Брестский мир стал переломным моментом в истории пар­тии большевиков. Она сделала выбор между идеализмом, «чисто­той принципов» и требованиями жизни. Позднее, чтобы выжить, сохранить Советскую республику, большевикам ещё неодно­кратно приходилось совершать крутые политические поворо­ты. Часто новый курс противоречил всем их прежним представ­лениям и принципам. Теперь эти резкие повороты давались уже легче, но почти каждый раз при этом в партии возникала мощ­ная идейная оппозиция. В марте 1919 г. В. Ленин замечал: «По­литическая деятельность ЦК... всецело определялась абсолют­ными требованиями неотложной насущной потребности. Мы должны были сплошь и рядом идти ощупью. Этот факт сугубо подчеркнёт всякий историк. Этот факт более всего бросается в глаза, когда мы пытаемся охватить одним взглядом пережитое...».

«РАБОЧАЯ ОППОЗИЦИЯ»

В марте 1921 г. в Кронштадте вспыхнуло восстание матросов и солдат под лозунгом: «Вся власть Советам, а не партиям!» (см. ст. «Кронштадтское восстание»). Особенно тревожным для властей признаком было то, что к повстанцам добровольно примкнули многие кронштадтские коммунисты. Так поступила примерно треть местных партийцев, а 40% объявили себя «нейтральными».

В разгар этих бурных событий, 8 марта, в Петрограде со­брался X съезд РКП(б). В нём участвовало 990 делегатов от 733 тыс. членов партии. На съезде выступила «рабочая оппози­ция» во главе с Александрой Коллонтай и Александром Шляп­никовым.

Накануне съезда А. Коллонтай выпустила брошюру «Рабо­чая оппозиция», в которой излагались взгляды сторонников это­го партийного течения. В ней Александра Михайловна выража­ла сожаление, что партийные «верхи» оторвались от рабочих. Причину она видела в том, что было сделано слишком много уступок другим классам — крестьянству, «спецам», бывшей бур­жуазии... «Былой тип идейного работника у нас исчез, — писала Коллонтай, — появились управляющие и управляемые, стоящие одни — наверху, другие — внизу». Она приводила рассуждения рабочих: «Верхи одно, мы другое. Свои-то они свои, да только попал в главк и ушёл от нас... По-иному живёт. Наше горе ему что?.. Не своё горе стало!».

«В первоначальный период революции, — продолжала А. Коллонтай, — кто стал бы говорить о „верхах" и „низах"? Ра­бочие массы и партийные руководящие центры слились воеди­но. Противоположения верхов и низов не было и быть не мог­ло. Сейчас оно есть... И никакими мерами „запугивания" не из­гонишь из сознания широких масс образования характерного нового „социального слоя" советско-партийных верхов».

«Когда дробите скулы мировой бур­жуазии, это хорошо, но вот беда: Вы замахиваетесь на буржуа, а бьёте ра­бочего... Не верите Вы в силу рабоче­го класса, не верите в его классовую политику, а верите в чиновников — это Ваша беда... Вы разве не знаете, что за такой разговор, какой веду я, не одна сотня и тысяча пролетариев сидит в тюрьме и ни одного буржуа не сидит, который так вопроса ставить не будет? Если я хожу на воле, то потому, что я коммунист 15 лет, который свои ком­мунистические взгляды омыл страда­ниями, а если бы этого не было, а был бы я просто слесарь-коммунист... то где бы я был? В Чека или больше того: меня бы „бежали", как некогда я „бе­жал" Михаила Романова...».

В декабре В. Ленин уже обеспокоен но писал членам Политбюро: «Надо уси­лить внимание к агитации Мясникова и два раза в месяц докладывать о нём в Политбюро». 20 февраля 1922 г. Г. Мясникова исключили из партии.

После этого он перешёл к подпольной деятельности и создал в Петрограде нелегальную «Рабочую группу РКП(б)». В её манифесте правящий слой назы­вался «зарвавшейся кучкой интелли­гентов». Теперь эта прослойка, пола­гал Г. Мясников, «полным ходом пере­рождается в монархическую касту». Позднее власти утверждали, что к «Ра­бочей группе» примкнуло до 200 че­ловек. Среди знавших о ней был и А. Шляпников, в прошлом руководи­тель «рабочей оппозиции».