Москва полыхала ещё четыре дня. Если бы не хлынувший 6 сентября

дождь, который притушил огонь, город сгорел бы дотла. Последствия пожара были ужасны. Всего сгорело 6532 дома из бывших в Москве 9158, т. е. свыше 70% (не считая церквей и дворцов). Из 237 московских церквей сгорели 122, Погибли в огне Московский универси­тет с его бесценной библиотекой, зна­менитая библиотека графа Л. П. Бутур­лина, картины великих мастеров из собрания А. Г. Орлова... «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует», — сообщал Наполеон в письме Александру I.

Кто же повинен в чудовищном по­жаре, уничтожившем первопрестольную: французы или русские? Однозначного ответа на этот вопрос нет до сих пор. Французам, казалось бы, не было смыс­ла поджигать город, полный еды, вина и богатой добычи; к тому же пожар в городе, на три четверти состоявшем из деревянных ломов, угрожал им страш­ной смертью в огне. Однако по офици­альной версии русского правительства, выработанной вскоре после пожара, его виновниками объявлялись французы. Эта версия содержалась в большинстве трудов русских историков до Октября 1917 г. и нашла поддержку у ряда совет­ских историков (например, у П. А. Жи­лина, Л. Г. Бескровного). Они утвержда­ют, что Бонапарт, планируя наступление на Петербург, зимовать в Москве не со­бирался. Подчёркивается, что францу­зы, несмотря на пожар, сумели запасти достаточно продовольствия и корма для лошадей и Москва была им уже не нуж­на. Сожжение Москвы было варварским поступком — что ж, французы сжигали и другие русские города, через которые они проходили (Смоленск, Вязьму, Дорогобуж). Французы стреляли из пушек по Вдовьему дому, в котором находились 3 тыс. русских раненых, и подожгли его. Французы в святыне Кремля — Успен­ском соборе — переплавляли в слитки награбленное золото и серебро. Пред­водитель французов Наполеон, поки­дая Москву, приказал «ободрать из кремлёвских церквей всё то, что мог­ло служить трофеями» и «сорвать с ко­локольни Ивана Великого её гигант­ский крест», а напоследок попытался взорвать Кремль. Только изуверы мог­ли сжечь Москву — этими изуверами и были французы.

286

Версия о сожжении Москвы фран­цузами опирается и на заявление, вро­де бы сделанное Кутузовым посланцу Наполеона Ж.-А. Лористону: «Вы разру­шили столицу по своей методе: опреде­лили для пожара дни и назначили части города, которые надлежало зажигать в известные часы». А Наполеон в свою очередь, «чтобы снять с французской армии в глазах Петербурга ответствен­ность за пожар Москвы», как писал в своих мемуарах его сподвижник Арман де Коленкур, выдумал, что русские сами подожгли Москву.

Последней версии придерживают­ся французские историки и часть рус­ских (М. Н. Покровский, Е. В. Тарле, Н. А. Троицкий и др.). Они считают, что москвичи не могли оставить свой город захватчикам и «жгли, уничтожали всё, не считаясь ни с чем, чтобы создать вра­гу невыносимые условия». Современни­ки московского пожара А. С. Пушкин, Н. М. Карамзин, М. Ю. Лермонтов, В. А. Жуковский, А. И. Герцен и герои Отечественной войны А. П. Ермолов и

А. В. Давыдов также видели в сожжении столицы «патриотическую жертву» рус­ского народа.

Есть факты, подтверждающие эту версию. И «московский главнокоман­дующий» Ростопчин, и Кутузов не­зависимо друг от друга отдали приказ вывезти из Москвы весь «огнегасительный снаряд». Ростопчин при­знавался, что он «приказал выехать 2100 пожарникам с 96 пожарными на­сосами». Лишить же деревянный город средств зашиты от огня означало об­речь его на гибель.