В мартовском манифесте 1856 г. царь лишь заявил о грядущих ре­формах: ни содержание, ни план их реализации ему ещё не были ясны. Однако уже тогда, весной 1856 г., опробовалась новая тактика поведе­ния «верхов», вынужденных выступать

инициаторами реформ чаще всего при неодобрительной реакции дво­рянства. Желаемое, т. е. одобрение дворянами реформ, правительство искусно выдавало за действительное. Особо показательной в этом смысле была речь Александра II, про­изнесённая перед московским гу­бернским и уездными предводителя­ми дворянства 30 марта 1856 г. Царь выступил перед ними по настоянию московского генерал-губернатора А. А. Закревского, просившего успоко­ить дворян, взволнованных слухами об освобождении крестьян. Речь эта стала примером недюжинных ора­торских способностей императора. Посвятив большую часть её весьма пространным патриотическим и ус­покаивающим общественное мнение рассуждениям о состоянии России, Александр закончил выступление совершенно неожиданно для уже ус­покоившихся слушателей: «Слухи но­сятся, что я хочу дать свободу кресть­янам; это несправедливо, — говорил царь, — и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враж­дебное между крестьянами и их поме­щиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев не­повиновения помещикам. Я убеждён, что рано или поздно мы должны к

Русский и латышский

крестьяне.

Раскрашенная гравюра. Первая четверть XIX в.

448

этому (освобождению крестьян. — Прим. ред.) прийти. Я думаю, что и вы одного мнения со мною, следователь­но, гораздо лучше отменить кре­постное право сверху, нежели до­жидаться того времени, когда оно само собой начнёт отменяться сни­зу (курсив наш. — Прим. ред)». Мож­но понять озадаченность предводите­лей, выходивших из зала Московского собрания. Они так и не поняли, что конкретно им следует сообщить дво­рянам на уездных собраниях. Однако 30 марта 1856 г. — день начала Вели­ких реформ.

В том, что царь настроен дейст­вовать решительно, легко было убе­диться вскоре после его московско­го выступления. Это ещё не были собственно реформы, скорее — но­визна во внутренней политике, быст­ро снискавшая популярность Алек­сандру II: амнистия, дарованная девяти тысячам заключённых, в том числе и декабристам, которые воз­вратились из Сибири; снятие разно­образных запретов, введённых при Николае I, в частности ограничения прав университетов после 1848 г.; от­мена военных поселений (см. статью «А. А. Аракчеев»); разрешение сво­бодной выдачи заграничных пас­портов (выезд за границу увеличил­ся с б тыс. до 26 тыс. человек в год с 1856 по 1859 г.); ослабление цензур­ного гнёта; освобождение крестьян от налоговых недоимок и на три года — от рекрутских наборов.

Но всё это было лишь прелюди­ей к тому, что назовут Великими ре­формами. Сам Александр представлял их себе очень смутно и вряд ли чув­ствовал себя в 1856 г. великим рефор­матором. Более ясное понимание сути реформ сложилось к тому времени у части просвещённой бюрократии, сыгравшей в дальнейшем значитель­ную роль в их разработке и проведе­нии. Так, осенью 1856 г. директор Хозяйственного департамента Мини­стерства внутренних дел Н. А. Милю­тин представил императору записку «Предварительные мысли об устрой­стве отношений между помещиками и крестьянами», в которой предлагал освободить крепостных крестьян с последующим выкупом ими части полевого надела. Это была попытка пе­ренести на общероссийскую почву «мини-реформу», задуманную тёткой Александра, великой княгиней Еленой Павловной. Она пожелала освободить крестьян в своём полтавском имении Карловка, а именно 7392 души муж­ского и 7625 душ женского пола, про­живавших в 12 селениях.