B. А. Жуковского поэта за вольнолю­бивые стихи отправили не в Сибирь, а на юг.

Этот любимец петербургского высшего света — Le beau Tchaadaef (Красавец Чаадаев), масон (с 1815 г.) высокой степени — был близок к декабристам и в начале 1821 г. при­глашён И. Д. Якушкиным в новое тайное общество (см. статью «Тайные общества декабристов»). Пись­мо Чаадаева к брату Михаилу от 25 марта 1820 г. — ценный источ­ник, характеризующий отношение декабристов к вооружённому вос­станию: «Революция в Испании за­кончилась, король принуждён был подписать конституционный акт 1812 года. Целый народ восстав­ший, революция, завершённая в три месяца, и при этом ни одной капли пролитой крови, никакого разруше­ния, полное отсутствие насилий, одним словом, ничего, что могло бы запятнать столь прекрасное де­ло... Происшедшее послужит отмен­ным доводом в пользу революций». «Отменный довод» многих склонил к участию в заговоре. Самого Ча­адаева этот жребий миновал.

Именно в то время, когда тай­ные общества декабристов присту­пили к подготовке восстания, Пётр Яковлевич оставил службу. Уход Чаадаева со службы (как окажется, навсегда) накануне назначения его флигель-адъютантом императора до сих пор не получил удовлетвори­тельного объяснения. Связывают столь необычный поступок блестя­щего офицера с тем, что Чаадаев доставил Александру 1 известие о возмущении Семёновского полка. То ли император остался недоволен чем-то услышанным от Чаадаева, то ли общество в Петербурге осудило неблагодарную миссию, то ли сам Пётр Яковлевич решил доказать свою независимость в момент взлё­та карьеры. (Он писал своей тётуш­ке Анне Михайловне Щербатовой: «Меня забавляло выказывать пре­зрение людям, которые всех прези­рают».) В любом случае отставка оказалась переломным пунктом в жизни «мыслящего гусара».

Разделив наследственные ниже­городские имения с братом, он от­правился в Англию. Провожавшие его друзья были уверены, что Пьер не вернётся — так часто он говорил о желании поселиться в Швейцарии. Тем не менее в июне 1826 г., по­бывав в Англии, Франции, Италии, Швейцарии и Германии (где знаме­нитый философ Шеллинг после лич­ной встречи отзывался о нём как об

374

одном из умнейших русских), Чаада­ев отправился обратно в Россию.

Но увидел он уже совсем другую страну — Россию Николая I. Умер Александр, короткой грозой пронёс­ся декабрьский бунт. Многие друзья попали под следствие, были сосланы или казнены. Иным вернулся и сам Чаадаев. Ещё в начале 20-х гг. Пётр Яковлевич заинтересовался литера­турой мистиков. Знакомство с ней он продолжил и за границей. Близ­кий к декабристам либерал превра­тился в философствующего мистика, мнительного и с несколько каприз­ным характером. В Варшаве его жда­ли обыск и допрос по делу декабри­стов, не имевшие, впрочем, других последствий, кроме учреждения тай­ного надзора.

В Москве Чаадаев жил затвор­ником, но вскоре уехал, «больной и грустный», в имение тётки под Дмитровом. Четыре проведённых там года были временем напряжённой ду­ховной работы. Тогда окончательно сложилось мировоззрение Чаадаева, которое философ и литературовед XX столетия М. О. Гершензон назвал парадоксально — «социальным мис­тицизмом». Наиболее полно оно вы­ражено в написанных в то время вось­ми «Философических письмах».

Первое же из них быстро рас­пространилось в списках и стало из­вестно образованному обществу уже в 1829 г. Необычными показались тогда и горькое негодование Чаадаева по поводу отлучённости России от «все­мирного воспитания человеческого рода», и критика национального са­модовольства, духовного застоя, ме­шающих осознанию и выполнению предначертанной России свыше исто­рической миссии. Философ писал: «...раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и За­падом, опираясь одним локтем на Ки­тай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы — вообра­жение и разум — и объединить в на­шей цивилизации историю всего зем­ного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Оказывая нам в сво­ём благодетельном воздействии... оно предоставило нас всецело самим себе,