456

нимание роли русской церкви во всём православ­ном мире.

К середине XVII в. окончательно утвердилось представление об исключительности Русской Пра­вославной церкви — единственной преемницы и хранительницы благочестия. До XV в. Русь считалась духовной дочерью Византии, откуда получила крещение. Патриарх Константинополь­ский считался главой духовенства Руси и постав­лял для русской церкви митрополита. Но Визан­тийской империи всё больше угрожала гибель от ударов окружавших её со всех сторон турецких полчищ. За помощью и избавлением греческий император обратился к главе католического ми­ра — Папе римскому. Чтобы наверняка получить помощь, император предложил объединить ка­толическую и православную церкви, причём согласился на уступки католицизму. В итальян­ском городе Флоренции был созван собор право­славных и католических пастырей церкви, ко­торые и подписали документ о соглашении — Флорентийскую унию 1439 г. На этом соборе присутствовал и подписал акт об объединении церквей также и митрополит Московский Исидор, грек по происхождению, присланный из Кон­стантинополя. Но в Москве на такой поступок посмотрели как на измену православию. Исидор был свергнут, а на его место собор иерархов избрал русского митрополита. Вскоре после этого, в 1453 г., Константинополь пал под ударами турок, и на месте Византийской империи возникла Османская. Русские люди увидели в этом событии перст Божий, наказание за отступничество от православия.

С этого момента Московское государство стано­вится единственным во всём мире крупным независимым православным царством. Стали гово­рить, что как прежде — Рим, так теперь Москва — «правило веры», светоч православия. На москов­ских площадях рассказывали, что было два Рима — города-миродержца. Первый был славен, но увлёкся папской ересью и пал. Его значение и слава вместе с правой верой перешли тогда ко «второму Риму» — Константинополю. Но и он не устоял на пути истины, изменил православию, принял латинскую ересь и в наказание за это пленён турками. Тогда важная роль защитника истинной веры перешла к «третьему Риму» — Москве (см. ст. «Первый государь всея Руси»). А московский царь — теперь «один во всей поднебес­ной христианский царь...». Так возобладало мне­ние, что грекам надо учиться у русских, а не наоборот. При этом как-то умалчивалось и о том, что хотя греческая церковь и находилась в стеснённой ситуации, под властью турок-мусуль­ман, тем не менее она — старейшая, она — мать Русской Православной церкви. А это духовное верховенство сказывалось на общекультурной преемственности.

Повседневная церковная практика выдвигала разнообразные вопросы, обсуждение которых вы­ливалось порой в напряжённые споры. Это было

одной из традиций, воспринятых вмес­те с православной верой из Византии. Однако византийская церковная об­разованность покоилась на мощном пласте древней культуры, которая передала византийцам разрабо­танный богословский язык, умение мыслить. В Древней Руси богословская учёность приняла характер беспредельной веры в книгу, и, как писал историк В.О. Ключевский, «церковные обряды, завещанные местной стариной, получили значение неприкосновеннейшей и неизменной святыни». Жители Московского государства, привыкнув к известному богослужебному порядку и знакомым книгам, только в них и видели православие, а привлечение научного знания к вопросам веры было неприемлемо для русского общества. В то же время именно к середине XVII столетия на­копились и стали очевидными расхождения с современной греческой церковной практикой и возникли недоумённые вопросы по поводу обрядов Русской Православной церкви.