При виде
успехов афинян, колебавшиеся до сих пор колонии
примкнули к ним, и даже этруски прислали два
50-весельных корабля им на помощь. Все эти
обстоятельства совершенно лишили сиракузян
присутствия духа; в городе начались беспорядки;
борьба партий кончилась тем, что демократы,
стороннки мира, одержали верх, Гермократ был
вынужден сложить с себя полномочия предводителя,
а к Никию были отправлены парламентеры для
переговоров о сдаче. Уже казалось, что Сиракузам
остается только сдаться, как дело вдруг приняло
совсем иной оборот.
Гилипп в июне 414 г. до н.
э. прибыл на о. Левкадию и узнал там, что Сиракузы
уже полностью отрезаны. В распоряжении у него
было всего два коринфских корабля (спартанцы не
дали ни одного своего), к ним присоединились еще
два левкадских. Но, несмотря на такие ничтожные
силы и казавшееся безнадежным положение, он
все-таки направился в Италию - он хотел спасти то,
что еще можно было спасать. Он даже не стал
дожидаться еще 15 трирем, еще не полностью
вооруженных (опять-таки не спартанских), - они
должны были следовать за ним позднее. По выходе
из Туриса (Фурии), Гилипп был отнесен в море
штормом, повредил свои триремы, но не сбился с
пути, а вернулся в Тарент, исправил суда и
двинулся дальше в Локры.
Никий слышал о
приближении Гилиппа, но человек, у которого было
всего четыре корабля, казался ему не
заслуживающим особого внимания. Когда тот
двинулся дальше, Никий, чтобы перехватить его,
отправил всего 4 триремы в Региум, но они пришли
слишком поздно. Гилипп уже прошел Мессинский
пролив и направился вдоль северного берега в
Гимеру, дружественную Спарте.
Здесь он, как спартанец, вытащил свои корабли на
сушу, вооружил их экипаж, и собрал
вспомогательное войско от Гимеры, Селина и
других городов - всего около 2000 человек гоплитов,
легковооруженных и всадников. С ними он двинулся
в июле 414 г. до н. э. к Сиракузам.
В конце 414 г. до н. э.,
когда Гилипп приближался к городу, который вел в
это время переговоры о сдаче, туда пробралась
одна из прибывших коринфских трирем,
находившаяся под командой способного командира
Гонгила (по-видимому, путь от коринфского залива
до Сиракуз она прошла без остановок). Он внушил
сиракузянам мужество и, сообщив сиракузянам о
приближении Гилиппа, побудил их одновременно с
его нападением произвести вылазку. Этим удалось
отвлечь внимание афинян от Гилиппа, и тот первый
же натиск направил на плохо защищенный Лабдалон -
ему удалось овладеть возвышенной позицией,
потерять которую можно было, лишь совершив
оплошность. Затем он проник в город через
отверстие в не совсем еще законченной северной
осадной стене.
Одновременно с этим сиракузяне добились успеха,
хотя и очень незначительного на море: им удалось
захватить вошедшую в бухту и неосмотрительно
ставшую там на якорь афинскую трирему.
Обстановка внезапно изменилась - эти небольшие
успехи и прибытие Гилиппа вдохнули новый дух в
сиракузян. Правда, при первой же вылазке они
потерпели поражение, и в этом была вина Гилиппа,
который так неудачно выбрал место, что конница не
могла действовать; но вторая вылазка была более
удачной: они потеснили афинян и выстроили
поперечную стену на Эпиполее, лишив афинян
возможности отрезать город.
Наконец прибыли еще 12 коринфских трирем. Никий
выслал против них двадцать трирем, но тем удалось
ускользнуть. Тогда Никий, считавший, что он уже
близок к цели, отказался от надежды завладеть
Сиракузами, нападая с суши; он увидел, что
владычеству Афин на море, от которого зависела
связь с родиной, угрожает опасность, и поэтому
решил перенести центр тяжести войны на море.
Как воздействовать с
моря на Сиракузы, он и сам не представлял; он не
был человеком, способным к определенным
решениям, но боялся в то же время отказаться от
предприятия, сознавая, что в таком случае будет
казнен в Афинах. Поэтому он перевел суда, которые
до того стояли между Дасконом и Анапусом, южнее в
бухту, образованную Племмерионом, и защитил их с
суши свайным заграждением, а с моря - рядом
торговых кораблей, прочно установленных на
якорях. Входы в этом заграждении закрывались
тяжелыми подвижными балками, на концах которых
имелись "дельфины", то есть тяжелые
приспособленные для внезапного опускания
свинцовые грузы с заостренной книзу стороной,
так что они могли пробивать неприятельские суда.
Корабли находились за заграждением, но не на
берегу, а, вопреки обыкновению, на якорях, хотя
это и было неблагоприятно для их содержания. Это
было сделано с тем, чтобы в случае приближения
сиракузских кораблей быстро можно было посадить
на триремы людей и приготовиться к бою. Команды
жили на берегу в лагере.
В то же время Никий для защиты входа в бухту
распорядился укрепить Племмерион тремя фортами,
одним большим и двумя маленькими, в которых
хранилась военная касса и склады провианта для
армии и флота, а также такелаж для 40 трирем,
который в данное время был не нужен на судах.
Хотя новое место имело перед прежним много
преимуществ, оно все-таки имело тот недостаток,
что не только пресной воды, но и дров не имелось
поблизости, и их приходилось приносить издалека.
Между тем, сиракузская конница, треть которой
была расположена в укреплении на Олимпейоне,
делала окрестности небезопасными и наносила
вред отдельным отрядам, отправлявшимся на
фуражировку. Вследствие этого, афиняне потеряли
многих морских офицеров и матросов, из числа
гребцов многие перешли на неприятельскую
сторону, так что личный состав оказался сильно
ослабленным.
Одновременно с этим в
Сиракузах Гилипп, который опытным взглядом
увидел, что в данное время вопрос войны должен
был решиться на море, взялся за восстановление
морского могущества Сиракуз с той энергией,
которую он умел вложить во всякое дело. И в
большой и в малой гаванях были основаны верфи,
собран строевой лес, построены новые триремы,
исправлены поврежденные, причем учителями в
судостроении явились коринфяне; их триремы
послужили ядром флота, который, будучи
перевооружен и снабжен командным составом, стал
затем - и все это на глазах афинян - быстро
обучаться.
Для защиты верфей и якорных кораблей от
неприятельского нападения сиракузяне устроили
заграждение из свай, причем сваи были частью
вбиты отвесно и несколько возвышались над водой,
частью же были забиты под водой наклонно, с тем,
чтобы повредить наскочившее на них судно.
В течение зимы Гилипп объехал Сицилию чтобы
завербовать союзников, что ему удалось везде, за
исключением мелких городов, тогда как Никий
просидел в своем лагере в бездействии.
К концу 414 г. до н. э. обе
стороны отправили в Грецию послов с просьбой о
помощи. Никий, не доверяя своим послам, отправил
собственноручное письмо, в котором представил
положение вещей в самом мрачном виде: афиняне
оказались окруженными со всех сторон стенами и
конницей; корабли испорчены, морских офицеров
слишком мало, командный состав ослаблен,
дисциплина расшатана; вся Сицилия против Афин, и
к тому же ожидаются подкрепления от Пелопоннеса,
- необходимо прислать помощь, иначе последует
сдача. В конце письма он настойчиво просил об
отставке по болезни. В общем, получалась
печальная картина для предводителя большой
армии, находящейся в опасном положении.
Но Афины, вернее демагоги, в непонятном
ослеплении, а может быть руководимые другими
чувствами, поступили по-своему. Решили послать
помощь, но просьбу об отставке отклонили. В конце
года, то есть в середине зимы, в Сиракузы был
послан Эвримедон с 10 кораблями и 120 талантами.
Вскоре, однако, в Афинах узнали, что коринфяне
готовят для Сицилии сильные войска и флот; тогда
в Навпакт была отправлена эскадра в 20 судов с тем,
чтобы преградить неприятелю путь в западное
море. За Эвримедоном в январе 413 г. до н. э.
последовал, с 65 кораблями и 1200 гоплитами,
Демосфен, а третья эскадра, 30 кораблей под
командованием Харикла, была отправлена в Аргос.
Опасность со стороны Сиракуз сознавалась
настолько мало, что обоим командирам было
приказано сперва совместно опустошить берега
Пелопоннеса, а затем дальше идти одному
Демосфену, Хариклу же вернуться обратно.
Но спартанцы, вяло
действовавшие в истекшем году, теперь, после
настойчивых просьб со стороны Сиракуз и других
городов, перешли в наступление. Весной они напали
на Аттику, опустошили Декелейю, кроме того,
отправили из Талмариона (Матанин) 900 гоплитов в
Сицилию; коринфяне также отправили 700, но из
Киллены, так как Рионский пролив был заперт. Их
эскадра в 25 судов недалеко от Навпакта
встретилась с афинской.
Тем временем, в
Сиракузах Гилипп вместе с поставленным,
благодаря ему же, на первое место Гермократом,
прилагал все усилия к тому, чтобы сделать
боеспособным сиракузский флот; они предполагали
напасть на афинский до прибытия подкрепления из
Аттики или, по крайней мере, вынудить его к бою.
Оба упорно отстаивали свою точку зрения,
основываясь на том, что все дело может решиться
лишь морским сражением, что афиняне, которых так
все боятся на море, не были прирожденными
моряками, но стали таковыми потому, что их
вынудили к этому персы. Наконец, в июне 413 г. до н.
э. все было готово, и было решено повести
нападение одновременно на суше и на море.
Гилипп повел сухопутные войска ночью на
Племмерион окружной дорогой, нисколько не
опасаясь, что может быть замеченным, так как
сиракузская конница господствовала над всей
областью вне афинского лагеря. Утром, с
наступлением рассвета, одновременно вышли из
большой гавани 35 трирем, а из малой - 45.
Афиняне, зорко
следившие за всем, быстро посадили людей на 60
трирем и выслали их навстречу неприятелю: 25
трирем против 35 из большой гавани и 35 против 45
сиракузских, вышедших из малой гавани. Последняя
группа сошлась при входе в бухту, первая посреди
бухты, и бой начался. Афинское войско собралось
на берегу и стало наблюдать за битвой; гарнизон
фортов Племмериона, увидав, что бой на море
происходит совсем близко от него, у входа в
гавань, занялся исключительно тем, что
происходит на воде. В это время неожиданно
появился Гилипп со своим войском и внезапно
овладел большим фортом, а затем двумя малыми.
Части гарнизона удалось спастись на судах или
добраться до афинского лагеря, тем не менее,
афиняне потеряли массу людей и Гилиппу удалось
завладеть военной кассой и всеми громадными
запасами афинян, сложенными в форте.
Когда сражавшиеся у входа в гавань афинские
триремы увидели взятие Племмериона, они, будучи
сильно стеснены численным преимуществом
сиракузян, бросились назад к заграждению; в это
время сирякузяне, еще новички в морском бою,
сделали ошибку, пустившись за ними в погоню. Они
вскоре нарушили порядок, многие их суда
столкнулись, поломали весла и получили
повреждения. Этим сейчас же воспользовались
афиняне. Они дружно напали на сиракузские суда,
пустили значительное число их ко дну, остальных
же обратили в бегство и преследовали вплоть до
малой гавани. Перед большой гаванью битва имела
тот же исход - победа осталась на стороне афинян,
несмотря на превосходство неприятельских сил и
на упадок духа, вызванный взятием Племмериона.
Афиняне потеряли только три корабля, тогда как у
сиракузян были потоплены 11 судов и три захвачено.
Тем не менее, выигрыш
сиракузян за этот день превысил потери. Что
касается достигнутого на суше результата, то
взятие Племмериона можно считать событием
большой важности, так как с этого момента в их
владении оказались оба берега у входа в гавань,
достигающего всего 1040 м. Как со стороны города,
так и около Племмериона, сиркузяне расположили
свои суда, в целях защиты последнего, а также и с
тем, чтобы отрезать афинянам выход в море.
Сиракузские войска, расположенные в укреплениях,
из которых Гилипп уничтожил самый маленький
форт, а два других укрепил, были не только не
удобными соседями для морского лагеря афинян, но
и постоянной угрозой. И так как за афинским
флотом, стоявшим в глубине бухты, велось
постоянное наблюдение, сиракузяне почувствовали
себя почти хозяевами моря - во всяком случае, оно
было совершенно свободно для них, чем они и
воспользовались немедля, выслав в Италию эскадру
из 11 судов, чтобы помешать снабжению афинян. Она
встретилась с афинским транспортным отрядом,
перевозившем, между прочим, деньги для
осаждающих, и уничтожила большое число
неприятельских транспортов; кроме того, она
сожгла значительное количество
судостроительного леса, заготовленного в
Колонии для Афин. Наконец, она встретила
транспорты с тремястами беотийских гоплитов,
отправленных весной из Тенара, взяла их в плен и
доставила на своих судах в Сиракузы. Афинскому
отряду в 20 кораблей, встретившемуся около Мегары
(близ Гапсуса, к северо-западу от него), удалось
захватить лишь одно судно, десять остальных
благополучно вернулось в Сиракузы.
Но все-таки после битвы афиняне еще оставались
хозяевами бухты; вскоре, они сделали попытку
прорваться сквозь свайные заграждения перед
большой гаванью и уничтожить расположенные за
ними суда. С этой целью они устроили на одном из
крупных торговых кораблей башню, на которой
установили метательные машины и снабдили судно
горизонтальным бруствером, то есть щитом для
прикрытия на палубе людей от неприятельского
метательного оружия. Это судно они подвели
вплотную к свайному заграждению и, удерживая
метательным оружием неприятеля на значительном
расстоянии, заложили со шлюпок стропы на сваи,
торчавшие из воды, и частью вытащили их из грунта
с помощью шпилей, частью же обломали; наклонные
сваи были спилены водолазами. Им удалось,
несмотря на противодействие неприятеля,
разрушить большую часть заграждения, однако
ночью или в то время, когда погода помешала
нападению, сиракузяне вбили новый ряд свай;
поэтому афинянам не удалось ничего предпринять
против кораблей и верфей.
В то же время, то есть
весной 413 г. до н. э., назначенная в помощь Никию
афинская эскадра с войском под командованием
Демосфена собралась около Эгины, а затем у
пелопоннесских берегов соединилась с отрядом
Харикла в 30 кораблей с аргивийскими гоплитами.
Затем флот двинулся дальше вдоль лакедемонского
побережья, опустошая его по пути, причем был
занят один плохо защищенный пункт, подобный
Пилосу, и там оставлен гарнизон. Харикл остался
там на некоторое время, а затем вернулся с
аргивийцами домой; Демосфен же двинулся дальше к
Коркире, присоединяя к себе по дороге войска и
корабли ионических островов.
По пути он получил просьбу о помощи от
командовавшего афинской эскадрой у Навпакта
(Конон); располагая лишь 18 кораблями, тот просил о
подкреплении, так как коринфяне выступили против
него с 25 кораблями. Демосфен послал ему в помощь 10
трирем. Конона (по-видимому) вслед за тем сменил
другой начальник (Дифил), приведший с собой еще 5
кораблей, и уже он двинулся против коринфян, силы
которых достигали 30 кораблей. Коринфяне (под
начальством Полианта) расположились на берегу
Ахайи у Еринеи, почти на 2 мили восточнее Риона в
неглубокой бухте, упираясь в ее берега флангами,
защищенными, таким образом, сухопутными силами.
Сначала их флотоводец не был расположен принять
бой, памятуя о поражениях в прежних боях, где
афиняне превосходили своими силами, здесь же они
тоже были сильнее. Но потом, решившись, он в строе
фронта двинул флот на афинян, ожидавших его перед
бухтой.
В этой битве впервые
проявило свое действие изобретенное коринфянами
нововведение в кораблестроении. В то время как
триремы были вообще насколько можно легкой
постройки, коринфяне укрепили нос и установили
там далеко выдающийся вперед с сильными
креплениями упорные балки вроде имевшихся на
парусных судах кат- и фиш-балок, но только
установленных по диаметральной плоскости
триремы. Назначением этих балок было не дать
тарану неприятельского судна коснуться своего
носа и в то же время врезаться в нос неприятеля. В
этом бою афинянам, применявшим тактику тарана,
удалось пустить ко дну только 3 триремы коринфян,
тогда как последние, хотя и не уничтожили ни
одного неприятельского судна, нанесли семи
афинским триремам - и большей частью помощью
ударных балок - настолько сильные повреждения,
что сделали их совершенно небоеспособными.
Затем флоты разделились: коринфяне пошли в бухту,
афиняне вернулись к Навпакту, поэтому битва не
имела решающего значения. Коринфяне решили, что
успех был на их стороне в этой битве, в которой
число афинских кораблей было весьма значительно,
и воздвигли знак победы, - впрочем, не без
основания, если принять во внимание, насколько
выросла их боеспособность по сравнению с боями,
бывшими всего шестнадцать лет тому назад при
Формионе, когда их флот, превосходивший
неприятельский сперва в два, а затем и в семь раз,
был разбит и обращен в бегство. Но свою прямую
задачу проводить вспомогательное
пелопоннесское войско в Сиракузы коринфская
эскадра, конечно, не выполнила.
Из Коркиры Демосфен с
флотом , к которому присоединился вернувшийся из
Сиракуз Эвримедон, направился в Италию - обычным
путем к мысу Левка, а затем вдоль побережья. По
пути он повсеместно собирал войска, сухопутные
силы двигались по берегу рядом с ним, и потому он
сильно задержался, хотя дошедшее до него
известие о битве пд Сиракузами и говорило о том,
что положение становится опасным. Таким образом,
сиракузяне имели достаточно времени, чтобы
привести в порядок свои суда, увеличить их число,
обучить эскадру, и до прибытия подкрепления еще
раз вынудить афинский флот к бою.
По совету коринфянина
Аристона, они снабдили свои триремы описанными
выше упорными балками и сделали тараны короче и
крепче. В бухте шириной всего 1900 метров лобовая
атака имела тем большие преимущества, что здесь
нельзя было так маневрировать, как на широком
пространстве открытого моря, где есть место для
разворота и разбега, и где Формион, правильно
маневрируя, стяжал себе славу. Здесь афиняне были
вынуждены сражаться в тесноте, и тут-то выступила
их собственная слабость и сила их врага.
Никий совсем не был склонен к тому, чтобы принять
новый бой до прибытия Демосфена; но сиракузяне
стали вести себя все более вызывающе по
отношению к афинянам, высмеивали их, как трусов, и
производили нападения на заграждение их судов.
Наконец, у остальных афинских начальников
терпение лопнуло, и афиняне вышли на бой.
Гилипп и на этот раз намеревался повести
нападение одновременно с суши и с моря; сам он
стал во главе войска, нападавшего со стороны
шедшей к бухте осадной стены, а другой полководец
со стороны Олимпейона; в это же время сиракузский
флот, вновь достигший численности 80 кораблей (14
потерянных трирем были заменены новыми),
двинулся на афинский. Афиняне успели посадить
людей на 75 трирем (в прошлый раз на 60) и двинулись
ему навстречу. В этот день, как на суше, так и на
море все свелось к результатам первой битвы, то
есть больше к демонстрации и перестрелке, хотя
все-таки 1 или 2 корабля у афинян были потоплены.
Следующий день не внес
изменений в положение обеих сторон. Тогда
сиракузяне, по совету Аристона, прибегли к
хитрости, заготовив заранее на берегу обед для
всех судовых команд (около 16 000 человек).
Предобеденное время прошло, как и в предыдущий
день, в ожидании. С наступлением обеденного
времени сиракузяне вернулись к себе в гавань,
дали командам быстро пообедать и через короткое
время вышли в полном порядке, готовые к бою.
Афиняне, только что приступившие к обеду, были
застигнуты врасплох быстрым неприятельским
наступлением. Поспешно посадив людей на суда, они
вышли на встрече врагу, но были атакованы
сиракузянами прежде, чем успели выстроиться в
боевой порядок. В завязавшейся битве последним
удалось нанести удар в нос многим афинским
кораблям; многочисленные стрелки, находившиеся
на сиракузских кораблях, перебили у афинян много
народу. Еще больше афинян было выведено из строя
сиракузскими шлюпками, которые, окружив
неприятельские корабли и проходя под веслами
афинских трирем, копьями наносили раны людям,
сидевшим на веслах. Таким образом, сиракузяне
одержали победу и принудили афинян к отступлению
за заграждение. Во время преследования
сиракузяне так разгорячились, что прорвались в
ворота заграждения; два их корабля были пробиты
"дельфинами" и затонули, а один был захвачен
при посредстве заградительных балок. Этим и
ограничились потери сиракузян, тогда как у
афинян было пущено ко дну 7 кораблей, и многие
оказались настолько поврежденными, что стали
совершенно небоеспособными. Кроме того, потеря в
людях была у афинян очень значительна.
Таким образом, афиняне были первый раз побеждены
на море врагом, превосходившим его лишь
небольшим числом судов.
Теперь
победители-сиракузяне обладали не только
берегом по обе стороны входа в бухту, но и самим
входом, и могли препятствовать подвозу припасов,
столь необходимых для афинян.
Со стороны суши сиракузяне, благодаря стараниями
Гилиппа, получили значительные подкрепления - с
переменой счастья изменилось отношение к ним
большей части городов острова; почти все, за
исключением Агригента, пожелавшего и впредь
остаться нейтральным, послали вспомогательные
войска - гоплитов и легковооруженных, или же
конницу. Город Гела, кроме того, прислала еще пять
трирем.
Афинское войско, запертое в своем лагере, куда
сиракузская конница не допускала подвоза
припасов (а из ближайших окрестностей давно уже
ничего нельзя было достать), оказалось, наравне с
корабельными командами, в стесненном положении.
Кроме того, с наступлением летней жары усилилась
болотная лихорадка в болотистой Анапской
низменности.
Повторные неудачи во
всех предприятиях и длительная бездеятельность
лишили бодрости афинское войско, и оно упало
духом - словом, цель к которой с большим трудом и
большими жертвами стремились Гилипп и
сиракузяне, была достигнута.
Когда гибель уже казалась афинянам неизбежной,
внезапно в бухту беспрепятственно вошел уже
давно и тщетно ожидавшийся афинянами флот
Демосфена. Он состоял из 80 трирем с войском,
насчитывавшим до 5000 одних только гоплитов и
транспортов с деньгами, оружием, осадными
машинами и боевыми припасами.
С приходом флота Демосфена положение дел
совершенно изменилось. Испуганные сиракузяне
стали считать окончание войны, казавшееся при
прежнем положении вещей столь близким, теперь
отодвинутым на долгое время.
Напротив того, у афинян
снова поднялся дух при виде свежих и
внушительных боевых сил. Тем временем Демосфен,
как только осмотрелся, пришел к выводу, что
необходимо немедленно решиться на что-нибудь; он
намеревался использовать моральное впечатление,
произведенное на обе стороны прибытием флота, и
энергично напасть на врага. Никий же, наоборот,
высказывался за выжидательный образ действий. Он
имел сведения из Сиракуз, что там утомлены
войной, что Гилипп всеми ненавидим, что средства
у сиракузян истощены и они отягчены долгами -
словом, и здесь вопрос о деньгах имел решающее
значение.
Другие предводители, однако, присоединились к
мнению Демосфена, и было произведено несколько
небольших вылазок, имевших целью своего рода
упражнение для войска. В этих вылазках была
произведена попытка разрушить, при помощи
привезенных осадных машин, сиракузские
поперечные стены, которые препятствовали
завершению осадных стен с юго-западной стороны.
Но осадные машины были сооружены и сиракузянами,
и нападение афинян было отбито.
Тогда Демосфен со всем
войском предпринял ночное нападение на Эпиполею.
В начале оно имело успех, и несколько отрядов
сиракузян были разбиты, но при дальнейшем
наступлении на город афиняне пришли в
расстройство, и беотийские гоплиты, нападавшие
сомкнутым отрядом в темноте, пришли в
замешательство. Афиняне уже не отличали врагов
от своих и были частью сброшены с крутого обрыва,
частью обращены в бегство. Одними только убитыми
они потеряли 2500 человек.
Этот повторный успех снова вернул уверенность
сиракузянам, до того не отваживавшимся на
нападение ни с суши, ни с моря. Неутомимый Гилипп
снова предпринял путешествие по городам острова,
чтобы побудить их к новому набору войск, а
Сиракузы послали даже эскадру в 15 кораблей под
начальством Сикана для покорения Агригента, где
разгорелась борьба партий. Афиняне же, наоборот,
снова пали духом, увидев, что прежнее опасное
положение не улучшилось, к тому же усилилась
болотная лихорадка (уже наступил август 413 г. до н.
э.).
Теперь Демосфен
решительно настаивал на отступлении, пока оно
еще возможно морским путем: ведь гораздо
правильнее было бы сражаться со спартанцами в
Декелейе, а не изнурять себя бесцельно здесь,
вдали от родины. По крайней мере, нужно было
поскорее выйти из теперешнего несчастного
положения и выбраться из узкой бухты в Катану или
Тапс, где флот мог бы сражаться в открытом море.
Поэтому он настаивал на скорейшем уходе.
Эвримедон присоединился к этому мнению, но Никий,
из боязни ответственности перед афинским
народом считал, себя не в праве отступать без его
согласия. Он закрыл глаза на все окружающее и не
побоялся открыто заявить, что лучше умереть,
сражаясь, чем быть на родине обвиненным
правящими демагогами и приговоренным к смерти.
Своими упорными
возражениями Никий вызвал вторичное
промедление, чем дал Сикану время вернуться со
своей эскадрой из Агригента, а Гилиппу - войти с
новыми вспомогательными войсками в Сиракузы. В
числе этих войск находились отплывшие весной из
Тенара спартанские гоплиты (о беотийских было
уже сказано выше), которые сбились с пути у Ливии,
а потом с помощью греческих моряков из Кирены
дошли до Неаполиса (перед Карфагеном), там легли
на ONO и прибыли в Селин. С этими новыми силами
можно было ожидать немедленного наступления и с
суши и с моря.
В виду этих обстоятельств и все усиливавшейся
болотной лихорадки, уносившей во множестве
людей, Демосфен и Эвримедон, без согласия Никия,
приготовились к отступлению, которого
настоятельно требовали войско и флот.
Когда все уже было
готово к отплытию, люди посажены на суда, вечером
27-го августа 413 г. до н. э. наступило полное лунное
затмение. Оно привело в ужас большую часть
совершенно изнервничавшихся афинян, а больше
всех суеверного Никия, прорицатель которого
незадолго перед тем умер. Было решено отложить
отплытие еще на "трижды девять дней", то есть
на месяц. Это было равносильно смертному
приговору для всей огромной армии, состоявшей из
50 000 человек.
Сиракузяне, хорошо осведомленные обо всем, что
происходило в афинском лагере поспешили
воспользоваться этим промедлением, чтобы
окончательно погубить врага. Произведя
небольшую вылазку, они, день спустя после нее,
напали по обычной манере Гилиппа всеми силами
одновременно с суши и с моря на афинян. Против 76
сиракузских кораблей афиняне выставили 86, так
что один афинский фланг имел превосходство по
сравнению с противоположным вражеским.
Эвримедон, командовавший этим крылом, хотел
фланкировать врага и обойти с тыла, но, будучи
мало знаком с глубинами бухты, сел на мель с 7-ю
кораблями и оказался отрезанным от главных сил.
Атакованный сиракузскими кораблями, он решил
искать спасения на берегу, но тот оказался
занятым сиракузскими войсками, и Эвримедон пал в
битве, потеряв свои семь судов и их команды.
Этот эпизод произвел удручающее впечатление на
сражавшиеся вблизи афинские корабли; теснимые
сиракузянами они обратились в бегство. За ними в
полном беспорядке последовал и остальной флот.
Но не всем кораблям удалось достичь безопасного
места за заграждением; большинство их было
загнано к берегу.
Следивший за всем Гилипп поспешил к этому месту,
намереваясь напасть на афинян с берега, но
навстречу ему бросились тарентские союзники, и
ему пришлось отступить. Тогда сиракузяне
приготовили брандер из старого купеческого
судна, наполнив его смолой, хворостом другими
горючими материалами, зажгли его и пустили по
ветру на приставшие к берегу афинские корабли. Но
прием этот не удался; афиняне и тут выказали себя
искусными моряками. Они вышли на шлюпках
навстречу брандеру, потушили огонь и отвели
брандер на буксире в сторону.
Но все же афиняне потеряли 18 кораблей и, кроме
Эвримедона, еще 2000 человек, а сиракузяне одержали
блестящую победу над сильной морской державой.
Эта битва была первой, в
которой афиняне были не только побеждены, но и
совершенно разбиты более слабым по численности
врагом. Она была определяющим поворотным пунктом
в пелопоннесской войне и вместе с тем поворотным
пунктом величия афинского морского могущества,
равно как и величия самих Афин.
Ближайшим следствием этой битвы было полное
падение духа у афинян, у сиракузян же, наоборот -
подъем и уверенность в победе. Последние теперь
только и думали об уничтожении врага - цель,
которой Гилипп поставил себе уже давно и для
достижения которой он уже, без сомнения, давно
выработал определенный план.
Было немедленно
приступлено к заграждениям входа в бухту,
который имел от южного конца Ортигии до
маленького скалистого островка севернее
Племмериона в длину немногим более 1000 метров.
Поперек входа были поставлены на якорях триремы,
купеческие суда и шлюпки, соединенные между
собой переходными досками и настилами. В три дня
было закончено это огромное сооружение - первое
заграждение бухты, о котором упоминается в
истории. Сиракузский флот держался с внутренней
стороны заграждения (в большой гавани), вполне
готовый к бою на тот случай, если враг попытается
прорвать заграждение.
Однако афиняне не
сделали ни одной попытки помешать постройке
заграждения (не потому ли, что очень упали духом?),
хотя им должно было быть ясно, что этой
постройкой у них отрезан последний выход. Только
тогда, когда начал ощущаться недостаток съестных
припасов, Никий избрал для спасения тот путь, от
которого так упорно отказывался, когда тот еще
был открыт.
Войско покинуло свой
лагерь в Анапской низменности и собралось на
месте стоянки команд флота, кое-как там
укрепившись. Пришлось приготовить к плаванию
такое число судов, чтобы принять всех людей. Из
имевшихся налицо 200 трирем и множества
транспортов можно было снарядить только 110
трирем из-за недостатка весел. Носовые части были
поспешно укреплены против упорных балок
сиракузян и снабжены, кроме того, крепкими
железными абордажными крюками. В случае
столкновения эти крюки крепко удерживали
протараненный корабль, и последний легко мог
быть взят на абордаж. В преддверии такого боя на
триремы посадили много гоплитов и стрелков,
причем сделать это пришлось бы все равно, так как
надо было забрать с собой всех людей. Если бы
удалось прорваться через заграждение, то корабли
должны были бы немедленно уходить как можно
дальше; в противном случае решено было сжечь
корабли и отступить на сушу.
Сиракузяне в свою
очередь приняли контрмеры. Имея сведения, как и
обо всем, об абордажных крюках, они обили носовые
части своих судов шкурами для того, чтобы крюки
соскальзывали, не захватывая корабля. Кроме
своих 76 трирем, они вооружили много мелких судов,
годных для боевых целей. Они выстроили свои силы
в одну длинную линию перед заграждением поперек
входа, вплоть до северной стороны бухты.
Афиняне со своими 110 судами пошли в бой и полным
ходом бросились к оставленному в заграждении
проходу. Им удалось прорвать неприятельскую
линию, но они не смогли перескочить через цепи,
связывавшие два соседних корабля в заграждении.
Тут они оказались в центре всего сиракузского
флота и принуждены были отказаться от дальнейших
попыток прорваться через заграждение. Вскоре в
тесной бухте завязался беспорядочный и
ожесточенный бой. Обе стороны сражались с
величайшим упорством и ожесточением.
Войска обеих сторон следили за боем с берега,
жители Сиракуз наблюдали со стен города. У обеих
сторон было потеряно много кораблей, пущенных ко
дну таранными ударами, не меньшее число было
разбито упорными балками и взято в абордажном
бою; неоднократно 3-4 корабля сваливались вместе.
После долгой кровавой битвы афинские корабли,
сражавшиеся под стенами города, не выдержали,
несмотря на свое значительное численное
превосходство, и обратились в бегство. Не всем
афинским кораблям удалось скрыться за своим
заграждением, и многие из них, преследуемые
врагом, бежали к берегу, где их команды были
спасены войском. Афиняне потеряли не менее 50
кораблей, сиракузяне же 26 или 28. Потери афинян
людьми достигали, по меньшей мере, 8000-10 000 человек.
Глубокое отчаяние овладело афинянами,
совершенно утратившими дисциплину; никто не
давал себе труда укрыть уцелевшие корабли или
даже предать земле тела убитых, что раньше
почиталось первой и священной обязанностью.
Демосфен настаивал на том, чтобы с рассветом
следующего дня сделать внезапную попытку снова
пройти через заграждение. Но афинские моряки
были настолько деморализованы, что отказывались
идти на свои суда.
В виду всего этого было
решено покинуть флот и произвести отступление по
суше, и то не сразу, а после некоторого
промедления, оказавшегося впоследствии роковым.
Корабли должны были быть сожжены, а припасы,
каких нельзя взять с собой, уничтожены. Но к
выполнению всего этого приступили лишь два дня
спустя, благодаря чему сиракузянам удалось
захватить еще 50 трирем. Больные и раненые были
брошены, и, наконец, на третий день после битвы
началось отступление. Отступало 40 000 человек, и к
тому же без обоза.
Но благодаря предусмотрительности и энергии
Гилиппа, который хорошо использовал задержку в
отступлении, было сделано все для того, чтобы ни
один человек не мог уйти. Афиняне повсюду были
опережены, и путь в гористой, неровной местности
был всюду им прегражден. Теперь они подвергались
беспрерывным нападениям со стороны войск
Гилиппа.
В начале Никий
рассчитывал пройти в Катану, обойдя Сиракузы, но,
вследствие принятых Гилиппом мер, это оказалось
невозможным. Тогда он попытался пройти в южном
направлении. Но вскоре из-за трудности снабжения
пришлось разделить войско на две части, что
облегчило неприятелю задачу задержать
дальнейшее продвижение. Через 6 дней, измученные
непрерывными сражениями и лишениями, потеряв
всякую способность сопротивляться, оба отряда
афинского войска вынуждены были, наконец,
сдаться на милость победителя - Никию на коленях
пришлось просить Гилиппа прекратить избиение
его людей.
По Диодору, в эти дни пало 18 000 человек, по
Плутарху - еще более. Из взятых в плен, Демосфен и
Никий были лишены жизни, неафиняне были проданы в
рабство, а афиняне и около 7000 союзников из
Сицилии и Италии были посажены в глубокие и
холодные ямы в каменоломнях, где большая часть
их, незащищенная от непогоды и лишенная самых
элементарных забот (выдавался лишь половинный
рацион, полагавшийся рабу), погибла от голода и
грязи.
Так окончилось это задуманное в крупном масштабе
предприятие - величайшее из всех дотоле
предпринимавшихся цивилизованными нациями. Факт
полного уничтожения всех афинских сил является
единственным в своем роде в военной истории.
Последствия вытекают не из материальных потерь
-хотя они и были велики, Афины все же были в
состоянии быстро выставить свой флот. Но
моральное впечатление, созданное уничтожением
афинского флота под Сиракузами после
беспрерывных и упорных сражений, оказало влияние
и на вновь восстановленные силы афинян. Чары
афинского морского могущества были разрушены.
Весьма интересно, не
только с исторической, но и с военной точки
зрения, рассмотреть причины, которые привели к
тому, что морская сила, не знавшая дотоле на море
соперничества и смело и уверенно всего лишь 16 лет
тому назад вступавшая в борьбу с противником,
превосходящим ее по численности в два и в четыре
раза, теперь, в течение каких-нибудь нескольких
месяцев, пришла в такой упадок, что, несмотря на
значительно превосходство сил, была полностью
разгромлена. В чем причина того, что те, кто еще
недавно считались первыми моряками в мире, из
страха перед врагом, еще недавно очень
незначительным, не только не решились вступить
на палубу своих кораблей, но даже отказывались
повиноваться своим начальникам?
Главные причины неудачи предприятия лежат не во
внезапном изменении государственного строя, а в
постепенной перемене форм землевладения и
государственного аристократического строя
Солона, вытеснявшегося неограниченным
народовластием, что и завершилось безусловным
проведением принципа равенства всех граждан.
В нем лежит полное непризнание того
естественного положения, по которому люди
созданы природой совершенно различными.
Равенство всех в государстве ведет к господству
таких, которые, льстя толпе, умеют тем или иным
способом подкупить ее, либо импонировать ей; и
история учит, что люди всегда достигали власти
при участии беспощадного эгоизма и произвола.
Самыми худшими тиранами являются достигшие
власти демагоги - право и закон для них не имеют
никакого значения, граждан они подвергают
пыткам, зрелища воспрещаются. Счастье для
государства, если такой человек сумеет сделаться
единодержавным, как Цезарь, Кромвель, Наполеон и
др.
Но неизбежно приходит в упадок то государство,
где не найдется такого человека и где демагогия
властвует продолжительное время.
Все это особенно поучительно для флота. Флот есть
столь нужное и трудное, постоянно требующее
величайшего и равномерного попечения дело, что,
когда колеблется управление государством,
прежде всего это отражается на флоте. Это весьма
убедительно показывает французская революция;
даже гений Наполеона был не в состоянии за 15 лет
привести в боевую готовность французский флот,
совершенно расстроенный господством террора.
Поэтому всякий, имеющий отношение к флоту, должен
быть заинтересован в сохранении существующего
порядка вещей, в консервативной политике.
Господство демагогов действует деморализующе на
военные силы.
Наиболее ярким примером тому является
экспедиция в Сиракузы. Решением поставить во
главе ее трех имевших одинаковые полномочия
вождей было не соблюдено простейшее условие для
успешного ведения войны, по которому абсолютно
необходимым является единство руководства всеми
военными действиями. Разделение ответственности
вызвало нерешительность и полумеры в действиях
флота и армии.
Сказалось влияние и того, что командование было
против воли навязано старому, больному Никию и
что в товарищи ему был дан - с целью удаления из
Афин - бесхарактерный Алкивиад, пользовавшийся
дурной славой и не имевший доверия у
благоразумной части граждан. Имел значение также
выбор деятельного, но не обладавшего вследствие
бедности влиянием Ламаха, который и занял
поэтому подчиненное положение. Разделение
власти между тремя лицами ошибочно само по себе;
выбором же этих трех предводителей была
предрешена неудача всей экспедиции.
Пагубное влияние всеобщего равенства и свободы
обнаруживается далее в унижении всего высокого и
благородного, в падении добрых нравов, в грубом
материализме, господство которого проникло в
народ и было особенно сильно среди так
называемых высших "10 000". О высоких
благородных целях у афинян уже не было речи:
маммона подавила все идеалы. Характерно и то, что
такой ничтожный, лишенный высоких стремлений
человек, каким был Никий, мог играть ведущую роль
лишь потому, что был богат.
Переходя теперь к
рассмотрению военной стороны экспедиции, мы
увидим, что она распадается на три периода.
1) С ухода экспедиции прошел год, в течение
которого ничего положительного не было сделано,
лишь неприятель был предупрежден, что побудило
его вооружиться.
2) На второй год, наконец, начались энергичные
действия; Ламах уже почти был близок к цели, но
тут произошла перемена в положении, благодаря
Гилиппу и коринфской эскадре. Затем - остановка и
переход Сиракуз к действию.
3) Начало этих действий; удары беспрерывно
следовали один за другим до тех пор, пока,
несмотря на прибытие сильных афинских
подкреплений, не наступил конец - через три
месяца враг был уничтожен.
Первый год был потерян
безрезультатно, что указывает на отсутствие
правильных воззрений на войну; война является
мерилом сил; перерывы в военных действиях часто
бывают вызваны непреодолимыми препятствиями,
бывают и преднамеренными (Гилипп потратил 9
месяцев, чтобы укрепиться и снарядить флот). Но
если хорошо снаряженная крупная армия
высылается с определенной целью, то в случае
выжидательных действий она всегда что-то
проигрывает. При подобных условиях единственно
правильным является возможно быстрое
устремление к цели, без потери времени.
Если выдающийся полководец, каким был Алкивиад, к
тому же имевший боевой опыт, не присоединился к
мнению Ламаха на военном совете в Региуме, то
вполне можно предположить, что личный интерес
побуждал его говорить против своей совести - это
предположение вполне допустимо, так как Алкивиад
не имел никаких нравственных правил.
Что непосредственное решительное нападение на
Сиракузы, пока там еще не успели приготовиться,
привело бы к цели, показало годом позже
произведенное нападение.
Недостатки в тактической области обнаруживаются
в выборе места для лагеря в Анапской низменности
вместо здорового, неприступного Эпиполейского
плоскогорья, а равным образом и в выборе стоянки
для флота в бухте, которую следовало бы
переменить с того момента, как Сиракузы стали
сильны на море, так как бои в бухте для афинян
были неблагоприятны.
В области морской тактики особенно замечательно
коринфское изменение носа корабля для боя
"штевнем к штевню", упорные балки,
рассчитанные для сражений в узких фарватерах.
Удивительна безрезультатность афинских
тактических приемов, что показывает бой Дифила (у
Навпакта). Корабли те же самые, материал
наилучший, но предводитель и команды совершенно
другие.
В этой войне были
применены новшества частью в береговых боях,
частью же в собственно прибрежной войне. Сюда
надо отнести:
1) Поставленные сиракузянами, частью под водой,
свайные заграждения, служившие для защиты
кораблей и верфи.
2) Устроенные с той же целью афинянами судовые
заграждения с запирающимися воротами,
шлагбаумами и дельфинами.
3) Абордажные крюки, употреблявшиеся еще со
времен Перикла. Здесь же были применены крюки
особого рода, в виде руки с когтями.
4) Брандеры, сохранившиеся до новейшего времени;
они могут причинить значительный вред, но
присутствие духа и быстрые действия атакуемых по
большей части делает их безопасными.
5) Заграждение бухты сиракузянами.
Такое разнообразие боевых и оборонительных
средств указывает на значительные успехи
техники; особенного внимания заслуживает
выполнение в три дня и вполне достигшее своей
цели заграждение бухты длиной 1000 метров,
указывающее вместе с тем на
предусмотрительность, смелость и способность
руководителей. Это заграждение сделало осаду
достопамятной для военно-морской истории.
Следует также отметить силу случая на войне, как
например, это имело место во время полного
лунного затмения 27 августа; событие это является
убедительным доказательством того, какое
влияние на войну оказывает степень культурности
данного народа.
Конечно, может случиться, в особенности же с
флотом, что шторм (случай), морское течение и т. п.
могут серьезно помешать, принести вред, а подчас
и погубить предпринятое, но здесь имело место не
материальное воздействие, а исключительно
нравственное, распространившееся при наличии
суеверия на всех. То, что эвление это имело место
при совершенно ясном небе, ночью и перед самым
отплытием афинского флота, оказало роковое
действие. Таким образом, случай является здесь
причиной гибели большой военной силы и оказывает
существенное влияние на исход войны.
Решающее значение имеет
также и моральный элемент. Что может сделать
деятельный офицер, даже лишенный руководства,
показывает поступок коринфянина Гонгила,
командира первой триремы, которая одна вошла в
Сиракузы в то время, когда город уже готов был
сдаться афинянам.
Но более всего выделяется Гилипп - предводитель,
который может служить великим примером. Вместо
флота и войска Спарта послал его одного на помощь
сильно стесненным Сиракузам. Он должен был
отыскать в Коринфе корабль, и беспрепятственно
дошел до Левкадии, так как афиняне не успели
заблокировать Рионский проход. В Левкадии Гилипп
получил сведения, что Сиракузы заперты со всех
сторон и что положение дел там безнадежно. Но
даже не видя возможности спасти Сиракузы, он
решил использовать в Италии и Сицилии все, что
только могло помочь делу родины.
Сколько-нибудь значительных военных сил у него
не было, кроме четырех союзных кораблей, и с этими
силами он выступил против гораздо более сильного
врага. Гилиппа не могли сбить с толку ложные
известия, равным образом не смутил и шторм,
повредивший его корабли и отнесший его из Туриса
(Фурии) в море; он твердо шел к своей цели. Слишком
осторожный, чтобы идти в Сиракузы, он, учитывая
возможность быть пойманным бдительными
афинянами, прошел вдоль северного берега,
вытащил корабли на берег, превратил корабельные
команды в сухопутных воинов и с этим маленьким
войском пошел навстречу сильному неприятелю. Ему
удалось внезапно напасть на Лабдалон, вступить в
город и помешать афинянам сомкнуть осадное
кольцо. Когда же сиракузяне в первой же схватке
были разбиты, он взял вину на себя, чтобы не
лишить их бодрости духа. Вот пример выдающегося
ума и самоотверженности.
Принимая во внимание положение вещей и
соотношение сил, следует признать достойной
самой высокой оценки исключительную, почти
граничащую с дерзостью, смелость Гилиппа. И успех
оказался на его стороне, ибо счастье помогает
смелым. Ardentem fortuna juvat!
Лишь только город был обезопасен со стороны суши,
он прекращает сухопутные операции и помышляет
только о выступлении против врага на море, хотя
оно и не является его стихией, и руководство
морскими операциями не находится в его руках
(знание, смелость, пренебрежение своей личностью
в интересах дела - редкое величие души).
Не давая себе ни на минуту отдыха, он пускает в
ход все, что только нужно; заботится, при участии
коринфян, об устройстве верфи и о защите ее от
вражеских нападений, об изыскании денежных
средств и материалов для постройки судов, равно
как и о самой их постройке и вооружении, об
обучении судовых команд.
Все это было приведено в исполнение за 9 месяцев,
в течение которых он удерживался от военных
действий с целью настолько собраться с силами,
чтобы сиракузяне уверенно могли вступить в бой с
сильным неприятельским флотом.
Как мы видели раньше, сиракузяне, хотя и
сражались превосходно, были побеждены в этом бою,
но лишь потому, что слишком горячо принялись за
преследование. Тем не менее, Гилиппу, глубоко
продуманным и отлично выполненным взятием
Племмериона, удалось уравновесить проигрыш
захватом этого форта.
Для лучшей охраны входа в бухту он располагает
корабли и с внешней ее стороны, посылает эскадру
в Италию для захвата афинских транспортов и,
снова приведя флот в боевую готовность, наносит
афинянам удар за ударом. В каждом из четырех
сражений, происходивших на протяжении следующих
3 месяцев, успех выпадает на долю сиракузян;
наконец, неприятелю отрезаны пути к отступлению
и с моря и с суши, и это приводит его к
окончательной гибели.
Гилипп проявил во всех областях неутомимую
деятельность, твердость характера,
предусмотрительность и энергию, решительность и
дерзкую отвагу, редко встречаемые в столь
высокой степени. Особенно выдающимися его
качествами являются способность овладеть не
только любым положением, но и владеть самим
собой, самоотвержение, подчинение своих личных
интересов интересам дела; благодаря всему этому,
он доводит каждую поставленную себе цель до
самого конца. Как уже было сказано, Гилипп
доходил до жестокости и умел ненавидеть, но был
бескорыстен и неподкупен.
Резкую и печальную
противоположность ему представляет собой Никий,
знатный, важный и нелишенный способностей
человек, обладавший личным мужеством и военным
опытом, имевший немало успехов, но мелочный,
суеверный, а, главное, не имевший нравственного
мужества и избегавший ответственности.
Следует отметить еще одно резкое различие между
обоими полководцами в области военной: Никий
выступает в поход с большим, прекрасно
вооруженными и снабженными всем необходимым
войском, и все время просит и получает с родины
сильные подкрепления деньгами, кораблями, людьми
и военными припасами; все это не дает ему ни
одного положительного результата, все
предприятие постыдно погибает. Гилипп же,
наоборот, все (кроме 12 коринфских трирем и 1600
посланных вслед гоплитов) делает и достигает сам,
и с этими разнохарактерными, частью
импровизированными силами достигает блестящего
успеха.
С уничтожением Сиракузами афинских боевых сил
закончились военные действия между Спартой и
Афинами в Сицилии, но еще продолжились в Греции.
Узнав о поражении Афин,
Хиос, Самос, Византий и другие союзники отпали от
них и примкнули к пелопоннесскому союзу. Они уже
давно тяготились ярмом афинской демагогии и
только ждали подходящего случая. Но самый город
Афины был все еще настолько богат и
могущественен, что мог выставить новый флот.
Вследствие отпадения от Афин этих союзников
разыгралась война на востоке, на берегу Малой
Азии от Византии до Родоса; в то же время в Аттике
Декелейя в продолжение долгого времени все еще
оставалась занятой, город был совершенно отрезан
от сообщения с сушей, и вся область подверглась
сильному опустошению.
Внутренние неурядицы в
Греции привели к тому, что обе стороны домогались
благосклонности и золота персидских сатрапов,
которые 50 лет тому назад покорно просили Афины о
мире. Алкивиад, расчеты которого не оправдались в
Спарте, снова перешел на сторону афинян;
приговоренный некогда к смерти как
государственный изменник, этот человек,
причинивший Афинам столько вреда, был теперь
принят с распростертыми объятиями и поставлен во
главе флота; все это является показателем
бесхарактерности как самого Алкивиада, так и
афинского народа.
Далее произошел ряд морских столкновений -
Пелопоннес, которому Сицилия прислала в помощь
эскадру, стал снова силен на море - в Пропонтиде,
Геллеспонте и у малоазийского побережья; эти
сражения оканчивались попеременно победой то
одной, то другой стороны.
Можно отметить только, что в Афинах господство
террора зашло так далеко, что после сражения в
сентябре 406 г. до н. э. у Аргинуз (между о. Лесбосом
и материком, ближе к последнему, где 155 афинских
кораблей сражались против 125 пелопоннесских, из
которых уцелели лишь 43) одержавшие победу
афинские предводители, против которых был
возбужден процесс, сопровождавшийся самым
низким крючкотворством, были приговорены к
смерти.
Решительный исход имела
битва при Эгоспотамах (маленький ручей во
Фракийском Херсонесе, впадающий в Дарданеллы).
Битва эта, хотя и происходила между флотами, не
может, однако, быть названой морской битвой, так
как здесь спартанцу Лисандру, при поддержке Кира
младшего, удалось внезапно напасть на весь
афинский флот в 170 кораблей, стоявший, за
исключением небольшого отряда, на якоре, и
перебить или взять в плен весь личный состав,
находившийся на берегу. Удалось спастись всего
какому-нибудь десятку кораблей. Афинский
командующий Конон, помятуя награду
предводителям в битве при Аргинузах, не
осмелился вернуться в Афины и бежал на о. Крит.
Пленные, в числе 3000 человек, были убиты вместе со
всеми офицерами. После этого Афины уже не были в
силах воссоздать новый флот. Осажденные с суши,
они оказались отрезанными и с моря; порты были
блокированы, подвоз, от которого всецело зависел
город, был закрыт, и Афинам через несколько
месяцев пришлось под воздействием голода
согласиться на все требования Спарты: они должны
были выдать все свои корабли и получили право
держать только двенадцать; они принуждены были
разрушить длинные стены, соединявшие город с
гаванью, и ограничить сферу своего влияния лишь
Аттикой (таким образом, делосский союз
прекратился) и присоединиться к пелопоннесскому
союзу. Так окончилась война, продолжавшаяся 27
лет, и вместе с тем окончилось могущество Афин и
значение для морской истории их морских сил, хотя
в материальном отношении флот Афин впоследствии
достиг еще большей высоты, чем прежде (к 330 г. до н.
э. Афинский флот насчитывал 392 триремы и 18
квадрирем, через шесть лет число квадрирем
возросло до 48, кроме того введены в строй были еще
семь пентер). |
