| ГЛАВА V ВОИНА ЗА ИСПАНСКОЕ НАСЛЕДСТВО (1702-1713). – МОРСКОЕ СРАЖЕНИЕ ПРИ МАЛАГЕ Прекращение прямой королевской линии в той ветви Австрийского дома, которая владела тогда испанским троном, после смерти правившего в то время короля Карла II поставило вопрос о том, будет ли новый монарх избран из дома Бурбонов или из австрийской фамилии в Германии; и должен ли будет правитель, возведенный таким образом на трон, получить в наследство всю империю Испании, или будет произведено какое-либо разделение последней в интересах равновесия сил в Европе. Но это равновесие сил уже не понималось более в узком смысле континентальных владений, принималось в соображение и то, какое влияние окажет новый порядок вещей на торговлю, судоходство и контроль над обоими океанами и Средиземным морем. Влияние двух морских держав и сущность их интересов становились все более и более очевидными. Необходимо припомнить, какие страны находились тогда под владычеством Испании, чтобы разобраться в вопросах, которые предстояло урегулировать, – стратегических, как их можно назвать. Это были: в Европе – Нидерланды (ныне Бельгия), Неаполь и юг Италии, Милан и другие провинции на севере; и в Средиземном море – Сицилия, Сардиния и Балеарские острова. Корсика в то время принадлежала Генуе. В западном полушарии, кроме Кубы и Порто-Рико, Испания владела тогда всей той частью континента, которая разделена теперь между испано- американскими государствами; обширные торговые возможности этой области начинали понимать уже тогда. Наконец, в азиатском архипелаге Испании принадлежали обширные владения, которые были, однако, меньше затронуты рассматриваемым конфликтом. Крайняя слабость этой империи, вызванная упадком центрального королевства, была причиной того, что другие нации, занятые более непосредственными интересами, относились индифферентно к ее огромным размерам. Этот индифферентизм не мог, однако, продолжаться долее, ибо теперь появилась перспектива установления более сильной власти, опирающейся на союз с одной из великих держав Европы. В нашу задачу не входит изложение в деталях действий дипломатии, которая передачей народов и территорий от одного правителя к другому старалась достигнуть политического равновесия мирным путем, а потому мы укажем здесь только главные черты политики каждой нации. Испанский кабинет и народ возражали против всякого решения, которое расчленило бы империю. Англичане и голландцы возражали против всякого посягательства Франции на испанские Нидерланды и против французской монополии на торговлю с испанской Америкой, – в обоих случаях из боязни, что это повело бы к утверждению Бурбонов на испанском троне. В случае раздела империи Людовик XIV хотел получить Неаполь и Сицилию для одного из своих сыновей. Это дало бы Франции сильное положение в Средиземном море, но оно находилось бы в зависимости от морских держав, что и побуждало Вильгельма III не противоречить этому требованию. Император Австрии настойчиво возражал против лишения его фамилии этих средиземноморских позиций и отказывался входить в какие бы то ни было переговоры о разделе. Прежде чем состоялось какое-либо соглашение, Карл II умер; но перед смертью он был вынужден подписать завещание, передававшее все его владения младшему внуку Людовика XIV – Филиппу Анжуйскому, вступившему на испанский престол под именем Филиппа V. Соединение двух королевств под властью одной фамилии обещало важные выгоды Франции, освобождавшейся теперь от старого врага в тылу, так долго мешавшего ее усилиям раздвинуть свои границы на восток. Другие государства сразу уяснили себе положение дел, и ничто не могло уже предотвратить войну, кроме отступления французского короля. Государственные деятели Англии и Голландии – двух держав, на средства которых должна была вестись война, предлагали, чтобы итальянские государства были отданы сыну австрийского императора, а Бельгия – оккупирована ими самими и чтобы новый король Испании не давал Франции в Индии торговых преимуществ перед другими нациями. Людовик, однако, не уступил. Напротив, благодаря потворству испанских губернаторов он занял нидерландские города, в которых по договору с Испанией стояли голландские войска. Вскоре после того, в феврале 1701 г., собрался английский парламент, который высказался против любого договора, который обещал бы Франции господство на Средиземном море. Голландия начала вооружаться, а император Австрии двинул свои войска в северную Италию, где началась кампания, принявшая весьма невыгодный для Людовика оборот. В сентябре того же 1701 г. обе морские державы и император Австрии подписали секретный договор. Согласно этому договору, союзники должны были завоевать испанские Нидерланды, чтобы поставить барьер между Францией и Соединенными Провинциями; завоевать Милан – в обеспечение целостности других провинций императора; завоевать Неаполь и Сицилию – с той же целью, а также для обеспечения безопасности судоходства и торговли подданных его британского величества и Соединенных Провинций. Морские державы имели по договору право завоевать для обеспечения безопасности и торговли страны и города испанских Индий, и все, что они будут в состоянии захватить там, должно было, согласно договору, остаться у них и поступить в их владение. После начала войны ни один из союзников не должен был заключать договор с противником без согласия других и без обеспечения следующих условий: во-первых, запрещение королевствам Франции и Испании когда-либо соединяться под скипетром одного и того же короля; во-вторых, недопущение господства самой Франции над испанскими Индиями или даже отправления туда ее судов для прямого или косвенного участия в торговле; в-третьих, обеспечение подданным его британского величества и Соединенных Провинций торговых привилегий, которыми они пользовались во всех испанских владениях при покойном короле. Как видим, в этих условиях нет и намека на какое-либо намерение помешать восшествию на престол короля из династии Бурбонов, который был призван на трон испанским правительством и сначала был признан Англией и Голландией. Но, с другой стороны император Австрии не отказывался от австрийских притязаний, которые воплощались в его собственной особе. Голос морских держав был решающим в коалиции; об этом свидетельствуют и условия договора, обеспечивавшие их коммерческие интересы. Но так как для ведения войны на континенте эти державы должны были пользоваться германскими армиями, то им приходилось считаться с требованиями немцев. Как указывает французский историк: «В действительности это был новый договор о разделе... Вильгельм III, который руководил всем, заботился не о том, чтобы за счет истощения Англии и Голландии вернуть испанскую монархию нетронутой императору; его конечная цель состояла в том, чтобы заставить нового короля, Филиппа V, ограничиться только собственно Испанией и одновременно обеспечить Англии и Голландии использование в торговых целях областей, входивших в испанскою монархию, и важные морские и военные позиции против Франции» (Примечание: Martin, History of France). Но хотя война была неизбежна, страны, приготовившиеся к участию в ней, колебались. Голландия не хотела начинать дело без Англии, к тому же мануфактурщики-купцы ее еще живо помнили ужасные страдания, причиненные им последней войной. Как раз в тот момент, когда чаши весов колебались, умер Яков II. Людовик формально признал сына Якова королем Англии. Тогда палата лордов объявила, что «безопасность не может быть обеспечена, пока узурпатора испанской монархии не заставят образумиться»; и палата общин вотировала снаряжение пятидесяти тысяч солдат и тридцати пяти тысяч матросов, кроме субсидии за немецкие и датские вспомогательные войска. Вскоре после этого, в марте 1702 г., умер Вильгельм III; но королева Анна продолжала его политику. Людовик XIV попытался остановить надвигавшуюся бурю образованием нейтральной лиги из некоторых других германских государств; но император привлек на свою сторону курфюрста Бранденбургского, признав его королем Пруссии и создав таким образом северо-германский протестантский королевский дом, вокруг которого, естественно, сгруппировались другие протестантские государства и который в будущем обещал сделаться грозным противником Австрии. Непосредственным результатом было то, что Франция и Испания, дело которых с тех пор стало известным как дело двух корон, вступили в войну безо всяких союзников, кроме Баварии. Эта война была объявлена в мае месяце: Голландией – против королей Франции и Испании; Англией – против Франции и Испании, так как Анна отказалась признать Филиппа V королем даже в объявлении войны, за то, что он признал Якова III королем Англии; наконец, император провозгласил войну в еще более категорической форме, объявив ее королю Франции и герцогу Анжуйскому. Так началась великая война за испанское наследство. Далеко не легко, имея дело с войной такого масштаба, продолжавшейся более десяти лег, выделить из общего повествования ту часть, которая специально касается нашего предмета, не теряя в то же время из виду отношения этой части к целому. Последнее было бы пагубно для конечной нашей цели, которая сводится к тому, чтобы дать не простую только хронику морских событий, и даже не тактическое или стратегическое обсуждение известных морских проблем, оторванное от их исторических причин и следствий, а оценку влияния морской силы на общий результат войны и на процветание наций. Для большей ясности укажем еще раз, что Вильгельм III не собирался оспаривать притязания Филиппа V на трон, – дело сравнительно безразличное для морских держав, – а ставил себе целью захватить для блага торговли и колониальной империи возможно большее количество американских владений Испании и в то же время навязать новой монархии такие условия, которые, по крайней мере, не допустили бы потери Англией и Голландией торговых привилегий, которыми они пользовались в правление австрийской линии. Такая политика направляла главные усилия морских наций не на испанский полуостров, а на Америку; и союзные флоты могли бы не входить в Гибралтар. Сицилия и Неаполь должны были перейти не к Англии, а к Австрии. Последующие обстоятельства повели к полной перемене в этом общем плане. В 1703 г. коалицией был выставлен новый кандидат – сын императора Германии, под именем Карла III, и полуостров сделался ареной кровавой войны, причем англо-голландские флоты крейсировали вдоль берегов его. В результате этого морские державы не сделали ничего существенного в испанской Америке, но Англия вышла из борьбы, имея в руках Порт-Магон и Гибралтар, и стала с тех пор средиземноморской державой. В то самое время, как Карл III был провозглашен королем, начались переговоры морских держав с Португалией, окончившиеся так называемым Метуэнским трактатом, который дал Англии фактическую монополию на торговлю с Португалией и направил золото Бразилии через Лиссабон в Лондон – выгода столь большая, что она явилась существенным подспорьем как для ведения войны на континенте, так и для содержания флота. В то же время сила последнего так возросла, что урон, наносившийся торговле союзников французскими крейсерами, хотя все еще тяжелый, не мог уже называться невыносимым. Когда началась война в осуществление намеченной политики, сэр Джордж Рук (Sir George Rooke) с флотом из пятидесяти линейных кораблей и с транспортами, на которые были посажены четырнадцать тысяч войск, был послан в Кадис, представлявший тогда главный европейский центр испано-американской торговли; туда доставлялись деньги и продукты с запада и оттуда они расходовались по Европе. Вильгельм III ставил себе также целью и захват Картахены, одного из главных центров той же торговли в другом полушарии; и для этого он, за шесть месяцев до своей смерти, в сентябре 1701 г., послал туда эскадру под начальством типичного моряка старой школы Бэнбоу (Benbow). Бэнбоу встретился с французской эскадрой, посланной для подвоза боеприпасов и для поддержки упомянутой крепости, и вступил с ней в сражение к северу от Картахены; но хотя и имея перевес в силе, он, вследствие измены нескольких его капитанов, вышедших из боя, не выполнил своей задачи, ибо после сражения, в результате которого корабль его был выведен из строя, а сам он получил смертельную рану, французам удалось уйти от него... Картахена была спасена. Перед смертью Бэнбоу получил письмо от французского коммодора, содержавшее, между прочим, следующие строки: «Вчера я не имел иной надежды, как на то, что я буду ужинать в вашей каюте. Что же касается ваших трусливых капитанов, то повесьте их, ибо, клянусь богом, они заслуживают этого!» И действительно, двое из них были повешены. Экспедиция Рука против Кадиса также не удалась, как это почти наверное можно было предсказать, ибо инструкции возлагали на него обязанность действовать так, чтобы примирить с Англией население и настроить его против короля из династии Бурбонов. Такие неопределенные приказания связали ему руки; но, потерпев неудачу там, он узнал, что в бухту Виго из Вест-Индии под конвоем французских военных кораблей пришли галеоны, нагруженные серебром и товарами. Он немедленно отправился туда и нашел неприятеля в гавани, вход в которую всего в три четверти мили шириной был защищен укреплениями и сильным боном. Но Рук прорвался через последний под жестоким огнем, занял крепость и частью захватил, частью потопил испанские суда с сокровищами. Это дело, известное в истории как сражение галеонов в Виго, является блестящим и интересным подвигом, но не заключает достойных упоминания моментов военного характера, за исключением удара, нанесенного им финансам и престижу двух корон. Однако оно имело важные политические результаты и способствовало той перемене общего плана морских держав, о которой было упомянуто. Король Португалии, движимый страхом перед Францией, сначала признал Филиппа V. Но сердце его не было за это, так как он опасался французского влияния и могущества в таком близком соседстве с его маленьким и изолированным королевством. Отрыв его от союза с двумя коронами составлял часть миссии Рука; и дело в Виго, случившееся так близко от его границ, убедило его в могуществе союзных флотов. В самом деле, Португалия ближе к морю, чем к Испании, и естественно должна пасть под давлением силы, обладающей морем. Королю Португалии были к тому же обещаны: императором Австрии – уступка испанской территории и морскими державами – субсидия. Но король не желал заявить о своих намерениях, пока австрийский претендент не высадится в Лиссабоне, после чего коалиции пришлось бы вести войну не только на континенте, но и на полуострове. Император передал свои притязания своему второму сыну Карлу; и последний, будучи провозглашен в Вене королем Испании и признан Англией и Голландией, был перевезен под конвоем союзных флотов в Лиссабон, где и высадился в марте 1704 г.. Это неизбежно повело к большим переменам в планах морских держав. Поскольку они обязались поддерживать Карла, их флоты были привязаны к берегам полуострова и к защите торговли. Война же в Вест-Индии, сделавшаяся второстепенной и ведшаяся в малом масштабе, не привела ни к каким результатам. С этого времени Португалия стала верным союзником Англии, морская сила которой в ходе этой войны приобрела огромный перевес над всеми соперниками. Ее порты служили убежищем и поддержкой для английских флотов, а впоследствии Португалия стала базой полуостровной войны с Наполеоном. В общем и целом, в течение ста лет Португалия получала от Англии выгоды и боялась ее больше, нежели какой бы то ни было другой державы. Как ни велико было влияние гегемонии двух морских держав на общий результат войны и особенно на достижение Англией того неоспоримого господства над морями, которое она сохраняла еще столетие спустя, рассматриваемая борьба не ознаменовалась ни одним морским сражением, представляющим военный интерес. Крупные враждебные флоты встретились только однажды, да и то результаты боя не были решающими. После этого французы отказались от регулярной борьбы на море, ограничившись только войной против торговли союзников. Эта сторона войны за испанское наследство характеризует и почти все восемнадцатое столетие, за исключением американской революционной борьбы. Бесшумное, неуклонное, истощающее противника давление, каким действует морская сила, отрезая неприятеля от его ресурсов, но сохраняя свои собственные, поддерживая войну на театрах, где сама она не показывается или показывается на заднем плане, и нанося открытые удары только изредка, – остается незаметным для большинства людей, но внимательный читатель обнаруживает его в событиях этой войны и следующей за ней половины столетия. Подавляющее морское могущество Англии было руководящим фактором в европейской истории вышеупомянутого периода. В немногих случаях, когда она вызывалась на бой, ее превосходство над противником было так велико, что столкновения с ним едва ли могут назваться сражениями. Таким образом, за некоторыми исключениями, – дело Бинга (Byng) при Менорке и Хоука (Hawke) при Квибероне, причем последнее представляет одну из самых блестящих страниц морской истории, – в период с 1700 по 1778 год не случилось ни одного представляющего военный интерес столкновения между равными силами. Исходя из этой характеристики, война за испанское наследство, с точки зрения нашего предмета, должна быть изложена только в общих чертах, насколько это необходимо для уяснения влияния действий флотов. К войне во Фландрии, в Германии и в Италии флоты, естественно, не имеют отношения. Они сделали свое дело на этих театрах войны, обеспечив торговле союзников такую защиту, что поток субсидий, от которых зависела сухопутная война, не прекращался. Иначе обстояло дело на испанском полуострове. Непосредственно после высадки Карла III в Лиссабоне сэр Джордж Рук отплыл к Барселоне, относительно которой считалось, что она сдастся, как только в ее гавани появится флот союзников; но губернатор ее был верен своему королю и взял верх над австрийской партией. Рук отплыл тогда в Тулон, где стоял на якоре французский флот. На пути он заметил другой французский флот, шедший из Бреста; он погнался за ним, но безуспешно, так что обе эскадры противника соединились в Тулоне. Уместно заметить здесь, что до тех пор английский флот еще не пытался блокировать французские порты зимой, как он делал это в позднейшее время. Тогда флоты, подобно армиям, уходили «на зимние квартиры». Другой английский адмирал, сэр Клаудесли Шовель (Cloudesley Shovel), был послан весной блокировать Брест; но, прибыв туда слишком поздно, он обнаружил, что птичка улетела, и тотчас же отправился в Средиземное море. Рук, не считая себя достаточно сильным для сопротивления соединенным французским эскадрам, отступил к проливу, ибо в то время Англия не имела ни портов, ни базы в Средиземном море, ни даже полезного для нее союзника. Ближайшим убежищем был Лиссабон. Рук и Шовель встретились близ Лагоса и здесь собрали военный совет, на котором первый, будучи старшим в чине, объявил, что данные ему инструкции запрещали ему предпринять что-либо без согласия королей Испании и Португалии. Это действительно связывало руки морских держав. Но, наконец, Рук, раздраженный унизительным бездействием и стыдясь возвратиться домой ничего не сделав, решился атаковать Гибралтар по трем причинам: во-первых, потому, что он слышал, что гарнизон его очень мал; во-вторых, потому, что порт этот был бесконечно важен для данной войны; и, в-третьих, потому, что занятие его прославило бы оружие королевы. Гибралтар был атакован, бомбардирован и затем взят при помощи десанта со шлюпок. Овладение англичанами Гибралтаром произошло 4 августа 1704 г., и это дело навеки сохранит память о Руке, чьей рассудительности и отсутствию страха перед ответственностью Англия обязана ключом от Средиземного моря. Король Испании из династии Бурбонов сейчас же предпринял попытку отбить обратно этот важный стратегический пункт и обратился за помощью к французскому флоту, стоявшему в Тулоне. Турвиль умер в 1701 г., и флотом командовал граф Тулузский, побочный сын Людовика XIV, всего лишь двадцати шести лет от роду. Рук тоже отплыл на восток, и враждебные флоты встретились 24 августа близ Велец- Малаги (Velez Malaga). Союзники были на ветре, дувшем с северо-востока; оба флота шли левым галсом, держа к югу и к востоку. Относительно численности нет точных указаний, но, кажется, что французы имели пятьдесят два линейных корабля, а противник их, вероятно, полдюжиной больше. Союзники спустились вместе, причем каждый корабль наметил себе противника; по-видимому, со стороны Рука не было никакой попытки к проведению какой-либо тактической комбинации. Сражение при Малаге не представляет иного военного интереса, кроме того, что это первая битва, в которой совершенно ненаучный метод атаки, раскритикованный Клерком и применявшийся англичанами еще в течение целого столетия, получил полное развитие. Поучительно заметить, что результат был совершенно тот же, что и во всех других сражениях, основанных на том же принципе: авангард отделился от центра, оставив большой промежуток; попытка изолировать авангард, воспользовавшись этим промежутком, была единственным тактическим маневром французов. Мы не находим в действиях их при Малаге никакого следа осторожной, искусной тактики, которую Клерк справедливо признавал у них в позднейшее время. Отступление от разумных комбинаций Монка, Рюйтера и Турвиля к эпохе первобытного мореходства ясно отмечается сражением при Малаге, что только и придает последнему исторический интерес. В нем был осуществлен первобытный способ сражения, который воспел Маколей и который в течение многих лет оставался идеалом английского флота: Тогда с обеих сторон вожди Дали сигнал к нападению; И с обеих сторон пехотинцы Устремились вперед с копьем и щитом; И с обеих сторон всадники Глубоко вонзили свои шпоры, И лицом к лицу армии Сошлись с могучим криком. Бой при Малаге был жесток и продолжался от десяти часов утра до пяти часов пополудни, но результаты его вовсе не были решающими. На следующий день ветер переменился, дав французам наветренное положение. Но они не воспользовались этим случаем для атаки, за что их следует порицать, если их заявления о том, что бой накануне окончился скорее в их пользу, справедливы. Рук не мог сражаться: почти половина его флота – двадцать пять кораблей – израсходовала все боеприпасы. Даже в течение самого сражения некоторые из союзных кораблей были отбуксированы в сторону от линии, потому что у них не осталось пороху и снарядов даже на один залп. Без сомнения, это было следствием нападения на Гибралтар, во время которого было сделано пятнадцать тысяч выстрелов, и отсутствия какого-либо порта, который мог бы служить базой снабжения, – недостаток, который приобретение нового владения должно было устранить в будущем. Рук, решившись на атаку Гибралтара, имел в виду ту же самую цель, которая побудила Соединенные Штаты захватить Порт-Роял в начале гражданской войны и которая заставила герцога Пармского настаивать перед своим королем, чтобы, прежде чем посылать Великую Испанскую Армаду, он захватил Флиссинген на берегу Голландии – мысль, осуществление которой исключило бы необходимость ужасного и гибельного плавания к северным берегам Англии. Те же самые причины побудили бы, без сомнения, любое государство – в случае серьезных операций против нашего побережья – захватить, как базы для своих флотов, пункты, отдаленные от больших центров и удобные для обороны, вроде бухты Гардинера (Gardiner's Bay) или Порт-Рояла. Учитывая неполноценность нашего флота, они смогли бы удерживать их для своих эскадр и с их помощью. Рук спокойно отступил в Лиссабон, выгрузив по пути в Гибралтаре ту часть боеприпасов и провианта, которой он мог пожертвовать. Граф Тулузский, вместо того чтобы воспользоваться своей победой, – если это вообще была его победа, – возвратился в Тулон, послав только десять кораблей для поддержки атаки Гибралтара. Все попытки французов отбить последний у новых владельцев его были, однако, тщетны; осадившая его эскадра была полностью уничтожена, а атака с суши обращена в блокаду. «С этим поражением, – говорит один морской офицер, – и началась во французском народе злополучная реакция против флота. Чудеса, совершенные им, его огромные заслуги были забыты. В его ценность уже не верили больше. Армия, находясь в более близком общении с нацией, привлекла на свою сторону все ее расположение, все симпатии. Господствовавшее тогда ошибочное убеждение, что величие или падение Франции зависело от некоторых позиций на Рейне, могло только благоприятствовать распространению этих враждебных идей, которые обусловили силу Англии и нашу слабость» (Примечание: Lapeyrouse-Bonlfils, Hist. de la Marine). В 1704 г. произошло Бленхеймское (Blenheim) сражение, в котором французские и баварские войска были совершенно разбиты английскими и германскими под предводительством Мальборо и принца Евгения. Результатом этого сражения было то, что Бавария отложилась от союза с Францией и Германия сделалась второстепенным театром всеобщей войны, которая велась после того главным образом в Нидерландах, в Италии и на полуострове. В 1705 г. союзники двинулись против Филиппа V двумя путями – из Лиссабона на Мадрид и через Барселону. Первая атака, хотя и имевшая морскую базу, была главным образом сухопутной и окончилась безрезультатно. Испанский народ в этой области неоспоримо доказал, что он не встретит гостеприимно короля, возведенного на трон иностранными державами. Совершенно иначе обстояло дело в Каталонии. Карл III лично явился туда с союзными флотами. Численно меньший французский флот остался в порту. Французская армия также не появилась. Союзные войска обложили город с помощью трех тысяч матросов и поддерживаемые постоянным потоком продовольствия и боеприпасов с флота, который был для них одновременно и базой снабжения и коммуникационной линией. Барселона сдалась 9 октября. Вся Каталония приветствовала Карла, и когда это движение в его пользу распространилось на Арагон и Валенсию, то и столица последней провинции высказалась за Карла. В следующем 1706 г. французы перешли в наступление на границах Каталонии, защищая в то же время горные подходы, ведущие в Португалию. Вследствие отсутствия союзного флота, который смог бы поддержать страну, сопротивление ее было слабо, и Барселона была снова осаждена, – на этот раз французской партией, поддержанной французским флотом из тридцати линейных кораблей и многочисленных транспортов, подвозивших припасы из соседнего порта Тулона. Осада, начавшаяся 5 апреля, подавала большие надежды; сам австрийский претендент находился в осажденном городе, как приз за победу. Но 10 мая показались союзные флоты. Тогда французские корабли ретировались, и осада была поспешно снята. Претендент Бурбонов не осмелился отступить в Арагон и прошел через Руссильон во Францию, оставив Барселону во владении своего соперника. В то же самое время двигалась из Португалии, – этой другой базы, которую морская сила Англии и Голландии одновременно и контролировала и использовала, – другая армия, содержавшаяся на субсидии, черпавшиеся из океана. На этот раз атака запада была более успешной: многие города в Эстремадуре и Леоне пали, и как только генералы союзников узнали о снятии осады с Барселоны, они быстро двинулись через Саламанку на Мадрид.. Филипп V после бегства во Францию возвратился в Испанию через западные Пиренеи, но при приближении союзников он должен был снова бежать, оставив им столицу. Португальские и союзные войска вошли в Мадрид 26 июня 1706 г. Союзные же флоты после падения Барселоны захватили Аликанте и Картахену. Успех зашел, таким образом, далеко. Но симпатии испанского народа были ложно истолкованы, а сила его решимости и гордости, опиравшаяся на естественные особенности страны, еще не была понята. Проснулась его национальная ненависть к Португалии, и возмутилось религиозное чувство против еретиков, тем более, что сам английский генерал был эмигрантом-гугенотом. Мадрид и окрестные области были недовольны, и юг послал королю из династии Бурбонов заверения в своей верности. Союзники не могли оставаться во враждебной столице, особенно потому, что окрестности ее не давали продовольствия и были полны партизанами. Они отступили к востоку, направившись к австрийскому претенденту в Арагон. Неудача следовала за неудачей, и 25 апреля 1707 г. союзная армия была разбита наголову при Альмансе (Almansa), потеряв пятнадцать тысяч человек. Вся Испания попала опять во власть Филиппа V, за исключением части Каталонской провинции. Здесь в 1708 г. французы хотя и добились некоторых успехов, но не смогли атаковать Барселону. Валенсия и Аликанте были, однако, покорены ими. 1707 год не отмечен никаким важным событием на море. В течение лета союзные флоты в Средиземном море были отвлечены от берегов Испании для содействия атаке на Тулон, предпринятой австрийцами и пьемонтцами. Движение последних из Италии вдоль берега Средиземного моря прикрывалось с фланга флотом, снабжавшим их припасами. Осада, однако, не удалась, и кампания не дала результатов. Возвращаясь домой, адмирал сэр Клаудесли Шовель погиб с несколькими линейными кораблями у островов Силли во время одного из тех кораблекрушений, которые сделались историческими. В 1708 г. союзные флоты овладели Сардинией, которая по своему плодородию и близости к Барселоне сделалась богатой житницей для австрийского претендента и оставалась таковой, пока с помощью союзного флота он господствовал над морем. В том же году была взята и Менорка с ее ценной гаванью Порт-Магоном, и с этого времени она в течение пятидесяти лет оставалась в руках Англии. Блокируя Кадис и Картахену из Гибралтара и угрожая Тулону из Порт-Магона, Великобритания стояла теперь на Средиземном море так же твердо, как Франция и Испания; к тому же, благодаря союзу с Португалией, она контролировала базы в Лиссабоне и Гибралтаре, господствующие над торговыми путями как океана, так и внутреннего моря. К концу 1708 г. поражения Франции на суше и на море, ужасные страдания королевства и почти полная бесцельность продолжения борьбы, которая губила Францию и легко переносилась Англией, заставили Людовика XIV предложить самые унизительные для него уступки, чтобы достигнуть мира. Он обязался отречься от притязаний на всю испанскую монархию, оставив за Бурбоном только Неаполь. Союзники отказали. Они требовали, чтобы герцог Анжуйский, которого они не желали называть королем, отказался от всей Испанской империи, без исключения, и прибавляли еще к этому разорительные условия для самой Франции. Людовик, в свою очередь, не согласился на это, и война продолжалась. В течение остальных лет войны неустанная деятельность морской силы союзников, которая свелась к этому времени к силе одной только Великобритании с небольшой лишь помощью со стороны Голландии, бросалась в глаза менее, чем когда- либо. Но влияние ее оставалось вполне реальным. Австрийский претендент, почти запертый в Каталонии, поддерживал связь с Сардинией и итальянскими провинциями Германии через посредство английского флота. Но полное исчезновение французского флота и вообще очевидное намерение Людовика не держать эскадр в море позволили союзникам несколько уменьшить средиземноморский флот и усилить за счет этого охрану торговли. Кроме того, в 1710 и 1711 гг. были посланы экспедиции против французских колоний в Северной Америке. Новая Шотландия была занята, но попытка взять Квебек не удалась. В течение зимы 1709 и 1710 гг. Людовик отозвал все французские войска из Испании, отказавшись, таким образом, от защиты дела своего внука. Но когда шансы Франции на успех стояли всего ниже и когда казалось, что она должна будет пойти на уступки, которые низведут ее до уровня второстепенной державы, существованию коалиции начала угрожать опала Мальборо, который представлял в ней Англию. Потеря им расположения королевы сопровождалась приходом к власти партии, враждебной войне или, скорее, ее продолжению. Эта перемена произошла летом 1710 г., и стремление к миру усиливалось еще благоприятным для ведения переговоров положением, в котором находилась тогда Англия, а также бременем издержек, которые ей приходилось нести, хотя становилось очевидным, что в дальнейшем они не принесут выгод, соразмерных с их тяжестью. Более слабая союзница, Голландия, постепенно перестала выставлять свою часть флота, и хотя дальновидные англичане могли с удовлетворением взирать на отступление соперничавшей с ними морской державы, люди того времени думали больше о падавшем на них увеличении издержек. Стоимость континентальной и испанской войн также в значительной мере оплачивалась субсидиями Англии; и вместе с тем стало очевидно, что Карлу III не удастся завоевать симпатии испанского народа даже ценой крупных затрат... Скоро начались между Францией и Англией тайные переговоры, получившие еще добавочный толчок вследствие неожиданной смерти императора Германии, брата австрийского претендента на испанский трон. За отсутствием другого мужского наследника, Карл сразу же сделался императором Австрии, а вскоре затем был избран и императором Германии. Англия столь же мало желала видеть две короны на голове представителя австрийского дома, как и на голове представителя дома Бурбонов. Требования, выставленные Англией как условия мира в 1711 г., показали, что ей пришло время сделаться морской державой, в самом точном смысле этого слова, и притом не только в действительности, но и в ее собственном сознании. Она требовала: чтобы одно и то же лицо никогда не было одновременно королем Франции и Испании; чтобы барьер из укрепленных городов был уступлен ее союзникам, Голландии и Германии, как оборонительная линия против Франции; чтобы союзникам ее были возвращены земли, завоеванные у них французами. Для себя же она требовала формальной уступки Гибралтара и Порт-Магона, стратегическое значение которых было указано выше; уничтожения дюнкеркского порта, служившего гнездом для каперов, охотившихся за английской торговлей; уступки французских колоний – Ньюфаундленда, Гудзонова залива и Новой Шотландии (последнюю она уже занимала в то время) и, наконец, торговых договоров с Францией и Испанией и монополии на торговлю рабами с испанской Америкой, торговли, известной под именем Asiento, которую Испания передала Франции в 1701 г. Переговоры продолжались, хотя военные действия еще не закончились; и в июне 1712 г. четырехмесячное перемирие между Великобританией и Францией оторвало от союзных армий на континенте английские войска, великий вождь которых, Мальборо, был отставлен от командования ими за год до того. Кампания 1712 г. была благоприятна для Франции, но почти во всех случаях уход Великобритании с театра войны делал окончание последней лишь вопросом непродолжительного времени. Голландские представления были встречены возражением, что с 1707 г. она выставляла не более трети условленного числа кораблей, а в течение всей войны – не более половины. Палата общин в адресе, обращенном к трону в 1712 г., жаловалась, что: «Служба на море в течение всей войны неслась на условиях, крайне невыгодных для королевства вашего величества, ибо необходимость требовала, чтобы ежегодно снаряжались большие флоты для сохранения превосходства в Средиземном море и для сопротивления силе, которую неприятель мог подготовить либо в Дюнкерке, либо в портах западной Франции; готовности вашего величества снаряжать свою долю флота для всех отраслей службы совсем не вторила Голландия – последняя ежегодно выставляла совершенно недостаточное число кораблей, по сравнению с тем, которое снаряжалось вашим величеством. Поэтому ваше величество были вынуждены восполнять эти пробелы своими кораблями. Из-за этого множество кораблей вашего величества были вынуждены плавать в отдаленных морях и ко вреду своему оставаться там в неудобное для кампании время года. Это обстоятельство ослабило также конвоирование торговых судов; за недостатком крейсеров, берега были открыты для нападения, и вы были не в состоянии вредить неприятелю в самой благодетельной для него торговле с Вест-Индией, откуда он получал те огромные сокровища, без которых он не смог бы нести издержки по ведению войны». Действительно, между 1701 и 1716 гг. торговля с испанской Америкой дала Франции сорок миллионов долларов звонкой монетой. На эти жалобы голландский посланник в Англии мог возразить только, что Голландия буквально не была в состоянии выполнить свои обязательства. Неудачи 1712 г., присоединившиеся к настойчивому желанию Англии заключить мир, заставили и Голландию решиться на последний. И Англия, несмотря на свои претензии к союзнику, была еще так проникнута старой ненавистью к Франции, что поддерживала все сколько-нибудь резонные требования Голландии. 11 апреля 1713 г. был, наконец, подписан почти всеобщий мир – между Францией, с одной стороны, и Англией, Голландией, Пруссией, Португалией и Савойей – с другой стороны. Мир, известный под названием Утрехтского и составивший эпоху в истории. Император все еще держался; но потеря британских субсидий сковала движение его армий, и с уходом со сцены морских держав континентальная война могла бы прекратиться сама собой. Однако Франция, у которой были теперь развязаны руки, провела в 1713 г. блестящую и успешную кампанию в Германии. 7 марта 1714 г. был подписан мир между Францией и Австрией. Искры войны продолжали еще тлеть в Каталонии и на Балеарских островах, упорствовавших в своем возмущении против Филиппа V; но они скоро были усмирены, лишь только оружие Франции обратилось против них. Барселона была взята штурмом в сентябре 1714 г.; острова подчинились следующим летом. Перемены, явившиеся следствием этой долгой войны и закрепленные миром, опуская детали, не имеющие особого значения, могут быть коротко изложены следующим образом: 1. Дом Бурбонов был утвержден на испанском троне, и Испанская империя удержала свои Вест-Индские и американские владения; стремление Вильгельма III уничтожить ее господство там было обречено на неуспех, когда Англия стала поддерживать австрийского принца и, таким образом, привязала большую часть своих морских сил к Средиземному морю. 2. Испанская империя потеряла свои владения в Нидерландах, так как Гельдерланд отошел к новому королевству – Пруссии, а Бельгия – к императору; испанские Нидерланды сделались, таким образом, австрийскими. 3. Испания потеряла также главные острова в Средиземном море: Сардиния отдана была Австрии, Менорка с ее великолепной гаванью – Великобритании и Сицилия – герцогу Савойскому. 4. Испания потеряла еще и свои итальянские владения, так как Милан и Неаполь отошли к императору. Таковы, в общих чертах, были для Испании результаты борьбы за ее трон. Франция вышла из борьбы истощенной и потерявшей значительную территорию. Она добилась утверждения короля из своего королевского дома на троне соседней державы, но ее морская сила была истощена, ее население уменьшилось и финансы пришли в расстройство. В Европе она сделала территориальные уступки на северных и восточных границах и отказалась от пользования портом Дюнкерк – базой каперской войны, так устрашавшей английских купцов. В Америке уступка Новой Шотландии и Ньюфаундленда была первым шагом к полной потере ею Канады, происшедшей полстолетия спустя. Но на этот раз она удержала остров Кэйп Бретон (Cape Breton Island), с его портом Луисбург – ключом к заливу и к реке Св.Лаврентия. Приобретения, сделанные Англией во время войны и по трактату, примерно соответствовали потерям Франции и Испании; все они способствовали распространению и укреплению ее морской силы. Гибралтар и Порт-Магон в Средиземном море и вышеупомянутые колонии в Северной Америке превратились в новые базы, расширявшие и защищавшие ее торговлю. К выгоде ее послужило также ослабление морских сил Франции и Голландии, расшатанных упадком их флотов, что явилось следствием огромных издержек на ведение сухопутной войны; дальнейшие сведения об этом упадке будут даны ниже. Небрежное отношение Голландии к снаряжению условленного числа кораблей во время войны и плохое состояние снаряженных судов, хотя и налагали дополнительное бремя на Англию, но в конечном итоге можно сказать, что они вели к ее благу, побуждая ее флот к большему развитию и большим усилиям. Диспропорция между военно-морскими силами обеих стран была еще усилена уничтожением портовых сооружений в Дюнкерке, так как последний, даже не будучи сам по себе первоклассным портом и не имея глубокой гавани, обладал большой искусственной военной силой, и его положение было особенно благоприятно для того, чтобы французы могли тревожить английскую торговлю. Он отстоит только на сорок миль от южного Форланда и от Доунса, и кратчайшее расстояние от него до английского берега Канала равно только двадцати милям. Дюнкерк был одним из самых ранних приобретений Людовика, который заботился о его развитии, как о своем детище; срытие укреплений и засыпка порта показывает глубину его унижения в это время. Мудрость Англии состояла в том, чтобы не основывать своей морской силы единственно только на военных позициях или даже на боевых кораблях... И только коммерческие выгоды, которые она обеспечила себе во время войны и по мирному договору, были весьма велики. Торговля рабами с испанской Америкой, приносившая огромные барыши, сделалась для Англии еще более прибыльной, превратившись в базу для обширной контрабандной торговли с некоторыми странами и частично вознаградив англичан за то, что им не удалось овладеть этими странами. Вместе с тем уступки, сделанные Португалии Францией в Южной Америке, послужили главным образом к выгоде Англии, которая приобрела контроль над португальской торговлей по договору 1703 г. Уступленные североамериканские колонии были весьма ценны не только и даже не столько как военные базы, но и в торговом отношении; кроме этого, Англией заключены были на выгодных условиях торговые договоры с Францией и Испанией. Один министр того времени, защищая договор в парламенте, сказал: «Выгодность этого мира для нас проявляется в увеличении нашего богатства; в большом количестве слитков металла, перечеканенного за последнее время в монету; в огромном увеличении со времени заключения мира нашего судоходства как рыбопромышленного, так и вообще торгового; в замечательном росте пошлин на предметы ввоза, а также наших мануфактур и нашего вывоза», – одним словом, в оживлении торговли во всех ее отраслях. В то время как Англия вышла, таким образом, из войны в хорошем состоянии и явно обеспечила за собой ту гегемонию на море, которую она так долго сохраняла, ее старый соперник в торговле и на поле битвы остался безнадежно позади. В результате войны Голландия ничего не приобрела на море – ни колоний, ни станций. Торговый договор с Францией поставил ее в те же условия, что и Англию, но она не получила никаких уступок, которые дали бы ей в Южной Америке такое же положение, как приобретенное ее союзником. Больше того, за несколько лет до заключения мира, когда коалиция все еще действовала в пользу Карла, британским послом заключен был с последним тайно от Голландии трактат, фактически предоставлявший британцам монополию на испанскую торговлю с Америкой. Эту монополию англичане делили с одними только испанцами, что было равносильно тому, чтобы не делить ее ни с кем. Договор случайно стал известен голландцам и произвел на них большое впечатление, но Англия была тогда так необходима для коалиции, что совершенно не рисковала быть оставленной другими ее членами. Приобретения Голландии на суше состояли только в военной оккупации некоторых укрепленных пунктов в австрийских Нидерландах, известных в истории как «барьерные города»; ничего не прибавилось к ее доходам, к населению или ресурсам; ничего – к той национальной силе, которая должна лежать в основе военных учреждений. Голландия сошла (что, возможно, было неизбежно) с того пути, по которому двигалась сначала к богатству и главенству между нациями. Нужды ее континентального положения привели ее к пренебрежению своим флотом, что в те дни войн и каперства влекло за собой потери в транзитной морской торговле. И хотя она высоко держала голову во время войны, симптомы слабости уже проявлялись в недостаточности ее вооружений. Поэтому, хотя Соединенные Провинции достигли главной цели, для которой начали войну, и спасли испанские Нидерланды от Франции, успех не стоил цены, которая была за него заплачена. С тех пор они уклонялись в течение долгого периода от участия в войнах и дипломатии Европы, – отчасти, быть может, потому, что видели, как мало они выиграли, но еще более вследствие действительной слабости и несостоятельности. После напряженных усилий войны наступила реакция, которая беспощадно показала неизбежную слабость государства, незначительного по своей территории и численности населения. Видимый упадок Провинций начинается с Утрехтского мира; действительный – начался ранее. Голландия перестала считаться одной из великих держав Европы, ее флот уже не был военным фактором в дипломатии, и ее торговля разделила общий упадок государства. Остается еще только коротко указать на общий результат войны для Австрии и для Германии. Франция уступила им рейнский барьер с укрепленными пунктами на восточном берегу реки. Австрия получила, как было упомянуто выше, Бельгию, Сардинию, Неаполь и испанские владения в северной Италии. Неудовлетворенная в других отношениях, Австрия была сначала особенно недовольна тем, что не приобрела Сицилии, и продолжала затем переговоры до тех пор, пока ей не достался этот остров. Более важным обстоятельством для Германии и для всей Европы, чем это временное приобретение Австрией отдаленных и чуждых ей стран, было возвышение Пруссии, на которую со времени этой войны стали смотреть как на протестантское и военное королевство, предназначенное быть противовесом Австрии. Таковы были главные результаты войны за испанское наследство, «самой большой из войн, когда-либо виденных Европой со времен крестовых походов». Это была война, главный военный интерес которой сосредоточился на суше. Война, в которой сражались два из величайших генералов всех времен, Мальборо и принц Евгений, прославившиеся в Бленхеймской, Рамильесской, Мальплакетской и Туринской битвах, знакомых даже самому случайному читателю исторических трудов. В то же время множество других способных людей отличились на других театрах войны – во Фландрии, в Германии, Италии и Испании. На море же произошло только одно большое сражение, и то едва достойное упоминания. Но кому же пошла на пользу эта война, если мы взглянем только на непосредственные и очевидные результаты ее? Франции ли, единственным приобретением которой было утверждение Бурбона на испанском троне? Испании ли, которая увидела на своем троне короля из дома Бурбонов вместо короля австрийского дома, что обеспечило ей тесный союз с Францией? Голландии ли с ее линией укрепленных городов, пришедшим в упадок флотом и истощенным народом? Наконец, может быть, Австрии, которая сражалась на деньги морских держав и приобрела такие приморские государства, как Нидерланды и Неаполь?.. Одним словом, тем, кто вел войну почти исключительно на суше, все больше стремясь к территориальным приобретениям, или же Англии, которая, в сущности, платила за эту континентальную войну и даже поддерживала ее своими войсками, но которая в то же время строила свой флот, усиливая, распространяя и оберегая свою торговлю, захватывая морские позиции, короче говоря, создавая и пестуя свою морскую силу на развалинах морского могущества своих соперников, безразлично к тому же, были ли они ее друзьями или врагами? Для Франции было выгоднее иметь в тылу друга, чем недруга, хотя ее военный и торговый флоты пришли в упадок. Для Испании было выгодно тесное общение с такой страной, как Франция, после целого столетия политической смерти; к тому же она сохранила большую часть своих владений, подвергавшихся внешней угрозе. Для Голландии было выгодно окончательно освободиться от французской агрессии и видеть, что Бельгия перешла из рук слабого государства в руки сильного. И без сомнения было выгодно для Австрии не только остановить, – главным образом за чужой счет, – успехи своего наследственного врага, но также и получить такие провинции, как Сицилия и Неаполь, которые при мудром правительстве могли сделаться основанием серьезного морского могущества. Но ни одна из этих выгод, ни все они вместе взятые не могли сравниться по своим масштабам и тем более по своей прочности с выгодой, которую получила Англия от непревзойденного морского могущества, которое начало развиваться во время войны Аугсбургской лиги и достигло расцвета в войне за испанское наследство. Она контролировала большую океанскую торговлю военным флотом, который не имел соперника, да и не мог иметь его, учитывая истощение других наций; и эта торговля опиралась теперь на сильные позиции во всех спорных областях света. Хотя Индийская империя Англии тогда еще не существовала, но огромное превосходство ее флота уже давало ей возможность контролировать сообщения других наций с этими богатыми и отдаленными странами и настаивать на своей воле во всех спорах, возникавших между торговыми станциями различных национальностей. Торговля, поддерживавшая ее процветание и военное могущество ее союзников в течение войны, хотя и терпела ущерб от крейсеров неприятеля (которым Англия могла уделить только второстепенное внимание вследствие множества предъявлявшихся к ней требований), ожила в одно мгновение, как только война была окончена. Народы всего цивилизованного мира, истощенные своим участием в общих бедах, жаждали возвращения мирного процветания и мирной торговли, и не было ни одной страны, столь же способной, как Англия, – по своему богатству, по капиталам и по судоходству, – подготовить и пожать плоды всякого предприятия, облегчавшего обмен товаров законными и незаконными путями. Благодаря и ее мудрой политике и истощению других наций, в войне за испанское наследство не только ее флот, но и ее торговля неуклонно росли, да и в самом деле, при опасном состоянии морей, пересекавшихся самыми смелыми и неутомимыми крейсерами, когда-либо посылавшимися Францией, эффективность военного флота означала более безопасные, а следовательно, и более частые рейсы для ее торговых судов. Британские торговые суда, лучше защищаемые, чем голландские, приобрели репутацию более надежных, и таким образом транзитная торговля мало-помалу переходила в руки Англии. Обычай же отдавать предпочтение ее судам, раз установившись, имел все шансы сохраниться и на будущее время. «Рассматривая вопрос в целом, – говорит один историк британского флота, – я сомневаюсь, чтобы престиж английской нации или дух ее народа стояли когда-либо выше, чем в этот период. Успех нашего оружия на море, необходимость защиты нашей торговли и популярность каждого шага, предпринимавшегося для увеличения нашей морской силы, вызывали такие меры, которые ежегодно что-либо прибавляли к последней. Отсюда возникла огромная перемена, обнаружившаяся в королевском флоте около 1706 г., когда корабли стали много лучше и число их сильно увеличилось против периода революции или даже предшествовавших ей времен. Этим объясняется, что наша торговля скорее увеличилась, чем уменьшилась в течение прошлой войны, и что мы выиграли так много благодаря тесным сношениям с Португалией» (Примечание: Campbell, Lives of the Admirals). Таким образом, морская сила Англии не заключалась в одном лишь большом флоте, исключительно с которым мы слишком часто связываем ее. Франция имела такой флот в 1688 г., и он съежился и исчез, подобно листу в огне. Морская сила Англии не основывалась также на одном только процветании торговли. Через несколько лет после рассматриваемой эпохи торговля Франции достигла солидных размеров; но первое дуновение войны смело с морей ее судоходство подобно тому, как некогда флот Кромвеля смел с морей флот Голландии. Только соединением названных двух элементов, тщательно выпестованных ею, достигла Англия морской силы, превосходившей морскую силу других государств; и это превосходство прочно устанавливается со времен войны за испанское наследство, с которой оно тесно связано. До этой войны Англия была одной из морских держав, после нее она сделалась морской державой, не имеющей себе равной. И она удерживала это могущество, не деля его с друзьями и вопреки врагам. Она одна была богата, и в своем обладании морем и обширном судоходстве она имела такие источники богатства, которые устраняли всякую возможность соперничества с ней на океане. Таким образом, ее приобретения в области морской силы и богатства были не только велики, но и прочны, так как источники их всецело находились в ее руках. Приобретения же других государств были не только ниже по степени, но и слабее по своему характеру, потому что они зависели, более или менее, от доброй воли других народов. Могут спросить, не считаем ли мы, что одна лишь морская сила может создать величие и богатство какого-либо государства? Конечно, нет. Пользование морем и контроль над ним составляют только одно звено в цепи обмена, которым накопляется богатство. Но это звено главное, и обладающий им как бы налагает контрибуцию на другие нации и, как показывает история, вернее всего собирает богатства. В Англии использование моря и контроль над ним возникли, естественно, из стечения многих обстоятельств. Кроме того, годы, непосредственно предшествовавшие войне за испанское наследство, ознаменовались рядом фискальных мер, способствовавших процветанию страны.. Маколей говорит о них, как «о глубоком и прочном основании, на коем должно было возникнуть самое гигантское здание коммерческого процветания, какое только когда-либо видел мир». Могут спросить однако: разве гений народа, склонный к торговле и развитый ею, не облегчил принятие таких мер, разве эти последние, по крайней мере, частично, не возникали из морской силы нации в такой же мере, в какой увеличивали ее? Как бы то ни было, известно, что на противоположном берегу Канала существует нация, вступившая в соревнование раньше Англии, – нация, особенно хорошо приспособленная по своему положению и ресурсам к достижению контроля над морем как войной, так и торговлей. Положение Франции имеет ту особенность, что из всех великих держав она одна имела свободный выбор. Другие нации в вопросе расширения своих границ были более или менее привязаны либо к земле, либо к морю. У Франции же к длинной континентальной границе присоединились побережья трех морей. В 1672 г. она окончательно избрала путь сухопутной экспансии. К этому времени минуло уже двенадцать лет, как Кольбер управлял финансами и, выведя их из состояния ужасного расстройства, так поправил их, что доход короля Франции более чем вдвое превышал доход короля Англии. В те дни субсидии Европе выплачивались Францией. Но планы и надежды Кольбера основывались на создании морской силы. Война с Голландией разрушила эти планы, поступательное движение по пути к процветанию остановилось, и нация замкнулась в самой себе, отрезанная от внешнего мира. Нет сомнения, что многие причины способствовали бедственным результатам, отметившим конец царствования Людовика XIV: постоянные войны, плохое управление во вторую половину этого периода, всеобщая расточительность... Но собственно Франция ни разу не подверглась вторжению; за немногими исключениями, война велась за пределами ее границ; ее промышленность мало страдала от военных действий. В этом отношении она почти равнялась Англии и находилась в лучших условиях, чем ее враги... Чем же объяснить такую разницу в результатах? Почему Франция была угнетена и истощена, тогда как Англия ликовала и процветала? Почему Англия продиктовала, а Франция приняла условия мира? Причина, видимо, заключалась в различии богатства и кредита. Франция стояла одна против многих врагов, но эти враги были подняты английскими субсидиями, которые и приводили их в движение. Лорд казначей Англии в письме своем к Мальборо в 1706 г. говорил: «Хотя и земледелие и торговля как Англии, так и Голландии несут чрезмерное бремя, тем не менее кредит обеих стран продолжает стоять высоко, тогда как финансы Франции настолько истощены, что она принуждена добавлять двадцать и двадцать пять процентов на каждый пенс, посылаемый ею за пределы королевства, если только она не посылает его прямо в монете». В 1712 г. издержки Франции равнялись 240 миллионам франков, тогда как налоги давали только 113 миллионов валового дохода, из которых, за вычетом убытков и необходимых расходов, в казначействе оставалось только 37 миллионов. Дефицит старались покрыть займами в счет поступлений будущих лет и рядом чрезвычайных операций, которые не легко назвать или даже понять. «Летом 1715 г. (через два года после заключения мира) казалось, что положение уже не может стать хуже: не было больше ни общественного, ни частного кредита, ни определенных государственных доходов! Не заложенные еще статьи дохода взыскивались за много лет вперед; ни труд, ни потребление не оживали за недостатком средств обращения; на развалинах общества царствовало ростовщичество. Переходы от высоких цен к обесценению товаров и обратно окончательно истощили народ. В среде его и даже в армии разражались бунты; мануфактуры чахли и закрывались; в городах процветало вынужденное нищенство. Поля были покинуты и лежали под паром из-за недостатка орудий, удобрения и рогатого скота; дома разваливались. Монархическая Франция, казалось, была готова испустить дух вместе со своим престарелым королем» (Примечание: Martin, History of France). Так обстояли дела во Франции, с ее населением в девятнадцать миллионов (в то время как на всех Британских островах насчитывалось только восемь миллионов) и с землею гораздо более плодородною и производительною, чем в Англии. К тому же это было до наступления великих дней угля и железа. «Огромные ассигнования английского парламента в 1710 г. поразили Францию, потому что, в то время как ее кредит стоял низко или даже был совсем потерян, наш достиг своего зенита». В течение той же войны «среди наших купцов проявился тот мощный дух, который сделал их способными выполнять все свои планы с энергией, поддерживавшей постоянное обращение денег в королевстве и дававшей такой стимул всем мануфактурам, что о тех временах следует вспоминать с благодарностью». «Договор с Португалией принес нам огромные выгоды... Португальцы начали чувствовать благодетельное влияние своих бразильских золотых рудников, и громадная торговля, которую мы несли с собой, сделала их удачу в значительной мере нашей удачей... И с тех пор это всегда оставалось так; не будь этого, я не знаю, как мы смогли бы нести военные издержки... Денежное обращение в государстве возросло весьма значительно, что также должно быть в значительной мере приписано нашей португальской торговле; а этой последней, как я уже заявлял, мы были всецело обязаны нашей морской силе (которая оторвала Португалию от союза с двумя коронами и отдала ее под покровительство морских держав). Наша торговля с испанскими владениями в Вест-Индии, через Кадис, конечно, была почти полностью прервана в начале войны; но потом она была в значительной мере восстановлена и шла как прямым путем через несколько провинций, находившихся под властью эрцгерцога, так и через Португалию, через которую велась весьма крупная, хотя и контрабандная торговля. Торговля с испанцами в Вест-Индии (также контрабандная) приносила нам весьма большие выгоды... Наши колонии, хотя и жаловавшиеся на пренебрежение ими, становились богаче, населеннее и распространяли свои торговые операции дальше, чем в предшествующие времена... Наша национальная цель в этой войне была в значительной мере достигнута, – я подразумеваю уничтожение французской морской силы, – потому что после сражения при Малаге мы не слышим более о больших флотах Франции, и хотя вследствие этого число ее каперов значительно увеличилось, тем не менее, потери наших купцов в последнее царствование были гораздо менее тяжелыми, чем в предшествовавшем царствовании... Конечно, чувствуешь большое удовлетворение, когда припоминаешь, что, имея перед собой такую большую морскую силу, как собранная королем Франции в 1688 г., выдержав борьбу при таких затруднительных обстоятельствах и выйдя из этой тяжелой войны в 1697 г. с долгом, слишком значительным для погашения его в течение кратковременного мира, мы уже к 1706 г. не только не видели флота Франции у наших берегов, но сами ежегодно посылали сильный флот для нападения на французский и одолели последний как в океане, так и в Средиземном море, откуда он был изгнан, как только там появился наш флаг... Этим мы не только обеспечили нашу торговлю с Левантом и усилили свои позиции в сношениях со всеми итальянскими государствами, но и поразили ужасом варварийские государства и отвратили султана от принятия каких бы то ни было предложений Франции. Таковы были плоды увеличения нашей морской силы и способа ее применения. Такие флоты были необходимы, они одновременно защищали и наш флаг, и флаг наших союзников и привязывали их к нашим интересам... Наконец, – и это имеет еще большую важность, чем все остальное, – они установили престиж нашей морской силы так прочно, что мы чувствуем даже поныне (1740 г.) счастливые последствия приобретенной таким образом славы» (Примечание: Campbell, Lives of the Admirals). Нет нужды прибавлять к этому что-нибудь еще. Таково было положение «владычицы морей» в те годы, когда, как утверждают французские историки, французские крейсера подрывали ее торговлю. Английский писатель признает, что потери были тяжелые. В 1707 г., т.е. через пять лет после начала войны, статистка, согласно отчету комитета палаты лордов, «показывала, что с начала войны Англия потеряла 30 военных кораблей и 1146 торговых, из которых 300 были отбиты, тогда как мы взяли у французов или потопили 80 военных кораблей и 1346 торговых; было также взято 175 каперов». Большая часть военных кораблей, как было объяснено выше, вероятно, действовали в качестве каперов. Но каково бы ни было соотношение потерь, не нужно никаких аргументов, кроме указанных заявлений, чтобы доказать, что одной только крейсерской войной, не базирующейся на крупные флоты, невозможно сломить большую морскую силу. Жан Бар умер в 1702 г., но в Форбэне, дю Кассе и других, а всего более в Дюгэ-Труэне он оставил достойных последователей, не уступавших самым грозным разрушителям неприятельской торговли, каких когда-либо видел мир. Имя Дюгэ-Труэна заставляет остановиться, прежде чем проститься окончательно с войною за испанское наследство, на его крупнейшей каперской экспедиции, действовавшей на таком расстоянии от родины которое редко проходилось моряками его профессии, и являвшейся любопытной иллюстрацией к аналогичным предприятиям того времени, а также к тем сделкам, до каких дошло французское правительство. Небольшая французская эскадра атаковала Рио-де-Жанейро в 1710 г., но, будучи отбита, потеряла несколько человек пленными, которые, как говорили, должны были подвергнуться смертной казни. Дюгэ-Труэн просил позволения отомстить за это оскорбление Франции. Король, согласившись, снарядил корабли и укомплектовал экипажи. И между ним, с одной стороны, и компанией Дюгэ-Труэна, с другой стороны, заключен был формальный контракт, точно определявший участие сторон в издержках. В этом контракте мы находим, между прочим, странное условие, требовавшее от компании уплаты тридцати франков штрафа за каждого солдата или матроса, который умрет, будет убит или дезертирует во время крейсерства. Король должен был получить одну пятую часть чистой прибыли и должен был принять на свой счет убытки от аварий кораблей или от повреждения их в сражениях. По этому контракту Дюгэ-Труэн получил шесть линейных кораблей, семь фрегатов и более двух тысяч войск, с которыми и отплыл в Рио-де-Жанейро. Овладев после ряда операций городом, он позволил выкупить его примерно за четыреста тысяч долларов (вероятно, около миллиона на современные деньги), сверх чего потребовал еще пятьсот ящиков сахару. Каперская компания выручила на этом предприятии около девяноста двух процентов на затраченный ею капитал. Так как два линейных корабля этой экспедиции на обратном пути пропали без вести, то прибыли короля, вероятно, были невелики. В то время как война за испанское наследство охватила всю Западную Европу, на востоке последней происходила борьба, которая могла оказать глубокое влияние на исход ее. Между Швецией и Россией начались военные действия; венгры выступили против Австрии, и если бы Турция помогла венграм, то она оказала бы этим большую услугу Франции. Английский историк полагает, что она была удержана боязнью английского флота. Во всяком случае, она не двинулась с места, и Венгрия была усмирена. Война между Швецией и Россией привела к преобладанию последней на Балтийском море и низвела Швецию, старую союзницу Франции, на положение второразрядного государства. С этого времени Россия определенно приобщилась к европейской политике. |