В декабре левые эсеры вошли в правительство. Здесь они не раз серьёзно спорили с большевиками. Протестовали против закрытия газет, против вос­становления весной 1918 г. смертной казни. В мар­те они голосовали против принятия тяжёлых гер­манских условий мира. М. Спиридонова заняла в этом вопросе другую позицию, но оказалась в оди­ночестве. В апреле она говорила: «Мир был подпи­сан не нами и не большевиками: он был подписан нуждой, голодом, нежеланием всего народа — изму­ченного, усталого — воевать. И кто из нас скажет, что партия левых социалистов-революционеров, представляй она одна власть, поступила бы иначе?». После заключения мира левые эсеры в знак протеста вышли из Совнаркома. Мария Спиридоно­ва резко против этого возражала. «Уходом от власти

М. Спиридонова. 1917 г.

Л. Заикина. «М. Спиридонова

в тюремной камере»

(журнал «Застрельщик», 1906 г.).

270

левые эсеры предали крестьянство», — заявила она. Потом, после некоторых колебаний, левые эсеры всё-таки попросили вернуть им наркомат земледелия. Но 3 мая большевики ответили отказом. Левые эсеры оказались в оппозиции.

По условиям мира немцы заняли хлебную Украину. Это при­вело к недостатку хлеба в стране. Большевики решили изъять его у крестьян руками сельской бедноты. 11 июня был принят Декрет о комбедах (комитетах бедноты). Комбедам передавалась вся власть в деревне. Левые эсеры расценили это как объявление вой­ны крестьянству. «Какая же это власть Советов, если Советы под­меняются комбедами?» — возмущались они. М. Спиридонова го­ворила: «Мы будем резко бороться против комитетов бедноты, этих сыскных отделений. Комбеды могут реквизировать каждый фунт спрятанной муки. В них вошли хулиганы, отбросы деревни». Чтобы избавить деревню от комбедов, казалось, есть только один выход — возобновить войну с Германией. Поэтому с июня 1918 г. и Спиридонова стала бороться против заключённого мира.

24 июня ЦК левых эсеров решил разорвать мир путём по­кушений на «виднейших представителей германского империа­лизма». Первым из них оказался германский посол граф Виль­гельм Мирбах. 6 июля он был застрелен левым эсером Яковом Блюмкиным. Большевики в тот же день арестовали около 350 левых эсеров — делегатов съезда Советов. Среди них была и Спи­ридонова. Левые эсеры попытались сопротивляться — почти без всякой надежды на успех. Ленин был настроен весело и смеял­ся: «Надо дать Спиридоновой брому». Через день «мятеж левых эсеров» подавили (см. ст. «Эсеры» и «Яков Блюмкин»),

На следствии в ЧК Спиридонова взяла всю ответственность на себя, заявив: «Я организовала дело убийства Мирбаха с начала до конца». 27 ноября ревтрибунал приговорил её к году заключе­ния. Но уже через несколько дней Спиридонову освободили по амнистии. В своих речах она резко осуждала большевиков. В ян­варе 1919 г., выступая на заводе Гужона, она говорила: «Большеви­ки приняли (земельную. — Прим. ред.) программу эсеров. Эта про­грамма была выношена десятками поколений, крестьяне дрались за неё с оружием в руках. Но программа эта саботируется больше­виками. В советских имениях рабочий будет наёмником у государ­ства». С октября 1920 г. для Спиридоновой вновь началась непре­рывная 20-летняя череда арестов, тюрем и ссылок. Говорили, что до последних лет жизни она сохраняла стойкость. В 1937 г. после ареста она заявила следователю: «Молокосос! Когда ты только ро­дился, я уже была в революции». В ссылках её сопровождали дру­зья — члены ЦК левых эсеров А. Измаилович, И. Каховская, И. Май­оров. До освобождения в 1955 г. из них дожила только Ирина Ка­ховская, внучка казнённого декабриста.

В ссылке М. Спиридонова вышла замуж за Илью Майорова. Их расстреляли в один день, 11 сентября 1941 г., вместе с Алек­сандрой Измаилович и другими заключёнными Орловской тюрьмы. Это произошло в Медведевском лесу близ Орла неза­долго до того, как в город вошли немецкие танки.

СУД НАД МАРИЕЙ СПИРИДОНОВОЙ В 1919 ГОДУ

18 февраля 1919 г. Марию Спиридо­нову снова арестовали и через неде­лю судили за «клевету на Советскую власть». Свидетелем на суде выступал Николай Бухарин. Он сказал: «Все её речи походили на истерические вы­крики, она топала ногой, истерически кричала, предлагала записывать фами­лии умученных большевиками. Атмо­сфера была чрезвычайно тяжёлая, напоминающая сцены из Достоевского».

Спиридонова потом писала об этом: «Говоря о поруганной власти Советов, о заплёванной и запуганной личности рабочего и крестьянина, о вспоротой спине мужика, я действительно была „эмоциональна", я кричала „сплошным криком". Ведь это делается не в Красновской деспотии, а в Ленинско-Бухаринской, что для меня до сих пор со­ставляет разницу, потому и „кричу". В Красновской деспотии я бы только дей­ствовала. Немудрено быть „эмоцио­нальным", говоря о тысячах расстре­лянных крестьян».

Ревтрибунал вынес приговор, соглас­но которому, «не желая причинять из­лишних страданий», её отправляли «в санаторий на один год». Но вместо это­го М. Спиридонову поместили в сол­датской казарме в Кремле. Она писа­ла: «Я живу в узеньком закутке при караульном помещении, где находит­ся 100—130 человек красноармейцев. Грязь, шум, гам, свист, нечаянная стрельба, стук и всё прочее, сопутст­вующее день и ночь бодрствующую караульную казарму». Через полтора месяца левые эсеры организовали Спи­ридоновой побег с помощью одного из охранников.

271