Власти вынуждены были «выдать головою» Плещеева, которого тут же, на Красной площади, и казнили. Вслед за этой расправой в Москве в четырёх местах заполыхали пожары; разнёсся слух, что столицу подожгли слуги Морозова, дабы отвлечь москвичей от «гили», т. е. выступлений против правительства. Так ли это было или восставшие сами в сердцах подожгли дворы «ненавистных обидчиков» и «ведомых лихо­имцев» — но в считанные часы выгорело чуть ли не пол-Москвы. Несмотря на это, мятеж про­должался: убивали и грабили всех, кого считали виновником народных бед.

Всё настойчивее стали раздаваться требования о выдаче на расправу Траханиотова, которого царь ещё в самом начале событий предусмотрительно назначил воеводой в дальний город Устюжну-Железнопольскую. Видя нараставшее нетерпение бунтовщиков, правительство решило пожерт-

414

вовать Траханиотовым, и вслед за ним был направлен отряд стрельцов. От Троице-Сергиева монастыря стрельцы вернули его в Москву, а 4 июня он разделил участь Леонтия Плещеева.

Настала очередь боярина Морозова. Попытка бегства из Москвы оказалась неудачной — в дороге его узнали, и он спасся лишь чудом; все дни мятежа боярин скрывался в покоях царицы.

В этой обстановке верхушка посада, стрельцы и дворяне решили воспользоваться разбродом и шатанием в правительственных кругах. Они подали челобитную, в которой требовали созвать Земский собор, разработать новые законы, упоря­дочить судопроизводство и ведение дел в приказах.

В Кремле состоялось большое совещание, на котором дворян выслушали и согласились пойти им навстречу. На следующий день боярина Морозова отправили в ссылку на север, в Кирилло-Белозерский монастырь. Обещание царя никогда не возвращать его в столицу было лицемерным: одновременно с указом о ссылке Морозова в монастырь была тайно послана царская грамота со строгим предписанием — «блюсти и сохранять» боярина Бориса Ивановича. Царь Алексей Михай­лович был, как говорится, хозяином своего слова: захотел — дал, а захотел — назад взял. А потому уже в октябре недолгая ссылка Морозова благопо­лучно закончилась, и он вернулся в Москву, но был до такой степени напуган, что до конца дней своих оставался в тени. И всё же правительство пошло на ряд существенных уступок: в московских приказах сменили проворовавшихся судей, недо­имщиков освободили от «правежа» (т. е. «выко­лачивания» долгов нещадным битьём), стрельцам выдали по 8 рублей, что по тогдашним меркам было немало. После этого восстание пошло на спад. Опираясь на умиротворённых дворян и стрельцов, правительство прибегло к репрессиям: были казне­ны главари выступлений холопов.

Положение в Москве постепенно стабили­зировалось. 16 июля начался Земский собор, принявший решение о составлении нового свода законов, «чтобы впредь по Уложенной книге всякие дела... вершить». Большую подготови­тельную работу проделала специальная комис­сия — «приказ» князя Никиты Ивановича Одо­евского. В конце января 1649 г. Соборное Уложение было утверждено.

Вслед за волнениями в столице поднялась волна беспорядков и бунтов, охвативших многие города на юге страны, в Поморье и Сибири. Так было в Курске, Козлове, Воронеже, Ельце, Валуйках, Ливнах, Чугуеве, Соли Вычегодской, Великом Устюге, Тотьме, Каргополе, Чердыни, Нарыме, Томске, Енисейском остроге и др. Почти все эти волнения были откликом на Соляной бунт.

ВОССТАНИЯ В НОВГОРОДЕ И ПСКОВЕ

В те бурные для России десятиле­тия не проходило и года, чтобы где-нибудь не бунтовали. Особенно крупными были восстания 1650 г. на северо-за-