Как человек осторожный и мед­лительный (эти его качества стили чуть ли не нарицательными в при­дворных и дипломатических кругах), Панин без энтузиазма встретил на­чало русско-турецкой войны. Он на­стойчиво возражал против некото­рых дерзких военных предприятий Екатерины, например против мор­ской экспедиции на Средиземное море. Он по-прежнему добросо­вестно трудился на своём нелёгком посту, то предотвращая «жалузию» (зависть) Англии к сверхдалёкому походу русских кораблей, то проти­водействуя «черноте натуры» своего французского коллеги герцога Шуазеля, то вчитываясь в послание аван­тюристки княжны Таракановой. Но императрица чувствовала назревав­ший разлад и позднее даже вспоми­нала, что намучилась с ним в войну из-за его лености. Вероятно, такова была форма протеста Панина про­тив тех акций Екатерины, которые он не одобрял, но вынужден был ис­полнять.

Дипломатические заботы не ис­черпывали его занятий. До 1774 г. он оставался воспитателем вели­кого князя Павла Петровича. При­ходилось ему принимать участие и в решении внутренних дел, порой достаточно «скользких». На государ­ственном небосклоне России взошла звезда Потёмкина, и Панин скоро почувствовал хватку и непре­клонный нрав нового временщика. Тем не менее он оставался офици­альным вершителем русской внеш­ней политики вплоть до своей от­ставки в 1781 г.

Выйдя в отставку, граф Никита Иванович Панин обратил свой взор к внутренним проблемам России, написав в 1782 г. «Рассуждение о непременных законах», представ­ляющее собой введение к конститу­ции. За прошедшие годы он хоро­шо изучил Екатерину и знал цену её государственным преобразованиям: слишком часто благие пожелания не приводили к практическим дей­ствиям, слишком часто крупные на­чинания не доводились до конца. Он мечтал увидеть на престоле про­свещённого монарха, цель которо­го — благо подданных. Такой мо­нарх должен править по законам, обеспечивающим право собствен­ности, политические свободы и «преимущество состояний» (права различных сословий). Иначе возни­кает деспотия, в которой «кто мо­жет — грабит, кто не может — кра­дёт». Там «есть государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан». Выход в таком случае ос­таётся один — разрыв «обществен­ного договора» с тираном, государ­ственный переворот. Когда Панин писал эти строки, он, видимо, ос­мысливал и оценивал тот дворцо­вый переворот, в котором сам ког­да-то участвовал. Но одновременно он давал характеристику послепугачёвской екатерининской России, в которой трон по-прежнему окру­жён «толпой буян», верховное прав­ление — «бездушная машина, дви­жимая произволом царя», а «народ пресмыкается во мраке глубочай­шего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства». Если су­дить о Панине только по «Рассужде­нию», можно было бы подумать, что перед нами предшественник Нови­кова и Радищева. Но это был просве­щённый, «простой и добрый русский барин», идеолог либерального дво­рянства, всю жизнь верно служив­ший интересам великой империи.

155

КРЕСТЬЯНЕ В XVIII ВЕКЕ. РАСЦВЕТ КРЕПОСТНИЧЕСТВА

XVIII век — время расцвета и могу­щества Российской империи — во­шёл в историю и как один из самых мрачных периодов в жизни много­миллионного крестьянства, состав­лявшего абсолютное большинство населения огромной страны.

XVIII столетие недаром называ­ют «золотым веком» российского дворянства — сословия, ничтожного по численности, но сосредоточив­шего в своих руках основные бо­гатства нации. Во времена Ивана Грозного дворяне наряду с другими подданными считались «царскими холопами». В эпоху Петра I при­надлежность к дворянству обязыва­ла находиться на государственной службе. Однако в 30—60-е гг. XVIII в. дворянство постепенно освобождалось от полного подчинения само­державной власти и становилось во­истину господствующим сословием Российской империи.