СУФИЙ ИЛИ БУНТОВЩИК?
Этюд (VI)
|
|
Сколь много мыслей вызывают строки Ричарда Бертона, сколь бурные споры возбуждают они в воображении. Не это ли говорит о значительности поэтического дарования? Трудно судить о популярности «Касыды» в чужой стране, но безвестность ее в России на протяжении сотни лет, в стране, где до недавнего времени и литераторы и читатели были столь чутки ко всему, что изумляет образностью и подстрекает к размышлению, остается загадкой. Да и на родине Бертона помнят больше как путешественника и переводчика восточной эротической литературы, нежели как автора серьезного поэтического эссе. Судьба ли это? Или и впрямь развернутые аннотации своих произведений сослужили плохую службу плодовитому автору? Поль Валери, к примеру, был решительно не согласен с тем, что «размышление о своем искусстве, строгость выкладок у того, чье дело - выхаживать розы, способно лишь погубить поэта»43. Может, дело в не-«строгости выкладок»? Но кроме них в поэме достаточно блестящих художественных картин, доставляющих наслаждение своими живыми описаниями и искренностью чувств. Ведь тот же П. Валери утверждает, что назначение поэта «отнюдь не в том, чтобы испытывать поэтическое состояние: это - его частное дело. Его назначение - вызывать то же самое состояние у других»44. И здесь Бертон не оказался среди бездарных, второразрядных рифмоплетов, достоинство которых лишь в принадлежности к истории, в то время как достоинство поэта - принадлежать вечности. А может, это плата за отступничество? или за что-нибудь еще? Тогда в чем причина неожиданно пробудившегося интереса к творчеству Бертона? (Автор имеет в виду издание «Благоуханного сада», о чем узнал уже работая над переводом «Касыды». Да и собственное случайное (случайное ли?) знакомство с «Касыдой» так или иначе говорит о витающем в воздухе интересе к забытому поэтическому наследию сэра Ричарда.) Может быть, бунтовщик уже искупил все подлежащее искуплению, пройдя сквозь туманы Дуггура и Агра45? Может быть, кто-то разыскал его недавно в пространствах метакультурных слоев, «сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам: «Свободен! Свободен! Они ждут тебя!»? Хотелось бы, чтобы было так, если оно вообще так было. Но, так или иниче, мы можем взять в руки поэму, отрешиться от шумных будничных забот и ощутить горячее дыхание безбрежной пустыни, пережить радость первого глотка холодной воды под тенью шелестящих пальм, а потом долго глядеть вслед удаляющемуся каравану под грусный звон верблюжьего колокольчика... |
Суфий или Бунтовщик? Этюд (VII) =>