Рылеев, Пестель,

Муравьёв-Апостол, Бестужев и

Каховский!

Не хрупкие гробницы

сохранят

Святую вашу память, а сердца

Грядущих

просветлённых поколений, —

И в тех сердцах

народная любовь

Из рода в род вам будет неизменно

Гореть неугасимою лампадой.

(М. И. Михайлов.)

с членами Северного общества и в начале 1825 г. по рекомендации К. Ф. Рылеева вступил в него. «Не­взрачный с виду, с обыкновенным лицом и оттопыренной губой, при­дававшей ему вид дерзости», Кахов­ский «показал себя образованней­шим человеком, вполне на уровне своего века». Несмотря на слабое здоровье, постоянную нужду и дол­ги, он с головой погрузился в дела заговорщиков. Организовал ячейку северян в гренадерском полку, во­влёк в Общество несколько новых членов, участвовал в обсуждении планов переворота. На одном из за­седаний Пётр Каховский сам вызвал­ся убить царя. Впоследствии он пи­сал: «Для блага общего я не видал преступления». В обвинительном за­ключении Следственного комитета отмечалось, что «по решительнос­ти... характера» Каховский «предна­значался в случае переворота для нанесения удара императору». Дей­ствительно, в канун «возмущения 14 декабря» на квартире Рылеева он требовал самых решительных дейст­вий, в частности истребления всей царской семьи. Рылеев просил Ка­ховского взять на себя эту миссию. Пётр Григорьевич потом вспоминал: «Рылеев, видя во мне страстную любовь к родине и свободе, пылкость и решительность характера, стал дей­ствовать так, чтобы приготовить меня быть кинжалом в руках его». Каховский, поддавшись уговорам Александра Бестужева, как будто ре­шил не быть цареубийцей. Впрочем, он объяснял это и нежеланием упус­тить «возможность действовать на площади» (императора собирались убить в Зимнем дворце).

Утром 14 декабря 1825 г. Пётр Каховский «возмущал нижних чи­нов» гвардии Морского экипажа к восстанию, за что был арестован. Его освободили по приказу офице­ров-заговорщиков. С Московским полком он пришёл на Сенатскую площадь и побуждал солдат не по­виноваться царю-самозванцу. Когда к выстроенным в каре восставшим подъехал генерал-губернатор сто­лицы граф М. А. Милорадович и стал уговаривать их образумиться, Каховский смертельно ранил бое­вого генерала выстрелом из пис­толета. Следующей его жертвой стал командир лейб-гвардии Гре­надерского полка Н. К. Стюрлер. Рассказывали, что после этого «зло­умышленник» выбросил оружие со словами: «Уж будет с меня мясничать!». На допросах он не скрывал своего намерения убить императо­ра, если бы тот появился рядом с восставшим полком. Пётр Кахов­ский неоднократно подчёркивал, что в его мыслях и действиях от­сутствовала личная корысть, он по­нимал «умерщвление тирана как акт высшей нравственности», ибо про­цветание России невозможно при сохранении монархии. Он готов был на любую жертву ради народ­ного благоденствия.

Правительственная «Роспись государственным

преступникам, приговором Верховного уголовного суда

осуждаемым к разным казням и наказаниям»

по делу 14 декабря 1825 г.

334

самодержца, в которой коменданту велено было дать арестанту бумагу — «пусть пишет, что хочет». Ви­димо, под впечатлением встречи с царём, думая, что тот хочет понять действительные причины восста­ния, Каховский сделал признания, за которые потом нещадно себя ко­рил: «Легко погибнуть самому, но быть причиной гибели других — мука нестерпимая». Император же, уверовав в силу собственного влия­ния на этого «врага трона», распо­рядился: «Каховского содержать лучше обыкновенного содержания, давать ему чай и прочее, что поже­лает, но с должною осторожно­стью». Однако Каховский изменил тактику. С удивительной смелостью и дерзостью он писал царю и чле­нам Следственного комитета «о не­достатках русской жизни и мерах их исправления». Его послания со­держали тонкий анализ российской политики, экономики и права. По­ражают широта кругозора и возвы­шенный патриотизм их автора. Ис­торики считают, что Каховский особенно силён был в юриспруден­ции, его предложения по реформи­рованию судебного дела предвосхи­тили нововведения Александра И.