Здесь, в Смольном, Ленин получал вести об успешном раз­витии восстания, в следующую ночь — о взятии Зимнего дворца.

236

Как вспоминал Г. Зиновьев, утром 26 октября «у Владимира Иль­ича вид был усталый. Улыбаясь, он сказал: „Слишком резкий пе­реход от подполья — к власти. Кружится голова..."». За одни сут­ки из загримированного подпольщика он превратился в перво­го человека в государстве. «История не знает ни одного примера такого перехода от подпольного революционера к государствен­ному человеку», — замечал Карл Радек.

ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ У ВЛАСТИ

Октябрьский переворот происходил под лозунгом немедленно­го выполнения народных требований: «Земля — крестьянам! Мир — народам!». Первые декреты новой власти отражали эти требования. Крестьяне получили землю, армия — долгожданное перемирие. Выступая сразу после взятия власти, Ленин подчёр­кивал: «Мы должны следовать за жизнью, мы должны предоста­вить полную свободу творчества народным массам».

Но теперь перед большевиками встала другая задача: выжи­вание нового государства, его сохранение во что бы то ни стало. В. Ленин раньше других пришёл к выводу о необходимости та­кой смены курса. Он не колебался ни минуты: выживание Совет­ской республики — высшая цель, и всё остальное должно быть ей подчинено. Он любил приводить слова Чернышевского о том, что «история — не тротуар Невского проспекта».

Самый острый момент наступил в феврале 1918 г. Жизнь по­ставила вопрос ребром. Или заключить с немцами, по определе­нию Ленина, «невероятно тяжёлый и унизительный мир», или по­жертвовать Советской республикой. Владимир Ильич не сомне­вался: надо заключать мир. Среди большевиков возникла силь­нейшая оппозиция («левые коммунисты»). Они считали, что из идейных соображений можно принести в жертву Советское го­сударство, вновь уйти в подполье. В какой-то момент Ленин ока­зался даже в меньшинстве.

К. Радек вспоминал такой эпизод: «Я не забуду никогда моего разговора с Ильичом перед заключением Брестского мира. Все ар­гументы, которые мы выдвигали против заключения Брестского мира, отскакивали от него, как горох от стены. Он выдвигал про­стейший аргумент: войну не в состоянии вести одна партия... вой­ну должен вести мужик. „Разве вы не видите, что мужик голосовал против войны?" — спросил меня Ленин. „Позвольте, как это голо­совал?" — „Ногами голосовал, бежит с фронта". И этим для него дело было решено...». В этих доводах ещё слышался отзвук старой так­тики большевиков: идти во главе народных требований.

Ленин вновь пошёл на крайнюю меру: пригрозил своей от­ставкой. Он заявил: «Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской вла­сти... Я ставлю ультиматум не для того, чтобы его снимать». В кон­це концов после отчаянной борьбы точка зрения Ленина одер­жала победу.

Чтобы сохранить новую власть, В. Ленину ещё неоднократ-

рик», — добавлял Ленин. Его жена по этому поводу шутила: «Заснёшь, уви­дишь во сне меньшевиков и станешь ругаться: „Сволочи, сволочи!". Вот и пропадёт вся конспирация».

«Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад», — убеждён­но повторял Владимир Ильич. Наконец, остановились на самом неожиданном плане: проехать в Россию через Гер­манскую империю. Немецкие власти согласились помочь противникам вой­ны вернуться в Россию.

«Решено, — рассказывал Г. Зиновь­ев. — Мы едем через Германию. Впер­вые высказанная мысль о поездке че­рез Германию встретила, как и следо­вало ожидать, бурю негодования... Однако через несколько недель к тому же „безумному" решению вынуждены были прийти и Мартов, и другие мень­шевики». (Именно Ю. Мартов первым и предложил это решение.) Вагон, в котором ехали 32 русских эмигранта, считался особым, «запломбирован­ным». Это означало, что по пути через Германию его пассажиры ни с кем не будут встречаться.