В октябре место Н. Хрущёва занял Л. Брежнев. Он был сослу­живцем Григоренко, они часто встречались на фронте. Возмож­но, это знакомство стало одной из причин того, что в апреле

ДИССИДЕНТЫ И ПСИХИАТРИЯ

Более тяжёлым, чем заключение в тюрьме и лагере, диссиденты всегда считали помещение в специальные пси­хиатрические больницы (СПБ). П. Григоренко, дважды побывавший в таких спецпсихбольницах, замечал: «У боль­ного СПБ нет даже тех мизерных прав, которые имеются у заключённых. У него вообще нет никаких прав. Врачи могут делать с ним всё что угодно».

В. Буковский описывал, какими мето­дами в психбольницах проводится ле­чение пациентов: «В качестве „лечения возбудившихся", а точнее сказать — наказания, применялись главным обра­зом три средства. Первое — аминазин. От него обычно человек впадал в спяч­ку, какое-то отупение и переставал соображать, что с ним происходит. Второе — сульфазин, или сера. Это средство вызывало сильнейшую боль и лихорадку, температура поднималась до 40—41 градуса Цельсия и продол­жалась два-три дня. Третье — укрутка. Это считалось самым тяжёлым. За ка­кую-нибудь провинность заключённо­го туго заматывали с ног до подмышек мокрой, скрученной жгутом простынёй или парусиновыми полосами. Высыхая, материя сжималась и вызывала страш­ную боль, жжение во всём теле. Обыч­но от этого скоро теряли сознание, и на обязанности медсестёр было сле­дить за этим. Потерявшему сознание чуть-чуть ослабляли укрутку, давали вздохнуть и прийти в себя, а затем опять закручивали. Так могло повто­ряться несколько раз».

Считается, что поворот к применению психиатрии против диссидентов про­изошёл в начале 60-х гг. Н. Хрущёв официально заявил тогда, что в Совет­ском Союзе не осталось ни политза­ключённых, ни противников общест­венного строя. Выступать против со­ветского строя могут только сумасшед­шие, психически больные люди.

Главными специалистами по «полити­ческой психиатрии» стали психиатры Георгий Морозов, Даниил Луни и Анд­рей Снежневский. Профессор А. Снежневский разработал теорию «вялотеку­щей шизофрении». «Согласно тео­рии, — писал Владимир Буковский, —

625

это общественно опасное заболевание могло развиваться чрезвычайно мед­ленно, никак не проявляясь и не ослаб­ляя интеллекта больного, и определить его могли только сам Снежневский или его ученики. Естественно, КГБ старал­ся, чтобы ученики Снежневского чаше попадали в число экспертов по поли­тическим делам...»

Сотни, если не тысячи диссидентов, оказались заключёнными СПБ и обыч­ных психбольниц. Судили в таких слу­чаях заочно, и суд всегда был закры­тым. Заключение в СПБ могло продол­жаться как угодно долго, а врачебная комиссия из года в год задавала два обычных вопроса. Первый: «Измени­лись ли Ваши убеждения?». Если паци­ент отвечал «да», его спрашивали: «Произошло ли это само по себе или в результате лечения?». Если он под­тверждал, что это произошло благода­ря лечению, то мог надеяться на ско­рое освобождение.

Власти не скрывали, что против дис­сидентов широко применяется психи­атрия. В феврале 1976 г., например, в «Литературной газете» рассказыва­лось о «деле Леонида Плюша». Совет­ские врачи признали его невменяе­мым, а западные — психически здо­ровым. «Руководствуясь чисто гуман­ными соображениями, — отмечалось по этому поводу в газете, — хотим верить, что курс лечения в советской психиатрической больнице способст­вовал его выздоровлению и рецидива не будет. Известно, однако, что пси­хические заболевания коварны, и не­возможно дать стопроцентной гаран­тии, что человек, однажды вообразив­ший себя пророком, спустя какое-то время не объявит себя Юлием Цезарем, которого преследует Брут в фор­ме капитана КГБ».