В 1863 и 1865 гг. правительство при­няло законы, которые давали право на «торговлю и другие промыслы»

482

«лицам всех сословий без различия пола, как русскоподданным, так и иностранцам». Члены купеческих гильдий, городская аристократия и поместные дворяне, крестьяне, коло­нисты в местах их поселения, евреи в черте оседлости (см. статью «Евреи в России») обрели свободу предпри­нимательства и получили свидетель­ства на занятие производственной и коммерческой деятельностью. Уча­стие государственных служащих и военных в подобных предприятиях ограничивалось, а служителям Пра­вославной и Протестантской церк­вей, их жёнам и несовершеннолет­ним детям участвовать в них совсем запрещалось.

Новое торгово-промышленное законодательство дало толчок бур­ному развитию хозяйственной дея­тельности в стране. Известный оте­чественный экономист Л. И. Абалкин писал: «Класс промышленников по­полняли все слои общества, бывший крепостной мог стать „несметным богатеем", его вчерашний владелец-помещик — биржевым воротилой, дворянин-офицер, оставив службу, налаживал работу „железоделатель­ного" завода, мещанин-горожанин открывал издательство, служащий государственного учреждения вы­растал до директора-распорядителя банка или акционерного общества».

Действительно, к концу XIX в. в Петербурге текстильными предпри­ятиями владели 35 купцов, 2 дворя­нина, 69 мещан, 35 крестьян, а ме­таллообрабатывающими заводами — 45 купцов, 18 дворян, 257 мещан, 192 крестьянина.

Любопытную картину представ­ляли собой предприниматели-дворя­не. С одной стороны, были извест­ные ещё в дореформенное время богатые помещики-капиталисты, владевшие землями, домами, завода­ми и ценными бумагами. А с другой стороны — мелкопоместные дворя­не, вынужденные приспосабливаться к новым условиям жизни. Преуспева­ли те, кто рискнул вложить средства в развитие новых промышленных районов, таких, как Юг России, и от­раслей экономики (например, стро­ительство железных дорог).

Быстро шли в гору дела у тех, кто занялся производством сахара: и у крупнейших землевладельцев, пред­ставителей знатных родов — Баря­тинских, Юсуповых, Бобринских, По­тоцких, Шуваловых, и у недавних купцов — новоиспечённых дворян, таких, как известные сахарозаводчики Терещенко и Харитоненко.

Владелец Трёхгорной мануфактуры И. Я. Прохоров. Фотография 70-х гг. XIX в.

483

профессионалы — военные и горные инженеры, инженеры из железнодо­рожного ведомства — вырастали в крупнейших промышленных и фи­нансовых магнатов (Н. И. и А. И. Пу­тиловы, Я. И. Утин и др.).

К началу XX в. в губерниях Ев­ропейской России (без Польши и Финляндии) 1894 дворянина (из них 1644 потомственных) владели 2092 фабриками, заводами и мас­терскими. Только 18% этих пред­приятий возникло в дореформен­ный период, а более половины — в 80—90-е гг. XIX в.

Сильно изменился и самый ста­рый промышленный «класс» — купе­чество, постепенно превращаясь в торгово-промышленную буржуазию. По-разному входили в эту среду завтрашние короли фабричного про­изводства и финансовые магнаты. Ярко и образно описал традицион­ный для московского купечества путь наверх великий Фёдор Шаля­пин в автобиографической книге «Маска и душа»: «Российский му­жичок, вырвавшись из деревни смо­лоду, начинает сколачивать своё благополучие будущего купца или промышленника в самой Москве. Он торгует сбитнем на Хитровом рын­ке, продаёт пирожки, на лотках льёт конопляное масло на гречишники, весело выкрикивает свой товаришко и косым глазком хитро наблюдает за стежками жизни, как и что зашито и что к чему как пришито. Неказиста жизнь для него. Он сам зачастую но­чует с бродягами на том же Хитровом рынке или на Пресне, он ест требуху в дешёвом трактире, вприкусочку пьёт чаёк с чёрным хлебом. Мёрзнет, холодает, но всегда весел, не ропщет и надеется на будущее. Его не смущает, каким товаром ему приходится торговать, торгуя раз­ным. Сегодня иконами, завтра чул­ками, послезавтра янтарём, а то и книжечками. Таким образом, он де­лается «экономистом». А там, глядь, у него уже и лавочка или заводик. А потом, поди, он уже 1-й гильдии ку­пец. Подождите — его старший сы­нок первый покупает Гогенов, пер­вый покупает Пикассо, первый везёт в Москву Матисса. А мы, просвещён­ные, смотрим со скверно разинуты­ми ртами на всех не понятых ещё нами Матиссов, Манэ и Ренуаров и гнусаво-критически говорим: