксизма. Былая народническая вера в кре­стьянство, в сельскую общину оказалась почти забыта. Теперь революционеры с надеждой смотрели на рабочих, «пролетари­ев», которых называли «самым передовым классом общества». Именно среди рабочих они прежде всего искали поддержки. Во многих городах возникли кружки и группы марксистской интел­лигенции. Очевидно, следующим шагом должно было стать их объединение.

1 марта 1898 г. в Минске на квартире одного рабочего-же­лезнодорожника тайно собрался съезд социал-демократов. В этом небольшом провинциальном городе революционеры на­деялись избежать слишком пристальной полицейской слежки. В

86

 

 

 

съезде, который продлился три дня, участвовали девять предста­вителей марксистских кружков и групп из разных частей России. Его участники назвали основанную ими организацию Россий­ской социал-демократической рабочей партией (РСДРП). Они избрали Центральный Комитет (ЦК) партии из трёх человек и утвердили манифест РСДРП, написанный Петром Струве. В то время этот будущий видный либеральный деятель придерживал­ся марксистских взглядов...

Однако полиция вскоре свела на нет почти все результаты съезда, арестовав большинство его участников и «обезглавив» тем самым новорождённую партию.

Следующий шаг к объединению русских марксистов был сделан в 1900 г. 11 декабря в Лейпциге вышел первый номер со­циал-демократической газеты «Искра». Эпиграфом газеты стала знаменитая строка из стихотворного ответа декабристов А. Пуш­кину: «Из искры возгорится пламя!». Редакция «Искры» объеди­нила два поколения русских социал-демократов: «старых марк­систов» (Георгий Плеханов, Павел Аксельрод, Вера Засулич) и молодое поколение (Владимир Ленин, Юлий Мартов, Александр Потресов). Печатали газету за границей, а в Россию её тайно пе­ревозили специальные курьеры. Здесь «Искру» распространяли подпольно. Редакция газеты надеялась, что на этой основе в Рос­сии возникнет сеть нелегальных партийных комитетов.

Среди социал-демократов шли жаркие споры о том, на ка­кие общественные силы должна опираться их партия. Конечно, марксисты хотели, чтобы их поддерживали рабочие. Но слово «рабочая» в названии партии вызвало немалые споры ещё на I съезде: ведь входила в партию пока почти исключительно ин­теллигенция. В. Засулич позднее назвала РСДРП «организацией интеллигентов для пропаганды среди рабочих».

В марте 1902 г. В. Ленин в брошюре «Что делать?» выдвинул новую, непривычную по тем временам идею. Он доказывал, что костяк партии должны составить «профессиональные революци­онеры». Взяв на себя роль своеобразных «доверенных лиц» ра­бочего класса, они смогли бы привести его к победе. «Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернём Россию!» — восклицал В. Ленин. «Надо подготовлять людей, — писал он, — посвящающих революции не одни только свободные вечера, а всю жизнь... Перед нами стоит во всей своей силе неприятель­ская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, унося­щие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возь­мём её, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к ко­торой потянется всё, что есть в России живого и честного».

II СЪЕЗД РСДРП

17 июля 1903 г. открылся II съезд РСДРП, на котором произошло «второе рождение» партии. Свои заседания 57 делегатов начали в Брюсселе, а закончили в Лондоне 10 августа. Они утвердили

РОМАН МАЛИНОВСКИЙ

Самым знаменитым из сотрудников полиции в рядах большевиков (таких полицейских агентов революционеры называли не иначе как провокаторами), безусловно, являлся Роман Вацлавович Малиновский. Рабочий-металлист по профессии, социал-демократ по убеж­дениям, он славился незаурядным крас­норечием и производил впечатление человека, который «не подведёт». Эти качества помогли ему в 1907 г. выдви­нуться в ряды рабочих вожаков.

В мае 1910 г. Р. Малиновский был аре­стован полицией за революционную деятельность. На допросе он выразил желание «переговорить откровенно» с высшими жандармскими чинами. По­сле этих бесед его зачислили в штат Московского охранного отделения сек­ретным сотрудником полиции. Через десять дней после ареста Р. Ма­линовского освободили. В последую­щие три года он направил своему по­лицейскому руководству около 90 под­робных докладов. По его сообщениям арестовали десятки социал-демокра­тов, в том числе Иосифа Сталина, се­стру В. Ленина Марию Ульянову. Жа­лованье Малиновского постепенно достигло губернаторского (500 рублей в месяц), а затем дошло до 700 рублей.

В это время, по словам Р. Малиновско­го, «после самых серьёзных размышле­ний и наблюдений» он перешёл с пози­ций меньшевика-«легалиста» на пози­ции крайнего большевика, близко по­знакомился с В. Лениным. В январе 1912 г., когда Роман Вацлавович при­был на Пражскую конференцию боль­шевиков, Владимир Ильич радостно вос­кликнул: «Вот это то, чего нам недоста­ёт на конференции!». Тогда же Р. Ма­линовского избрали членом ЦК и наме­тили кандидатом в депутаты IV Думы.

Однако на выборах возникли неожи­данные препятствия. Мастер завода, где трудился Р. Малиновский, Моисей Кривое решил уволить его с работы (перед этим они поссорились). Это обстоятельство лишило бы кандидата права избираться от рабочей курии. Полиции, помогавшей Малиновскому добиться избрания, пришлось пойти на крайние меры. На время выборов М. Кривов был... арестован.

87

 

 

 

Другим препятствием оказались фак­ты из биографии самого кандидата. Выяснилось, что в молодости его триж­ды судили за кражи, причём последний раз за кражу со взломом. Подобная судимость лишала Р. Малиновского законного права избираться. Дело ста­ло известно самому директору Депар­тамента полиции Степану Белецкому. Он наложил резолюцию на рапорте своих подчинённых: «Доложено мини­стру внутренних дел... Предоставить дело избрания его естественному хо­ду». Рабочие на выборах проголосова­ли за кандидата-большевика. Так Р. Ма­линовский стал членом законодатель­ной палаты.

Здесь он неоднократно выступал с крайне революционными речами. Мно­гие из них редактировались дважды: сначала В. Лениным, затем — вице-директором Департамента полиции С. Виссарионовым. Депутатская непри­косновенность Р. Малиновского очень помогала полиции проводить аресты среди его окружения: никто не удив­лялся, почему самого Романа Вацлавовича власти не трогают. Он поставлял в полицию немало ценнейшей инфор­мации. С. Белецкий позднее замечало социал-демократах этих лет: «Я знал, чем они дышат...».

Полицейская служба Р. Малиновского завершилась совершенно неожиданно. Товарищем (заместителем) министра внутренних дел был назначен Владимир Джунковский. Он был известен тем, что в октябре 1905 г. вместе с революцио­нерами под красным флагом ходил от тюрьмы к тюрьме и освобождал полит­заключённых (выполняя, разумеется, решение властей). Знакомясь со спи­ском секретных сотрудников, В. Джун­ковский был потрясён тем, что один из них заседает в Государственной думе. Он счёл, что это оскорбляет законода­тельное учреждение. В апреле 1914 г. В. Джунковский позвонил председате­лю Думы Михаилу Родзянко и сообщил ему эту необычную новость.

Р. Малиновского сразу же отчислили с полицейской службы. Одновременно его вызвал председатель Думы и пред­ложил немедленно подать в отставку... Роману Вацлавовичу пришлось сло­жить с себя депутатские полномочия.

программу РСДРП, которую вплоть до 1917 г. признавали все ос­новные течения русских социал-демократов. Партия называлась в ней «отрядом всемирной армии пролетариата». Программа включала общие революционные требования: свержение само­державия, провозглашение демократической республики и т. д. Важное место в ней отводилось улучшению положения рабочих. Этим социал-демократы рассчитывали завоевать их сочувствие и поддержку. Своими долговременными задачами социал-демо­краты считали социальную революцию и диктатуру пролетариа­та (власть рабочего класса). Во время обсуждения программы возникали разногласия по вопросу о том, как соотносятся меж­ду собой демократия и диктатура пролетариата.

«Успех революции — высший закон, — заметил Георгий Пле­ханов. — И если бы ради успеха революции потребовалось вре­менно ограничить действие того или иного демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы оста­новиться. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент... то нам следовало бы сделать его долгим парламентом. А если бы выборы оказались неудач­ными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели». Слова Г. Плеханова вызвали бурную реакцию в зале; часть делегатов аплодировала, другие, напротив, возмущённо шикали, а один встал и сказал: «Раз такие речи вызывают рукоплескания, то я обязан шикать!».

Но настоящий раскол произошёл не по вопросу о програм­ме, а при обсуждении устава партии. Ю. Мартов предложил ва­риант, по которому в партии мог состоять любой человек, ока­зывающий ей «регулярное личное содействие». В. Ленин считал, что этого недостаточно. Необходимо не только содействие, но и «личное участие в одной из партийных организаций».

Таким образом, решался коренной вопрос — о социальной опоре партии. Будет ли она включать широкий круг сочувствую­щей интеллигенции или ограничится небольшим слоем избран­ных — в основном профессиональных революционеров? В кон­це концов победила точка зрения Ю. Мартова. За его формули­ровку было подано 28 голосов, против — 22, при одном воздер­жавшемся.

При разногласиях по этому вопросу и выявились два основ­ных течения в партии. Первое, во главе с Г. Плехановым и В. Ле­ниным, получило при выборах на съезде большинство в ЦК и редакции «Искры». Поэтому его последователей стали называть «большевиками». Позднее В. Ленин писал: «Большевизм сущест­вует, как течение политической мысли и как политическая пар­тия, с 1903 года». Сторонников Ю. Мартова соответственно ок­рестили «меньшевиками». Название «меньшевики» выглядело не­сколько унизительным для его носителей, хотя потом они с ним и свыклись. А в народе значение слов «большевики» и «меньше­вики» толковали по-своему. Как вспоминала старая большевич­ка Е. Драбкина, уже в 1903 г. она слышала от простых людей та­кое объяснение: «Большевики — это те, кто хочет для народа

88

 

 

 

больше. А меньшевикам так много не нужно, с них хватит и по­меньше».

Дискуссии на съезде проходили очень напряжённо и ост­ро. В. Ленин вспоминал, что один из делегатов пожаловался ему: «Какая тяжёлая атмосфера царит у нас на съезде! Эта ожесточён­ная борьба, эта резкая полемика, это нетоварищеское отноше­ние!..». «Какая прекрасная вещь — наш съезд! — возразил Влади­мир Ильич. — Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Реше­ние принято. Этап пройден. Вперёд! — вот это я понимаю. Это — жизнь!»

Большевики недолго оставались в большинстве после И съезда партии. Уже в конце 1903 г. Георгий Плеханов начал по­степенно склоняться на сторону меньшевиков. Они взяли в свои руки редакцию «Искры», а затем и Центральный Комитет. Ю. Мар­тов назвал это «восстанием против ленинизма».

СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ ДО 1914 ГОДА

Социал-демократы, конечно, оказались в рядах наиболее деятель­ных участников революции 1905—1907 гг. В частности, и боль­шевики, и меньшевики участвовали в Московском восстании в декабре 1905 г. (см. ст. «Революция 1905—1907 годов»). Однако позднее они несколько разошлись в оценках, данных ими вос­станию.

«Декабрьское восстание было только продуктом отчая­ния», — говорил Г. Плеханов. Он так разъяснял свою позицию: «Несвоевременно начатая политическая забастовка привела к вооружённому восстанию... Наш пролетариат показал себя силь­ным, смелым и самоотверженным. И всё-таки его сила оказалась недостаточной для победы. Это обстоятельство нетрудно было предвидеть. А потому не нужно было и браться за оружие». На эти слова Г. Плеханова резко возражал В. Ленин: «Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснить массам невозможность одной только мирной стачки и необходимость бесстрашной и беспо­щадной вооружённой борьбы».

За годы революции состоялись три съезда социал-демокра­тической партии: в 1905 г. — в Лондоне, год спустя — в Стокголь­ме и в 1907 г. — вновь в Лондоне. На последнем из них делегаты представляли 150 тыс. членов партии. В последующие годы, по­сле окончательного поражения революции, численность партии стала резко сокращаться. Не созывались больше и партийные съезды — вплоть до Февральской революции 1917 г.

В выборах в I Государственную думу члены социал-демокра­тической партии почти не участвовали. Только грузинские со­циал-демократы провели в Думу около 20 депутатов. За места во II Думе, напротив, сражались и все российские социал-демокра­ты. Они получили 55 мест и создали фракцию во главе с мень­шевиком Ираклием Церетели. Правда, вскоре Дума была

Он сразу же уехал за границу, к В. Ле­нину, чтобы объяснить ему причину своей вынужденной отставки. При этом он ссылался на упадок душевных сил и нервное истощение. У руководи­телей большевиков эти объяснения вызвали полное доверие и сочувствие.

Однако меньшевики Ф. Дан и Ю. Мар­тов обвинили Р. Малиновского в тай­ной работе на полицию. UK большеви­ков счёл их обвинения недоказанными. В июне того же 1914 г. В. Ленин гово­рил: «Наш ЦК заявил, что он ручается за Малиновского, расследовал слухи и ручается за бесчестное клеветничество Дана и Мартова». В защиту Ма­линовского выступил и известный «охотник за провокаторами» историк Владимир Бурцев. «Зная лично Мали­новского, — писал он, — не могу до­пустить даже возможности, чтобы та­кие обвинения Малиновского имели какие-либо основания». Позднее в сво­их воспоминаниях В. Бурцев обошёл этот эпизод молчанием.

Вскоре после начала Первой мировой войны Р. Малиновский, находившийся в то время на фронте, попал в немец­кий плен. Он продолжал переписывать­ся с Лениным, вёл среди русских плен­ных большевистскую агитацию. Его слу­шатели присылали В. Ленину востор­женные отзывы о Романе Вацлавовиче.

Однако после Февральской революции работа Р. Малиновского на полицию стала окончательно доказанным фак­том. В. Ленин так оценил его деятель­ность: «Одной рукой отправляя на ка­торгу и на смерть десятки и десятки лучших деятелей большевизма, Мали­новский должен был другой рукой по­могать воспитанию десятков и десят­ков тысяч новых большевиков через легальную прессу».

Могло показаться, что дальнейшая судьба Р. Малиновского окажется столь же скромной и малозаметной, как, например, судьба Е. Азефа в по­следние годы жизни. Но вышло иначе. Он добился освобождения из герман­ского плена и вернулся на родину. В ноябре 1918 г., в разгар «красного тер­рора», Верховный трибунал судил быв­ших тайных сотрудников полиции. Со­вершенно неожиданно в зал суда во-

89

 

 

 

 

распущена, многих членов социал-демократической фракции арестовали, осудили и отправили в тюрьмы и на каторгу. Их об­виняли в работе по. разложению армии и в подготовке военного заговора. Среди осуждённых на пять лет каторги и вечную ссыл­ку был и И. Церетели.

По новому избирательному закону в III Думу смогли попасть лишь 14 социал-демократов. В IV Думе единая прежде фракция разделилась на две — большевиков (6 человек) и меньшевиков (7 человек). Вообще работа социал-демократов в те годы удиви­тельным образом сочетала совершенно открытую и подпольную деятельность. Партия в целом оказалась загнана в подполье, мно­гие её члены находились в тюрьмах и ссылках. Но при этом ле­гально действовала думская партийная фракция. Выходили со­циал-демократические издания. Большевики, например, с 22 ап­реля 1912 г. выпускали ежедневную газету «Правда», а также жур­налы «Работница» и «Вопросы страхования».

Среди меньшевиков после роспуска II Думы возникло тече­ние «легалистов» (Павел Аксельрод, Фёдор Дан, Юлий Мартов и др.). Они стремились всемерно расширить легальную деятель­ность партии, «вывести её из подполья». Легалисты считали, что в подполье сейчас делать нечего, а вне его — масса полезной ра­боты. Оппоненты прозвали их «ликвидаторами» за намерение «ликвидировать подполье». В то же время в рядах большевиков появилось противоположное течение «отзовистов» во главе с Александром Богдановым. Они считали невозможным присутст­вие революционеров в «столыпинской» Думе и требовали ото­звать депутатов-большевиков. В. Ленин и его сторонники вели

шёл Р. Малиновский и спокойно сел на скамью подсудимых.

Г. Зиновьев замечал по поводу этого поступка Р. Малиновского: «В чём угод­но можно обвинить Малиновского, но дураком он не был. Он не мог не пони­мать, что Советская власть его расстре­ляет. Спрятаться в Германии или ещё где-либо ему ничего не стоило...».

18 ноября Р. Малиновского судил Вер­ховный трибунал. Обвинитель Николай Крыленко заявил в своей речи: «Гвоз­дем процесса является только один во­прос: зачем, зная свои преступления, зная оценку их — ту единственно воз­можную оценку, которую он встретит в революционной России, переживаю­щей весь ужас гражданской войны, — зачем, в силу каких психологических оснований, на что рассчитывая, добро­вольно явился сюда и сам отдался в руки революционных властей провока­тор Роман Малиновский?». Н. Крылен­ко объяснил его действия «самым бес­шабашным и самым беспринципным авантюризмом». Р. Малиновский был приговорён трибуналом к расстрелу. В течение 24 часов приговор привели в исполнение...

Ю. Виноградов. «II съезд РСДРП».

90

 

 

 

борьбу «на два фронта»: одновременно против отзовистов и лик­видаторов.

Некоторые социал-демократы в те же годы неожиданно ув­леклись весьма необычными в революционной среде идеями «бо­гостроительства» и «богоискательства». Так, Анатолий Луначар­ский стал рассматривать социализм как своеобразную форму религии, искал формы нового религиозного культа. Г. Плеханов за это с издёвкой называл его Блаженным Анатолием.

В целом после окончания первой русской революции и по­беды правительства над революционным движением для соци­ал-демократов наступили очень трудные времена. Они пережи­вали острые внутренние разногласия; в партии происходило брожение. Директор Департамента полиции С. Белецкий позд­нее признавался: «Вся задача моего руководства заключалась в том, чтобы не дать возможности партии соединиться».

В январе 1912 г. большевики попытались найти собствен­ный выход из тяжёлого положения. В Праге они провели пар­тийную конференцию, на которой избрали новый, чисто боль­шевистский ЦК (прежний уже два года не собирался). Из России в Прагу прибыло 13 делегатов. Конференция также объявила, что ликвидаторы «стоят вне партии», т. е. исключаются из неё. Позд­нее Пражская конференция получила очень высокую оценку в официальной советской исторической литературе. В учебнике «История КПСС», изданном в 70-е гг., о ней говорилось: «Подоб­но могучему дубу, который становится крепче, когда вовремя срезают его засохшие ветви, партия рабочего класса стала креп­че и сильнее в результате исключения меньшевиков».

ОБОРОНЦЫ И ПОРАЖЕНЦЫ

Начавшаяся Первая мировая война немедленно разделила всех социалистов на два течения — «оборонцев» (сторонников вой­ны) и «интернационалистов» (противников войны). Последних часто называли также «пораженцами».

Среди русских социал-демократов позицию «обороны оте­чества» сразу же занял Г. Плеханов. Он заявил, что, когда речь за­ходит о защите страны от внешнего нападения, борьба классов сменяется их сотрудничеством. В 1916 г. Георгий Плеханов, Алек­сандр Потресов и другие меньшевики-оборонцы подготовили и выпустили сборник «Самозащита», где отстаивали эти идеи.

На противоположном — крайне пораженческом — фланге оказались большевики. Правда, и среди них нашлись отдельные оборонцы. Но они не составили какого-то особого течения и вскоре покинули ряды большевиков.

Большевики выдвинули лозунг: «Мир хижинам, война двор­цам!». Они считали, что путь к миру пролегает через гражданскую войну против угнетателей, развязавших всемирное кровопроли­тие, «Больше, чем когда бы то ни было, — говорилось в заявлени­ях большевиков в феврале 1915 г., — верны теперь слова „Ком­мунистического Манифеста", что „рабочие не имеют отечества".

Ю. Мартов.

ПОСТУПЛЕНИЯ

В ПАРТИЙНУЮ КАССУ

Социал-демократы часто пополняли свою кассу довольно необычными спо­собами. Как и эсеры, они порой про­водили экспроприации, т. е. ограбле­ния с революционной целью. (Их уча­стниками и организаторами были, как правило, большевики.) Правда, IV и V съезды партии в своих резолюциях запретили устраивать такие «партизан­ские выступления».

Поэтому порой боевикам социал-демо­кратической партии приходилось идти на всевозможные хитрости. Например, выходить на время экспроприации из партии, а затем снова вступать в неё. Или получать от своих товарищей сим­волический выговор за удачно прове­дённое дело.

В июне 1907 г. состоялась самая круп­ная экспроприация, проведённая боль­шевиками, — ограбление Тифлисского банка. В этой впечатляющей экспро­приации участвовала группа боевиков во главе с Камо (Симоном Тер-Петро­сяном). 26 июня они устроили налёт на два экипажа с деньгами на Эриванской площади в Тифлисе. За считанные ми-

91

 

 

 

нуты революционерам удалось захва­тить более 300 тыс. рублей, несколько охранников были убиты в столкновении.

Ещё одним довольно необычным источ­ником поступлений в социал-демокра­тическую кассу были пожертвования... русских миллионеров. Наиболее извес­тен среди них «текстильный король» Савва Морозов. Через писателя Мак­сима Горького он передавал большеви­кам крупные денежные суммы.

Что заставляло С. Морозова и других крупных промышленников помогать революционерам? По своим убеждени­ям С. Морозов был не социалистом, а скорее либералом. Его действия часто объяснили желанием «застраховать» себя и своё имущество на случай раз­личных неожиданных переворотов и революций. Возможно, Савва Морозов рассчитывал, что революционеры про­явят мягкость к людям, так долго им помогавшим. «Я достаточно богат, — говорил он сам, — чтобы разрешить себе роскошь финансовой поддержки своих врагов».

13 мая 1905 г. С. Морозов покончил жизнь самоубийством — застрелился в номере «Ройяль-отеля» в Каннах. По его завещанию немалая сумма денег — около 100 тыс. рублей — перешла к большевикам. Часть наследства они получили, выиграв судебное дело... Любопытно отметить, что условия тру­да на предприятиях С. Морозова в те годы были нисколько не легче, чем на других подобных фабриках. Нередко рабочие Морозова трудились по 12 ча­сов в день. Маршал Г. Жуков вспоми­нал разговор, услышанный им в поез­де: «Когда проезжали мимо станции Наро-Фоминск, какой-то человек ска­зал своему соседу: „До пятого года я здесь часто бывал... Вот видишь крас­ные кирпичные корпуса? Это и есть фабрика Саввы Морозова". „ Говорят, он демократ", — сказал второй. „Бур­жуазный демократ, но, говорят, непло­хо относится к рабочим. Зато его ад­министрация — псы лютые". „Одна шайка-лейка!" — зло сказал сосед».

После Октябрьского переворота боль­шевики конфисковали имущество всех крупных капиталистов, в том числе и наследников С. Морозова. А некоторые из них оказались в тюрьмах...

И. Серебряный. «На V (Лондонском) съезде РСДРП в 1907 году». 1947 г.

Превращение современной империалистической войны в граж­данскую есть единственно правильный пролетарский лозунг... Поражение правительственной армии ослабляет данное прави­тельство и облегчает гражданскую войну против правящих клас­сов. В применении к России это положение особенно верно. Б силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом».

В июле 1914 г. власти закрыли газету «Правда», а затем и все другие большевистские издания. 6 ноября были арестованы пять думских депутатов-большевиков. Спустя несколько месяцев их судили за пораженчество и приговорили к вечной ссылке в Си­бирь. Подсудимых защищал с немалым красноречием адвокат Александр Керенский, но добиться оправдательного приговора ему не удалось.

Меньшевики в это время размежевались на несколько тече­ний — от крайних оборонцев (Г. Плеханов) до непримиримых к войне пораженцев (Ю. Мартов). (Впрочем, Ю. Мартов в отличие от большевиков выступал также и против гражданской войны.) Некоторым из меньшевиков за пораженчество также пришлось пройти через аресты и ссылки (например, руководителю думской

92

 

 

 

фракции меньшевиков Ф. Дану). Однако меньшевики всё же со­хранили легальную фракцию в Думе, которую возглавил Нико­лай Чхеидзе.

В сентябре 1915 г. в швейцарской деревне Циммервальд со­циалисты из 11 стран подписали манифест, призывавший к пре­кращению войны. Лозунга превратить мировую войну в граж­данскую в нём не было. От социал-демократов России подписи под ним поставили меньшевик П. Аксельрод и большевик В. Ле­нин. Заканчивался манифест словами: «К вам, рабочие и работ­ницы, к вам, матери и отцы, вдовы и сироты, к вам, раненые и искалеченные, к вам всем, жертвам войны, взываем мы: протя­ните друг другу руки через все пограничные линии, через поля сражений, через руины городов и сёл. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

ПОСЛЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В первые недели после Февральской революции 1917 г. могло по­казаться, что между большевиками и меньшевиками возникло не­ожиданное единство. И те и другие «условно поддерживали» Вре­менное правительство, считали, что солдатам на фронте нельзя бросать оружие. Но так продолжалось недолго. Возвращение В. Ле­нина в Россию и его Апрельские тезисы положили конец этому недолгому единогласию. Н. Чхеидзе заметил тогда: «Вне револю­ции останется один Ленин, мы же пойдём своим путём».

С этого момента большевики окончательно превратились в особую, отдельную от меньшевиков партию (см. ст. «Партия большевиков в 1917—1921 годах»). Что касается остальных со­циал-демократов, то среди них по-прежнему существовало не­сколько течений. Крайне правый фланг заняли Г. Плеханов и его группа «Единство». В ночь на 1 апреля Георгий Валентинович вернулся на родину после 37-летней эмиграции. В 1917 г. в од­ном из выступлений Г. Плеханов категорично заявил: «Русская история ещё не смолола той муки, из которой будет со време­нем испечён пшеничный пирог социализма». Поэтому он счи­тал, что необходимо полностью поддержать «буржуазное Вре­менное правительство».

Эту точку зрения, хотя и со многими оговорками, разделя­ли почти все вожди меньшевиков. Ираклий Церетели говорил о Временном правительстве в конце апреля: «Мы говорим народу: вот буржуи... Но мы добавляем: это представители той буржуазии, которые условились отстаивать русскую свободу». В начале мая, чтобы укрепить шаткую власть Временного правительства, мень­шевики согласились войти в него. И. Церетели получил портфель министра почт и телеграфов, а другого меньшевика — Матвея Скобелева — назначили министром труда. Потом в правительст­во вошли и другие социал-демократы. Меньшевик Михаил Либер так объяснял мотивы этого решения: «Наша совесть и ответст­венность перед страной не позволили нам взять власть. Мы ни­когда не были демагогами, мы знали, что всякое обещание долж-

ВОКРУГ АРЕСТА ЛЕНИНА

После Февральской революции 1917 г. разногласия среди российских социал-демократов резко обострились. Дело лаже доходило до того, что порой одни социал-демократы требовали ареста других.

Георгий Плеханов, например, говорил: «Арестовать Ленина после июльских дней, конечно, было необходимо. Ле­нин, вместо того чтобы добиваться сво­их, на мой взгляд, бредовых идей толь­ко словом, хотел их проводить, опира­ясь на вооружённые банды. Очень жа­лею, что наше мягкотелое правитель­ство не сумело арестовать Ленина. Са­винков мне сказал, что ловить Ленина не его дело, но если бы он этим занял­ся, то уж на третий день Ленин был бы уже отыскан и арестован».

Однако в июле многие видные мень­шевики отнеслись к приказу об аресте В. Ленина с тревогой и сомнениями. Николай Чхеидзе признался: «Я отно­шусь так: если сегодня арестовали Ле­нина, то завтра будут арестовывать меня». «История будет считать нас преступниками!» — воскликнул по это­му поводу другой руководитель мень­шевиков Михаил Либер. Ираклий Церетели называл обвинение в шпиона­же «грязной клеветой на Ленина» и до­бавлял, что этому, «конечно, никто не может поверить».

19 октября появился ещё один приказ об аресте В. Ленина, подписанный ми­нистром юстиции меньшевиком Пав­лом Малянтовичем. Однако и этот при­каз исполнить не удалось...

После Октябрьского переворота 1917 г. роли поменялись: теперь аресты сре­ди своих бывших товарищей — социал-демократов — проводили уже больше­вики. Эти аресты, так же как и расстре­лы, не прекращались всю гражданскую войну. Происходили они и позднее, в мирные годы. Так, в 1937 г. был арес­тован П. Малянтович (казнён в январе 1940 г.). Тогда же, в 1937 г., арестова­ли и расстреляли М. Либера.

93

 

 

 

ГЕОРГИЙ ПЛЕХАНОВ В 1917 ГОДУ

Поздно вечером 31 марта 1917 г. на Финляндский вокзал в Петрограде прибыл Георгий Плеханов. «Патриарх русской социал-демократии» вернул­ся на родину после 37-летней эмигра­ции. Здесь он оказался в лагере край­них «оборонцев», сторонников «вой­ны до победного конца». Позиция Ге­оргия Валентиновича в этом вопросе была слишком правой даже для боль­шинства меньшевиков.

Большевик Мартын Лацис вспоминал, в каком одиночестве оказался Г. Пле­ханов во время массовой манифеста­ции 18 июня. «Оборонцы» составили на ней лишь небольшую группу, а ос­новная масса демонстрантов шла под антивоенными лозунгами. «Что дума­ет он, — писал М. Лацис, — в эту ми­нуту, когда бесконечной вереницей мимо него тянутся большевистские отряды. Время оставило его позади...»

Вскоре Г. Плеханова стали посещать довольно неожиданные визитёры из числа людей правых убеждений. Зашёл в гости, например, председатель Го­сударственной думы М. Родзянко. «Я пришёл с Вами познакомиться, — ска­зал он, — так как мне говорили, что Вы очень умный человек». Навестил Г. Плеханова командующий Черно­морским флотом адмирал А. Колчак. Адмирал со слезами на глазах расска­зывал о быстро идущем разложении флота. Он сделал Плеханову неуклю­жий комплимент: «Если надо, я буду служить вам, социалистам-революцио­нерам, лишь бы спасти Россию. Соз­наюсь, социал-демократов я не люб­лю». Г. Плеханов заметил, что он как раз и является социал-демократом. «Я ничего в этом не понимаю, — смущён­но признался адмирал, — я знаю одно: надо спасти родину. Для этого я готов стать на сторону революционеров, за­дающихся этой целью». Плеханову на­нёс визит даже... черносотенец Влади­мир Пуришкевич. «Вы мой политиче­ский враг, — заявил он, — но я знаю, что Вы любите родину. И это сознание внушает мне глубокое доверие к Вам».

Октябрьский переворот Г. Плеханов не принял. В своей газете «Единство» 28 октября он опубликовал «Открытое письмо к петроградским рабочим». Георгий Валентинович признавался,

но быть исполнено. И когда мы убедились, что в буржуазной стра­не нельзя создать социалистической власти, мы решили дать на­роду хоть немного того, к чему он стремился».

Против вхождения в правительство резко выступил Ю. Мар­тов, который считал этот шаг «непоправимой глупостью». Вме­сте с Рафаилом Абрамовичем он возглавлял левое течение в пар­тии — меньшевиков-интернационалистов. «Примирение с бур­жуазией возможно только в одном виде, — говорил в августе Р. Абрамович, — мы подчиняемся ей, если считаем, что у неё клю­чи к спасению. Я допускаю такую точку зрения, но не представ­ляю себе пролетариата, который пойдёт за ней».

Между тем в первые месяцы после революции численность меньшевиков стремительно росла. Она увеличилась примерно в 10—15 раз и к осени достигла 200 тыс. человек. Николай Чхеид­зе возглавлял самый важный в стране столичный Совет. На I съез­де рабочих и солдатских Советов в июне меньшевики получили 248 мест из 1090 (большевики — только 105 мест). Вместе с эсе­рами на этом съезде они голосовали за «коалицию с буржуази­ей». Фёдор Дан возглавил Центральный исполнительный коми­тет (ЦИК) Советов... Можно сказать, что в эти месяцы партия меньшевиков переживала расцвет своей деятельности.

Правда, он оказался очень недолгим. Уже к осени приток в партию новых членов замедлился. Внутри неё росли противоре­чия. Г. Плеханов и его группа уже не относили себя к меньшеви­кам. В августе состоялся съезд меньшевиков, которые образова­ли Российскую социал-демократическую рабочую партию (объ­единённую) — сокращённо РСДРП(о). Сторонники Ю. Мартова составили около трети участников этого съезда. Один из них, Александр Мартынов, слегка перефразируя пушкинские строки, горячо воскликнул, обращаясь к «правым»: «Лёд и пламень, вода и камень не могут быть так различны, как мы с вами!».

Популярность меньшевиков среди населения стремительно падала. Ярким тому свидетельством стали выборы в Учредитель-

Г. Плеханов.

И. Церетели.

94

 

 

 

ное собрание, прошедшие в ноябре. Меньшевики потерпели на этих выборах катастрофическое поражение, не набрав и 3% го­лосов. Большинство поданных за них голосов (около 1,3 млн.) было собрано в Грузии...

МЕНЬШЕВИКИ ПРИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Все (или почти все) меньшевики отрицательно восприняли Ок­тябрьский переворот. Ю. Мартов писал в частном письме 30 де­кабря 1917 г.: «Дело не только в глубокой уверенности, что пы­таться насаждать социализм в экономически и культурно отста­лой стране — бессмысленная утопия, но и в органической не­способности моей помириться с аракчеевским пониманием со­циализма и пугачёвским пониманием классовой борьбы...». Он считал, что это «порождается самим тем фактом, что европей­ский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Получается такой букет, что трудно вынести».

Председателю ЦИК Ф. Дану пришлось открывать II съезд Советов 25 октября, в самый острый момент Октябрьского пе­реворота. Пушки Петропавловской крепости начали обстрел Зимнего дворца. Всё это привело делегатов съезда во взбудора­женное состояние.

Тем не менее Ю. Мартов попытался найти мирный выход из положения. Американский журналист Джон Рид рассказывал: «Послышался новый шум — глухой гром пушек. Все нервно по­вернулись к тёмным окнам, и по собранию пронеслась какая-то дрожь. Мартов попросил слова и прохрипел: „Гражданская вой­на началась, товарищи! Первым нашим вопросом должно быть мирное разрешение кризиса. Там на улице стреляют в наших братьев!"». Он предложил создать правительство из всех социа­листических партий: от большевиков до народных социалистов.

А. Луначарский заявил от имени большевиков, что его фрак­ция ничего не имеет против этого предложения. Под бурные ап­лодисменты оно было единогласно утверждено съездом. Немед­ленно на трибуну поднялся меньшевик Лев Хинчук, очень взвол­нованный. От имени своей фракции он потребовал, чтобы съезд начал переговоры с Временным правительством. На это больше­вики пойти, конечно, не могли. «В течение нескольких минут страшный шум не давал ему говорить, — писал Д. Рид. — Возвы­сив голос до крика, он огласил декларацию меньшевиков: „По­скольку большевики организовали военный заговор, мы не счи­таем возможным оставаться на съезде и поэтому покидаем его"».

Под негодующие крики «Дезертиры!», «Враги народа!» мень­шевики, а за ними и эсеры покинули Смольный. В зале ещё оста­вались меньшевики-интернационалисты. Однако общее настрое­ние переменилось, и теперь съезд отверг идею объединённого социалистического правительства.

Ю. Мартов крикнул: «Тогда мы уходим!». Один из депутатов-большевиков с горечью и упрёком сказал ему: «А мы думали, что Мартов останется с нами!». Мартов отвечал: «Когда-нибудь вы

что его не радуют октябрьские собы­тия в Петрограде. «Скажу вам пря­мо, — писал он, — меня эти события огорчают. Не потому огорчают, чтобы я не хотел торжества рабочего класса, а, наоборот, потому, что призываю его всеми силами своей души... Нет, наш рабочий класс ещё далеко не может с пользой для себя и для страны взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать ему такую власть, значит, толкать его на путь величайше­го исторического несчастья. В населе­нии нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшин­ство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинст­во. Несвоевременно захватив полити­ческую власть, русский пролетариат... только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоёванных в феврале...»

В те же дни, во время «похода Керен­ского на Петроград», Борис Савинков предложил Г. Плеханову возглавить Временное правительство. Но Георгий Валентинович отказался: «Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и не я буду его расстреливать даже тогда, когда он идёт по ложному пути».

Когда войска А. Керенского потерпе­ли поражение, революционные ма­тросы произвели обыск на квартире Г. Плеханова в Царском Селе. Они ис­кали оружие, но ничего не нашли. Жур­налист Джон Рид так рассказывал об этом событии, которое стало широко известным:

«Плеханов жил в Царском Селе и ле­жал в постели больной. Красногвардей­цы вошли в его дом, сделали обыск и допросили старика. „К какому классу общества Вы принадлежите?" — спро­сили они его. „Я революционер и ещё сорок лет тому назад посвятил всю свою жизнь борьбе за свободу", — от­вечал Плеханов. „Всё равно, — заявил рабочий, — теперь Вы продались бур­жуазии". Рабочие уже не знали пио­нера российской социал-демократии Плеханова!».

Спустя семь месяцев после этих собы­тий, 30 мая 1918 г., Георгий Плеханов скончался.

95

 

 

 

поймёте, в каком преступлении сегодня вы участвовали!». Вместе с Р. Абрамовичем и другими меньшевиками-интернациона­листами он также покинул съезд.

30 ноября 1917 г. открылся ещё один партийный съезд мень­шевиков. Ф. Дан и Ю. Мартов говорили о возможном союзе с большевиками, для заключения которого тех следовало бы «при­чесать». Более правый А. Потресов возразил: «Вздор, что можно „причесать большевизм". Большевизм тем характерен, что он ни­когда не позволял себя причёсывать, он непоколебим. Его мож­но сломать, но нельзя согнуть. А когда о „причёсывании" гово­рят меньшевики, — это смешно. И Ленин, читая речь Дана, на­верное, будет весело смеяться».

— А чем свергнуть? — спросили из зала.

— Чем угодно, — отвечал А, Потресов...

В течение 1918 г. меньшевики в основном совершили свой выбор. Часть из них старалась играть роль «легальной оппозиции» внутри Советской республики. Другие выбрали противоположный лагерь и поддержали вооружённую борьбу с большевиками.

Впрочем, белогвардейцы не жаловали меньшевиков, как и вообще социалистов. Они часто закрывали их газеты, произво­дили среди них аресты. Так, по распоряжению военных властей на юге России были закрыты два меньшевистских издания — «Мысль» (Харьков) и «Прибой» (Севастополь). Прокурор В. Крас­нов вспоминал такой анекдотичный, но вполне характерный случай. Генерал-губернатор Став­рополья Уваров в 1918 г. отдавал ему различные распоряжения.

«Тут издаётся газета, — заявил среди проче­го генерал, — содержание которой мне безраз­лично, но мне не нравится её подзаголовок „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Пусть печатают девиз: „В борьбе обретёшь ты право своё!". Это мне больше нравится, а то пахнет ка­ким-то интернационалом...»

Прокурор отвечал, что едва ли меньшеви­ки возьмут эсеровский девиз. Тогда генерал ра­достно воскликнул: «Я придумал! Пусть пишут: „Пролетарии всея Руси, соединяйтесь!"».

С весны 1918 г. газеты меньшевиков стали закрывать и в Советской республике. К середи­не лета продолжало выходить только несколь­ко провинциальных меньшевистских изданий, Тем не менее на весенних выборах в Советы в ряде мест меньшевики провели немалое коли­чество своих депутатов, а в Костроме — даже получили большинство.

«Сообразительный меньшевик.

— Буржуазия меня упрекает за то, что я

пользуюсь красным флагом. А я ведь

употребляю его на то, чтобы

останавливать локомотив истории»

(«Крокодил». 1925 г.).

Ю. Ганф. «Господа положения. Меньшевик (рабочим): — Не волнуйтесь, пожалуйста. Капитализм в наших руках! Мы делаем с ним, что хотим» («Крокодил». 1929 г.).

96

 

 

14 июня ВЦИК принял решение исключить меньшевиков (и эсеров) из своего состава как «явно стремящихся низвергнуть власть Советов». Как рассказывал о происшедшей в тот день сце­не Р. Абрамович, больной туберкулёзом Мартов «хрипел что-то не совсем внятное, обращался к Ленину. А Ленин смотрел в сто­рону, чтобы не встретиться глазами со своим бывшим самым близким другом... Контраст между физическим бессилием вождя антибольшевистских социалистов и зрелищем железной когор­ты большевиков, которые сидели или стояли на трибуне, как ры­цари, закованные в „кожаные латы", должен был символизиро­вать бессилие и беспомощность побеждённой оппозиции и всю мощь победившего большевизма».

До 1920 г., несмотря на частые аресты и закрытия их печат­ных изданий, меньшевики считались в Советской республике «легальной оппозицией». Однако деятельность их становилась всё более затруднённой.

В сентябре 1920 г. Ю. Мартову и Р. Абрамовичу выдали пас­порта для выезда за границу. Решение об этом принял ЦК боль­шевиков, причём говорили, что первым его предложил В. Ленин. «В сущности большинство ЦК было против выдачи паспортов, — замечал Абрамович. — Но позиция Ленина была истолкована так, что, жалея своего старого друга Мартова, которого он не пере­ставал любить, он хочет дать ему возможность уйти от неизбеж­ной тюрьмы и ссылки». В октябре 1920 г. Мартов и Абрамович покинули Советскую Россию.

Спустя несколько месяцев арестовали Ф, Дана, обвинённо­го в подготовке Кронштадтского мятежа. Год он провёл в заклю­чении в московской Бутырской тюрьме. Вместе с ним сидели многие его товарищи-меньшевики. В начале 1922 г. они прове­ли коллективную голодовку протеста. В результате нескольким из них (в том числе и Дану) неожиданно разрешили выехать за границу, остальных перевели из тюрьмы в ссылку.

В апреле 1923 г. скончался Юлий Мартов. В эмиграции он успел возглавить борьбу против московского «процесса эсеров» (см. ст. «Карательные органы Советской власти»), создал печат­ный орган меньшевиков — «Социалистический вестник». Этот журнал выходил за границей до 1965 г.

Всё это время в эмиграции продолжалась деятельность меньшевиков. Советские сатирические издания в 20-е гг. иног­да изображали на карикатурах два судна: мощный ледокол — РКП(б) — и утлую лодочку с двумя-тремя пассажирами (Ю. Мар­товым и др.), готовую в любой момент затонуть, — РСДРП(о).

В 1941 г. среди меньшевиков-эмигрантов неожиданно вновь произошёл раскол на... оборонцев и пораженцев. Большая часть меньшевиков выступила за военное поражение «сталинской дик­татуры». Ф. Дан не согласился с этой позицией и вышел из ре­дакции «Социалистического вестника»...

ЮЛИЙ МАРТОВ ПРОТИВ СМЕРТНЫХ КАЗНЕЙ

После Октября 1917 г. меньшевик Юлий Мартов неоднократно высту­пал против всех случаев применения смертной казни. Когда в июне 1918 г. командующий морскими силами Бал­тийского флота А. Щастный был при­говорён к расстрелу, Ю. Мартов вы­ступил со страстно написанным обра­щением «Долой смертную казнь!». Он утверждал, что «партия смертных каз­ней — такой же враг рабочего класса, как и партия погромов». «Многостра­дальная история русского народа, — замечал он, — освятила виселицу и эшафот, окружила их ореолом мучени­чества. Лучшие люди России прошли по ступенькам эшафота, стояли под дула­ми ружей карательного отряда».

«Нельзя молчать! — с негодованием вос­клицал Мартов. — Во имя чести рабо­чего класса, во имя чести социализма и революции, во имя долга перед род­ной страной, во имя долга перед Рабо­чим Интернационалом, во имя заветов человечности, во имя ненависти к ви­селицам самодержавия, во имя любви к теням замученных борцов за свобо­ду — пусть по всей России прокатится могучий клич рабочего класса: „Долой смертную казнь! На суд народа пала­чей-людоедов!".»

В начале 1919 г. Юлий Мартов столь же резко осудил в печати казнь семьи Романовых.

Б. Ефимов. «Осенённые обшей благодатью». Рисунок, посвяшённый процессу над бывшими меньшевиками («Союзным бюро меньшевиков») в Москве. 1931 г.

97

 

 

Д. Моор. «Тов. Сталин: — Никаких меньшевиков!» (На конверте с надписью «В ЦК меньшевиков» ставит резолюцию «Вернуть за ненахождением адресата».)

1922 г.

В Советском Союзе между тем сотни и тысячи меньшеви­ков находились в местах заключения и ссылки. Массовые аресты 1937—1938 гг. не миновали многих бывших меньшевиков, ещё остававшихся на свободе. Мало кто из них уцелел в последую­щие годы в лагерях и тюрьмах. Тех, кто остался в живых, выпус­тили на свободу по амнистии 1956 г. Так вышел из заключения Борис Богданов, с 1912 г. член Оргкомитета меньшевиков, — один из немногих уцелевших руководителей партии. В отличие от «старых большевиков», освобождённых тогда же, меньшеви­ков при амнистии не реабилитировали.

КАДЕТЫ

(КОНСТИТУЦИОННЫЕ

ДЕМОКРАТЫ)

«СОЮЗ ОСВОБОЖДЕНИЯ»

К 1902 г. в России уже существовали две крупные партии — эсе­ры и социал-демократы. Но за ними шла только меньшая часть интеллигенции. Основная масса интеллигенции выступала за гражданские свободы, но не сочувствовала социализму. В 1902 г. начало оформляться соответствующее политическое течение — либеральное. С 1 июня стал выходить журнал этого направле­ния — «Освобождение». Он пе­чатался за границей и распро­странялся в России.

Год спустя два десятка близ­ких к журналу интеллигентов и земских деятелей отправились в Швейцарию. Они ехали туда в качестве туристов, но привле­кали их не живописные аль­пийские пейзажи. В июле 1903 г. в окрестностях Кон­станца и Боденского озера они основали нелегальную полити­ческую организацию — «Союз освобождения». Вначале рамки «Союза» оставались довольно размытыми, в нём состояли не только либералы, но и некото­рые социалисты.

А. Любимов. «„Народная свобода"

в затруднении»

(журнал «Леший», 1906 г.).

98

 

 

 

Движение быстро разрасталось. В январе 1904 г. в Петербур­ге состоялся учредительный съезд «Союза освобождения». На него прибыли делегаты из 22 городов. Они одобрили програм­му, в которой, по словам Павла Милюкова, одного из основате­лей «Союза», постарались выполнить два условия. Во-первых, вы­разить чаяния «всей русской интеллигенции»; во-вторых, при­близить программу к реальной жизни, сделать её «исполнимой», чтобы она не осталась несбыточной мечтой.

Стержнем программы стало требование гражданских сво­бод, а также конституции и всеобщего избирательного права. Правда, к последнему пункту относились довольно насторожен­но, П. Милюков говорил в 1904 г.: «Боюсь, как бы мужики не за­топили в русском парламенте цвет интеллигенции своими вы­борными — земскими начальниками да попами...».

ПЕРВЫЙ СЪЕЗД КАДЕТОВ

12 октября 1905 г. открылся учредительный съезд Конституци­онно-демократической партии. Несколько позже кадеты приня­ли второе название — Партия Народной свободы.

Почти все видные руководители кадетов вышли из «Союза освобождения». В их числе были учёные, юристы, публицисты, земские деятели. Социалисты позднее называли кадетов «парти­ей буржуазии». П. Милюков считал такое определение неверным. Он писал: «Что представляла из себя наша партия? В неё вошли, несомненно, наиболее сознательные политические элементы русской интеллигенции. Недаром её называли иногда „профес­сорской партией"...». Выступая на съезде, он подчеркнул, что при­нятая программа выражает «интеллигентские идеалы».

Постепенно определялось политическое лицо новой пар­тии. Как вспоминал П. Милюков, важно было чётко очертить её границы. Поскольку она выступала за гражданские свободы и конституцию, «идеалисты самодержавия» попасть в неё уже не могли. Труднее было так же чётко отграничиться от социалистов. Важную роль в этом сыграл принятый в январе 1906 г. пункт про­граммы: «Россия должна быть конституционной и парламентар­ной монархией». Социалисты, боровшиеся за «демократическую республику», конечно, не могли принять это положение.

Наконец партия обрела своё лицо. «Мы стали той группой, — с удовлетворением писал П. Милюков, — за которой установи­лась характерная кличка „кадетов": нас стали узнавать по наше­му собственному паспорту».

В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ

На выборах в I Думу кадеты получили наибольшее количество депутатских мест — около 38%. Они настойчиво требовали соз­дания ответственного перед Думой правительства. «Власть испол­нительная да подчинится власти законодательной!» — восклицал с думской трибуны кадет Владимир Набоков.

КАДЕТЫ И ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Перед началом Первой мировой вой­ны многие кадеты предупреждали о ней как об опаснейшей катастрофе, грозящей стране. Это привело даже к тому, что в день объявления войны на корот­кий срок была закрыта кадетская газе­та «Речь». Но когда война началась, ка­деты столь же решительно поддержали оборону государства. 26 июля 1914 г. П. Милюков зачитал в Думе заявление своей партии: «Мы боремся за осво­бождение Родины от иноземного на­шествия, за освобождение Европы и славянства от германской гегемонии... В этой борьбе мы едины; мы не ставим условий, мы ничего не требуем».

Однако вскоре борьба между прави­тельством и оппозицией возобнови­лась. Кадеты считали, что правитель­ство бездарно и неспособно выиграть войну; это и подталкивало главную оп­позиционную партию к борьбе с ним. Думское большинство образовало Про­грессивный блок, куда вошли кадеты, октябристы и даже часть национали­стов. Блок добивался создания прави­тельства, ответственного перед Думой.

Осенью 1915 г. кадет Василий Макла­ков опубликовал статью «Трагическое положение», ставшую широко извест­ной. Он писал о «безумном шофёре», который «не может править». Это был явный намёк на правительство и Ни­колая II. «Что вы будете делать, — спра­шивал автор, — если шофёр, ведущий машину к неизбежной гибели, цепко ухватился за руль и никого к нему не подпускает?» И давал такой ответ: «Вы отложите счёты с шофёром до того вожделенного времени, когда минует опасность».

Позднее, уже после Февральской ре­волюции, В. Маклаков так разъяснял свою позицию: «Нас, Государственную думу, не раз упрекали с левых скамей за то, что мы не хотим революции. Да, это была правда. Мы не хотели рево­люции во время войны. Но, господа, наступил момент, когда для всех стало ясно, что победить при старом строе невозможно...».

99

 

 

КАДЕТЫ И СМЕРТНАЯ КАЗНЬ

В 1917 г., когда кадеты отстаивали идею «сильной власти», им часто при­ходилось идти «против самих себя». Например, в их программе говори­лось: «Смертная казнь отменяется без­условно и навсегда». А теперь они были вынуждены, наоборот, доказы­вать необходимость смертной казни, чтобы удержать армию в повиновении.

Когда с речью в защиту смертной каз­ни выступил Владимир Набоков, его единомышленница Ариадна Тыркова за­метила: «Из всех его речей это была са­мая мужественная. Как гуманист, он был убеждённый противник смертной казни. Но в эти решающие для России месяцы он понял, что вести дальше вой­ну до победного конца можно только при суровой дисциплине. И имел сме­лость сказать это во всеуслышание».

В. Маклаков.

В какой-то момент власти даже пошли на переговоры о воз­можности назначения кадетского правительства. Но эти перего­воры не дали результатов. В конце концов министр внутренних дел Пётр Столыпин заявил Николаю II: «Я охотнее буду подметать снег на крыльце Вашего дворца, чем продолжать эти переговоры!». I Дума была распущена (см. ст. «Революция 1905—1907 годов»).

Во И Думе кадеты получили немного меньше мест — около 24%. Здесь они проводили политику «бережения Думы», не желая давать повод к её роспуску. В I Думе кадеты никак не боролись против социалистов. Часто они голосовали вместе, причём ка­деты не раз подчёркивали, что у них «нет врагов слева». Тогдаш­ние отношения между кадетами и социалистами высмеивала из­вестная карикатура 1905 г. На ней изображён почтительный ли­берал, который говорит царю: «Ваше Величество! Дайте консти­туцию, а то эсеры стрелять будут».

Во II Думе между кадетами и социалистами впервые нача­лось разъединение. Кадетские депутаты стремились подчеркнуть, что они учитывают интересы государства: например, голосуя за бюджет, одобряли и расходы на тюрьмы. У социалистов это вы­зывало негодование.

В III и IV Государственных думах вес кадетов в связи с но­вым избирательным законом снова уменьшился. Они получили около 12—14% депутатских мест. Тем не менее кадеты оставались главной партией думской оппозиции.

ОТ ФЕВРАЛЯ ДО ОКТЯБРЯ

Первые недели после Февральской революции оказались свое­образным «звёздным часом» кадетов. Их деятельность кипела как никогда. Численность партии выросла до 70 тыс. человек. Вре­менное правительство, образованное 2 марта, вполне можно было назвать «кадетским».

Отношение народных масс к кадетам в это время оставалось достаточно благожелательным. Монархист В. Шульгин вспоми­нал свою поездку в Думу вместе с кадетом Андреем Шингарёвым в один из дней Февраля. На подножку их машины вскочил сту­дент, кричавший революционной толпе: «Товарищи — пропус­тить! Едет товарищ Шингарёв!». Люди расступались, и вслед час­то гремело: «Ура товарищу Шингарёву!».

В то же время сразу после Февральской революции кадеты оказались в довольно необычном для себя положении. Ещё ме­сяц назад они были «самой левой» легальной партией — и вот неожиданно оказались «самой правой». Как отмечал народный социалист А. Петрищев: «Теперь кадеты стоят на самом крайнем правом фланге. Правее их не видно ни одной организации — все сразу чудесным образом исчезли».

То, чего кадеты столько лет упорно добивались, — полная свобода слова, печати, собраний и т. д. — стало фактом. Консти­туционным демократам приходилось теперь «догонять» требо­вания жизни, которые уходили всё дальше и дальше. В конце

100

 

 

 

марта они обновили свою программу. Вместо пункта о монар­хии появилось положение: «Россия должна быть демократиче­ской парламентарной республикой».

С конца апреля сочувствие кадетам у значительной части населения стало сменяться враждебностью. Прежде всего недо­вольство вспыхнуло среди солдат. Ведь кадеты твёрдо выступа­ли за «войну до победного конца», считая, что любая иная раз­вязка противоречит интересам России. Кадет В. Набоков вспо­минал о своём соратнике П. Милюкове: «Он не понимал, не хо­тел понимать и не мирился с тем, что трёхлетняя война осталась чуждой русскому народу, что он ведёт её нехотя, из-под палки, не понимая ни значения её, ни целей, — что он ею утомлён и что в том восторженном сочувствии, с которым была встречена ре­волюция, сказалась надежда, что она приведёт к скорому окон­чанию войны».

Крестьяне тоже начинали враждебно смотреть на кадетов, считая их защитниками интересов помещиков. Кадеты доказыва­ли, что помещики должны получить выкуп за свои земли. Крестья­не, конечно, категорически возражали против этого. Теперь каде­тов поддерживали в основном офицеры, студенты, большая часть интеллигенции. Имущие классы — помещики, промышленники — также видели в лице кадетов своих последних защитников.

Постепенно росло и разочарование самих кадетов в народ­ных массах. Эти настроения ярко выразил В. Маклаков, выступая в начале мая перед депутатами Думы: «Каким бы языком мы ни говорили, под этими словами скрывается одна главная мысль: Россия оказалась недостойной той свободы, которую она завое­вала {Голоса: «Правильно!»?). Россия получила в день революции больше свободы, чем она могла вместить, и революция погубила Россию».

Среди кадетов естественным образом родилась идея «силь­ной власти», которая «установила бы твёрдый порядок» и довела войну до конца. Человека, который мог бы создать такую власть, кадеты увидели в лице генерала Л. Корнилова (см. ст. «Лавр Кор­нилов»), Несколько позже генерал М. Алексеев отметил, что дело Корнилова «опиралось на сочувствие широких кругов нашей интеллигенции». По замечанию А. Деникина, эта позиция точнее выражалась словами: «сочувствие, но не поддержка».

Член кадетской партии князь Павел Долгоруков говорил в июне 1917 г.: «Единственной властью, которая поможет спасти Россию, является диктатура... Кто бы ни являлся диктатором, но раз он может одолеть разбушевавшуюся стихию, он приемлем и желателен». К середине августа такие настроения среди кадетов стали преобладающими. Кадет Дмитрий Протопопов замечал: «Конечно, диктатора всегда тянет к короне. Но что же делать? Не сомневаюсь — нам нужно идти ва-банк». Тогда же А. Шингарёв сказал на заседании ЦК партии: «Дело идёт к расстрелу, так как слова бессильны».

После неудачи корниловского выступления среди части на­селения вспыхнуло неподдельное негодование против кадетов.

В УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ

После Февральской революции каде­ты старались по возможности отсро­чить выборы в Учредительное собра­ние, а ещё лучше — отложить их до конца войны. Вновь сказались их ста­рые опасения по поводу всеобщего из­бирательного права. В. Маклаков за­мечал, что Учредительное собрание «неизбежно утопит небольшое рус­ское культурное меньшинство в мас­се тёмных людей». Он писал: «Аля на­рода, большинство которого не умеет ни читать, ни писать, Учредительное собрание явится фарсом».

Выборы в Учредительное собрание проходили уже после Октябрьского переворота. Кадеты полагали, что боль­шевики станут чинить помехи их пред­выборной кампании. Но те предпочли просто не обращать на кадетов внима­ния. В. Набоков вспоминал о кадетском митинге в столице 5 ноября: «Мы ожи­дали большевистских демонстраций, обструкции... Ничего этого не про­изошло. Митинг привлёк исключитель­но кадетскую публику и прошёл с боль­шим подъёмом. После того была целая серия митингов. Настроение публики в общем было тревожное и угрюмое...».

На выборах в Петрограде конституци­онные демократы оказались второй по значению партией. Они получили 26% голосов (большевики — 45%). Однако в целом по стране кадетская партия по­терпела сокрушительное поражение, набрав менее 5% голосов.

101

 

 

 

Ф. Кокошкин.

ЗАПРЕЩЕНИЕ ПАРТИИ КАДЕТОВ

Вечером 28 ноября 1917 г. Совнарком принял декрет «Об аресте вождей граж­данской войны против революции». Он был направлен против кадетской пар­тии. В нём говорилось: «Члены руково­дящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных три­буналов. На местные Советы возлага­ется обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду её связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции».

В тот же день власти арестовали не­скольких членов ЦК кадетской партии. Вскоре они предстали перед петроград­ским Революционным трибуналом. Всеобщее внимание привлёк процесс над графиней Софьей Паниной. Она была известна своей благотворитель­ной деятельностью. Царская полиция называла её «красной графиней».

С. Панину обвиняли в том, что она не отдала Совнаркому находившуюся у неё кассу Министерства просвещения. Писатель Марк Алданов рассказывал: «К графине Паниной трибунал отно­сился с уважением. Обвинитель Нау­мов несколько раз назвал её благород­нейшей личностью. В приговоре она была „предана общественному порица­нию" — однако с оставлением в тюрь­ме до возвращения 93 тысяч».

Несмотря на грозный декрет от 28 но­ября, в Советской республике ещё не­сколько месяцев продолжали выходить некоторые кадетские газеты (напри­мер, «Речь» под различными названия­ми выпускалась до августа 1918 г.). По мере того как разгоралась гражданская война, их издание прекратилось.

Для многих солдат и крестьян слово «кадет» превратилось в бранное; их называли не иначе как «врагами народа».

Уже после Октябрьского переворота и кровопролитных боёв в Москве кадет Владимир Вернадский с горечью отметил в своём дневнике: «В Москве студент — опять „враг народа"». И привёл слова одного из сво­их друзей: «Старая рознь меж­ду интеллигенцией и народом, очевидно, большая реальность, чем я думал».

КАДЕТЫ В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Кадеты приняли самое деятельное участие в гражданской войне на стороне белого движения. Характерно, что первое время бе­логвардейцев в народе называли именно «кадетами».

В мае 1918 г. конференция кадетов в Москве решила «сохра­нить верность союзникам» и опираться на помощь их армий. Но П. Милюков тогда же занял иную позицию. Он считал, что союзники далеко и помочь не смогут, поэтому надо попросить помо­щи у недавнего противника — Германии. Милюков убеждал не­мецкое командование выбить большевиков из Москвы и Петро­града и установить там «всероссийскую национальную власть» (см. ст. «Павел Милюков»),

Однако у большинства кадетов позиция П. Милюкова вызва­ла возмущение. Ему пришлось сложить свои полномочия пред­седателя ЦК партии. Несколько месяцев спустя, после поражения Германии, эти противоречия внутри кадетской партии сглади­лись. В дальнейшем в течение всей гражданской войны кадеты единодушно искали военной помощи у стран-победительниц.

В развернувшейся борьбе кадеты поддерживали правитель­ства генерала А. Деникина и адмирала А. Колчака. На подчинён­ных им территориях проходили кадетские партийные конфе­ренции. Однако определяющую роль в этих правительствах иг­рали не кадеты или иные гражданские политики, а армейское командование. Военную диктатуру в тот момент кадеты считали единственным средством одержать победу над большевиками. У многих из них с этого времени возникло разочарование в идеях демократии вообще. Например, А. Тыркова, работая в армии А. Деникина, замечала, что приходится «отодвинуть на второй план демократическую программу». «Универсальность идеи за­падной демократии, — продолжала она, — обман. Мы должны иметь смелость взглянуть прямо в глаза дикому зверю, который называется народ...»

102

 

 

 

Вели кадеты и подпольную борьбу на территории Советской республики. Для подготовки восстаний они создавали тайные организации — Национальный центр, Тактический центр и др. Летом 1919 г. ЧК произвела многочисленные аресты, уничтожив­шие кадетское подполье в Москве. Многих его участников рас­стреляли.

В сентябре 1919 г. В. Ленин писал по поводу арестов среди интеллигенции: «Нельзя не арестовывать для предупреждения заговоров всей кадетской и околокадетской публики. Преступ­но не арестовывать её. Лучше, чтобы десятки и сотни интелли­гентов посидели деньки и недельки, чем чтобы 10 000 было пе­ребито. Ей-ей, лучше».

ПОСЛЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

В 20-е гг. деятельность кадетов продолжалась в эмиграции. В 1921 г. в Партии Народной свободы возникла Демократическая группа во главе с П. Милюковым. Её участники считали, что ка­деты должны признать происшедшие после Октября необрати­мые перемены. Например, они предлагали отказаться от идеи «единой и неделимой России» и согласиться с существованием федерации, признать уже совершившуюся передачу земли кре­стьянам. П. Милюков и его сторонники надеялись на постепен­ное изменение Советской власти «изнутри».

Тогда же, в 1921 г., в Праге вышел знаменитый сборник «Сме­на вех». «Сменовеховцы» (в основном кадеты) пошли ещё даль­ше: они считали, что надо помочь внутреннему перерождению

УБИЙСТВО ШИНГАРЁВА И КОКОШКИНА

28 ноября 1917 г. в числе других руко­водителей кадетов арестовали Андрея Шингарёва и Фёдора Кокошкина.

М. Алданов замечал: «К несчастью, Кокошкина и Шингарёва обвиняли только в том, что они „враги народа". По такому преступлению мудрено было составить обвинительный прото­кол. Вероятно, именно по этой причи­не они в трибунал не вызывались, и их пребывание в Петропавловской крепо­сти могло затянуться на неопределён­ное время». Охранники относились к кадетским вождям весьма враждебно и говорили между собой, что лучше бы их «бросить в Неву».

Наконец, 6 января 1918 г. положение арестованных, казалось, улучшилось: по их просьбе они были переведены в Мариинскую больницу. Но в ту же ночь в палату ворвалась группа мат­росов и красногвардейцев, решивших разделаться с ненавистными «врагами народа». Здесь же они и расстреляли арестованных. Поэтесса Зинаида Гип­пиус записала в дневнике: «Шингарёв был убит не наповал, два часа ещё му­чился... Обоих застигли сидящими в постелях».

Большевистская печать отозвалась об этом самосуде отрицательно. Соглас­но некоторым данным, участников рас­стрела даже наказали в мае 1918 г. по решению советского суда.

А. Шингарёв.

«Красная графиня» С. Панина.

103

 

 

 

Советской власти. До 1926 г. они имели возможность легально действовать и в России.

Деятельность самой кадетской партии в Советской стране, естественно, находилась под запретом. Однако в интеллигент­ской, профессорской среде сохранялось довольно сильное ка­детское влияние. После Октября Российская Академия наук осу­дила происшедший переворот. В руководстве Академии остава­лось немало кадетов. Несмотря на это, новая власть предпочла не распускать Академию, а постепенно найти с ней общий язык. Нарком просвещения Анатолий Луначарский называл академи­ка Сергея Ольденбурга (кадета и бывшего министра Временно­го правительства) «одним из самых крепких и нужных звеньев между Советской властью и интеллигенцией».

В 20-е гг. некоторые видные кадеты возвратились из эмиг­рации на родину. Князь П. Долгоруков в 1926 г. нелегально пере­сёк советскую границу. Его арестовали и год спустя расстреляли. Многие бывшие кадеты, оставшиеся в России, погибли в ходе массовых арестов конца 30-х гг.

Более счастливой оказалась судьба академика В. Вернадско­го, одного из основателей кадетской партии и члена её ЦК до 1918 г. Покинув родину в начале 20-х гг., он вернулся в Совет­ский Союз в 1926 г. До последних лет жизни Вернадский сохра­нял независимую и критическую позицию по отношению к го­сударственной власти. «Переживаем вторую мировую бойню, — писал он в своём дневнике в 1941 г. — Из первой мировой бой­ни создалось полицейское, как и прежнее, государство... — без свободы личности, без свободы мысли. Демократия — свобода мысли и свобода веры». Скончался Владимир Вернадский в 1945 г. Тогда же, в годы войны, окончательно угасла и деятель­ность кадетов за границей.

В. Вернадский.

Б. Ефимов. Карикатура на противников Советской власти. Второй слева — лидер кадетов П. Милюков. Около 1930 г.