Подобные настроения отразились в записи князя Евгения Трубецкого, сделанной в те дни. «Эта революция, — писал он, — единственная в своём роде. Бывали революции буржуазные, бы­вали и пролетарские, но революции национальной в таком ши­роком значении слова, как нынешняя русская, доселе не было на свете. Все участвовали в этой революции, все её делали — и пролетариат, и войска, и буржуазия, даже дворянство...»

После Февральской революции крестьяне торжественно сжигают портреты Николая II. Современный рисунок.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В 1917 ГОДУ

УПРАЗДНЕНИЕ ПОЛИЦИИ

В дни Февральской революции на ули­цах Петрограда можно было наблюдать необычное зрелище — группы или даже целые толпы городовых, которых куда-то вели под конвоем. Кое-где городовые сами выстраивались в очередь, чтобы сдаться под арест и спастись от уличной расправы.

Полицейские участки повсюду оказа­лись разгромлены, и полиция по сути дела прекратила существование. По замечанию А. Деникина, это «явилось результатом народного гнева в отно­шении исполнительных органов ста­рой власти». Не случайно позднее А. Блок в своей поэме «Двенадцать» отразил это в следующей строке: «И больше нет городового...».

17 апреля 1917 г. Временное прави­тельство издало постановление, кото­рое окончательно упразднило поли­цию. Взамен неё для охраны порядка создавалась милиция из числа граж­дан-добровольцев. Что же касается бывших стражей порядка, то многие из них теперь остались без работы. Это нередко толкало их в лагерь... крайних революционеров. «Личный состав полиции (а также и жандар­мерии), — утверждал кадет В. Набо­ков, — несколько месяцев спустя ес­тественным образом влился в ряды наиболее разбойных большевиков».

ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

27 февраля 1917 г., чтобы ввести в берега стихийное революци­онное движение, депутаты Государственной думы образовали Временный комитет. В него избрали десять человек — от социал-демократа Николая Чхеидзе до националиста Василия Шульги­на. Последний иронически замечал: «Страх перед улицей загнал в одну „коллегию" Шульгина и Чхеидзе...».

2 марта та же группа депутатов образовала уже настоящее правительство, которое назвали Временным. В него вошли каде­ты, октябристы, беспартийные и один социалист (Александр Ке­ренский).

По общему согласию правительство возглавил видный зем­ский деятель — князь Георгий Львов, по взглядам близкий к ка­детам. Георгий Евгеньевич пользовался репутацией нравственно безупречного человека. Кадет Владимир Набоков замечал: «Он чужд был честолюбия и никогда не цеплялся за власть. Я думаю, он был глубоко счастлив в тот день, когда освободился от её бре­мени». В народе назначение Г. Львова между тем вызвало некото­рое недовольство. В. Шульгин так передавал речь одного рабо­чего на митинге: «Вот, к примеру, они образовали правительст­во... Кто же такие в этом правительстве? Вы думаете, товарищи, что от народа кто-нибудь? Так сказать, от того народа, кто свободу добыл? Как бы не так! Вот, читайте... князь Львов... князь... Так вот для чего мы, товарищи, революцию делали!».

Позднее многие коллеги Г. Львова по правительству упре­кали его в излишней политической мягкости. Но его политика точно соответствовала общему духу первых месяцев революции. «Надо признать, что выбор князя Львова был в своё время неиз­бежен», — писал Павел Милюков. Несмотря на свои весьма уме­ренные взгляды, Г. Львов по-своему принял совершившуюся ре­волюцию. «Г. Е. Львов не только не отвернулся от революции, но, напротив, его тянуло к ней, — вспоминал эсер Виктор Чернов. — Он понял и даже частично вобрал в себя её пафос благодаря не­которому романтическо-славянофильскому элементу в миросо­зерцании...» Князь Львов верил в народную мудрость, в «великое сердце русского народа», как он говорил. Из этого проистекала, по замечанию В. Набокова, его «мистическая вера, что всё обра­зуется как-то само собой».