Станкевич стремился увлечь друзей прежде всего немецкой фи­лософией, обещавшей устами наи­более известных своих представите­лей — Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля — объяснить смысл существо­вания всей вселенной, смысл челове­ческой жизни. Новая немецкая фи­лософия утверждала способность человеческого разума познать исти­ну. И только познав истину, считал

390

Станкевич, возможно вступить на путь, ведущий к истинной цели жиз­ни, и указать людям их предназначе­ние, пробудить благородство, при­звать к добру. Вслед за философией, приводящей в порядок хаос чело­веческих познаний, Станкевич со­ветовал заняться историей, дабы перейти от отвлечённости философ­ской теории к познанию конкрет­ной жизни человечества. А затем, со­прикоснувшись с опытом прошлых поколений, начать практическую деятельность на благо общества.

Станкевич стремился следовать этому плану неукоснительно. В тече­ние 1833—1835 гг. он изучал Канта, Шеллинга, Фихте, приступил к Гегелю, потратил много времени на установ­ление в беседах с друзьями тонкостей смысла немецких философских тер­минов. Затем на его столе появились книги по истории: от «отца истории» Геродота до новейших европейских учебников. У Станкевича возникла мысль создать собственный учебник по всеобщей истории для гимназий и воплотить в жизнь почерпнутые им из книг знания. Без их обобщения, как начинал понимать Николай Стан­кевич, дальнейшее продвижение в науке невозможно.

СТАНКЕВИЧ

ПОСЛЕ УНИВЕРСИТЕТА.

ПРЕБЫВАНИЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ

Летом 1834 г. Станкевич и несколь­ко его друзей окончили университет с высшим возможным званием «кан­дидата словесных наук». Наступила пора практической деятельности. Он возвратился домой, в Воронежскую губернию, в село Удеревка, и полу­чил должность почётного смотрите­ля Острогожского уездного учили­ща. «Сделать что-нибудь доброе для училища» — вот задача, которую он поставил перед собой. И начинал Станкевич, казалось бы, с малого: он намеревался устранить из учитель­ской практики удары линейкой по рукам, ввести более благородное об­ращение учителей с учениками, про­верить успешность обучения. Но всё же ощущение того, что он пока ещё не добрался до познания истины, влечёт его обратно в Москву, к друзь­ям, к наукам, к истории.

Зимой 1835 г. Станкевич вновь оказался среди друзей. Кружок по­полнился к этому времени замеча­тельными личностями. Среди них выделялись историк Тимофей Гра­новский; отставной прапорщик Ми­хаил Бакунин, поражавший умением не только глубоко вникать в слож­нейшие философские построения, но и чётко объяснять их другим; Виссарион Белинский, мастер пера, уже ставший известным благодаря статье «Литературные мечтания». Кстати, именно Станкевич назвал этого непримиримого критика Не­истовым Виссарионом. Вместе с Бе­линским Станкевич вывел на литера­турную дорогу воронежского поэта Алексея Кольцова. А с лета 1835 г. Станкевич и его друзья разворачива­ют просветительскую деятельность на страницах журнала «Телескоп».

Это были первые шаги по пути к истине, который избрал для себя Станкевич. Перед молодым учёным открывалась блестящая перспектива. Но силы его неожиданно начали убывать. Виной тому оказалась бо­лезнь, вначале непонятная, затем вполне определившаяся — чахотка. Врачи, в первое время успокаивав­шие пациента, всё настоятельнее требовали, чтобы Николай поехал на Кавказ, на минеральные воды, кото­рые тогда считались спасительными для любого больного. Увы! На Кав­казе Станкевичу стало ещё хуже. «Есть Николай Станкевич до 1836 г. и есть после 1836-го», — грустно за­мечал сам больной. Осень 1836 г. Станкевич провёл дома, в Удеревке, и начал собираться за границу. Он надеялся, что курорты Австрии, Гер­мании, Швейцарии, Италии помогут ему справиться с недугом. А кроме того, Николая манил к себе Берлин­ский университет — один из круп­нейших научных центров Европы, где учились в то время его друзья — Неверов и Грановский.