С сочувствием и пониманием относились просветители к выступ­лениям крестьян против помещичь­его произвола. По мнению Козель­ского, когда терпению крестьян приходит конец, они могут «истащать наружу свою досаду», и тогда «по справедливости их можно поч­тить за невинных». Несколько ина­че смотрела на это Екатерина II. В своих мемуарах императрица пи­сала о крестьянстве как о «несчаст­ном классе, которому нельзя раз­бить свои цепи без преступления». А преступление, как известно, нака­зуемо. И государыне пришлось кру­то расправиться с тысячами своих подданных во время Пугачёвского восстания. Недаром в беседе с Дид­ро она говорила не без иронии: «Составляя планы разных преобра­зований, вы забываете различие на­ших положений. Вы трудитесь на бумаге, которая всё терпит... между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, ко­торые чрезвычайно чувствительны и щекотливы».

ИДЕИ ПРОСВЕЩЕНИЯ

И САМОДЕРЖАВНАЯ ВЛАСТЬ

Вопрос о пределах императорской власти был одним из самых «щекот­ливых», и наибольшую «чувстви­тельность» в этом отношении про-

108

являли, разумеется, «сыны отечест­ва», ближе всех стоявшие к трону. Здесь и пригодилась им теория об­щественного договора, гласившая, что народы добровольно передали монархам власть для обеспечения общего блага. Ведь она давала воз­можность не только превозносить мудрое правление «просвещённого монарха», но и сурово осуждать несправедливого «тирана», забыв­шего свои обязанности. Конечно, подавляющее большинство дворян поддерживало неограниченное са­модержавие, особенно после страш­ного восстания Емельяна Пугачёва. Но всё же вопрос об их участии в системе высшей власти не сходил с повестки дня.

Опираясь на теорию общест­венного договора, Щербатов страст­но обличал деспотизм екатеринин­ского правления. Его идеалом была допетровская Русь, где государь пра­вил в согласии с Боярской думой. Только «совет старейших и муд­рейших», т. е. родовитых вельмож, способен охранять монархов от зло­употреблений властью и содейст­вовать общему благу. Либерально настроенные дворяне составляли различные проекты ограничения са­модержавной власти в пользу всего дворянства. Конечно, имелось в виду не учреждение конституционной монархии, а заключение обществен­ного договора между монархом и «просвещённым народом», т. е. дво­рянством. Как подчёркивал Сумаро­ков, основу этого договора образуют «нерушимые законы», одинаково со­блюдаемые той и другой стороной.

По-иному думали подлинные российские просветители. Например, Фонвизин также настаивал на сущест­вовании «непреложных законов», со­образно которым обязан действовать монарх. Но, по мнению писателя, та­кие законы должны быть одобрены всей нацией. Иначе государство пре­вратится в «колосс, держащийся цепя­ми». Вслед за своими европейскими учителями русские просветители ут­верждали: не недостойные любимцы, а философы в окружении монарха могут способствовать его «доброде­тельному и человеколюбивому правлению». Не случайно Новиков на стра­ницах своих журналов щедро разда­вал наставления монархам и донимал язвительными намёками Екатерин)' II: её он явно не относил к просвещён­ным государям. Силой же, способной противостоять тирании, просвети­тели считали только силу обществен­ного мнения.

Наиболее демократическое ре­шение вопроса о верховной власти связано с именем зачинателя русско­го права Десницкого, профессора Московского университета, в своё вре­мя учившегося в Англии. В феврале 1768 г. он представил в Уложенную комиссию (см. статью «„Золотой век" российского дворянства») предложе­ния о политическом устройстве стра­ны. Речь в них шла об ограничении самодержавной власти сенатом, изби­раемым всеми сословиями. Сенат, по мысли автора, должен ведать нало­гами, казной, внешней и внутренней политикой, быть высшей судебной властью. По сути дела предлагалась конституционная монархия. С этим