Грановский мечтал по возвраще­нии в Москву потрясти своих слу­шателей первой же лекцией! Но, увы, вера в своё красноречие оказалась преувеличенной. На открытии перво­го собственного курса (по истории Средних веков) осенью 1839 г. Тимо­фей Николаевич, по его признанию, «посрамился наигнуснейшим обра­зом»: растерялся, увидев в огромном зале более 200 слушателей, «скоро­говоркой и почти шёпотом пробор­мотал, что смог вспомнить из на­писанного... и через четверть часа раскланялся и ушёл».

Но не таким запомнили его студенты. Упорная работа, когда на сон отводилось пять, от силы шесть часов, изменила Грановского-лекто­ра. Вот что писал о нём историк С. М. Соловьёв: «Он не мог... похва­стать внешней изящностью своей речи: он говорил очень тихо, требо­вал напряжённого внимания, заи­кался, глотал слова, но внешние недостатки исчезали перед внутрен­ними достоинствами речи, перед внутреннею силою и теплотою, ко­торые давали жизнь историческим лицам и событиям и приковывали внимание слушателей». В сентябре 1843 г. Грановский уже начал чи­тать публичные лекции по истории западноевропейского Средневе­ковья. П. Я. Чаадаев считал, что эти лекции имеют «историческое значе­ние», так как публично утверждают прогрессивный взгляд на историю. Высоко оценил их А. И. Герцен.

Благодаря широкому обсуж­дению лекций Грановского на стра­ницах газет и журналов его имя стало известно всей России. Даже такие не схожие с ним по миро­воззрению люди, как славянофилы, поздравляли его с необыкновенным успехом. В печатных и устных спо­рах с ними Тимофей Николаевич всегда отстаивал свою веру в един­ство всемирного исторического движения к свободе, «гармонично­му обществу», сообразному с требо­ваниями «нравственной, просве­щённой, независимой от роковых решений личности».

Убеждённость в необратимости исторического прогресса лежала в ос­нове критики, которой подвергались славянофилы. Они, по мнению Гра­новского, «любят не живую Русь, а вет-

386

хий призрак, вызванный ими из моги­лы», и желают невозможного: «восста­новить древнюю Русь при всей её од­носторонности». При этом идейные разногласия совершенно не влияли на личные отношения Грановского с людьми. Тимофей Николаевич дружил с братьями И. В. и П. В. Киреевскими, К. С. Аксаковым, Д. А. Валуевым, не считал зазорным печатать статьи в коммерческой «Библиотеке для чте­ния», славянофильских «Москвитя­нине» и «Синбирском сборнике». Это вызывало гнев таких радикальных за­падников, как М. А. Бакунин и В. Г. Бе­линский. Человеческая порядочность была для Грановского важнее идей­ных позиций, и он требовал в 1847— 1848 гг. отставки близкого ему по убеждениям профессора Н. И. Крыло­ва, который оказался взяточником.

«Мрачное семилетие» россий­ской истории — с 1849 по 1855 г. — стало серьёзным испытанием для Тимофея Николаевича. Многие дру­зья-западники покинули Москву: одни уехали за границу, другие — в Петербург. Борьба с «партией охра­нителей» в университете требовала немало сил: множились доносы об отрицании Грановским существова­ния Бога, о пропаганде безбожия в его доме среди принимаемых там студентов. Был период, когда про­фессор пытался искать забвения в

карточной игре и вине. Лишь круп­ный проигрыш и последовавшее за ним предложение московских шуле­ров вступить в их союз заставили его остановиться.

Политическая «оттепель», пос­ледовавшая за смертью императора Николая I, круто изменила положе­ние Грановского. В мае 1855 г. его единогласно избрали деканом исто­рико-филологического факультета. Началась работа над учебником по всеобщей истории, программа ко­торого была составлена, но отверг­нута «наверху» ещё в 1851 г. Про­фессор готовился издавать журнал и альманах, собирался полемизиро­вать с заграничными изданиями Герцена на страницах его же «По­лярной звезды»... Однако всему это­му не суждено было осуществиться. После непродолжительной болезни Грановский внезапно умер 4 ок­тября 1855 г.