На их похоронах П. Шмидт выступил с яркой речью. «В минуты общего вели­кого ликования, — сказал он, — люди спешили передать заключённым весть радости, просили выпустить их и за это были убиты. Страшное, невиданное преступление. Великое, непоправимое горе». «Клянёмся им в том, — продол­жал Шмидт, подняв руку в жесте клят­вы, — что мы никогда не уступим ни­кому ни одной пяди завоёванных нами человеческих прав... Клянёмся им в том, что доведём их дело до конца и добьёмся всеобщего избирательного, равного для всех права». Вслед за ора­тором 40-тысячная толпа, подняв руки, торжественно повторила: «Клянёмся!».

После этих событий П. Шмидта аресто­вали, но вскоре освободили. 11 нояб­ря он был уволен в запас. По взглядам лейтенант называл себя «социалистом вне партий». «Тот, кому дана способ­ность страдать за других и логически мыслить, — писал он, — тот — убеж­дённый социалист».

Между тем напряжённость в городе нарастала, проходили солдатские и матросские митинги. Слышались тре­бования не предавать суду арестован­ных матросов «Потёмкина». Участни­ком одного из первых эпизодов восста­ния стал матрос Константин Петров. Бывший рулевой прославленного «Ва­ряга», он после гибели корабля полу­чил Георгиевский крест. Владимир Ле­нин (выступая в данном случае в каче­стве историка) позднее так писал о со­бытии, которое произошло 11 ноября: «Было решено запретить митинги во­обще. Утром... у ворот флотских ка­зарм была выставлена боевая рота в

МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ

После манифеста 17 октября революционные партии выдвину­ли лозунг «Добить правительство!». При этом они имели в виду свержение всего самодержавного строя. В свою очередь власти увидели, что пути к отступлению дальше нет, и стали решитель­но бороться с революцией.

3 декабря был арестован Петербургский совет рабочих де­путатов. За десять дней до этого такой же Совет впервые собрал­ся в Москве. На арест товарищей его депутаты решили ответить всеобщей забастовкой. Сразу стало ясно, что на этот раз в рам­ках мирной борьбы стачка не удержится. 6 декабря Московский совет единогласно постановил начать всеобщую политическую забастовку, «всемерно стараясь перевести её в вооружённое вос­стание».

Стачка началась на следующий день в 12 часов. Замерло око­ло 400 московских предприятий, остановился городской транс­порт, отключили электричество. Прекратились занятия школь­ников. Однако действительно общероссийской забастовки не получилось.

Забастовка сразу же вылилась в восстание против полиции и властей. После б декабря с московских улиц постепенно исчез­ла полиция. Городовых прогоняли с их постов, отбирали у них оружие. Большевик Мартын Лядов вспоминал день объявления стачки: «Городовые стоят как-то пугливо, озабоченно. Кое-где уже с утра начали снимать городовых с постов и обезоруживать их. Один подросток обезоружил шесть городовых. Он сделал себе из мыла нечто похожее на браунинг, вычернил его и с этим „ору­жием" подходил к постовому, кричал ему: „Руки вверх!" и вытя­гивал из кобуры настоящее оружие. Было несколько случаев убийства городовых, не желавших отдать оружие».

Борьба с полицией продолжалась и позднее, приняв более жёсткие формы. Штаб дружинников Пресни приговорил к смер­ти и расстрелял начальника сыскного отделения Войлошникова и помощника полицейского пристава Сахарова.

8 и 9 декабря произошли первые стычки бастующих с по­лицией и драгунами, которые пытались их разогнать. Революци­онно настроенная толпа в ночь на 10 декабря стихийно начала строить баррикады. На следующий день ими оказались перего­рожены все главные улицы города.