В то же время он почувствовал огромное облегчение. Тя­жёлого выбора перед ним больше не стояло: жизнь всё решила сама! Оставалось только исполнять свой долг. По словам В. Льво­ва, весь вечер после этого Керенский провёл в приподнятом на­строении, «распевая арии из опер». Он немедленно начал реши­тельную борьбу против Л. Корнилова и отправил ему телеграм­му о смещении.

Генерал не пожелал подчиниться и вступил в открытое столкновение с Временным правительством, двинув на Петро­град войска. В какой-то момент победа Корнилова казалась не­сомненной. 29 августа Керенский провёл ночь в Зимнем дворце почти в полном одиночестве. «Была одна такая ночь, — вспо­минал он, — когда я почти в единственном числе прогули­вался здесь. Создалась такая ат­мосфера кругом, что полагали более благоразумным быть по­дальше от гиблых мест». Но в конце концов выступление Корнилова закончилось пол­ной неудачей (см. ст. «Лавр Корнилов»). Его войска так и не дошли до столицы, а самого ге­нерала арестовали.

А. Керенский считал, что Л. Корнилов исходил из благо­родных побуждений. «Я ува­жаю моральное право на мя­теж, но в исключительных ус­ловиях», — писал Александр

Именно в эти недели старые офицеры наградили военного министра ирони­ческим прозвищем — Главноуговаривающий. Но его пламенные речи не ос­тавляли равнодушными и офицеров. Работник военного министерства Фё­дор Степун описывал такой эпизод: «Как сейчас, вижу Керенского, стоящего в своём автомобиле. Кругом плотно сгрудившаяся солдатская толпа. Керен­ский в ударе: его широко разверстые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды вол­нующегося у его ног народного моря, то высоко подымаются к небу. Я вижу, как однорукий поручик, прихрамывая, стремительно подходит к Керенскому и, сорвав с себя Георгиевский крест, нацепляет его на френч военного ми­нистра. Приливная волна жертвенно­го настроения вздымается всё выше, один за другим летят в автомобиль Ге­оргиевские кресты, солдатские и офи­церские. Бушуют рукоплескания».

Однако часто, если не всегда, подоб­ные массовые жертвенные настроения оставались мимолётными. Как вспо­минал журналист В. Варшавский, воен­ный министр как-то с горечью признал­ся ему: «Я уже перестаю верить в вос­торженные крики людей, перестаю ве­рить в их присяги, в их клятвы...».

А. Керенский со своими адъютантами в кабинете за работой. Петроград. 1917 г.

195

Фёдорович позднее в своих воспоминаниях. А тогда он, как рас­сказывали, произнёс такую фразу: «Корнилов должен быть каз­нён, но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колено перед русским патриотом».

ОТЪЕЗД КЕРЕНСКОГО ИЗ ПЕТРОГРАДА

Утром 25 октября А. Керенский решил отправиться из Петрограда навстречу верным правительству войскам, вы­званным с фронта. Позднее большеви­ки и монархисты распространили слух, что якобы главковерх бежал из Зим­него дворца тайно, переодетый в жен­ское платье. В действительности всё происходило иначе.

«Я решил прорваться через все больше­вистские заставы и лично встретить под­ходившие, как мы думали, войска, — рассказывал Керенский. — После неко­торого размышления решили идти на­пролом: чтобы усыпить всякую осторож­ность, будем действовать с открытым забралом. Я приказал подать мой пре­восходный открытый дорожный автомо­биль». Рядом шёл автомобиль под аме­риканским флагом. «Нечего и говорить, что вся улица — и прохожие, и солда­ты — сейчас же узнавала меня. Военные вытягивались, как будто и впрямь ничего не случилось. Я отдавал честь, как всег­да. Наверное, секунду спустя после мое­го проезда ни один из них не мог себе объяснить, как это случилось, что он не только пропустил этого „контрреволю­ционера", но и отдал ему честь». Таким образом, приветствуя как ни в чём не бывало встречных военных, Александр Фёдорович покинул революционную столицу.