В августе 1909 г. Б. Савинков написал книгу «Воспоминания террориста», которая заканчивалась бодрой фразой: «Я стал го­товиться к новой террористической кампании». Савинков создал новую Боевую организацию из 12 человек. Однако она так и не начала террор: слишком сильна была подавленность после «дела Азефа». Во всём теперь подозревали «руку полиции». Эсер С. Слё­тов писал: «Если бы партии удалось свалить самого царя, партий­ные люди прежде всего заподозрили бы тут провокацию...».

Б. Савинков переключился на литературную деятельность. В том же 1909 г. под псевдонимом В. Ропшин он напечатал по­весть «Конь бледный». Её герои — террористы. Они напряжён­но размышляют о праве человека проливать чужую кровь. Сре­ди эсеров повесть вызвала бурное возмущение как «пародия на террор». Начались разговоры о том, чтобы исключить автора из партии.

Но за Бориса Савинкова заступился его товарищ Егор Са­зонов, отбывавший каторгу в далёкой глуши Горного Зерентуя, Он утверждал, что в повести нет ни одного невыстраданного слова, и требовал, чтобы его исключили вместе с автором «Коня бледного». В конце концов Савинкова оставили в партии, хотя его творчество продолжало вызывать негодование многих ре­волюционеров.

После начала Первой мировой войны эсеры, как и другие социалисты, разделились на «оборонцев» и «пораженцев». Б. Са­винков твёрдо занял позицию обороны России и вступил доб­ровольцем в союзническую французскую армию. Он участвовал в сражениях и написал книгу военных очерков «Во Франции во время войны».

206

В 1917 ГОДУ

Вскоре после Февральской революции, 9 апреля 1917 г., Б. Савин­ков, как и другие эмигранты, вернулся на родину. Разумеется, он оставался непоколебимым «оборонцем», сторонником «войны до победного конца».

Уже в мае Борис Савинков занял пост комиссара армии, ко­торой командовал генерал Лавр Корнилов. Так судьба свела двух людей, сыгравших в событиях 1917 г. столь значительную роль. Борис Викторович сразу же решил прояснить свои отношения с Корниловым и с необычайной прямотой заявил ему: «Возмож­но, что когда-нибудь наступит день, господин генерал, когда у Вас явится желание расстрелять меня как революционера, и я не со­мневаюсь, что Вы постараетесь привести это желание в испол­нение. Но я должен Вас предупредить, что в тот же день я поже­лаю расстрелять Вас и, конечно, приложу все усилия, чтобы ис­полнить это».

Генерал Корнилов отвечал: «С Романовыми у меня соглаше­ния быть не может. Для себя лично я ничего не хочу. К едино­личной диктатуре я не стремлюсь. Я хочу одного — чтобы Рос­сия была спасена, то есть чтобы армия возродилась». Позднее Б. Савинков, приведя этот разговор, заключал: «Я поверил гене­ралу Корнилову и думаю до сих пор, что не ошибся».

Вскоре генерал возглавил Юго-Западный фронт, а Савинков стал комиссаром фронта. Вместе они добивались утверждения в армии «железной дисциплины». 10 июля они подписали знаме­нитую телеграмму А. Керенскому: «Армия обезумевших тёмных людей, не ограждавшихся властью от систематического развра­щения и разложения, потерявших чувство человеческого досто­инства, бежит. Необходимо немедленное введение смертной каз­ни и учреждение полевых судов на театре военных действий. Время слов, увещаний и пожеланий прошло, необходима непо­колебимая государственно-революционная власть...».

«Выбора не дано, — настаивал Б. Савинков в другой теле­грамме, — смертная казнь тем, кто отказывается рисковать сво­ей жизнью для Родины, за Землю и Волю».

19 июля Б. Савинкова назначили управляющим военным министерством, а Л. Корнилов в тот же день стал Верховным глав­нокомандующим русской армии. Добившись восстановления смертной казни на фронте, они теперь настойчиво требовали её введения в тылу. В подобных суровых мерах Корнилов и Савин­ков видели единственный шанс спасти армию и государство.