Вместе с Корниловым Савинков добивался «наведения по­рядка» в Петрограде, «очищения» его от большевиков. Борис Викторович считал, что если большевиков поддержат Советы, «придётся действовать и против них». Как говорил он Корнило­ву, «действия должны быть самые решительные и беспощадные». Генерал отвечал, что «иных действий он не понимает». А. Керен­ский как будто поддерживал требуемые меры.

Однако 27 августа между Керенским и Корниловым вспых­нула открытая борьба — начался «корниловский мятеж». Борис

ристами, покушавшимися на В. Неплюева. Всех их собирались судить по одному делу. Смертный приговор Са­винкову был практически предрешён.

Однако эсер Лев Зильберберг вызвал­ся освободить арестованных. Он при­ехал в Севастополь и стал готовить по­бег. Вначале замысел выглядел почти невыполнимым: крепость хорошо охра­нялась и казалась неприступной. Но один из младших чинов охранявшего её полка Василий Сулятицкий вызвал­ся помочь.

Предпринимая первую попытку, он угостил часовых конфетами с сонны­ми порошками. Б. Савинков слышал разговор за дверями камеры: «Хочешь, земляк, конфету?» — «Покорно благо­дарим». Через несколько минут один из часовых заметил: «Яка гирка кон­фета!». «Та ж паны жруть», — сказал другой. — «Тьфу!» После этого в ко­ридоре воцарилась тишина, но часовые так и не уснули.

Стало ясно, что всех заключённых ос­вободить не удастся. Решили попытать­ся спасти хотя бы одного. Товарищи единодушно пришли к выводу, что им должен быть Савинков. Он согласил­ся, рассчитывая, что никто из остав­шихся не будет казнён (так и случи­лось).

На рассвете 16 июля В. Сулятицкий, бывший в этот день разводящим карау­ла, вывел Б. Савинкова в умывальную комнату, где тот сбрил усы и переодел­ся в солдатскую форму. Затем на гла­зах у ничего не подозревавших часо­вых они спокойно прошли к выходу... После успешного побега Б. Савинков перебрался за границу, в Румынию.

В эмиграции его с триумфом встрети­ли товарищи. Историк Борис Никола­евский отмечал: «Все окружали его любовным вниманием как человека, чудом сорвавшегося с виселицы». По­бег Савинкова из строго охраняемой крепости выглядел похожим на сказ­ку... Судьба двух спасителей Савинко­ва — Л. Зильберберга и В. Сулятицкого — оказалась менее счастливой. Спустя год их арестовали и повесили по приговору суда за участие в терро­ристических актах.

Арест Б. Савинкова в Севастополе в 1906 г. Современный рисунок.

Викторович считал происшедшее «недоразумением» и вначале пытался разрешить дело мирным путём. Но события уже зашли слишком далеко. А. Керенский приказал ему защищать Петро­град от Л. Корнилова в качестве генерал-губернатора столицы. Конечно, Б. Савинков мог отказаться выполнять приказ, но это означало для него самоустранение от борьбы, дезертирство. И он согласился... «Таким образом, — писал он, — я оказался врагом человека, к которому относился с глубоким уважением как к человеку безупречному во всех отношениях, а прямой и му­жественный характер которого поселил во мне чувство привя­занности».

Б. Савинков, как он рассказывал, надеялся по окончании «корниловского мятежа» принять жёсткие меры против больше­виков. Но уже 31 августа ему пришлось по настоянию Петроградского совета уйти в отставку со всех постов. 9 октября за содей­ствие Корнилову эсеры исключили Савинкова из партии. Любо­пытно следующее: сам он считал, что они, наконец, отплатили ему за литературное творчество, а «корниловский мятеж» — толь­ко предлог.

ПОСЛЕ 25 ОКТЯБРЯ

Сразу после Октябрьского переворота Б. Савинков участвовал в «гатчинском походе» на Петроград (см. ст. «Александр Керен­ский»). Генерал Пётр Краснов вспоминал первую встречу с Са­винковым в конце октября: «В цепях разговаривает с казаками статный, красивый человек средних лет, с выправкой отличного спортсмена, в полувоенном платье, с амуницией и биноклем. Мы здороваемся. Савинков говорит мне, как лестно обо мне и лю­бовно отзывались казаки. Революционер и царский слуга! Как всё это странно?!».