Страх перед кровопролитием и распадом государственности за­ставил гвардейского офицера пре­одолеть отвращение к личности не­любимого в войсках цесаревича Николая и совершить поступок, который многие расценили как предательство. На протяжении всей оставшейся жизни Ростовцев испы­тывал из-за этого тяжёлые мораль­ные страдания. Либеральные убеж­дения не позволили ему отойти от политики — напротив, заставили

его пытаться реализовать свои идеалы в мирных реформах через 30 лет после подавления восстания на Сенатской площади.

М. М. Сперанский.

Литография

А. Мюнстера.

ЛИБЕРАЛЫ НИКОЛАЕВСКОЙ ЭПОХИ

Историк Г. А. Джаншиев с удивлением писал о времени царствования Алек­сандра II Освободителя: «Невесть от­куда явилась фаланга (рать. — Прим. ред.) молодых, знающих, трудолюби­вых, преданных делу, воодушевлён­ных любовью к отечеству государст­венных деятелей, шутя двигавших вопросы, веками ждавших очереди, и наглядно доказавших всю неоснова­тельность обычных жалоб на неиме­ние людей».

Либералы эпохи Великих ре­форм появились в период сурового правления Николая I, когда слова «либерализм» и «революция» счита­лись синонимами.

Николай Павлович отнюдь не был тем тупым солдафоном и ме­лочным тираном, каким его нередко представляли. Да, царь не сомневался в том, что неограниченное самодер­жавие есть благо для России. Свой по­литический идеал он видел в Петре Великом. Да, император испытывал

21

Обложка книги «Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина». 1929 г.

огромное недоверие к пло­дам европейского Просве­щения, а революции 1848— 1849 гг. на Западе только укрепили его в этом недове­рии, заставляя безжалостно карать замеченных в «воль­номыслии» подданных.

Но при Николае 1 воз­вращённый к государст­венной деятельности Спе­ранский привёл в порядок законодательство импе­рии, а генерал П. Д. Кисе­лёв, известный своими ли­беральными убеждениями, готовил проекты крестьян­ской реформы.

Да и сам государь был увлечён разработкой плана освобождения крестьян. Однажды в 1834 г., беседуя в своём кабинете с Киселёвым, император заметил, показывая на многочислен­ные папки, стоявшие на полках: «Ви­дишь ли, здесь я со вступления мое­го на престол собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства, когда на­ступит время, чтобы освободить кре­стьян во всей империи».

Конечно, либеральное движение при Николае не исчерпывалось дея­тельностью нескольких сановников. Споры западников и славянофилов стали, пожалуй, основным событием интеллектуальной и общественной жизни той поры. В то же время влия­ние их на политическую жизнь стра­ны было невелико. Западники были ближе к либералам, чем славянофилы. Последние европейской демократии и капитализму предпочитали право­славное самодержавие и крестьян­скую общину (см. статьи «Западники» и «Славянофилы»).

Западники не представляли со­бой единого движения. Одни из них выступали за эволюционный путь развития России, подобно истори­ку Т. Н. Грановскому. Другие, как В. Г. Белинский и А. И. Герцен, виде­ли свой идеал в европейских рево­люциях 1789—1849 гг. И всё же ли­беральный заряд «западнического направления» был достаточно вы­сок. В среде западников вырос крупнейший идеолог российского либерализма Б. Н. Чичерин. Вспоминая споры со славянофилами, он писал: «Я пламенно любил отечество и был искренним сыном Православной церкви; с этой стороны, казалось бы, это учение могло бы меня под­купить. Но меня хотели уверить, что весь верхний слой русского обще­ства, подчинившийся влиянию Пет­ровских преобразований, презира­ет всё русское и слепо поклоняется всему иностранному, что, может быть, и встречалось в некоторых петербургских гостиных, но чего я, живя внутри России, отроду не ви­дал. Меня уверяли, что высший иде­ал человечества — те крестьяне, среди которых я жил и которых знал с детства, а это казалось мне совершенно нелепым. Мне внушали ненависть ко всему тому, чем я гор­дился в русской истории, к гению Петра, к славному царствованию Екатерины, к великим подвигам Александра... Вне московских сало­нов русская жизнь и европейское образование преспокойно ужива­лись рядом, и между ними не ока­зывалось никакого противоречия; напротив, успехи одного были чис­тым выигрышем для другой».