2 августа основные силы татар пошли на штурм «гуляй-города». Современник так описывает последовавшую битву: «И как татарове пришли к «гуляй-городу», да взялись руками за стену... — и наши стрельцы туто многих татар побили и рук бесчисленно татарских отсекли. И князь Михайло Иванович Воротынский обошёл со своим большим полком... татар оврагом, приказав... всем пушкарям ударить изо всех пушек. И как выстрелили из пушек, князь Михайло Ива­нович Воротынский сзади напустился на крымские полки...» Из «гуляй-города» навстречу ему сделал вылазку Хворостинин, ударив по татарам со стрельцами и отрядом иностранных наёмников. Крымцы, ока­завшись меж двух огней, не выдержали и побежали. При этом погиб сын Девлет-Гирея, и в русском плену остался лучший татарский полководец Дивей-мурза.

Крымский хан обратился в бегство, Москва была спасена. Бои у деревни Молоди продолжались почти неделю и окончились полной победой русских. По своему значению для российской истории сражение у Молоди достойно быть поставленным в один ряд с Ку­ликовской битвой или Полтавской баталией.

А уже вслед за ним в опасный делёж прибалтий­ского «пирога» ввязались Корона Польская, Швеция и Дания. Грозный царь, опередив всех, захватил стратегическую инициативу. У него были все основания для спешки. Однако Ливонскую войну начала отнюдь не Россия: она была развязана в результате междоусобных столкно­вений самих ливонских немцев за несколько лет до вторжения московских ратей. Их внутренние распри лишь подготовили почву для удара извне, и Иван IV решил не упускать удобного случая. Ливонский орден давно был бельмом на глазу у московского государя: ливонцы не пропускали в Москву нанятых царём в Европе военных спе­циалистов и искусных ремесленников, чинили препятствия русским «гостям» — купцам, зани­мавшимся внешней торговлей. Многие из «гостей» были приказчиками московского правительства в торговых делах, и убытки, понесённые ими в Ливонии, оборачивались убытками для госуда­ревой казны.

Иван IV предъявил магистру Ливонского ордена и ливонским городским епископам весьма жёсткие требования, грозя войной в случае их невыполне­ния. Главные из них касались выплаты солидной дани, а также серьёзных уступок в торговых делах. И всё-таки дань не была чрезмерной. По сви­детельству современника, любой из крупных ливонских городов мог предоставить всю требуе­мую сумму, но никто из них не пожелал взять на себя это бремя.

В конце 1557 г. в Москву прибыло ливонское посольство. До наших дней дошёл дневник посольства, который вёл ливонец Хёрнер. Более всего эти записи напоминают отчёт о торгах на аукционе. Послы доказывали, что никто в Ливо­нии знать не знает ни о какой дани, раньше и разговора о ней не было; что если и была договорённость, то не о дани, а о незначительной пошлине за пользование русскими пасеками. Напротив, русская сторона в лице царского любимца, члена «Избранной рады» Алексея Адашева, и думного дьяка Ивана Висковатого твер­дила, что размер дани и её законность совершенно очевидны. В конце концов ливонцы стали попрос­ту торговаться, не соглашаясь заплатить всю дань, но понемногу делали всё больше уступок. Тогда Адашев и Висковатый пустили в ход самый сильный аргумент, поставив вопрос ребром: «Го­сударя царя и повелителя всех русских рать и сила готова вступить в вашу землю, а потому сознай­тесь, дабы не пролилась невинная христианская кровь: с вами деньги или нет?»

Денег не оказалось.

Послам приказано было отправляться восвояси. Перед отъездом их пригласили на царский обед и посадили перед пустыми блюдами. Оскорблённые и униженные, послы молчали. Иван IV недобро усмехался...