Простейшее заграждение представляло собой обычную про­волоку, натянутую поперёк улицы. Для постройки баррикад ва­лили телеграфные столбы, вынимали булыжники из мостовой; использовались деревья, дрова, кули с углем, телеги, трамвайные вагоны, перевёрнутые пролётки извозчиков. Самая крепкая бар­рикада, которую войскам так и не удалось разобрать до конца боёв, была построена из бочек, облитых водой и смёрзшихся в ледяную гору. На баррикадах развевались красные знамёна. Одну из них украшали чучела, изображавшие Дмитрия Трепова и мос­ковского генерал-губернатора Фёдора Дубасова.

56

«Бои в Москве. Повстанцы отстреливаются из развалин здания, разрушенного пушечным залпом» («Le Petit Journal». 1909 г.).

Днём 10 декабря войска начали обстреливать баррикады из орудий. М. Лядов вспоминал: «Громадная толпа любопытных стояла тут же; она не верила, что стреляют всерьёз, думала, что это только „пужают". Что стреляют серьёзно, поверили лишь то­гда, когда несколько человек было убито... Паники, страха нет ни у кого». В газете «Известия Московского Совета» от 12 декабря о повстанцах сообщалось: «Настроение у всех радостное, празд­ничное, бодрое — совсем не похоже на то, что идёт братоубий­ственная война; слышатся повсюду шутки и смех; ни раны, ни стоны, ни кровь как-то никого не пугают, как будто всё это в по­рядке вещей». Вооружены восставшие были довольно плохо. Большевик Зиновий Литвин-Седой писал: «Каждый рабочий стремился приобрести револьвер или кинжал. На фабриках го­товили пики, кистени, кинжалы... Оружия разного рода было у повстанцев не более 250 единиц». Недостаток вооружения об­условил своеобразную тактику борьбы. Восставшие не защища­ли баррикады, но использовали их в качестве препятствия: как только солдаты захватывали одну баррикаду и разрушали её, за их спинами вырастало несколько новых.

9 декабря один православный священник попытался предот-

полном боевом снаряжении. Контр-адмирал Писаревский отдал во всеус­лышание приказ: „Не выпускать нико­го из казарм! В случае неподчинения стрелять!".

Из роты, которой был отдан этот при­каз, вышел матрос Петров, зарядил на глазах у всех свою винтовку, одним выстрелом убил штабс-капитана Штей­на, а вторым выстрелом ранил контр-адмирала Писаревского. Раздалась команда офицера: „Арестуйте его!". Никто не двинулся с места. Петров бросил своё ружьё на землю.

— Чего стоите? Берите меня!

Он был арестован. Стекавшиеся со всех сторон матросы бурно требовали его освобождения, заявляя, что они за него ручаются. Возбуждение достигло апогея.

57

— Петров, не правда ли, выстрел про­изошёл случайно? — спросил офицер, чтобы найти выход из создавшегося по­ложения.

— С какой стати случайно! Я вышел вперёд, зарядил и прицелился, разве это случайно?

— Они требуют твоего освобож­дения...

И Петров был освобождён. Но матро­сы этим не удовлетворились, все де­журные офицеры были арестованы, обезоружены и отведены в канцеля­рию. Делегаты матросов совещались всю ночь. Решили офицеров освобо­дить, но больше их в казармы не впус­кать...».

Восстание охватило команды двух крей­серов— «Очакова» и бывшего «Потём­кина», который теперь назывался «Свя­той Пантелеймон». Красный флаг под­няли десять военных кораблей. Всего взбунтовалось около 4 тыс. солдат и моряков. Однако оружия у них было очень немного.

Восставшие моряки пригласили Пет­ра Шмидта встать во главе их движе­ния. Хотя шансы на успех были неве­лики, лейтенант решился возглавить мятежный флот. 14 ноября он прибыл на крейсер «Очаков». Здесь Шмидт заявил команде: «Товарищи! Мы вос­стали против несправедливости, про­тив рабства. Мы не смогли больше тер­петь нашего невыносимого мучения, смерти крестьян от голода, безжалост­ной расправы с рабочими по всей Рос­сии. И вот теперь мы стоим перед всей несправедливостью и объявляем ей войну».