А. Коллонтай. 1910 г.

265

хия?» — «Что Вы! Ваш арест по распоряжению Временного пра­вительства...».

В поезде хозяин вагона-ресторана отказался кормить арес­тованную и с негодованием кричал ей вслед: «Вот ведут шпион­ку Коллонтай. Поганая большевистская собака, кровожадная Кол­лонтай! Твоё место на виселице с изменниками Родины!».

В Петрограде Александра Михайловна оказалась в женской Выборгской тюрьме, в то время как остальные большевики на­ходились в «Крестах». Ей не давали газет, не сообщали никаких новостей, на общую прогулку не выводили. Что-то узнать она могла только из случайных обмолвок тюремщиков. Начальник тюрьмы попался заботливый, рачительный. Любил с гордостью говорить: «А заметили ли Вы, какая каша-то пшеничная вчера была к обеду? Рассыпчатая, со вкусом. Окольными путями достал. Дёшево и сердито...». «Я часто потом жалела, что Октябрь его смёл, — неожиданно призналась Коллонтай в своих воспомина­ниях. — Он любил „свою тюрьму". Хозяйственный был мужик!» 19 августа Александру Михайловну перевели под домашний арест. У дверей её квартиры поставили стражу... Однако это про­должалось недолго. Вскоре она уже оказалась в самой гуще по­литической жизни. Как член ЦК партии большевиков голосова­ла за вооружённое восстание.

Коллонтай часто выступала с зажигатель­ными речами на митингах. Уже в последние годы жизни она записала в дневнике: «Тот энту­зиазм, каким бывает „одержим" агитатор, борю­щийся за новую идею, это душевное состояние сладко, близко к влюблённости... Я сама горела, и моё горение передавалось слушателям. Я не доказывала, я увлекала их. Я уходила после ми­тинга под гром рукоплесканий, шатаясь от ус­талости. Я дала аудитории частицу себя и была счастлива».

А весь 1917 год остался в её памяти таким: «Головокружение, как на высокой башне без пе­рил. Как на пожаре, где сама поджигаешь старую гниль... Революция, но и романтика».

НАРКОМ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРИЗРЕНИЯ

Спустя несколько дней после прихода большеви­ков к власти В. Ленин решительно сказал А. Кол­лонтай, которая заглянула в его кабинет: «Поез­жайте сейчас занимать Министерство государст­венного призрения. Это надо сделать теперь же». Однако новому члену советского правительства в тот день даже не удалось войти в зда­ние министерства. Её не пустил туда... старик швейцар. «Приём просительниц закончен!

А. Коллонтай.

А. Коллонтай и П. Дыбенко. 20-е гг.

266

отрубил он. Напрасно Александра Михайловна доказывала, что она вовсе не просительница, а... новый глава министерства. «Упорный старик вырастает стеной передо мною, не даёт ступить шагу, — вспоминала она. — Так и уехала ни с чем».

Когда на следующий день нарком А. Коллонтай и её сотруд­ники всё же вошли в министерство, им навстречу тотчас хлынул поток уходящих прочь служащих. Спустя несколько минут зда­ние почти опустело. Уходя, чиновники, не желавшие служить большевикам, захватили и ключи от кассы.

Положение А. Коллонтай оказалось просто отчаянным. «Го­сударственное призрение, — писала она, — такое учреждение, что работу не остановишь: тут и приюты, и увечные воины, и боль­ницы, и дома для слепых... Огромное поле работы! А ключей нет... Говорят: ищите сами. Пришлось кой-кого арестовать. Через два дня ключи нашлись...» На посту наркома А. Коллонтай пробыла четыре месяца, до 19 марта.

Весной 1918 г. Коллонтай впервые оказалась в партийной оппозиции. В это время в партии разгорелась ожесточённая борьба; споры шли о том, заключать ли мир с немцами или вес­ти революционную войну. «Левые коммунисты» считали, что Со­ветской республикой можно пожертвовать, чтобы зажечь пожар революционной войны. Конечно, Александра Михайловна с её романтизмом встала в их ряды. Она восклицала на съезде пар­тии в начале марта: «Если погибнет наша Советская Республика, наше знамя поднимут другие... Да здравствует революционная война!».