ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

«ХЛЕБНЫЕ» ВОЛНЕНИЯ

В середине февраля 1917 г. в Петрограде возникли перебои с подвозом хлеба. Возле булочных выстроились «хвосты». Фран­цузский посол Морис Палеолог замечал в своём дневнике 21 февраля: «Сегодня утром у булочной на Литейном я был по­ражён злым выражением, которое я читал на лицах всех бедных людей, стоявших в хвосте. Из них большинство провело там всю ночь...». Несмотря на войну, очереди оставались для петроград­цев явлением непривычным и вызывали всеобщее возмущение. В городе вспыхнули забастовки, 18 февраля остановился Путиловский завод.

23 февраля (8 марта) отмечался Международный женский день. Тысячи работниц вышли на улицы города. Они выкрики­вали: «Хлеба!» и «Долой голод!». В этот день в стачке участвовали около 90 тыс. рабочих, причём забастовочное движение разрас­талось подобно снежному кому. На следующий день бастовали уже более 200 тыс. человек, а ещё через день — свыше 300 тыс. человек (80% всех столичных рабочих).

На Невском проспекте и других главных улицах города на­чались митинги. Их лозунги становились всё решительнее. В тол­пе уже мелькали красные флаги, слышалось: «Долой войну!» и «Долой самодержавие!». Демонстранты пели революционные песни. Большевик А. Шляпников вспоминал о событиях 24 фев­раля: «Вечер этого дня я провёл на Невском. Движение трамваев, извозчиков и автомобилей сокращалось с каждой минутой. Ули­цы были полны только пешеходами, собиравшимися в кучки. Кучки эти росли, превращались в громадные, останавливающие всякое движение толпы. Одна такая группа, возникшая по Нев­скому проспекту, быстро выросла во всю ширину улицы. Поя­вился над толпой агитатор. Это был первый открытый митинг на Невском. Оратор призывал граждан к борьбе с самодержав­ным правительством...».

И вот наступил один из первых поворотных моментов со­бытий. Станут ли войска дисциплинированно разгонять толпу и наводить порядок? Или они сами уже втайне сочувствуют лозун­гам демонстрантов? А. Шляпников описывал происшедшее так: «Во время речи на толпу шагом двигался взвод казаков. Толпа не дрогнула. Оратор смолк, все ждали, как поведут себя казаки. На-

167

 

 

 

«Да здравствуют казаки!» В дни Февральской революции в Петрограде. Современный рисунок.

Очередь у продовольственного магазина. Петроград. 1917 г.

 

 

 

ступила глубокая тишина, раскалываемая звоном конских под­ков. Тысячи глаз следили за каждым движением подъезжавших казаков. Не знаю, что подействовало на казаков — но только взвод тихим рассыпным строем, разделившись одиночно, но порядком прошёл через толпу». Вслед за этим из толпы грянули восторжен­ные крики «Да здравствуют казаки!» и раздались аплодисменты. Митинг продолжался...

Внезапное стихийное движение оказалось полной неожи­данностью для революционной интеллигенции. Никто не под­готавливал его сознательно, да для этого не было и сил. Эсер С. Мстиславский замечал: «Кроме кружков, варившихся в собст­венном соку или, ещё того хуже, в военно-патриотических вос­торгах, социалистические партии тех дней не имели ничего».

СОЛДАТСКОЕ ВОССТАНИЕ

25 февраля 1917 г. Николай II из Ставки телеграфировал коман­дующему столичным военным округом генералу Сергею Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, не-

169

 

 

Открытка, посвящённая аресту министра внутренних дел А. Протопопова. 1917 г.

Открытка, посвящённая аресту царских министров. 1917 г.

допустимые в тяжёлое время войны». Генерал попытался выпол­нить приказание. 26 февраля арестовали около ста «зачинщи­ков беспорядков». Войска и полиция начали разгонять демонст­рантов выстрелами. Всего в эти дни погибли 169 человек, около тысячи получили ранения (позднее из числа раненых сконча­лось ещё несколько десятков человек).

Однако выстрелы на улицах привели только к новому взры­ву возмущения, но уже среди самих военных. Солдаты запасных команд Волынского, Преображенского и Литовского полков от­казались «стрелять в народ». Среди них вспыхнул бунт, и они пе­решли на сторону демонстрантов.

Все эти события также носили неожиданный и стихийный характер. «Кто вызвал солдат на улицу? — спрашивал социалист Владимир Станкевич и давал такой ответ: — Масса двинулась сама, повинуясь какому-то безотчётному внутреннему позыву. Ни одна партия при всём желании присвоить себе эту честь не могла дать на это ответа».

М. Палеолог наблюдал впечатляющую сцену: навстречу друг другу хлынули два людских потока. С одной стороны — «серые шинели», с другой — толпа с красными знамёнами. Могло по­казаться, что сейчас произойдёт столкновение. Но вместо этого потоки смешались и слились в один: солдаты братались с де­монстрантами. Восставшие солдаты захватили Главный арсенал и освободили заключённых известной тюрьмы «Кресты».

Генерал С. Хабалов сообщал государю 27 февраля: «Испол­нить повеление о восстановлении порядка в столице не мог, Большинство частей одни за другими изменяли своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побра­тались с мятежниками и обратили своё оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день бо­ролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большею частью столицы...».

Наконец, 28 февраля в Петрограде сдались последние за­щитники правительства во главе с генералом Хабаловым. «Вой­ска постепенно так и разошлись... — рассказывал генерал. — Про­сто разошлись постепенно, оставив орудия». Министры скры­лись, а потом их поодиночке арестовали. Некоторые сами яви­лись под стражу, чтобы избежать расправы.

В дни революции бурно выплеснулось накопившееся у на­селения недовольство полицией. Революционная толпа разгро­мила многие полицейские участки, последовали массовые арес­ты городовых. Они и сами сдавались под арест, опасаясь са­мосуда. После Февраля старая полиция по всей стране прекра­тила существование, а городовых на улицах сменили мили­ционеры.

27 февраля восставшие разгромили и подожгли столичное охранное отделение. При этом сгорели его архивы, навсегда скрыв имена многих секретных сотрудников полиции. По мне­нию некоторых историков, эти секретные сотрудники сами при­нимали в поджоге деятельное участие.

170

 

 

 

В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ

В разгар волнений, 26 февраля, Николай II распустил Государст­венную думу. Депутаты решили подчиниться указу, но не разъез­жаться из Петрограда. В те же дни появилась легенда, что Дума будто бы отказалась расходиться. П. Милюков по этому поводу замечал, что «Дума послушно подчинилась роспуску и была в сво­ём целом совершенно не способна на красивый революционный жест». Но волей обстоятельств депутаты оказались в самом цент­ре бурных событий, захлестнувших столицу.

26 февраля председатель Думы Михаил Родзянко направил государю телеграмму: «Положение серьёзное. В столице — анар­хия. Правительство парализовано. Растёт общественное недо­вольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое прави­тельство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подоб­но. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на вен­ценосца». Николай И не принял этого предложения. Он считал, что в создавшейся обстановке нельзя менять правительство, а надо решительно подавить беспорядки. На следующий день М. Родзянко направил новую телеграмму: «Час, решающий судь­бу Вашу и родины, настал. Завтра может быть уже поздно».

Между тем положение Думы становилось всё более двойст­венным. С одной стороны, случилось то, чего Дума больше всего опасалась, — стихийное восстание. С другой — восставшие сохра­няли к Думе полное уважение. Депутаты переживали мучительные колебания: «Что делать? Не вмешиваться? Или встать во главе на­родного движения, чтобы как-то ввести его в берега?».

Депутат-монархист Василий Шульгин вспоминал: «Родзянко долго не решался. Он всё допытывался, что это будет — бунт или не бунт? „Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой рево­люции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались... Против верховной власти я не пой­ду, не хочу идти. Но, с другой стороны, ведь правительства нет. Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без пра­вительства? Ведь это Россия же, наконец!"».

В. Шульгин на вопрос М. Родзянко: «Брать или не брать власть?», решительно ответил: «Берите, Михаил Владимирович. Никакого в этом нет бунта. Берите, как верноподданный... Что же нам делать, если императорское правительство сбежало так, что с собаками их не сыщешь!».

27 февраля депутаты образовали Временный комитет Госу­дарственной думы, куда вошли 12 человек — от монархиста В. Шульгина до социалиста-революционера А. Керенского. На следующий день М. Родзянко направил ещё одну телеграмму императору, в которой сообщал, что революция в столице в пол­ном разгаре, министры арестованы толпой и чернь распоряжа­ется положением. «Чтобы успокоить страсти, — писал он, — и предотвратить истребление офицеров и чиновников, Времен­ный комитет решил принять на себя роль правительства».

Открытка 1917 г.

Открытка 1917 г.

171

 

 

Карикатура на Николая II. Открытка неизвестного художника. 1917 г.

ОТРЕЧЕНИЕ НИКОЛАЯ II

После безуспешных попыток подавить восстание в Петрограде государь стал склоняться к мысли об уступках. В ночь на 2 марта он согласился на ответственное перед Думой правительство. Од­нако такой уступки было уже недостаточно. Генерал М. Алексеев из Ставки узнал мнение командующих фронтами относительно отречения Николая II от престола. Все они высказались за отре­чение, о чём было доложено государю. После этого Николай II заявил: «Если я помеха счастью России и меня все стоящие во главе её общественных сил просят оставить трон, то я готов это сделать. Я готов даже не только царство, но и жизнь отдать за ро­дину...». К трём часам дня 2 марта он принял решение отречься от престола.

Вечером того же дня к государю, находившемуся в Пскове, прибыли два представителя Государственной думы — В. Шуль-

Отречение императора Николая II. Современный рисунок.

172

 

 

Прогулка царской семьи под конвоем. Современный рисунок.

 

гин и А. Гучков. Царь принял их в вагоне своего поезда. Он очень спокойно выслушал Александра Гучкова, который объяснял не­обходимость отречения. А. Гучков сказал, что любая воинская часть, как только она подышит воздухом революционной столи­цы, перейдёт на сторону восстания. «Поэтому, — добавил он, — всякая борьба для Вас бесполезна».

«Когда Гучков кончил, заговорил Царь, — рассказывал В. Шульгин. — Совершенно спокойно, как о самом обыкновен­ном деле, он сказал: „Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться с моим сыном я не способен". Тут он сделал корот­кую остановку и продолжал: „Вы это, надеюсь, поймёте. Поэтому я решил отречься в пользу брата"» (см. ст. «Николай II»).

В полночь 2 марта 1917 г. Николай II подписал манифест об отречении в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича.

ОТРЕЧЕНИЕ МИХАИЛА

Утром 3 марта Михаил Александрович, находившийся в Петро­граде, неожиданно для себя узнал о решении брата, передавше­го ему престол. В квартире князя Путятина на Миллионной ули­це собрались члены Комитета Государственной думы. «Посреди­не между ними, — вспоминал В. Шульгин, — в большом кресле сидел офицер — моложавый, с длинным худым лицом... Это был великий князь Михаил Александрович».

173

 

 

 

Карикатура на торгово-промышленное сословие, ставшее на сторону революции. Открытка 1917 г.

П. Милюков горячо убеждал великого князя принять пре­стол. По словам В. Шульгина, он произнёс «потрясающую речь». «Я доказывал, — писал сам П. Милюков, — что для укрепления нового порядка нужна сильная власть. Она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс. Таким символом служит монархия. Одно Временное пра­вительство без опоры на этот символ окажется утлой ладьёй, ко­торая потонет в океане народных волнений».

М. Родзянко и А. Керенский уговаривали великого князя не принимать престол. Керенский заявил, что не может даже пору­читься за жизнь великого князя, если тот решит стать государем, Михаил Александрович внимательно выслушивал доводы «за» и «против». Затем он сказал, что должен подумать и принять реше­ние наедине с самим собой. Он провёл в соседней комнате око­ло четверти часа. «Великий князь вышел, — рассказывал В. Шуль­гин. — Мы поняли, что настала минута. Он сказал: „При этих ус­ловиях я не могу принять престола, потому что...". Он не догово­рил, потому что... потому что заплакал...»

После этого Михаил Александрович подписал текст отрече­ния, которое начиналось словами: «Тяжкое бремя возложено на Меня волею брата Моего, передавшего Мне Императорский Все­российский престол в годину беспримерной войны и волнений народных...». Великий князь соглашался «лишь в том случае вос­принять верховную власть, если такова будет воля народа», вы­раженная в Учредительном собрании.

Снятие памятника Александру III в Москве. 1918 г.

КАК ВСТРЕТИЛИ

ФЕВРАЛЬСКУЮ

РЕВОЛЮЦИЮ

Удивительным было спокойст­вие, с которым встретила стра­на весть о падении вековой мо­нархии. Правда, внешне всё происходило в законных фор­мах — два добровольных отре­чения...

Наиболее сильны монар­хические чувства были, веро­ятно, в армии. Генерал А. Дени­кин вспоминал: «Войска были ошеломлены — трудно опреде­лить другим словом первое впечатление, которое произве­ло опубликование манифе­стов. Ни радости, ни горя. Ти­хое, сосредоточенное молча­ние. И только местами в строю непроизвольно колыхались

174

 

 

 

ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слёзы...».

Но основная масса насе­ления встретила весть о паде­нии самодержавия с радостью и воодушевлением. По всей стране внезапно воцарилась атмосфера большого народно­го праздника. Незнакомые лю­ди поздравляли друг друга, плакали от счастья и целова­лись, как на Пасху. В деревнях устраивали праздничные мо­лебны, торжественно сжигали царские портреты. В народе твёрдо верили, что отныне жизнь станет легче и лучше. Все связывали с революцией осуществление своих чаяний. Крестьяне надеялись на ско­рую передачу в их руки поме­щичьей земли. Солдаты так же твёрдо рассчитывали на долго­жданный мир. Интеллигенция после долгих лет борьбы нако­нец добилась своей главной задачи — завоевала широчай­шие гражданские свободы. Всё это сплачивало людей самых различных сословий и убеж­дений. Правда, уже через не­сколько недель стало ясно, что за внешним единством кроют­ся глубокие внутренние проти­воречия. Однако память о всеобщем ликовании в первые дни Февраля сохранялась в народе ещё долгие годы...

Подобные настроения отразились в записи князя Евгения Трубецкого, сделанной в те дни. «Эта революция, — писал он, — единственная в своём роде. Бывали революции буржуазные, бы­вали и пролетарские, но революции национальной в таком ши­роком значении слова, как нынешняя русская, доселе не было на свете. Все участвовали в этой революции, все её делали — и пролетариат, и войска, и буржуазия, даже дворянство...»

После Февральской революции крестьяне торжественно сжигают портреты Николая II. Современный рисунок.

 

 

 

ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В 1917 ГОДУ

УПРАЗДНЕНИЕ ПОЛИЦИИ

В дни Февральской революции на ули­цах Петрограда можно было наблюдать необычное зрелище — группы или даже целые толпы городовых, которых куда-то вели под конвоем. Кое-где городовые сами выстраивались в очередь, чтобы сдаться под арест и спастись от уличной расправы.

Полицейские участки повсюду оказа­лись разгромлены, и полиция по сути дела прекратила существование. По замечанию А. Деникина, это «явилось результатом народного гнева в отно­шении исполнительных органов ста­рой власти». Не случайно позднее А. Блок в своей поэме «Двенадцать» отразил это в следующей строке: «И больше нет городового...».

17 апреля 1917 г. Временное прави­тельство издало постановление, кото­рое окончательно упразднило поли­цию. Взамен неё для охраны порядка создавалась милиция из числа граж­дан-добровольцев. Что же касается бывших стражей порядка, то многие из них теперь остались без работы. Это нередко толкало их в лагерь... крайних революционеров. «Личный состав полиции (а также и жандар­мерии), — утверждал кадет В. Набо­ков, — несколько месяцев спустя ес­тественным образом влился в ряды наиболее разбойных большевиков».

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

27 февраля 1917 г., чтобы ввести в берега стихийное революци­онное движение, депутаты Государственной думы образовали Временный комитет. В него избрали десять человек — от социал-демократа Николая Чхеидзе до националиста Василия Шульги­на. Последний иронически замечал: «Страх перед улицей загнал в одну „коллегию" Шульгина и Чхеидзе...».

2 марта та же группа депутатов образовала уже настоящее правительство, которое назвали Временным. В него вошли каде­ты, октябристы, беспартийные и один социалист (Александр Ке­ренский).

По общему согласию правительство возглавил видный зем­ский деятель — князь Георгий Львов, по взглядам близкий к ка­детам. Георгий Евгеньевич пользовался репутацией нравственно безупречного человека. Кадет Владимир Набоков замечал: «Он чужд был честолюбия и никогда не цеплялся за власть. Я думаю, он был глубоко счастлив в тот день, когда освободился от её бре­мени». В народе назначение Г. Львова между тем вызвало некото­рое недовольство. В. Шульгин так передавал речь одного рабо­чего на митинге: «Вот, к примеру, они образовали правительст­во... Кто же такие в этом правительстве? Вы думаете, товарищи, что от народа кто-нибудь? Так сказать, от того народа, кто свободу добыл? Как бы не так! Вот, читайте... князь Львов... князь... Так вот для чего мы, товарищи, революцию делали!».

Позднее многие коллеги Г. Львова по правительству упре­кали его в излишней политической мягкости. Но его политика точно соответствовала общему духу первых месяцев революции. «Надо признать, что выбор князя Львова был в своё время неиз­бежен», — писал Павел Милюков. Несмотря на свои весьма уме­ренные взгляды, Г. Львов по-своему принял совершившуюся ре­волюцию. «Г. Е. Львов не только не отвернулся от революции, но, напротив, его тянуло к ней, — вспоминал эсер Виктор Чернов. — Он понял и даже частично вобрал в себя её пафос благодаря не­которому романтическо-славянофильскому элементу в миросо­зерцании...» Князь Львов верил в народную мудрость, в «великое сердце русского народа», как он говорил. Из этого проистекала, по замечанию В. Набокова, его «мистическая вера, что всё обра­зуется как-то само собой».

176

 

 

В своём выступлении 27 апреля Г. Львов подчеркнул, что правительство «ищет опоры не в физической, а в моральной силе». «Основой государственного управления, — сказал Георгий Евгеньевич, — правительство полагает не насилие и принужде­ние, а добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти». Такая формулировка звучала совершенно необычно, но вполне отражала настроения тех дней. «Ни одной капли народной крови не пролито по воле правительства, — про­должал князь, — ни для одного течения общественной мысли им не создано насильственной преграды». Свою речь он завершил поэтической цитатой:

Свобода, пусть отчаются другие, Я никогда в тебе не усомнюсь!

ДВОЕВЛАСТИЕ

27 февраля одновременно с Временным комитетом Думы в Пет­рограде возник Совет рабочих депутатов. Возглавил его меньше­вик Н. Чхеидзе. Совет обосновался в Таврическом дворце, где за­седала и Дума. «Звезда Совета меркла первое время в лучах

Л. Генч. «Доисторическое.

— Папа, расскажи о жандармах.

— А откуда я о них знаю. Спроси дедушку». («Крокодил». 1936 г.)

Князь Г. Львов.

К. Елисеев. «К седьмой годовщине Февральской революции. Детям семилетнего возраста, никогда не видевшим городового» (журнал «Заноза», 1924 г.).

177

 

 

 

ПЕРВЫЕ «КРАСНЫЕ ПОХОРОНЫ»

23 марта 1917 г. на Марсовом поле в Петрограде состоялись похороны по­гибших в дни Февральской револю­ции. Около миллиона человек прово­жали в последний путь 210 убитых. Среди павших были не только револю­ционеры, но и городовые, защищавшие старый порядок.

Французский посол Морис Палеолог записал в своём дневнике: «Сегодня с утра огромные, нескончаемые шествия с военными оркестрами во главе, пест­ря чёрными знамёнами, вились по го­роду... Под небом, закрытым снегом и разрываемым порывами ветра, эти бес­численные толпы, которые медленно двигаются, сопровождая красные гро­бы, представляют зрелище необыкно­венно величественное. И, ещё усиливая трагический эффект, ежеминутно в крепости грохочет пушка». Больше все­го посла поразило то, что в погребаль­ной церемонии не участвовал ни один священник, не прочитали ни единой молитвы. Звучали только «Марсельеза» и другие революционные песни. «Впер­вые великий национальный акт совер­шается без участия церкви, — писал М. Палеолог. — Я, может быть, был сви­детелем самых знаменательных фактов современной истории. То, что похоро­нили в красных гробах, это — всё про­шлое святой Руси...»

«Но на следующий день, — продолжал он, — странное беспокойство распро­странилось среди простонародья — чувство, в котором были: осуждение,

думского комитета, — замечал юрист С. Завадский. — Не случай­но Совет поместился в Таврическом дворце, а не в другом каком-либо здании».

Так в ходе революции возникло двоевластие — как бы пе­реплетение власти Временного правительства и власти Совета. Вскоре Советы стали появляться и в других городах, а затем и в сёлах. Ведущую роль во Временном правительстве играли либе­ралы, кадеты, а в Советах преобладали социалисты (меньшеви­ки и эсеры). По замечанию генерала А. Деникина, «обе стороны черпали свои руководящие силы из одного источника — немно­гочисленной русской интеллигенции». При этом считалось, что Временное правительство выражает интересы буржуазии, а Со­веты — интересы рабочих, солдат и крестьян (выборы в Советы были классовыми, а не всеобщими).

Но в первые месяцы революции Советы не спешили занять место правительства. Они предпочитали оказывать на него дав­ление извне. «Мы поддерживаем правительство постольку, по­скольку оно проводит желательные меры», — говорили вожди Советов. Кроме того, чтобы следить за деятельностью правитель­ства уже «изнутри», в число министров вошёл единственный со­циалист — А. Керенский.

ВОПРОС О ЗЕМЛЕ

Крестьяне с большим воодушевлением встретили известие о Фев­ральской революции. Большинство из них уже изверилось в том, что государь когда-нибудь передаст им помещичью землю. Те­перь они ждали земли от новых людей, взявших власть в ходе революции. Как отмечал А. Деникин, это был «главный, более того — единственный вопрос, который глубоко волновал душу крестьянства, — вымученный, выстраданный веками».

Однако новое правительство не спешило оправдать эти ожидания. Поддерживавшие его либералы и большинство социа­листов договорились о том, что вопрос о земле может решить

Торжественные похороны жертв Февральской революции.

Петроград. 23 марта 1917 г.

178

 

 

 

Траурное шествие в Петрограде на Марсовом Поле. 23 марта 1917 г.

только Учредительное собрание, и призывали крестьян терпели­во его дожидаться. Вначале те ещё поддавались убеждению, ве­рили в скорый земельный передел. В марте по всей России было отмечено только 17 вспышек «земельных беспорядков». Кресть­яне силой захватили две помещичьи усадьбы.

Но с апреля терпение сельских жителей начало постепенно иссякать. «Сколько ещё терпеть? Чего дожидаться? — роптали они. — Пока помещики снова окрепнут, что ли? Нет, надо иско­ренить их сейчас, пока наша сила». В апреле произошли уже 204 вспышки беспорядков и 51 усадьба оказалась захвачена. А затем крестьянское движение разлилось подобно половодью. В мае та­ких вспышек было уже 259, в июне — 577, в июле — 1122...

Усадьбы пылали теперь уже почти по всей стране, как в 1905 г. При этом крестьяне воевали не с отдельными землевла­дельцами, а со всем ненавистным им помещичьим сословием. Среди них созрела твёрдая решимость истребить всё это сосло­вие целиком, раз и навсегда. Писатель Владимир Короленко рас­сказывал: «Оставаться в деревне стало опасно не только помещи­кам, вызвавшим в прежнее время недовольство населения, но и людям, известным своей давней работой на пользу того же насе-

угрызение совести, смутная тревога, суеверные предчувствия. Теперь со­мнений не было: эти похороны без икон и попов были святотатством. Дья­вольским измышлением выкрасить гробы в красный цвет осквернили по­койников...»

Другой очевидец событий юрист С. За­вадский приводил мнение знакомой ему служанки по имени Наташа, «мо­лодой девушки, грамотной и считав­шей себя социалисткою». Она сказа­ла с волнением: «Пусть все эти го­родовые, которые стреляли в народ, очень виноваты; но ведь они за то и убиты; а зачем же такое над их пра­хом надругательство? Ведь их зары­вают без отпевания в неосвящённую землю». Под влиянием этих настрое­ний позднее Временное правительст­во пригласило священников. В конце концов на братской могиле «мучени­ков свободы» были прочитаны заупо­койные молитвы...

179

 

 

 

Траурная процессия в Петрограде в день

похорон жертв Февральской революции.

23 марта 1917 г.

ления... Порой там, где у близких и соседей не поднималась рука, — приходили другие, менее близкие, и — кровавое дело свершалось. Так была убита в своей скромной усадьбе целая се­мья Остроградских, мать и две дочери, много лет и учившие, и лечившие своих соседей. Когда помещичьи усадьбы кругом пус­тели, они оставались, надеясь на то, что их защитит давняя рабо­та и дружеские отношения к местному населению... Но и они по­гибли...».

В апреле правительство создало по всей стране выборные земельные комитеты. Они должны были гасить беспорядки, при­мирять враждующие стороны. Но напор бушующего крестьян­ского движения был слишком силён, чтобы ему противостоять. Нередко местные комитеты сами выполняли требования кресть­ян, брали помещичью землю и имения в свои руки. После этого власти часто арестовывали уже членов этих комитетов... «Народ наш в общем всё-таки не разбойник и не грабитель, — замечал В. Короленко. — Я знаю людей, работавших в сельских земель­ных комитетах, и знаю, что это часто были люди хорошие и ра­зумные. Во многих местах имущества не расхищались, а только

180

 

 

 

реквизировались и охранялись от расхищения, хотя делалось это людьми малосведущими и тёмными»,

Надежды крестьян по­лучить землю от Временного правительства постепенно уга­сали. Это явилось одной из главных причин успеха Ок­тябрьского переворота. Нико­лай Бухарин писал в 1925 г. о том, как эсеры «на все лады твердили, что нельзя забирать землю „до Учредительного со­брания", что нельзя выкуривать помещика без особого закона из его помещичьих имений; пугали ужасной резнёй и ужас­ным земельным хаосом, кото­рый должен возникнуть, если крестьяне „самочинно", то есть не дожидаясь никаких распо­ряжений сверху, будут заби­рать эту землю. Только одна партия, партия большевиков, кричала крестьянам на всех митингах и собраниях, что крестьяне должны, ничего не дожидаясь и никого не слушая, сами забирать эту землю у по­мещиков». Следует добавить, что такую же позицию занима­ло и левое крыло эсеров.

«Если бы Февральская ре­волюция дала мужику землю, — замечал позже Лев Троцкий, — Октябрьская революция не могла бы и совершиться».

ВОПРОС О МИРЕ

Крестьян больше всего волно­вал вопрос о земле, а для сол­дат столь же насущным являл­ся вопрос о мире (см. ст. «Рос­сия в Первой мировой войне»). Солдаты ожидали окончания войны, надеясь, что Февраль­ская революция принесёт им долгожданный мир. Работник

Б. Кустодиев. Плакат, посвящённый «Займу свободы», выпушенному Временным правительством на военные нужды.

181

 

 

 

«КРОНШТАДТСКАЯ РЕСПУБЛИКА»

В дни Февральской революции в Пет­рограде обычным явлением стали са­мосуды над полицейскими и офицера­ми, которых считали «врагами револю­ции». Солдаты требовали, чтобы офи­церы разоружались, а если те отказы­вались, их избивали и отбирали оружие силой. Сопротивляющихся порой уби­вали. Многие офицеры покинули свои подразделения, опасаясь расправы.

Множество случаев самосуда над офи­церами было отмечено также на Бал­тийском флоте. Чаше всего матросы бросали их за борт и топили в море. 3—4 марта 1917 г. на всём Балтийском флоте так погибло около двухсот че­ловек; в их числе оказался и командую­щий флотом адмирал А. Непенин. В Кронштадте среди других флотских офицеров погиб командующий военно-морской базой адмирал Р. Вирен.

Моряки арестовали примерно двести офицеров. В мае Кронштадтский совет заявлял по этому поводу: «Мы против самосуда... Но мы за честный, свобод­ный, беспристрастно организованный суд революции над преступными вра­гами народа. Арестованные нами в дни революции офицеры, жандармы и по­лицейские сами заявили представите­лям правительства, что они ни в чём не могут пожаловаться на обращение с ними тюремного надзора. Правда, тюремные здания Кронштадта ужасны. Но это те самые тюрьмы, которые были построены царизмом для нас. Других у нас нет...».

16 мая Кронштадтский совет взял всю власть в городе в свои руки и объявил, что не подчиняется Временному пра­вительству. Это событие произвело большое впечатление на всю Россию. Его восприняли как образование «Крон­штадтской республики», начало распа­да страны. Совет отвечал на это так: «Имя Кронштадта, занесённое на слав­ные страницы русской революции, сей­час поносится и шельмуется на стра­ницах всех буржуазных газет. Злобные перья контрреволюционных клеветни­ков пишут, будто мы зовём народ к са­мосуду и анархии, будто мы отложи­лись от России и образовали самостоя­тельную Кронштадтскую республику.

военного министерства Ф. Степун отмечал, что в первые дни по­сле Февраля «в солдатских душах с неудержимою силою вспых­нула жажда замирения». Однако, по его мнению, «народное по­нимание революции как миротворческой силы, долженствую­щей положить конец безумию и греху войны, не разделялось ни одним из политических лагерей, кроме большевиков». Лозунг «войны до победного конца» объединил после Февральской ре­волюции либералов и значительную часть социалистов (их на­зывали «оборонцами»).

Характерный случай, происшедший весной 1917 г., вспоми­нал социал-демократ Александр Нагловский: «Помню выступле­ние Плеханова — о войне. Прекрасный оратор западноевропей­ской манеры, Плеханов на этот раз говорил необычайно резко о войне до победного конца, о германском милитаризме, о слав­ных союзниках, о героической Бельгии. При уважении к его име­ни в зале стояла тишина. Но когда он кончил, тишина так и оста­лась тишиной, не прерванная ни единым хлопком».

Боевой дух в войсках особенно упал после неудачного лет­него наступления. Настроения на фронте во многом выражало одно из солдатских писем в «Правду»: «А не лучше ли было бы, если бы вы сами, господа буржуи, одели солдатские шинели и взяли бы винтовки в руки да и шли бы в наступление. И тогда бы сказали нам, что вот, дескать, как мы воюем!». Писатель Марк Алданов замечал: «В казармах речи лучших ораторов 1917 года всё чаще разбивались о довод: „Сам в окопы ступай вшей кормить!.."».

Призывы Временного правительства воевать «до победно­го конца» вызывали среди солдат растущее раздражение и воз­мущение. В конечном итоге это стало одной из главных причин падения Временного правительства.

СОЗДАНИЕ КОАЛИЦИИ

20—21 апреля, после знаменитой «ноты Милюкова» (см. ст. «Па­вел Милюков»), в столице впервые после Февраля вспыхнули ан­тивоенные волнения. Это заставило большинство министров сде­лать вывод, что правительство никогда твёрдо не встанет на ноги, если не получит полную поддержку Советов. Так родилась идея создать коалицию — пригласить в правительство социалистов-оборонцев. В конце апреля князь Г. Львов обратился с таким предложением к видным вождям Советов — эсерам и меньшеви­кам. Те сначала выразили недоумение. «Какая вам от того поль­за? — говорил меньшевик Ираклий Церетели. — Ведь мы из каж­дого спорного вопроса будем делать ультиматум и в случае ва­шей неуступчивости вынуждены будем с шумом выйти из мини­стерства. Это — гораздо хуже, чем вовсе в него не входить».

Но затем они всё-таки приняли предложение. Таким обра­зом 5 мая образовалось первое коалиционное правительство. На­ряду с «министрами-капиталистами», как их называли, в него во­шли шесть видных социалистов: Виктор Чернов, Ираклий Цере­тели и др. Среди них были три эсера, два меньшевика и один на­родный социалист. Решение об этом принял столичный Совет.

182

 

 

 

Уже бывший в правительстве А. Керенский получил новый и весь­ма важный пост военного министра.

Сторонники коалиции считали, что она позволит сохранить завоёванные Февралём гражданские свободы, предотвратить «контрреволюцию» и гражданскую войну. В этом — её главная задача. Но только это не могло успокоить ни крестьян, требовав­ших земли, ни солдат, добивавшихся прекращения войны. Одно­временно офицерство, например, видя развал армии, столь же от­чаянно требовало «навести, наконец, порядок».

Поэтому сама идея коалиции постепенно теряла сторонни­ков как справа, так и слева. Абрам Гоц, один из вождей эсеров, говорил тогда: «На нас идёт напор с двух сторон. Слева больше­вики травят десять министров-капиталистов, требуя, чтобы мы от них „очистились", то есть остались без союзников и скатились им прямо в пасть. Справа — заговорщики, монархисты, мечтаю­щие о военном диктаторе, о генерале на белом коне...». И заклю­чал, что надо «не отступаться от коалиции, а обеими руками за неё держаться».

СОВЕТЫ И КОАЛИЦИЯ

Уже в марте по всей России образовалось свыше 600 Советов, в основном городских (рабочих и солдатских). Несколько позже появились и крестьянские Советы. Число Советов быстро росло и к октябрю уже достигало 1429. На фронте вместо Советов поч­ти в каждой части действовали солдатские комитеты. Сторонни­ки «сильной власти» видели в Советах главное препятствие для «наведения порядка». Они издевательски окрестили их «совета­ми рачьих и собачьих депутатов».

В первые месяцы революции в Советах преобладали мень­шевики и эсеры. Эти партии получили подавляющее большин­ство и на первых Всероссийских съездах Советов. В мае такой съезд в Петрограде провели крестьянские Советы, в июне — сол­датские и рабочие Советы. Делегаты обоих съездов проголосо­вали за «коалицию с буржуазией».

ИЮНЬСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ

18 июня I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов решил провести в Петро­граде демонстрацию в поддержку Временного правительства. Эсеры и меньшевики хотели та­ким способом укрепить свою политику «союза с буржуазией». Однако события приняли совер­шенно неожиданный для них оборот.

Демонстрация, как и предполагалось, полу­чилась массовой. На неё вышло около полумил­лиона человек. Но лозунги оказались прямо противоположными намеченным: «Долой де­сять министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Вся власть Советам!». Большевик Мартын Лацис

Какая бессмысленная ложь, какая жал­кая и постыдная клевета! У себя на месте, в Кронштадте, мы ввели не анар­хию, а честный и твёрдый революци­онный порядок».

Петроградский совет потребовал от кронштадтцев «беспрекословного ис­полнения всех предписаний Временно­го правительства». В Кронштадт отпра­вилась делегация социалистов, в том числе И. Церетели и Н. Чхеидзе. Они уговаривали кронштадтских моряков признать власть правительства. В кон­це мая Совет пошёл на уступки и пере­говоры завершились соглашением.

Однако в течение всех последующих месяцев революции Балтийский флот оставался настоящим «очагом восста­ния». В дни Октябрьского переворота кронштадтские матросы стали одной из главных сил, на которую опирались большевики. Моряков окрестили тогда «красой и гордостью революции».

Солдаты в окопах чинят одежду.

183

 

 

 

 

Демонстрация 18 июня 1917 г. Петроград.

В. Шаврин. «Новый союз. Распяли и

душат». На карикатуре Россию душат

с одной стороны немцы и турки,

с другой — анархисты и монархисты

(журнал «Лукоморье», июнь 1917 г.).

вспоминал: «Колышется целое море красных знамён, и всё, куда ни посмотришь, наши революционные лозунги. Меньшевики и эсеры устроили свою манифестацию. Они идут по левой сторо­не улицы рядом с нашей бесконечной колонной. Идут они жал­кой кучкой, всего человек 300. В наших рядах слышатся возгла­сы: «Это двойное самоубийство. Хватило храбрости писать на своих плакатах: „Полная поддержка Временному правительству"». Точно так же в тот день разворачивались события в Риге, Иваново-Вознесенске (ныне Иваново) и других городах. В. Ле­нин после этого победно заключал: «Демонстрация развеяла в несколько часов, как горстку пыли, пустые речи о большевиках-заговорщиках...». Действительно, для многих стало очевидно, что большевики опираются на мощное стихийное движение.

ИЮЛЬСКИЕ СОБЫТИЯ

В начале июля в Петрограде стало известно, что наступление на фронте, на которое возлагалось столько надежд, захлебнулось. Кроме того, внутри правительства обострились противоречия, и

184

 

 

2 июля министры-кадеты временно ушли в отставку. Всё это вы­звало в столице взрыв стихийного возмущения.

3 июля на улицы Петрограда вышли солдаты 1-го пулемёт­ного полка; к ним присоединились гренадеры — всего собралось более 5 тыс. демонстрантов. В руках они держали плакаты: «До­лой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!», «До­лой Временное правительство!». Демонстранты были вооруже­ны, и кое-где на улицах слышались выстрелы — стреляли в ос­новном в воздух.

На следующий день волнения приобрели грандиозный раз­мах. По городу прошла полумиллионная демонстрация солдат, матросов и рабочих под теми же лозунгами. В нескольких мес­тах толпу обстреляли из пулемётов, установленных на крышах и чердаках домов. По некоторым данным, в этот день погибло 56 человек. Позднее называли различное число пострадавших — вплоть до 700 раненых и убитых. На выстрелы вооружённые де­монстранты ответили огнём. Демонстрация продолжалась...

Руководство большевиков до последнего момента колеба­лось: следует ли возглавлять выступление и превращать его в воо­ружённое восстание? Вначале они пытались отговорить солдат от выступления, считая, что момент для него неблагоприятен. Правда, некоторые большевики занимали более решительную позицию. Один из них, Владимир Невский, вспоминал: «Теперь уже нечего скрывать, что все ответственные руководители воен­ной организации, то есть главным образом Н. И. Подвойский и пишущий эти строки... способствовали тому настроению, кото­рое вызвало выступление. Когда военная организация, узнав о выступлении пулемётного полка, послала меня... уговорить мас­сы не выступать, я уговаривал их, но уговаривал так, что только дурак мог бы сделать вывод из моей речи о том, что выступать не следует».

 

 

Выстрелы в толпу демонстрантов на углу Садовой улицы и Невского проспекта. Петроград 4 июля 1917 г.

«КОСТЛЯВАЯ РУКА ГОЛОДА»

3 августа 1917 г. открылся II Всерос­сийский торгово-промышленный съезд. С яркой речью на нём выступил вид­ный промышленник Павел Рябушинский. Он отметил, что Россия не гото­ва к социализму и «буржуазный строй ещё неизбежен». Поэтому «те лица, которые управляют государством, должны буржуазно мыслить и буржу­азно действовать».

П. Рябушинский подчеркнул, что жизнь «жестоко покарает тех, кто нарушает экономические законы». «К сожале­нию, — заявил он, — нужна костлявая рука голода и народной нищеты, что­бы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились».

Эта фраза стала знаменитой. Социали­сты восприняли её как прямую угрозу. «Мы постараемся направить костлявую руку голода против истинных врагов трудящегося и голодного народа», — с возмущением писал Григорий Зиновь­ев. Другой вождь большевиков — Ио­сиф Сталин — откликался на слова П. Рябушинского так: «Господа Рябушинские, оказывается, не прочь награ­дить Россию „голодом и нищетой" для того, чтобы „схватить за горло демо­кратические Советы и комитеты". Вот где настоящие предатели и изменники России. Вы хотите знать, чего хотят ка­питалисты? Торжества интересов сво­его кошелька, хотя бы ценой гибели России, — вот чего хотят они».

185

 

 

РУКОПОЖАТИЕ ЦЕРЕТЕЛИ И БУБЛИКОВА

12 августа 1917 г. в Москве открылось Государственное совещание, созван­ное Временным правительством. Дли­лось оно четыре дня, и на него собра­лось около 2,5 тыс. представителей от различных слоев и классов общества. Большевики в совещании не участ­вовали.

Одним из эффектных моментов сове­щания стало символическое рукопожа­тие меньшевика Ираклия Церетели и промышленника Александра Бубликова. Оно должно было олицетворять единство рабочих и предпринимателей во имя интересов России. Зал привет­ствовал их рукопожатие громом апло­дисментов. «Классовые противники» сердечно обняли друг друга и расце­ловались.

Большевики и близкие им социалисты, конечно, расценили поступок И. Цере­тели как символ классового предатель­ства. Уже в январе 1918 г., когда он выступал в Учредительном собрании с критикой Советского правительства, с левых скамей ему ехидно кричали про «поцелуи с Бубликовым».

В дни корниловского выступления.

Солдаты, перешедшие на сторону

Временного правительства.

В конце концов большевики решили присоединиться к вы­ступлению. Они призвали превратить его в «мирную демонстра­цию». 4 июля В. Ленин обратился к демонстрантам с балкона бывшего особняка балерины Матильды Кшесинской, где размес­тилось руководство большевиков. Его встретили бурей востор­женных аплодисментов и криками «Да здравствует товарищ Ле­нин!». Всё это дало основания властям обвинить большевиков в попытке вооружённого переворота...

«Кончилась вся эта история, — писал кадет В. Набоков, — прибытием верных Правительству войск с фронта (кавалерий­ская дивизия), изоляцией и последующим обезоружением вос­ставших, полной победой Правительства и временной — увы! — ликвидацией большевизма».

Руководство большевиков обвинили также в государствен­ной измене и в том, что оно получало тайную помощь от враже­ской державы — Германии. 8 июля появился приказ об аресте В. Ленина и некоторых его соратников. Ленин, как известно, по­сле этого ушёл в подполье, а несколько видных большевиков ока­зались в тюрьме.

8 июля изменился состав Временного правительства. Воз­главил кабинет А. Керенский. Социалисты составляли теперь большинство и среди министров. Бывший глава правительства князь Г. Львов ушёл в отставку. Его биограф Т. Полнер вспоми­нал встречу с ним в июле, вскоре после этих событий: «Я не сра­зу узнал Георгия Евгеньевича. Передо мной сидел старик, с бе­лой как лунь головой, с медленными, редкими движениями... Не улыбаясь, он медленно подал мне руку...». Г. Львов очень серьёз­но произнёс: «Мне ничего не оставалось делать. Для того чтобы спасти положение, надо было бы разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать. А Керенский это может».

В эти недели сторонники «наведения порядка» настой­чиво искали человека, который смог бы недрогнувшей рукой установить «сильную власть». Назывались различные возмож­ные кандидаты на эту роль — помимо А. Керенского, напри­мер, Б. Савинков. Американ­ский посол в России Дэвид Фрэнсис записал после беседы с Савинковым в начале августа: «Савинкова считают железным человеком, который безжа­лостно раздавит большевист­ские выступления, если они возникнут». Ещё чаще так ха­рактеризовали нового Верхов­ного главнокомандующего ге­нерала Лавра Корнилова. Лавр

186

 

 

 

Георгиевич был известен своим геройским побегом из австрий­ского плена в 1916 г. В июле по его требованию на фронте вос­становили смертную казнь.

Когда 13 августа генерал Л. Корнилов прибыл в Москву на Государственное совещание, на вокзале его торжественно встре­чали сторонники. Офицеры на руках перенесли главнокоман­дующего в усыпанный цветами автомобиль. Известная миллио­нерша Морозова встала перед генералом на колени... Это был на­стоящий триумф Лавра Корнилова.

КОРНИЛОВСКОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ

В течение августа А. Керенский и Л. Корнилов обсуждали планы «наведения порядка» в Петрограде. Для этого в столицу предпола­галось ввести войска с фронта. «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, — говорил Л. Корнилов генералу А. Лукомскому, — а Совет рабочих и солдатских депута­тов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».

Однако 27 августа между А. Керенским и Л. Корниловым вспыхнула борьба. Глава правительства решил, что генерал хо­чет установить единоличную диктатуру, и снял его с должности главнокомандующего. Л. Корнилов, ошеломлённый таким не­ожиданным поворотом, не подчинился и двинул на столицу вой­ска. Это были части с наиболее крепкой дисциплиной: казаки и знаменитая Туземная (Дикая) дивизия, составленная из горцев Кавказа.

Однако рядовые бойцы этих частей были готовы «наводить порядок» для А. Керенского и Л. Корнилова, но никак не для од­ного из них против другого. Когда они узнали, что главковерх и министр-председатель взаимно объявили друг друга предателя­ми, среди них воцарились глубокое недоумение и растерянность. Между тем навстречу идущим на Петроград войскам уже отпра­вились тысячи агитаторов. По свидетельству участника корниловского выступления генерала П. Краснова, они страстно убеж­дали солдат:

«— Товарищи, что же вы! Керенский вас из-под офицерской палки вывел, свободу вам дал, а вы опять захотели тянуться пе­ред офицером, да чтобы в зубы вам тыкали. Так, что ли?

— Товарищи! Керенский за свободу и счастие народа, а ге­нерал Корнилов за дисциплину и смертную казнь. Ужели вы с Корниловым?».

«Молчали драгуны, — вспоминал генерал, — но лица их ста­новились всё сумрачнее и сумрачнее». Агитировали и горцев из Дикой дивизии, плохо понимавших по-русски. К ним из Петро­града отправилась делегация Мусульманского съезда, в том чис­ле внук прославленного имама Шамиля. В конце концов казаки и драгуны начали брать под стражу собственных офицеров... «Во­прос был решён настроением войск, — замечал П. Милюков. — Вопрос решили не полководцы, а солдаты».

Общая обстановка неуверенности повлияла и на поведение

САМОСУДЫ НАД ОФИЦЕРАМИ

После Февральской революции 1917 г. самосуды толпы стали характерной чертой общественной жизни в России. Не особенно рассчитывая на правосу­дие, толпа на месте расправлялась та­ким образом с пойманными на улице ворами-карманниками.

Не менее часто происходили полити­ческие самосуды. Их вспышки в раз­ных городах России сопровождали поч­ти каждый резкий поворот обществен­ной борьбы. Дни корниловского высту­пления также не обошлись без само­судов толпы над офицерами и генера­лами. В частности, они произошли в Выборге, Гельсингфорсе (ныне Хель­синки). От офицеров обычно требова­ли подписки, что они не поддержива­ют Л. Корнилова и верны правительст­ву. Если они отказывались, их убива­ли. В одном из документов ЦИК Сове­тов так описывались события в Выбор­ге: «Сначала были вытащены толпой с гауптвахты, брошены с моста и убиты в воде три генерала и полковник. Пос­ле этого сейчас же начался самосуд в полках. Оттуда выводили командиров и, избив их, бросали в воду... Всего таким образом в полках было убито около 15 офицеров».

Подобное «народное правосудие» ос­тавалось популярным в течение всей гражданской войны. «Красные» суди­ли так «золотопогонников» и бывших полицейских, белогвардейцы — чеки­стов и комиссаров.

187

 

 

 

«Позднее разочарование.

Керенский напуган им же вызванной

корниловщиной».

Карикатура, посвяшённая корниловскому выступлению (журнал «Бич», 1917 г.).

командования. Во главе войск, идущих на Петроград, JI. Корни­лов поставил генерала А. Крымова. Керенский приказал послед­нему прибыть в Зимний дворец для переговоров. «И твёрдый, волевой человек, генерал Крымов, послушался, — писал П. Крас­нов. — Он сел в автомобиль с адъютантом и помчался в Петро­град. Поехал он с грозным решением требовать от Керенского, угрожать ему...» 31 августа в Зимнем дворце между ними состоял­ся бурный разговор, причём Керенский отказался пожать гене­ралу руку. Спустя пару часов оскорблённый и, видимо, растерян­ный Крымов покончил самоубийством — выстрелил себе в грудь... Рассказывали, что перед смертью он с горечью произнёс: «Я уми­раю потому, что слишком люблю родину». Похороны генерала прошли без воинских почестей. Его выстрел оказался едва ли не единственным за всё время корниловского выступления.

На следующий день сам генерал Л. Корнилов оказался под арестом. Так, сокрушительным поражением, причём почти без единого выстрела, закончилось начатое им выступление.

ПЕРЕД ОКТЯБРЁМ

Корниловское выступление и его подавление нанесли сильней­ший удар по коалиции социалистов и либералов. Ряды её сторон­ников стремительно таяли как справа, так и слева. А два месяца спустя у правительства не осталось почти никакой опоры в об­ществе...

Это ярко проявилось во время Демократического совеща­ния, созванного в Петрограде в середине сентября. По замыслу совещание должно было укрепить власть Временного правитель­ства. Вначале идея коалиции, хотя и с трудом, снова завоевала поддержку. Но при последнем голосовании она неожиданно по­терпела полный провал, причём против голосовали и больше­вики, и кадеты...

Ещё 1 сентября 1917 г. Россия была провозглашена респуб­ликой. Демократическое совещание избрало Временный совет Российской республики (Предпарламент). Это тоже было попыт­кой упрочить слабеющую власть правительства. Любопытно, что в решающий момент, когда 24 октября в Петрограде началось восстание, Предпарламент не поддержал Временное правитель­ство. Позднее И. Церетели говорил об этом: «Всё, что мы тогда делали, было тщетной попыткой остановить какими-то ничтож­ными щепочками разрушительный стихийный поток».

Противостояние в обществе усиливалось, но «корниловцы» после своего поражения в августе оставались ещё слишком сла­бы. Силы большевиков, наоборот, крепли с каждым днём. В ночь на 2 сентября они завоевали большинство в столичном Совете, Вскоре его председателем стал Лев Троцкий.

Большевики в эти недели брали верх и во многих других городских Советах, в том числе в Московском. Лозунг «Вся власть Советам!» пользовался среди населения растущим сочувствием, От Советской власти ждали решения «больных вопросов» рево­люции — о прекращении войны и о земле.

188