Здесь ему
передали ещё одну телеграмму. В Москве тяжело ранен двумя пулями В. Ленин.
Жизнь его в опасности... Феликс Эдмундович долго перечитывал это сообщение, не
в силах поверить своим глазам. Затем, потрясённый, пошёл обратно на вокзал.
Не стал дожидаться особого вагона и сел в первый же поезд вместе со всеми
пассажирами. Для тех, кто не знал его, он ничем не выделялся из толпы — шинель,
сапоги, солдатская котомка за спиной... В
последующие недели Ф. Дзержинский стал одним из главных руководителей «красного
террора». Так назвали массовые аресты и расстрелы, происходившие осенью 25 сентября
По
свидетельству близких и друзей Феликса Эдмундовича, убил
германского посла графа Мирбаха (см. ст. «Эсеры» и «Яков Блюмкин»). После этого
он и его напарник Н. Андреев укрылись в чекистском отряде Д. Попова, также
левого эсера. Феликса
Дзержинского происшедшее привело в крайнее негодование. Особенно уязвляло
председателя ВЧК то, что против решений Советской власти пошли его подчинённые
— Я. Блюмкин, Д. Попов... Он немедленно явился в отряд Попова и потребовал
выдать ему убийц Мирбаха. Левые
эсеры отказались это сделать и велели Дзержинскому сдать оружие. Он обратился к
бойцам отряда и с горечью воскликнул: «Неужели вы позволите, чтобы какой-то
господин разоружил меня, председателя ЧК, в отряде которой вы состоите!?». В
это время левые эсеры схватили Феликса Эдмундовича за руки и обезоружили. Он
пришёл в ярость и обратился к Д. Попову: — Отдайте
мне Ваш револьвер! Совещание
руководителей большевиков в Смольном (иллюстрация из книги «Ф. Э. Дзержинский»,
вся эта
ожесточённая борьба, в центре которой он оказался, почти не изменила его
личность. Он сохранил глубокую веру в своё дело, идеализм, личную скромность.
Любопытную характеристику председателю ВЧК дал Фёдор Шаляпин, также побывавший
у него на допросе: «Дзержинский произвёл на меня впечатление человека
сановитого, солидного, серьёзного и убеждённого. Говорил с мягким польским
акцентом. Когда я пригляделся к нему, я подумал, что это революционер
настоящий — фанатик революции. Но в то же время у меня не получилось от него
впечатления простой жестокости. Дзержинский держался поразительно тонко...». |