ENOTH DESIGN

Михаил Абрамович Заборов

КРЕСТОНОСЦЫ НА ВОСТОКЕ

OCR и корректура: Готье Неимущий (Gautier Sans Avoir). enothme@enoth.org

2.11. Социальные противоречия в воинстве Креста

Католические хронисты старательно расписывают братские отношения, будто бы соединявшие всех крестоносцев, независимо от их социальной принадлежности, в монолитный корпус борцов христовых.

Панегиристы рисуют трогательные картины исчезновения социальных различий ввиду общей религиозной цели - освобождения Гроба Господня. Достойно изумления, писал Гвиберт Ножанский, что в огромном ополчении выходцев из разных стран «малый и великий в равной степени соглашались нести одно и то же ярмо под властью Господа Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства». Если судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг другу: «Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал ему находку».

События, разыгравшиеся в Сирии после взятия Аптиохии, показывают, что описания такого рода решительно не соответствуют действительности. Войско крестоносцев не было социально монолитным, оно ни в коей мере не представляло собой единого «народа Божьего», каким изображают его церковные авторы XII в. Напротив, как уже отмечалось, эта армия являла собой конгломерат различных социальных групп подчас с прямо противоположными интересами. Наряду с рыцарством в Крестовом походе участвовали десятки тысяч крепостных. Рыцарей обуревала жажда земельных захватов, крестьяне же рвались к свободе. Хотя внешне те и другие шли под одними и теми же религиозными знаменами, но по сути в Крестовом походе переплетались два в социальном отношении разнородных движения: освободительное в своей основе - сервов и завоевательное - феодалов. Феодальные верхи преследовали свои классовые интересы и были мало озабочены участью бедняцкой массы.

Знатные крестоносцы во время похода приумножили свое достояние. О графе Раймунде Тулузском его капеллан сообщает: «Когда другие уже истратили свои деньги, его богатства возрастали». Сеньоры не останавливались и перед тем, чтобы использовать в целях наживы затруднения рядовых крестоносцев из бедняков. Рыцари из окружения того же Раймунда Тулузского тайком убивали лошадей и по вздутым ценам продавали конину голодавшим беднякам.

С другой стороны, масса рыцарской голытьбы еще более обнищала в пути, особенно в дни осады крестоносцами Антиохии и ее блокады сельджуками. В самом же стесненном положении оказались тысячи земледельцев, примкнувших к рыцарскому походу. Среди них было немало стариков, женщин, калек. Зачастую они отставали от главного войска и следовали на известном расстоянии от него. В хрониках изредка можно встретить описание внешнего вида этих толп. Когда Раймунд Ажильский, рассказывая о том, как Пьеру Бартелеми явились во сне св. Петр и Андрей, говорил, что они привиделись ему во сне «в какой-то прегрязной одежонке: святой Андрей был одет в старую рубашку, изодранную на плечах, из дыры на левом плече торчал лоскут, па правом ничего не было; он был плохо обут; Петр же был в грубой длинной, до пят, рубахе», то, по-видимому, хронист списывал своих апостолов с реальных фигур, с тех, кто принадлежал к меньшому люду.

Во время похода контрасты в положении бедняков и благородных усилились. Тяготы войны углубили пропасть между простым народом, который первым становился их жертвой, и рыцарями, а тем более предводителями крестоносцев. В результате и отношения различных по своей социальной природе участников крестоносного войска приобретали все более напряженный характер. Крестьяне и рыцарская мелкота, фактически оказавшаяся в положении, близком к тому, в котором находились бросившие свои поля землепашцы, постепенно проникались недоверием к сеньорам.

Рознь тех и других выражалась в самой организационной структуре крестоносных ополчений. Некоторые группы бедняков, видимо, проникнутые особой враждой к сеньорам и рыцарям, стремились идти обособленно от остальных крестоносцев. «Босой народ», как писал Гвиберт Ножанский, шел впереди всех и образовывал особые отряды - он называет их тафурами. О тафурах упоминается также в эпосе «Песнь об Антиохии», сложившемся в XII в. По мнению Гвиберта Ножанского, само слово «тафуры» - «варварского» происхождения и означает «бродяги». Подлинная этимология этого слова и до сих пор не установлена историками, но известно, во всяком случае, что это были бедняки, а их вооружение составляли дубины, ножи, каменные молоты. Тафуры - и это тоже весьма показательно для их поведения - не признавали феодального командования: по словам Гвиберта Ножанского, они «шли без сеньора». Тафуры, далее, с нескрываемой неприязнью относились к рыцарям и к знати. Они сами выбирали себе командира.

«Королем тафуров», считает Гвиберт, в данном случае передающий легенду, а не быль, являлся некий нормандец, «как говорят, человек не темного происхождения, ставший из рыцаря пешим, который, увидев, что они шествуют без главы, оставив оружие и обычную одежду, пожелал стать у них королем». Время от времени этот командир производил смотр своего войска: «У него было заведено обыкновение, что, когда народ, которым он предводительствовал, подходил к какому-нибудь мосту или узкому проходу, он [«король». - М. З.] спешил занять вход и здесь до ноготочка обыскивал всех одного за другим». Если у кого-нибудь оказывались найденными деньги или какие-нибудь ценности стоимостью в два солида, то предводитель немедленно удалял его своей властью, приказывал купить оружие и принуждал перейти к вооруженным воинам. Тех же, которые, как он убеждался, «возлюбили обычный порядок [свою бедность. - М. З.], которые совсем не имели денег, не запасались ими и не намеревались запасаться, он присоединял к своим».

По-видимому, эти детали полулегендарны, но они очень характерны: бедняки-крестоносцы не терпели в своем кругу никого, кто по материальному положению в какой-то мере был близок хотя бы к низшим категориям феодалов. Его изгоняли и отсылали к рыцарям. «Король тафуров, - пишет аббат Ножанский, - склонен был думать, что такие люди являются неподходящими для общего дела, и, если у других было бы лишнее, они тратили бы его без всякой пользы». Мало-мальски состоятельный воин в глазах бедняков, следовательно, представлялся чужаком. В нем словно чуяли потенциального противника - разумеется, в социальном плане. В свою очередь, крестоносные феодалы побаивались тафуров, несмотря на их примитивное вооружение. Судя по некоторым строкам. «Песни об Антиохии», вожди рыцарских отрядов осмеливались приближаться к ним, лишь приняв все меры предосторожности.

Повествуя о тафурах, французский хронист отмечает их большую роль в боевых действиях, выносливость. Из его рассказа с очевидностью вытекает, что феодалы использовали фанатизированную бедняцкую массу как грубую силу, взваливая на нее наиболее тяжкие ратные труды. «И невозможно сказать, - читаем у Гвиберта, - сколь необходимы они были при перенесении припасов, оказании помощи, метании камней во время осады городов, ибо при переноске грузов всегда находились впереди ослов и вьючного скота, также и тогда, когда ударами камней разрушались вражеские баллисты и орудия».

Факты, передаваемые хронистами и эпосом, затуманены легендой, но все же ясно показывают, что в крестоносном воинстве налицо имелась резкая социальная рознь. Беднота не склонна была проявлять христианскую любовь к сеньорам. В критические моменты похода, когда социальные контрасты проявлялись резче обычного, а различие побуждений и целей особенно глубоко разъединяло крестоносцев-феодалов и крестоносцев-мужиков вместе с примыкавшей к ним частично рыцарской голытьбой, эти противоречия прорывались наружу совершенно открыто. Именно так случилось в Антиохии, а затем в Мааррате-ан-Нумане в конце 1098 г., когда в главном войске вспыхнули антифеодальные выступления (хронисты называют их, конечно, «мятежами»).

Под Антиохией чисто приобретательские устремления сеньоров и рыцарства выявились с полной отчетливостью: их распри за каждый клочок захваченных земель совсем заслонили общие, т.е. по замыслу папства благочестивые, цели предприятия. А между тем освободительные чаяния бедняков - главнейшая пружина их участия в походе - отнюдь не заглохли: они, как и раньше, выражались среди рядовых крестоносцев в религиозной форме. Освобождение Иерусалима из рук «неверных» - вот что в глазах массы казалось заветной целью. С ее достижением связывались смутные надежды на лучшую жизнь в земле обетованной.

Конфликт Боэмунда Тарентского и Раймунда Тулузского из-за обладания Антиохией, на полгода задержавший Крестовый поход, чуть не вызвал прямого взрыва недовольства крестоносного плебса. Бедняки еще раз удостоверились, что сеньорам нет до них никакого дела, что, по словам хрониста, «интересы бедняков ставятся ни во что». Они стали требовать продолжения похода. Раймунд Ажильский видел причину недовольства просто в том, что бедняками якобы руководило только желание поскорее достичь Святого Гроба. В действительности дело было не столько в религиозном рвении «босого и оборванного люда», сколько в том, что захватнические поползновения вождей пришли в явное несоответствие с антифеодальными настроениями бедняков, отливавшимися в религиозную оболочку.

Ропот против вождей, поднявшийся в дни пребывания войска в Антиохии, становился угрожающим. В скором времени он охватил всю массу рядовых крестоносцев. «Когда народ увидел, что поход задерживается, - рассказывает Раймунд Ажильский, - каждый стал открыто говорить своему сотоварищу и соседу, пока наконец не возроптали все: «Поелику вожди, то ли из страха, то ли в силу присяги, которую принесли императору, не желают вести нас в Иерусалим, давайте сами себе выберем храбреца из рыцарей, верно служа которому мы и сможем быть в безопасности, и, Божьим милосердием, под его водительством дойдем до Иерусалима». Все громче и громче звучали голоса возмущения: «Да что же это такое, в самом деле? Ужели предводителям нашим недостаточно, что мы проторчали здесь целый год и что здесь погублены двести тысяч воинов?»

В совет сеньоров, заседавший в храме св. Петра, ворвались рядовые воины, которые заявили: «Пусть тот, кто хочет владеть золотом императора, владеет им, и, кто хочет, пусть получает доход с Антиохии. Мы же, которые идем сражаться за Христа, двинемся дальше под Его водительством. Да погибнут во зле те, кто желает жить в Антиохии, как погибли недавно ее жители».

Когда крестоносцы-бедняки употребляли выражение «идти вперед под водительством Христа», это был своеобразный, религиозно окрашенный протест против феодального предводительства, более того, протест против завоевательных целей Крестового похода, чуждых бедноте. Это была почти та же самая формула, что и у Гвиберта Ножанского, писавшего о тафурах, что они шли без сеньора. Теперь, однако, пылавшая возмущением беднота прямо пригрозила предводителям: «Если все это будет продолжаться, разрушим стены Антиохии... и тогда, с разрушением города, установится мир среди вождей, который сохранялся у них до взятия Антиохии». К этой угрозе прибавлена была и другая, не менее серьезная, - вовсе прекратить поход и вернуться домой: «А иначе, прежде, нежели мы будем полностью загублены здесь голодом и тоской, мы должны возвратиться восвояси». Бесспорно, масса была настроена бунтарски: в народе, замечает Гвиберт Ножанский, начали проявляться «вольности, которым не надлежит быть». Рядовые крестоносцы перестали повиноваться кому-либо; высказывались даже совсем крамольные мысли, будто все равны между собой.

Возмущение масс под Антиохией было столь грозным, что устрашило главных виновников задержки - графа Тулузского и князя Тарентского. Они «заключили между собою непрочный мир, и в назначенный день народу было приказано готовиться к отправлению в поход обета».

Компромисс вождей-соперников приостановил вспышку бунта, угрожавшего со стороны плебса.

Под Маарратом-ан-Нуманом повторилась ситуация, аналогичная антиохийской, но уже в более остром варианте: теперь ничто не могло удержать бедняков от открытого восстания. В ответ на непрекращавшиеся препирательства Боэмунда и графа Сен-Жилля из-за этого города зимой 1098-1099 г. долго сдерживаемое возмущение прорвалось на поверхность.

«Бедняки были возмущены, узнав, что граф намеревается оставить в Маарре многих рыцарей и пеших из своего ополчения для ее охраны. «Как, - раздавались речи, - спор из-за Антиохии и из-за Маарры спор! И во всяком месте, которое нам отдал бы Бог, будет распря между предводителями, а войско Божье будет уменьшаться? Нет, пусть в этом городе окончательно прекратятся раздоры. Пойдемте и разрушим его стены, и тогда установится мир между крестоносцами, и граф уже наверняка обретет уверенность, что не утратит город «.

На этот раз плебс выполнил свои угрозы. «И поднялись, - пишет, хронист, - калеки со своих лежанок и, опираясь на костыли, двинулись к стенам. И там один ослабевший от голода человек легко выворачивал из стены и далеко откатывал такой камень, который едва ли могли тащить три или четыре пары быков».

Тщетно пытались епископ Албары Пьер Нарбоннский (первый латинский епископ в Антиохийском княжестве - его посвятил в сан еще 25 сентября 1098 г. греческий патриарх Антиохии) и приближенные графа, метавшиеся по всему городу, успокоить разбушевавшихся бедняков. Народный гнев был беспределен, и разрушение стен продолжалось без устали. «И едва ли был среди народа, - заканчивает хронист описание этих событий, - кто-нибудь чересчур слабый или больной, кто остался бы в стороне от разрушения стен». Все стены, башни и прочие укрепления Мааррата-ан-Нумана были снесены до основания, дабы сеньорам не из-за чего было спорить друг с другом.

В этих стихийных действиях низов протест против корыстной политики феодалов достиг кульминации. К неудовольствию своих ближних, граф Сен-Жилль вынужден был подчиниться требованию массы: он даже приказал довести до конца уничтожение стен. Сопротивление «мятежной и неисправимой черни» (так называет рядовых воинов-бедняков Альберт Аахенский) заставило предводителей двинуть войско к Иерусалиму. Раймунд Тулузский заявил, что столь ревностное желание идти к Святому Граду внушено народу не иначе как Небесами, и 13 января 1099 г. его отряды, а спустя несколько дней отряды Роберта Нормандского, Танкреда и некоторых других вождей покинули Мааррат-ан-Нуман. Были отозваны и те провансальцы-крестоносцы, которых Сен-Жилль разместил было в Антиохии. Отныне Боэмунд мог не опасаться соперника: город прочно перешел в его руки. В нарушение собственной клятвы, данной им ранее, князь Тарентский так и остался в Антиохии.

Таким образом, давление массы рядовых воинов заставило предводителей двинуть ополчения к Иерусалиму. Бедняки упорно стремились вперед - в надежде достигнуть «земного рая», обещанного в Клермоне Урбаном II.