П. А. Кропоткин, Фотография начала XX в.

НИГИЛИСТЫ

По П. А. Кропоткину, отличительной чертой русского нигилизма «была аб­солютная искренность. И во имя её нигилизм отказался сам — и требовал, чтобы то же сделали другие, — от суе­верий, предрассудков, привычек и обычаев, существования которых ра­зум не мог оправдать». Кропоткин вы­делял несколько направлений, по ко­торым нигилисты вели наступление на «старый мир».

Нигилисты полностью отрица­ли догматы Православной церкви. Молодой человек в то время не мог быть верующим христианином; это считалось немодным и почти непри­личным. Большинство молодёжи придерживалось материалистиче­ских взглядов. Отвлечённое фило­софствование, столь популярное среди молодёжи 30—40-х гг. XIX в., в 60-е гг. превратилось в объект насме­шек. Нигилисты предпочитали не читать Гегеля, а изучать естествен­ные науки и медицину, становились инженерами и врачами. Стремление ежедневно приносить окружающим конкретную пользу — такую цель ставила перед собой большая часть молодого поколения, типичными чертами которого И. С. Тургенев наделил Евгения Базарова — главного героя романа «Отцы и дети».

Литературу и искусство разно­чинцы воспринимали с сугубо прак­тических позиций. Своё отношение к искусству нигилисты выразили в бес­пощадной формуле: «Пара сапог важ­нее всех ваших мадонн и всех утон­чённых разговоров про Шекспира».

Особенно раздражали молодёжь 60-х гг. патриархальные семейные нравы, будь то старинный дворянский род или богатый купеческий дом. Де­вушки-нигилистки уходили из дома, остригали волосы, одевались в бедное платье и поступали на курсы, добива­ясь личной независимости.

Многие представители старшего поколения видели в нигилизме всего лишь моду, которая скоро должна пройти. «Нельзя же только всё отри­цать, нужно что-нибудь и строить», — рассуждали они. Обеспокоенные от­цы и матери молодых бунтарей часто и не подозревали, что их дети пре­красно знают, во имя чего они носят скромную одежду и перебиваются с хлеба на квас в Москве, Петербурге или Киеве. Тот же Кропоткин писал: «Нигилизм с его декларацией прав личности и отрицанием лицемерия был только переходным моментом к появлению „новых людей", не менее ценивших индивидуальную свободу, но живших вместе с тем для великого дела... Многие из них добились этой личной свободы после упорной и суровой борьбы. Теперь они жажда­ли приложить с пользой приобре­тённое знание; они думали не о лич­ном удовольствии, а о том, чтобы дать народу то знание, которое осво­бодило их самих». Так нигилисты превратились в народников.

НАРОДНИКИ

И РЕФОРМЫ АЛЕКСАНДРА II

Если одной из важнейших целей на­родничества была борьба с остатка­ми крепостничества в идеологии, психологии, быту, то второй основ­ной его целью стало упорное сопро­тивление негативным последствиям реформ императора Александра II.

517

НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ

Одним из самых загадочных россий­ских мыслителей второй половины XIX в. по праву считается Н. Г. Черны­шевский. Многие русские революцио­неры считали его своим духовным отцом. Например, основатель Совет­ского государства В. И. Ульянов-Ленин всегда со страстью защищал и славил «революционное имя» Чернышевско­го: «Я заявляю: недопустимо называть примитивным и бездарным „Что де­лать?" (речь идёт о романе Н. Г. Чер­нышевского. — Прим. ред.)... Он меня всего глубоко перепахал...».

Николай Гаврилович Чернышев­ский родился в 1828 г. в Саратове, в семье священника. 17 лет от роду он подаёт прошение об увольнении из семинарии и едет в Петербург, лелея мечту о поступлении в университет. Дневниковые записи студента Черны­шевского рисуют образ революцион­но настроенного молодого человека: «Мне кажется, что я стал по убеждени­ям в конечной цели человечества ре­шительно партизаном (т. е. сторонни­ком. — Прим. ред.) социалистов, и коммунистов, и крайних республикан­цев...». Идейными учителями Чернышев­ского становятся немецкий философ Людвиг Фейербах и русский политиче­ский эмигрант Александр Иванович Гер­цен, о котором Николай Гаврилович пи­сал: «Я его так уважаю, как не уважаю никого из русских». По окончании уни­верситета Чернышевский в 1851—1853 гг. преподавал в саратовской гимназии русскую словесность. По собственному признанию Николая Гавриловича, на уроках он говорил гимназистам «такие веши, которые пахли каторгою».