ENOTH DESIGN

П. Сойер. Викинги

Глава 1

Введение

Впервые викинги потревожили Западную Европу в конце восьмого века, и, вероятно, самым ранним можно считать нападение 793 г., когда разграблению подвергся островной монастырь Линдисфарн у побережья Нортумбрии. Скоро новость об этом возмутительном происшествии достигла Алкуина, нортумбрийца, много лет прожившего на континенте, и охватившие его чувства нашли выражение в нескольких письмах, одно из которых гласит: «уже почти 350 лет мы и наши отцы живем в этой прекрасной стране, и никогда прежде в Британии не бывало такого ужаса, какой ныне мы терпим от этого языческого рода, и никто и не помышлял о том, чтобы с моря можно было совершить подобное нападение»¹. Почти одновременно с этим налетом на северо-восточное побережье Англии, другая шайка грабителей приняла участие в стычке на юго-западе. В этом бою при Портленде был убит главный королевский магистрат Бидухирд, и, по словам западно-саксонского летописца, «это были первые корабли датских людей, которые подошли к земле англичан»². Это не значит, что либо Алкуин, либо этот летописец были неверно информированы, скорее, они оба независимо друг от друга свидетельствуют о беспримерности произошедших нападений. Вскоре последовали и другие. В 794 г. был разорен другой нортумбрийский монастырь, возможно, Джарроу, в 795 г. - Иона, а в 798 г. - остров Мэн. О первой военной акции на территории Ирландии, вблизи Дублина, сообщается, что она имела место в 795 г., а к 799 г. грабители уже достигли берегов Аквитании. Так, в последнем десятилетии восьмого века для Западной Европы началась эпоха викингов³.

Эти первые нападения были делом рук норвежцев, а не датчан. Правда, Англосаксонская хроника называет убийцами Бидухирда и тех, и других, но употребляет эти два слова в слишком обобщенном смысле. Некоторые версии этой хроники поясняют, что нападавшие прибыли из Хэрталанда, района на западе Норвегии, и это очень хорошо согласуется с археологическими и лингвистическими данными, согласно которым викинги, орудовавшие в западной и северной частях Британских островов, были, преимущественно, выходцами из Норвегии⁴. Основная полоса датских атак началась только в 834 г. нападением на Дорестад, которое повторилось спустя год, когда даны, к тому же, впервые потревожили Англию, и вплоть до конца века оба берега Ла-Манша, как английский, так и каролингский, лишь изредка отдыхали от датских грабежей. К несчастью, английские свидетельства, относящиеся к середине этого века, неудовлетворительны, но этот пробел удается в какой-то степени восполнить благодаря франкским хроникам, да и Анналы Сен-Бертена за период между 836 и 876 гг. сообщают, по крайней мере, об одном набеге каждые два года⁵.

Разумеется, разграничение датской и норвежской сфер влияния немаловажно для понимания данной темы, но современников мало заботило то, откуда прибыли грабители; в глазах своих жертв они были просто язычниками, идолопоклонниками, пиратами или варварами, и даже тогда, когда они именовались данами или норвежцами, эти термины редко использовались в строгом смысле для отделения одних от других. Эта путаница не вызывает удивления. Нападавшие говорили на одном и том же языке, в их арсенале были одни и те же личные имена, все они приплывали по морю и выказывали одинаковое неуважение к Церкви. Да и самих викингов подобные различия мало волновали; скорее всего, область, семья или вождь имели для них куда большее значение, чем то, какая из стран, которые мы сегодня называем Норвегией, Данией или Швецией, была исходной точкой их пути. Дополнительную трудность представляло то, что предводители экспедиций викингов, должно быть, набирали воинов из самых отдаленных мест. Например, в отрядах викингов, штурмовавших Англию в конце десятого века, были люди из разных частей Скандинавии, включая Швецию⁶, и именно швед по имени Гартхар стал одним из первооткрывателей Исландии⁷. Однако нет оснований сомневаться в том, что первыми викингами, пришедшими грабить Западную Европу, были норвежцы, датчане же начали в полной мере участвовать в этом только во второй четверти девятого века, а шведы, в основном, не развивали на Западе особой активности.

Датчане то были или норвежцы, но целью пришельцев, по крайней мере, отчасти, являлась добыча, которую они нашли в богатых сокровищницах христианского Запада. Будучи язычниками, они не испытывали благоговения перед беззащитными святыми местами и, вполне возможно, удивлялись и радовались глупости своих жертв-христиан, которые, естественно, взирали на нападавших с ужасом. При всем том христианам редко удавалось оказать успешное сопротивление, и зачастую единственной альтернативой осквернению святынь и беспрепятственному разграблению сокровищ был выкуп, способный хотя бы на время убедить грабителей обратить свое внимание на какие-нибудь другие места. Уже в самом начале девятого века участники набегов зимовали во временных поселениях на таких островах как Нуармутье в устье Луары или Шеппи в эстуарии Темзы, а в 859 г. один из отрядов переждал холода в низовьях Роны на острове Камарг. Благодаря подобным островным базам грабители могли продолжать свое дело в течение ряда последовательных военных сезонов, и к концу века постоянные нападения привели под власть скандинавов значительную часть Англии, впоследствии известную как Денло, или Область датского права. На противоположном берегу Ла-Манша аналогичный процесс в начале десятого века завершился образованием Нормандии. Эти и другие постоянные поселения стали центрами, вокруг которых продолжало распространяться грабительство, но вскоре пришельцы оказались ассимилированы местным населением. Например, в Нормандии большинство вновь прибывших восприняло религию и язык «французов» уже к середине десятого века, и, хотя эта область всегда оставалась чем-то отдельным, ко второй половине того же столетия она представляла для своих соседей не больше угрозы, чем графство Анжу. В Англии поселенцы вскоре также приняли христианство, и теперь очень немногое отличало их от англичан, если не считать языка, который в Англии они сохраняли дольше, чем в Нормандии⁸. В то время как Нормандия вплоть до тринадцатого века оставалась самостоятельным герцогством, скандинавские области Англии вскоре подпали под власть королей Уэссекса, и с окончательным завоеванием Йоркского королевства Англия впервые обрела единство.

Этому процессу ассимиляции способствовал временный перерыв в атаках из Скандинавии⁹. Могли, конечно, появиться и какие-то новые грабители, но в большинстве известных нам столкновений, а за пятьдесят лет после 930 г. их было сравнительно немного, принимали участие уже осевшие на Западе люди, или их потомки, а не новоприбывшие прямиком из Скандинавии. Похоже, что до последних двух десятилетий десятого века, когда затишье неожиданно закончилось, разбойники из Скандинавии не играли особенно заметной роли в Западной Европе. После 980 г. Британские острова и Германия подверглись новым и чрезвычайно энергичным нападениям. Набеги на Англию возглавляемые такими людьми как Олаф Трюгвасон, будущий король Норвегии, Свен, король Дании, и его сын Кнут, совершенно деморализовали англичан, которые несколько раз выплачивали огромные суммы, чтобы, хоть на короткое время, избавиться от своих мучителей, и к 1016 г. эти атаки увенчались тем, что англичане признали Кнута своим королем. Его династия правила Англией до 1042 г., когда в лице Эдуарда Исповедника, сына Этельреда, был восстановлен прежний западно-саксонский королевский род. Свои права на наследство Эдуарда заявили короли Норвегии и Дании, и только после норманнского завоевания угроза нападения скандинавов на Англию была окончательно устранена. После того, как в 1066 г. Харальд Хардрад, король Норвегии, потерпел поражение от Гарольда Английского при Стэмфордбридже и умер, а в 1070 г. из Англии удалился датский король Свен, период успешного вмешательства скандинавов в дела Западной Европы закончился. В отдаленных и бедных северных районах Британских островов викинги и норвежские короли еще долгое время продолжали активно действовать, но для большей части Западной Европы эпоха викингов завершилась в 1070 году.

Свое название этот период получил от викингов. Происхождение слова «викинг» вызывает множество споров, но поскольку ни к каким определенным выводам они до сих пор не привели, результаты этой дискуссии не представляют для историка особой ценности¹⁰. Куда важнее и бесспорнее, чем происхождение этого слова, тот факт, что в эпоху викингов оно означало пирата, грабителя, приплывающего по морю. Викингами были не все скандинавы того времени, поскольку некоторые являлись торговцами, а другие - поселенцами, желавшими одного только мира, но наибольшее внимание привлекли к себе именно викинги. Это был период викингов, и, какими бы ни были достижения скандинавов в искусстве, кораблестроении или торговле, все они квалифицируются не иначе как «относящиеся к викингам». Не приходится удивляться тому, что эти жестокие люди наложили свой отпечаток на целую эпоху. Размах и дерзость многих из их операций поражает воображение, а письменные свидетельства современников только подогревают интерес, живописуя, иногда с отвращением, успехи этих лиходеев. Впечатления их жертв находят явное подтверждение в позднейших скандинавских произведениях, которые с гордостью повторяют зачастую изрядно приукрашенные рассказы о подвигах викингов. Ни о поселениях, ни о и торговле тексты, относящиеся к описываемому периоду, как и более поздние скандинавские источники, особых сведений не сообщают, и потому сложно избежать концентрации внимания на тех сторонах этого времени, которые связаны с насилием и столь ярко освещены источниками. Изучение деятельности скандинавов, не являвшихся викингами, состоит в зависимости от того, что именно историк склонен трактовать как «вспомогательные» данные археологии, нумизматики и топонимии, и, собственно, на эти служебные дициплины ему и приходится опираться, дабы исправить преувеличения и искажения, допущенные писателями эпохи викингов. Только при том условии, что во внимание принимаются все аспекты деятельности скандинавов того периода, появляется возможность понять хотя бы сами набеги, ибо викинги были лишь частью сложного процесса, оставившего множество памятников помимо следов «разрушения, насилия, грабежа и убийства», которые слишком часто воспринимаются как основной для того времени вклад Скандинавии в европейскую цивилизацию¹¹. По словам Марка Блока: «Если рассматривать их [набеги] с правильной точки зрения, то они кажутся нам не более чем эпизодом, хотя и особенно кровопролитным, величайшей человеческой авантюры»¹².

Проблема, стоящая перед историком, заключается не просто в том, что его источники, а значит, и его подход к теме грешат однобокостью: есть и дополнительное затруднение, ведь скандинавы действовали как на христианском Западе, так и в других местах мира. В то самое время, когда норвежцы начали свои атаки на Британские острова, шведы прокладывали себе путь на земли сегодняшней России. Они тоже грабили и разрушали, тоже завоевывали, оседали и торговали. В отличие от колонизации Гренландии и Америки, деятельность «викингов» на Востоке, была не просто романтическим и впечатляющим проявлением скандинавской предприимчивости, имевшим небольшое, или вовсе нулевое, значение для европейской истории: события в России предельно важны для какого бы то ни было понимания периода викингов, и их воздействием на Западную Европу нельзя пренебрегать. Например, именно в России скандинавы обрели огромный капитал, часть которого, по-видимому, перетекла с берегов Балтийского моря в Западную Европу. Более того, не исключено, что возобновление атак на Англию в правление Этельреда было вовсе не плодом коварства викингов, понявших, что англичане не справятся с обороной, а следствием перебоев в импорте мусульманского серебра в регион Балтийского моря; и, вполне возможно, одной из причин того, что в конце десятого века скандинавы представляли собой столь опасных противников, являлись колоссальные богатства балтийского региона, поощрявшие и питавшие организованное пиратство в невиданных для Северной Европы масштабах.

С точки зрения своей удовлетворительности письменные источники, относящиеся к деятельности скандинавов в России и самой Скандинавии, значительно уступают западноевропейским, а потому особую ценность приобретают вспомогательные свидетельства материальных находок и языка. Красноречивым примером тому может служить Готланд. За период Темных веков этот остров лишь однажды упоминается в рассказе англичанина Вульфстана, включенном в староанглийский перевод Орозия¹³. Вульфстан совершил семидневное путешествие из Хедебю в Трузо и написал о многих увиденных им за это время островах и землях, включая принадлежавший шведам Готланд, который он обогнул справа. Других упоминаний о Готланде мы не находим вплоть до двенадцатого века, когда он явным образом занял важное место в балтийской торговле. Удивительнее всего то, что о нем ничего не говорит Адам Бременский, являющийся высшим авторитетом во всем, что касается балтийских стран в одиннадцатом веке¹⁴. Несмотря на молчание письменных источников, захоронения и клады доказывают, что Готланд, бесспорно, являлся одной из самых процветающих областей Скандинавии, и, скорее всего, его благосостояние привлекало пиратов. Материальные находки говорят о том, что этот остров, прямо или косвенно, поддерживал связи с богатыми северными регионами России, поставлявшими пушнину, а также с Германией и Англией, и нет оснований сомневаться, что его жители активно торговали в Новгороде и балтийском регионе задолго до появления каких бы то ни было письменных свидетельств¹⁵. Скорее всего, зажиточность Готланда и предприимчивость готландцев являлись, по крайней мере, в конце эпохи викингов, чрезвычайно важным фактором скандинавской истории, невзирая на то, что исторические источники этого времени хранят безмолвие.

Итак, основная сложность изысканий, связанных с викингами заключается в том, что материалы, которые следует принимать во внимание, происходят с очень обширной территории, чрезвычайно многообразны, а их интерпретация зачастую требует специальных исследований. Не вызывает возражений то, что никакое изучение этого периода не может претендовать на объективность, если оно не опирается на все имеющиеся в наличии свидетельства, но куда меньше понимания обычно встречает мысль о невозможности изучения разнородных материалов в отрыве друг от друга. В интерпретации хроник, саг и других памятников письменности историк должен опираться на археологические открытия, находки монет и результаты топонимических исследований, а специалисты в других областях равным образом зависят от чужих выводов, которые зачастую не в состоянии проверить. К несчастью, общение между учеными, работающими с источниками разных категорий, иногда оказывается нарушенным, и не только из-за того, что быть в курсе всех последних достижений непросто, хотя, безусловно, это так и есть, а еще и потому, что не всегда должным образом понимается сама природа этих свидетельств и те ограничения, которым должно подчиняться их использование. Например, историки не всегда осознают, насколько велика может быть погрешность датировки в археологии, а археологи и нумизматы нередко забывают о том, что письменные источники требуют такого же специального изучения, как и их собственный материал. Непонимание природы материала может иметь самые серьезные последствия. Так, недавнее обнаружение персидских монет семнадцатого века в балтийском регионе было воспринято как доказательство контактов между Скандинавией и Персией в семнадцатом веке¹⁶. Банальнейшее положение нумизматики о том, что монеты необходимо рассматривать в связи с теми кладами, в которых они были найдены, здесь было упущено из виду, что и привело к ошибочным выводам. Так же и в другой области, недопонимание природы лингвистического влияния иногда приводит к неверным заключениям на основании данных топонимии.

Ни один человек не в состоянии владеть всеми специальными методиками, необходимыми для исследования различных материалов, относящихся к периоду викингов, тем более, невозможно и помыслить о том, чтобы одолеть все нужные для этого языки. Но поскольку исследователи этого периода, какой бы узкой не была их непосредственная задача, обязаны использовать весь спектр свидетельств, важно глубокое понимание общего характера всего имеющегося материала в целом. Только если археологи, историки, нумизматы и филологи общими усилиями попытаются понять природу тех свидетельств, на которых, пусть и косвенно, строятся их выводы, опасность катастрофически неверных заключений существенно уменьшится, а исследования викингов обретут надежное основание. Эта книга написана с целью способствовать углублению этого понимания, и потому ее первейшей задачей является обзор основных типов материала, относящегося к данному периоду.

Вторая задача состоит в изучении, в свете пересмотренных таким образом фактов, некоторых основных положений, которые обычно выдвигаются в связи с эпохой викингов. Некоторые из них чаще механически повторяются, чем ставятся под вопрос, вероятно, из-за того, что по этой теме существует такое огромное и озадачивающее разнообразие источников. Кажется, что ученые, для которых в их собственной области характерен критический поход к материалу, иногда готовы абсолютно слепо принимать и использовать сведения и выводы других дисциплин. В результате некоторые предположения относительно викингов принимаются, используются и за счет повторения приобретают подобие авторитета, хотя на самом деле нуждаются в тщательной проверке. Так, например, нам известны гипотезы о том, что армии викингов насчитывали тысячи воинов¹⁷; грабители девятого века в огромных количествах увозили домой в Скандинавию свою добычу¹⁸; скандинавское население Англии в девятом веке было столь плотным, что в одиннадцатом веке чуть ли не половина жителей Линкольншира имела скандинавских предков¹⁹; а на Востоке скандинавы посредничали, через Киев, в оживленных отношениях между Балтикой и Византией²⁰. Эти и большинство других предположений об эпохе викингов апеллируют к множеству разнообразных материалов, но в основе всего кроется базовое допущение, сознательно оно сделано или нет, согласно которому при изучении данного периода можно целиком полагаться на письменные источники - хроники и другие сочинения этого времени, как и более поздние, дают вполне верное представление о масштабах и характере деятельности скандинавов, точно отражая взгляды и ответные шаги не-скандинавов в отношении захватчиков.

Только в последние годы вспомогательные исследования в области археологии, нумизматики и топонимии получили достаточное развитие, чтобы ими можно было пользоваться, хотя и в очень ограниченных рамках, как лакмусовой бумагой для письменных свидетельств, прежде же, историки и другие специалисты долгое время принимали утверждения писателей изучаемой эпохи и прочих авторов практически за чистую монету. Это имело самые печальные последствия, ибо большинство писателей того времени было настроено по отношению к викингам предельно враждебно и сосредотачивало свое внимание почти исключительно на жестоких проявлениях скандинавской активности. Недоброжелательность источников не вызывает удивления, ведь они, в большинстве своем, вышли из-под пера церковных деятелей, для которых важнее всего было поведать о злодеяниях этих язычников, взиравших на христианские святыни как на хранилища ценностей, годные только для грабежа, и выразить свое негодование. Эта предвзятость часто очевидна, а преувеличения вопиющи; это и есть часть той реакции, которую стремятся осмыслить историки. Однако очень жаль, что эта пристрастность и утрирование оказали настолько серьезное влияние на исторические труды об эпохе викингов в целом. Готовность, с которой они были восприняты, привела к искажениям, сделавшим эту тему почти недоступной пониманию. Легче всего поддаться влиянию писателей той эпохи и, за недостатком лучшего, согласиться с их оценками размеров и разрушительной силы скандинавских армий. Можно даже признавать, что в своих сообщениях о размере флотов и армий хроники очень ненадежны и склонны преувеличивать нанесенный ущерб, но при отсутствии независимых данных, слишком уж заманчиво воспользоваться их цифрами. Постепенно те критерии, при помощи которых ученый может избежать зависимости от подсчетов или ощутимого предубеждения хрониста, растворяются в общем впечатлении, усиливающемся с каждым новым повторением.

Главное препятствие для объективной оценки эпохи викингов, мотивов и следствий скандинавской активности того времени, это нехватка независимых данных, которые могли бы использоваться для проверки предположительно тенденциозных христианских источников. Мусульманские тексты для этого малопригодны, а скандинавские и русские появляются лишь в одиннадцатом веке. Историческая ценность исландских саг невелика, но, будучи наиболее колоритными и подробными из всех наших источников, они неизменно привлекают внимание. Как историческое свидетельство они наиболее значимы для периода своего написания, но, похоже, изображаемая ими в ярких красках картина общества в Темные века, совпадает с тем, что мы узнаем из хроник и других произведений письменности того времени. В центре их внимания находится, в основном, тема викингов, героические подвиги которых ложатся в основу легенды и изображаются с большим техническим мастерством, многократно усиливая впечатление, полученное из первичных источников. И хотя в настоящее время сагам обычно отводится роль, в лучшем случае, ориентира, они остаются одним из самых прочных препятствий, мешающих увидеть в эпохе викингов что-то помимо битв, убийств и внезапных смертей.

В силу вышесказанного, историк, стремящийся изучить природу, причины и следствия деятельности скандинавов в этот период, рискует оказаться в плену явно одностороннего подхода. Плоды этой ограниченности подобны снежному кому; стоит только согласиться с тем, что викинги располагали флотом, состоявшим из сотен кораблей, а их армии насчитывали тысячи воинов, как уже становится легко поверить, что именно этот всплеск насилия вызвал кое-какие события, которые в противном случае не до конца понятны, а затем, в свою очередь, признать последние результатом нападений викингов, а, следовательно, и доказательством их разрушительности. Падение королевства Мерсия, исчезновение монашества и упадок учености в Англии²¹, распад империи Карла Великого - все это плоды сложных процессов, но есть соблазн упростить ситуацию, взвалив на плечи скандинавов большую ответственность, чем в действительности, и тем самым подтвердить высказанное современниками викингов представление об их жестокости.

К сожалению, для проверки письменных источников пригодны только данные, поставляемые вспомогательными исследованиями. Это особенно печально потому, что показания топонимии, археологии и нумизматики зачастую сложно сопоставить с письменными свидетельствами. Хроники Западной Европы отражают частную христианскую точку зрения. Сами по себе археологические находки, топонимы и монеты свободны от пристрастности, они не тяготеют в пользу скандинавов. Тенденциозность создают те, кто работает с этим материалом. И в этом заключается огромная трудность, которая встает перед историком, стремящимся достичь более объективного взгляда на эпоху викингов. Эти вспомогательные свидетельства часто изучаются в свете исторических источников, и их ценность в качестве независимого критерия уменьшается. В этом можно убедиться по спору о скандинавских колонистах в Англии - в нем доказательством плотности пришлого населения стали выводы, сделанные на основании изучения личных имен и топонимов, а также упоминания о сокменах и свободных в Книге Страшного суда, и произошло это, главным образом, благодаря предрассудку, согласно которому армии викингов состояли из тысяч людей.

Слепое следование традиции, построенной на взглядах писателей, живших в эпоху викингов, привело к тому, что этот период стал считаться по-своему необъяснимым. Один выдающийся историк, фактически, пожаловался, что «агрессия со стороны Скандинавии до сих пор не получила адекватного объяснения»²². Третья, и последняя, задача этой книги состоит в том, чтобы предложить такое объяснение не только причинам вторжения скандинавов, но и изменению образа их действий на протяжении эпохи викингов.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. EHD, p. 776.

2. EHD, p. 166.

3. Общие работы по эпохе викингов с упоминанием этих и других набегов, см. на стр. 245-247.

4. A. W. Brogger, Ancient Emigrants, главы III и IV; C. Marstrander, Bidrag til det norske sprogs historie i Irland (Scrifter utgit av Videnskapsselskapet i Kristiania, 1915, II Hist.-Filos. Kl., no. 5), p. 128-35; H. Shetelig, VA, I. 56-7; J. Petersen, VA, V. 7-12.

5. См. стр. 29-30.

6. Arndt Ruprecht, Die Ausgehende Wikingerzeit im Lichte der Runeninschriften (Palaestra bd. 224, 1958), p. 125-165.

7. G. Turville-Petre, The Heroic Age of Scandinavia (1951), p. 97-98.

8. См. стр. 165-166.

9. Люсьен Мюссе подчеркнул это в Cahiers de Civilisation Medievale, I (1958), p. 67.

10. Самое значительное из современных исследований принадлежит Фрицу Аскебергу, Fritz Askeberg, Norden och kontinenten i gammal tid (Uppsala, 1944), p. 114-183.

11. См. например: J. Brondsted, The Vikings (1960), p. 299.

12. Marc Bloch, La Societe Feodale: La Formation des Liens de Dependance (Paris, 1939), p. 30.

13. См. стр. 35.

14. По поводу Адама см. стр. 32-4. Высказывается мнение, что в IV.16, говоря о Holmus'е, Адам подразумевает Готланд, но последний не может быть назван «безопасной гаванью» (см. стр. 191) и не являлся датским портом. Возможно, это указание на Борнхольм.

15. См. стр. 190-191.

16. A. R. Lewis, The Northern Seas, Shipping and Commerce in Northern Europe A.D. 300-1100 (Princeton, 1958), p. 149-150. По этому вопросу см.: P. Grierson, English Historical Review, LXXVI (1961), p. 311-315.

17. См. стр. 120-136.

18. См. стр. 97-99, 199-200.

19. См. стр. 163-164.

20. См. стр. 116, 172.

21. См. стр. 139-142.

22. См. стр. 193.