Царица и великая княжна Ольга перекрестились. Доктор Ев­гений Боткин спросил: «Так нас никуда не повезут?». Николай Александрович воскликнул только: «Что!? Что!?». Вслед за этим прогремели выстрелы. Стрельба длилась довольно долго. «Уди­вительно было то, — вспоминал Я. Юровский, — что пули от на­ганов отскакивали от чего-то рикошетом и, как град, прыгали по комнате». Позднее выяснилось, что великие княжны носили не­что вроде корсетов, в которых было зашито несколько килограм­мов бриллиантов. От них и отскакивали пули. Комнату сплошь затянуло пороховым дымом, в котором ничего не было видно.

Наконец стрельба прекратилась. М. Медведев вспоминал: «Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, —

А. Васютинский. Памятная медаль, посвящённая бракосочетанию Николая II с принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. 1894 г.

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ КАЗНИ НИКОЛАЯ РОМАНОВА

После казни семьи Романовых офици­ально объявили только о расстреле бывшего царя. «Семья эвакуирована в надёжное место», — говорилось в сообщении. Решение о казни Нико­лая II вполне отвечало общественным настроениям того времени, и многие восприняли это с одобрением. Граф В. Коковцов вспоминал: «В день напечатания известия я был два раза на ули­це, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось гром­ко, с усмешками и самыми безжалост­ными комментариями... Самые отвра­тительные выражения: „Давно бы так!", „Ну-ка — поцарствуй ещё!", „Крышка

25

Николашке!", „Эх, брат Романов, до­плясался!" — слышались кругом...».

Конечно, люди из круга самого В. Ко­ковцова были ошеломлены. По его сло­вам, «одни не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо мол­чало». Очень немногие решились от­крыто осудить казнь бывшего госуда­ря. В частности, патриарх Тихон заявил в своей проповеди в Казанском собо­ре: «Он ничего не предпринял для улуч­шения своего положения, безропотно покорился судьбе... И вдруг он приго­варивается к расстрелу где-то в глуби­не России небольшой кучкой людей не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви».

Лев Троцкий рассказывал, как ему ста­ло известно о судьбе бывшего царя. Он приехал в Москву с фронта, уже зная о падении Екатеринбурга. «В разгово­ре со Свердловым, — писал он, — я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

— Кончено, — ответил он, — расстре­лян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов. — А что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не от­ветил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого зна­мени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу решение было не только целесообраз­но, но и необходимо. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить на­дежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, пока­зать, что отступления нет, что впере­ди полная победа или полная гибель».

женский радостный крик: „Слава Богу! Меня Бог спас!". Шатаясь, подымается уцелевшая горничная...». Кроме того, ещё оставались живы Алексей, три великие княжны и доктор Боткин. Выстрелив в них ещё несколько раз, дело довершили штыками. В Алексея чекистам пришлось выпустить более десятка пуль, прежде чем он скончался... Кроме Романовых погибли доктор Е. Боткин, лакей А. Трупп, горничная А. Демидова, повар И. Харитонов. Из всей прислуги пощадили только поварёнка Л. Седнёва, которого ещё утром отправили из Ипатьевского дома.