Естественно, что в Москве Шеина встретили отнюдь не колокольным звоном. Вместе с другими «начальными людьми» он был предан суду и обвинён в измене. Ему было заявлено, что, сложив свёрнутые знамёна перед королём и поклонившись ему до земли, он нанёс «большое бесчестие государскому имени». Более того, он и в походе был слишком медлителен, потерял «лучшую пору» и повёл войска к Смоленску в ненастье, чем «истомил» людей и дал возможность полякам укрепиться в городе. Шеину вменялось в вину, что он не слушал ничьих разумных советов, а сам «государевым делом не промышлял» (т. е. не вёл активных боевых действий), о своих неудачах и бедствиях войск почти не писал, вместе с Измайловым собирал доходы с сёл и деревень в свою пользу, а воинов за поиски провианта и фуража наказывал, чем «Смоленский и Дорого­бужский уезды уберёг литовскому королю со всеми запасами». Даже 12 лёгких пушек, оставленных русским по договору, он «изменою своею отдал литовскому же королю совсем» (на самом деле Шеин подарил их гетману Радзивиллу). Весьма серьёзным было и такое обвинение: выдал «рус­ских людей, которые государю служили, ходили беспрестанно в королевские таборы для всяких вестей и в Москву с государевыми делами прихаживали (т. е. весь штат войсковой и аген­турной разведки. — Прим. авт.), и всех этих людей король велел казнить смертью». Разу­меется, Шеину вполне справедливо было поставле­но в вину и то, что договор с поляками он заключил, не имея на это права и присвоив себе полномочия государственной власти: «мимо го­сударева указа, изменою и самовольством королю крест целовали (при заключении договора. — Прим. ред.), наряд и всякие запасы отдали». С позорным клеймом изменников Шеин, Артемий Измайлов и его сын Василий были отправлены на плаху. Остальных «начальных людей» и их родственников ожидала ссылка.

430

Был ли Шеин изменником? В науке по этому поводу велись споры. Но ещё в упоминавшемся выше Хронографе на этот вопрос давался отрица­тельный ответ. По мнению составителя Хро­нографа, герой давней обороны Смоленска и при осаде города вначале действовал разумно и расторопно, разбивая из пушек и подрывая подкопами крепостные стены. Но когда царь и патриарх, которых настраивали «уязвляемые за­вистью» московские бояре, начали сомневаться в верности Шеина и стали восстанавливать против него войско, вот тогда и пошёл раздор и разлад, усугублённый гордым и вспыльчивым характером оскорблённого Шеина. Приход Владислава зас­тавил воеводу окончательно опустить руки. Бояре говорили, что возглавить войско нужно было самому царю.

Вероятно, прав был историк С. М. Соловьёв, видевший причины неудачи московского воеводы в отсутствии у него навыков ведения осады («защищать город и осаждать — две вещи разные»). Можно добавить, что у Шеина в течение последних двадцати лет вообще не было боевой практики. Его преимущество заключалось лишь в хорошем знании театра военных действий. Едва ли не единственным русским полководцем, имевшим большой положительный опыт борьбы с поляками, в то время был Дмитрий Михайлович Пожарский. Но прославленный воевода, которому в начале войны исполнилось 54 года, довольствовался уже вторыми ролями. Шеин не справился с тем, с чем и не мог справиться. Тем более что войско его было далеко от совершенства по части вооружения и дисциплины, а иностранные наёмники и их командиры не желали подчиняться русскому воеводе. Конечно, некоторые поступки Шеина, объяснимые долгим пребыванием в плену (с 1611 по 1619 г.) и дружественными отношениями с военачальниками Речи Посполитой, не делают чести славному прежде имени защитника Смо­ленска.