ENOTH DESIGN

П. Сойер. Викинги

Глава 3
Археология

Археология - изучение материальных следов человеческой деятельности - доставляет нам сведения об эпохе викингов из разряда самых важных. Она особенно ценна для таких областей как Скандинавия, Россия и Исландия, где письменные источники принадлежат к более позднему времени, и ее вклад в обогащение наших познаний об этой эпохе в истории христианского Запада неуклонно растет. Ни одно исследование данной темы не вправе игнорировать археологических данных или выводов археолога. Однако подобные свидетельства не могут восприниматься безоговорочно, что непременно должно находить отражение в любых заключениях, сделанных на их основании. К сожалению, отдельные археологи, которые хорошо знают, или должны знать об этих ограничениях, иногда пренебрегают ими в своем желании получить непреложные результаты и «ценные» выводы. Слишком часто искушение датировать предмет или археологическое поле, расположить коллекцию предметов в хронологическом порядке, распознать черты стилистического сходства или найти истоки берет верх над осмотрительностью, которая была бы уместна во многих случаях. Это не значит, что археологи опрометчивы по определению; некоторые их них очень осторожны и критичны в использовании материала, но, вне сомнения, существует соблазн уточнить то, что следовало бы оставить неопределенным, и представить предварительные гипотезы так, как будто это установленные факты. Даже тогда, когда археолог формулирует свои выводы с очень большой осторожностью, его непосвященная аудитория, не терпящая академической нерешительности, склонна игнорировать оговорки, и потому иногда случается так, что предположение, которое сначала высказывается очень неуверенно, пройдя через несколько стадий, превращается в утверждение, не доказанное ничем кроме повторения.

Интерпретация археологического материала не проста и, прибегая к помощи археологии, непосвященный должен остерегаться излишне доверчивого отношения к археологическим гипотезам. Необходимо держать в памяти предостережение, сформулированное выдающимся ирландским филологом Томасом О'Рэйли: «Археологические факты часто скучны, но это покрывается тем достоинством, что они обладают непреходящей ценностью; заключения археологов, напротив, нередко интересны, но сомнительны и эфемерны»¹. Свидетельство археологии немаловажно, и им нельзя пренебрегать, но не менее важно, чтобы те, кто его использует, были осведомлены о его природе и ограничениях, которым должно подчиняться его применение.

И, в первую очередь, необходимо подчеркнуть, что, как отметил О'Рэйли, археологические факты зачастую скучны. Во многих музейных собраниях почетные места отводятся самым эффектным и значительным находкам, или же хорошо сохранившимся и нередко замысловатым по своей деталировке предметам, представляющим непосредственный и очевидный интерес. Во всех отношениях справедливо то, что захоронения в кораблях из Гокстада и Озеберга, стоящие в ряду лучших находок эпохи викингов, пользуются такой известностью и так часто появляются на страницах книг, посвященных данной теме, включая и ту, что вы держите в руках. Такой упор на лучшие находки не вызывает удивления, но может ввести в заблуждение, так как большинство из них не отличается привлекательностью и не особенно интересно. Основную массу материала составляют не золотые и серебряные украшения или прекрасно сохранившаяся резьба по дереву, а битые черепки, ржавые кусочки железа и изъеденная временем утварь. Археологические выводы, включая интерпретацию эффектных находок, зависят от терпеливого и систематического анализа всего имеющегося материала, а не только лучшего.

Большая часть материала, ожидающего рассмотрения археолога, добывается в ходе научных раскопок, во время которых, с помощью современных технологий, делается все возможное для того, чтобы не просто сохранить найденное, но еще и зафиксировать предметы, оставившие после себя лишь едва заметные следы. При таких раскопках отмечается точное расположение каждой вещи, какой бы незначительной она ни была, а, кроме того, фиксируются следы конструкции, такие, как пустоты, оставленные столбами, с тем, чтобы можно было более точно выяснить историю данного археологического пункта. Сегодня такая тщательность подхода признана необходимой, ибо сам процесс раскопок уничтожает немалую долю материала. Как только предметы меняют свое положение, записи археолога становятся единственным свидетельством об их исходном контексте, и от его отчета может зависеть очень многое. Даже лучшие специалисты по раскопкам могут ошибаться, а повсеместное и неизбежное привлечение неквалифицированной или, по крайней мере, недостаточно квалифицированной рабочей силы повышает вероятность оплошности. Археолог, отвечающий за проведение раскопок, не в состоянии находиться повсюду одновременно, а секундная невнимательность может привести к разрушению маленькой и хрупкой находки, или едва заметных следов от постройки, вроде скважины от столба. В частности, не всегда легко удостовериться в том, что найденные рядом предметы были вместе изначально, а находки, зафиксированные в одном и том же слое, и впрямь к нему относятся. Помимо случайностей, происходящих при раскопках, предметы могут сдвигаться из-за корней, животных или даже дождя, а потому глубина залегания зачастую обманчива. Иногда случается определять слой, в котором сделана находка, соотнося его со срезом стенок раскопа. Порой сам этот разрез выполняется, в основном, «на глаз», но, даже будучи проведен аккуратно, он может оказаться недостаточно надежным инструментом для установления толщины слоев в той части, где вынимается земля. Таким образом, предмет может происходить из слоя, лежащего выше или ниже того, в котором он фактически находится. Если сомнения возникают уже после окончания раскопок, устранить их удается только в редких случаях; но, как правило, если даже они и высказаны, приходится оставлять их неразрешенными, и в интерпретации такого археологического пункта и всего, что может от нее зависеть, появляется новый элемент домысла. Поскольку немалая доля археологических выводов строится на том, что предметы обнаруживаются рядом или в одном и том же слое археологического поля, неясность по поводу этих деталей имеет особенно серьезные последствия. Как правило, современные раскопки, разумеется, когда речь идет о важных археологических пунктах, проходят под тщательным контролем и бывают очень осторожными, и потому доля неопределенности невелика. К сожалению, огромное большинство находок эпохи викингов в частных и государственных коллекциях не было собрано с той аккуратностью, какой мы вправе ожидать от раскопок сегодня. Слишком многие из них были извлечены из земли энтузиастами, которых больше интересовали сами предметы, чем обстоятельства их обнаружения, да и тогда лишь вещи, представлявшие явный интерес или бесспорно красивые. Как отозвался о своих предшественниках один археолог, «кажется, никто не считал, что погребение, характеризуемое только "ржавыми кусочками старого железа", достойно тщательного исследования»². Предметы, выкопанные таким образом, нельзя оставлять без внимания. Они образуют существенную часть материала, но едва ли ее можно назвать удовлетворительной. Не все давние раскопки были небрежными - некоторые, как, например, замечательная работа Хьяльмара Столпа в Бирке, устанавливают очень высокую планку. Но даже самые скрупулезные из тогдашних ученых работали, не имея серьезных преимуществ, предоставляемых современными технологиями консервации, которые в то время еще не были достаточно развиты. Многие предметы, зафиксированные Столпом и зарисованные тогда же, разрушились; например, меча, найденного в могиле 581 в Бирке и изображенного на рисунке ³, более не существует. В настоящее время технологии раскопок и консервации ушли далеко вперед по сравнению с девятнадцатым веком, но археологическому изучению эпохи викингов нелегко избавиться от груза прошлых ошибок.

Самым обычным объектом исследования археологов являются захоронения эпохи викингов. Подобных могил по всей Скандинавии, а также в других зонах скандинавской активности, известны десятки тысяч. Они бывают самого разного типа - кремация встречается наряду с ингумацией, отдельные могилы отмечены курганами, а другие плоские, какие-то богато обставлены, прочие же бедны; и в некоторых из них умершие были захоронены или кремированы в корабле или лодке. Эти погребения, являющиеся главным источником материала по эпохе викингов, часто группируются вместе, образуя кладбища, которые можно связывать с населенными пунктами, но лишь немногие из этих поселений были обследованы. В основном, это объясняется тем, что и в настоящее время в них живут люди. Например, на островах Эланд и Готланд легкодоступны для изучения населенные пункты, относящиеся к периоду до викингов, обезлюдевшие в пятом и шестом веках по не совсем понятным причинам; началу эпохи викингов здесь были основаны новые поселения на местах, которые, большей частью, используются и сегодня3. Даже в тех случаях, когда раскопки возможны, следы эпохи викингов часто оказываются поврежденными, если не уничтоженными, при строительстве позднейших зданий, или рытье сточных канав. Прекрасную возможность до тонкостей восстановить облик поселения эпохи викингов археолог получает лишь в тех случаях, когда археологические пункты пустеют прямо в этот период или сразу после него. Деревня Линдхольм в Северной Ютландии превосходно сохранилась только потому, что в одиннадцатом веке весь этот участок оказался покрытым толстым слоем песка, и это уберегло его от повреждения⁴. Песок сохранил даже борозды на поле, и когда он был удален, все еще можно было увидеть колеи, оставленные колесами телеги. Шансы обнаружить следы девятого и десятого веков увеличиваются и в случае, если строения были каменными, а не деревянными, и потому тщательнее других поселений эпохи викингов была раскопана деревня Ярлшоф на Шетландских островах⁵. Существует также несколько крупных и значительных объектов, вроде лагеря в Треллеборге⁶, или городов Хедебю и Бирки, и, естественно, они привлекли к себе большое внимание⁷. Рассматривая эти внушительные памятники и сделанные в них открытия, важно помнить, что они составляют лишь часть, хотя и существенную, свидетельств, поставляемых археологией. Так, исследование и интерпретация такого объекта как Бирка зависит от результатов бесчисленных мелких раскопок, многие из которых не фиксируются должным образом, а большинство редко рассматривается с точки зрения их самостоятельной ценности.

Эти археологические пункты и сделанные там находки представляют собой то сырье, которое должен переработать археолог. В результате систематического сопоставления и анализа он надеется предложить ответы на множество разнообразных вопросов. Например, он может попытаться выяснить судьбы конкретного объекта или региона, проследить миграции, узнать характеристики региона и тем самым обнаружить ввозные товары или чужеродные влияния, изучить изменения в составе населения, сравнить богатства и ресурсы различных областей в разное время и даже распознать классы общества. Почти для любого из подобных археологических исследований фундаментальным является вопрос хронологии. Одна из первых задач археолога состоит в том, чтобы как можно более точно определить абсолютную или относительную дату своих объектов и извлеченного из земли материала. Как и историка, его интересует процесс трансформации, а здесь нельзя обойтись совсем без понимания хронологии. Очевидно, что шанс на серьезное рассмотрение любого подобного процесса, идет ли речь о художественных стилях, строительных технологиях, погребальных обычаях или просто о расцвете, появляется только при возможности установить хронологию объекта или ряда объектов. Конечно, хронология археолога не обязана быть абсолютной: до тех пор, пока на основании относительной хронологии, скажем, последовательности стилей, не делается выводов по поводу других проблем, к которым эта частная хронология не имеет отношения, в ней нет ничего плохого. Если же предполагается, что археологический материал будет использоваться для общего изучения эпохи викингов, важно хорошо понимать, уместна ли археологическая хронологии с точки зрения истории. Так же важно, чтобы историки и все те, кому, быть может, придется использовать эти вещественные свидетельства, разбирались в методах археологической датировки, поэтому недавно шведский ученый Бертил Альмгрен подверг их критическому анализу⁸.

Вопросы хронологии, которые приходится рассматривать археологам, связаны либо с археологическими пунктами, либо с найденными предметами. Ответы, разумеется, тесно взаимосвязаны; установить дату могилы, дома или другого строения обычно можно только найдя в нем какой-либо поддающийся датировке предмет, а дата предмета почти всегда определяется его обнаружением в каком-то доступном для датировки контексте. Очевидно, самое главное - чтобы раскопки археологического пункта проводились аккуратно, поскольку надежда выработать относительную хронологию находок и доказать, что откопанные рядом предметы, были и захоронены вместе, существует только в том случае, когда пристальное внимание уделяется всем обстоятельствам. Материалы, полученные в результате небрежных раскопок и кладоискательства, могут быть абсолютно бесполезными, а случайные находки, обнаруженные при прокладке дорог или вспашке, не обладают ценностью в качестве критерия для датировки, поскольку явно нельзя сказать, когда они были потеряны или закопаны. Единственную надежду датировать предметы, найденные случайно или в ходе бессистемных раскопок, дает их сопоставление с другими, которые поддаются датировке, будучи извлечены с большей аккуратностью. К сожалению, таковых относительно немного: основная часть материала, относящегося к эпохе викингов, была добыта при не слишком хорошо известных обстоятельствах, и потому, в идеале, при попытках установления исторической или абсолютной хронологии этого периода этими находками следовало бы пренебречь.

Наилучшим для датировки материалом, поставляемым археологическими пунктами эпохи викингов, являются монеты⁹. По общему признанию, датировка некоторых из них неясна, но многие несут на себе имя правителя, которым были выбиты, и, таким образом, их дата оказывается установленной. Мусульманские монеты даже еще полезнее, поскольку обычно на них бывает указан год чеканки. К несчастью, лишь в относительно небольшом количестве захоронений и других археологических объектов были обнаружены монеты, поддающиеся датировке. Из 4400 мусульманских монет, найденных в Норвегии и Дании, только тридцать были выкопаны из могил, которых, в общей сложности, насчитывалось десять¹⁰. Монеты, использованные при захоронении, нередко фрагментарны или сильно повреждены, и потому их дату зачастую невозможно расшифровать. Даже когда дата монеты, извлеченной из могилы, известна, это дает только одну границу датировки, а так можно зайти в тупик. Прежде чем стать частью погребального инвентаря, монеты могли долгое время находиться в обращении или служить украшениями. Видимый износ - это очень ненадежный признак их возраста на момент захоронения; монета могла истереться очень быстро или, напротив, долго храниться в хорошем состоянии. Таким образом, монеты способны оказать лишь ограниченную помощь в датировке находок эпохи викингов.

Обнаружение в раскопе предметов, поддающихся датировке, обеспечивает лишь одну временную границу; другая обычно остается неопределенной. В отдельных случаях какое-то видоизменение или перестройка, связанная с известным моментом истории, устанавливает и вторую пограничную дату. Например, существует немаловажный участок, где на terminus ad quem указывает отсутствие некоторых предметов. Находится он в Бирке, где ни в одной из 1100 раскопанных могил, как и в материалах, добытых в черте города, не было обнаружено ни германских, ни и английских монет короля Этельреда¹¹. В Швеции такие монеты были чрезвычайно широко распространены в течение последних двух десятилетий десятого века, и их отсутствие в материалах из богатой Бирки наводит на мысль о том, что примерно к 980 г. город пришел в запустение. Это уникальный и замечательно ценный ключ к датировке могил и прочих объектов, найденных в Бирке. Например, это значит, что захоронение, изображенное на рисунке 3 можно датировать в необычайно узких пределах. В нем найден серебряный дирхем, который, по всей видимости, был отчеканен между 913 и 933 гг., и поскольку эта могила принадлежит к кладбищу Бирки, то относится она, вероятно, к периоду до 980 года. Эта датировка гораздо точнее, чем она могла бы быть, если бы могила была найдена в каком-то другом месте. Иногда временная граница известна из истории. Заселение Исландии в последней четверти девятого века является прекрасной и вполне надежной отправной точкой для сделанных там открытий. Известны также попытки датировать отдельные объекты, связывая их с конкретными людьми или событиями, но они оказались менее плодотворными, чем можно было бы ожидать, и порой сама эта связь весьма сомнительна, как, например, предположение о том, что в Озеберге была похоронена королева Аса¹². Конечно, существует насколько археологических пунктов, которые можно соотнести с исторически известными личностями, - это, например, курганы датских королей десятого века Горма и Харальда в Йеллинге, но королевские захоронения едва ли подходят на роль удобного пособия для изучения стиля и формы более скромных могил.

Выходит, что таких объектов, для которых можно с уверенностью установить одну пограничную дату, немного, и совсем уж мало таких, для которых мыслимо предложить две. Приходится использовать могилы и другие объекты, содержащие какое-то количество материала, явно поддающегося датировке, в качестве ключа к хронологии других находок. Метод прост; предметы, найденные в доступном для датировки контексте, сами используются в качестве критерия датировки, будучи обнаружены в любом другом месте. Прием этот явно ненадежен, особенно когда его отправные точки сами обеспечены лишь одной пограничной датой, но приходится его применять, и некоторые археологи заявляют, что в состоянии датировать находки с замечательной точностью. Например, профессор Шетелиг в ходе дискуссии о датировке нескольких захоронений на территории Британии решился написать:

«В соответствующей могиле мужчины в Баллинаби находился меч и топор, характерные для первой половины девятого века, а другое захоронение мужчины, обнаруженное вблизи двойной могилы, датируется топором, относящимся примерно к 850 году. Захоронение в лодке в Килоран Бее, судя по типу найденного в нем меча и топора, следует посчитать на 20-30 лет более старым. Великолепная рукоять меча из могилы в Эйгге относится ко времени до середины девятого века»¹³.

Впоследствии было высказано мнение о том, что колония викингов в Ярлшофе на Шетландских островах восходит к началу девятого века¹⁴. Главная причина для этого заключается в том, что ряд предметов, отнесенных к началу девятого века, были найдены в самом древнем культурном слое первого дома викингов. Основанием для датировки всех этих предметов может служить

«застежка конской сбруи из позолоченной бронзы кельтского образца... характерная для металлических изделий, которые в то время викинги захватывали на Западе. Аналогичная застежка встречается в женском захоронении начала девятого века в Гаузеле, Хетланд, область Море, известны и другие образцы в Ирландии и на западе Шотландии».

Тот факт, с которым можно и поспорить, что в других местах украшения этого типа встречаются в контексте начала девятого века, разумеется, не может ничего доказывать в связи с датировкой предмета из Ярлшофа. Но, представляется, что могиле в Гаузеле была присвоена слишком ранняя дата. О ней несколько раз упоминает Ян Петерсен в своем Описании британских древностей, найденных в Норвегии, датируя ее один раз девятым веком, дважды - второй половиной того же столетия и один раз - «примерно 850 годом»¹⁵. Сомневаться в том, что в девятом веке Ярлшоф был населен, не приходится, но к заявлению о том, что он был основан в начале девятого века, стоит относиться с легким скептицизмом, как и к большинству высказываний о возможности точно датировать археологический пункт посредством находок такого рода.

Шаткость подобной датировки лучше всего иллюстрирует следующий пример. Захоронение на рисунке 3 можно отнести к 913-980 годам. Обух топора из этой могилы принадлежит к типу, который встречается в других местах, и на кладбище в Бирке найдены еще два аналогичных образца¹⁶. К счастью, в обоих последних захоронениях присутствовали монеты, в одном случае - 909-910 гг., в другом - начала десятого века. Таким образом, все три могилы говорят о том, что в десятом веке такой топор можно было использовать в качестве погребального инвентаря. Если мы собираемся использовать этот обух в качестве критерия датировки, то, очевидно, важно узнать, новыми или устарелыми являлись топоры этого типа в момент их захоронения в Бирке. И, прежде чем он сможет стать серьезным подспорьем при датировке, необходимо в каждом случае выяснить, был ли топор закопан уже старым, или вскоре после своего изготовления. Мы не в силах установить это, и предположение, что в момент погребения оружие неизменно бывало старым, так же рискованно, как и то, что оно всегда было новым. Следовательно, неизбежно существование погрешности, равной, самое меньшее, поколению до и после пограничных дат, установленных для захоронений в Бирке. Иными словами, этот топор мог находиться в употреблении и стать элементом погребальной утвари с 870 и примерно до 1010 гг., а значит, его ценность как критерия датировки невелика. В лучшем случае, мы вправе сказать, что топоры такого типа использовались в десятом веке.

Опасность появления несуразных результатов существенно уменьшилась бы, если бы используемые для датировки предметы встречались в больших количествах, но в таких случаях возникают дополнительные сложности. Наличие этих «больших количеств» может означать, что предмет пользовался популярностью в течение длительного периода, и потому не может быть надежной приметой своего времени. Среди произведений скандинавского искусства, встречающихся во множестве, находятся броши, которые иногда называют скорлупообразными. Известно немало различных типов этих характерно скандинавских украшений, и некоторые из них представлены множеством образцов. Самый распространенный тип получил у Яна Петерсена номер 51, и к нему принадлежит не менее 982 экземпляров из 676 археологических пунктов¹⁷. К сожалению, менее 160 из них были найдены вместе с другими предметами, и только двенадцать - с монетами. Датировка этих монет варьируется между серединой девятого и концом десятого века, и нет сомнения, что броши этого типа характерны для конца эпохи викингов, но едва ли их можно датировать точнее. Следующая по численности разновидность овальных брошей у Яна Петерсена значится за номером ³⁷; 535 образцов этого типа были найдены в 364 пунктах, причем только в семидесяти восьми из них были обнаружены и другие предметы. Ни одна из таких брошей не была раскопана вместе с монетой. Как кажется, этот тип броши древнее, чем более распространенный номер 51, но, очевидно, нет возможности датировать его точнее, чем девятым или началом десятого века. Изучение взаимного отношения этих двух типов с полной ясностью указывает на их частичное совпадение во времени, ибо в десяти объектах встречаются сразу оба. Известно немало аналогичных случаев «встречи» предметов, которые, будучи, обнаружены изолированно, датируются по-разному. Сам Шетелиг выражал удивление по поводу одной такой несовместимой пары. «Древнейший тип, относящийся к девятому веку и отличающийся несколько тяжеловатым орнаментом, названный типом Бердаля, происходит из... Клибберсвика на Шетландских островах, причем этот последний археологический пункт оказывается местом поразительной «встречи» броши типа Бердаля с брошью-трилистником десятого века». Если брошь начала девятого века могла быть погребена вместе с экземпляром десятого века, то едва ли стоит с доверием прислушиваться к ее голосу в пользу более ранней даты. Таким образом, датировка на основании совместного обнаружения предметов не бывает особенно точной.

Стилистическая и типологическая эволюция, сама по себе, не является удовлетворительным критерием датировки. Разумеется, в эпоху викингов имели место изменения типа и стиля, но старые предметы могли еще долго оставаться в употреблении, и обычно скорость этого процесса неизвестна. В разных областях и внутри разных социальных групп она могла быть неодинаковой. Менялась мода, существовали всевозможные стили, и все это можно проследить в течение эпохи, но иногда случается так, что расходящиеся, по всей видимости, стили или манеры, обычно отождествляемые с разными периодами, обнаруживаются вместе. Например, среди образцов резьбы по дереву, найденных в Озеберге, были распознаны работы десяти разных художников, по крайней мере, в трех различных «стилях»¹⁹. Профессора Шетелиг и Линдквист пришли к диаметрально противоположным выводам относительно хронологической последовательности, в которой работали эти художники²⁰, а профессор Арбман недавно заметил, что «возможность установить время работы этих десяти мастеров очень невелика»²¹. Понятно, что подобные стилистические аргументы, скорее всего, не дают прочного хронологического основания для изучения эпохи викингов. Правда, Бертил Алмгрен предположил, что думать о наличии в Озеберге трех различных стилей - есть заблуждение, вместо этого их следовало бы рассматривать как разные стороны одного и того же стиля²². Его заманчивые размышления о стилистическом анализе не встретили общего признания скандинавских археологов, но, безусловно, они заслуживают более широкого обсуждения, чем это было до сих пор.

Он утверждает, что стили следует различать не по мотивам, а по используемому типу изогнутых линий, и что у всех художников из Озеберга система этих линий была одинаковой. Различия связаны отчасти с индивидуальностью художника, а отчасти с выбором разных тем или предметов, но все эти произведения относятся к одной стадии или фазе развития скандинавского искусства. Такая же система изогнутых линий встречается на многих других предметах начала эпохи викингов, и, что примечательно, в их числе бронзовые изделия из Броа в Халле, на о. Готланд, одно из которых представлено на иллюстрации III. Бертил Алмгрен предполагает, что в отношении этой красивой застежки особенно важно то, что она выполнена в форме львиной головы с сильно стилизованной птицей в пасти и причудливыми зверями на шее и теле, но вся композиция состоит из изогнутых линий с постоянно меняющимся радиусом, причем к концу каждой линии этот радиус становится наименьшим. Существенно и то, что здесь, по-видимому, имело место сознательно стремление избегать прямых углов, ровных и параллельных линий, и для композиции в целом характерна обдуманная асимметрия. Тот же тип изогнутых линий встречается в Озеберге, в чем можно убедиться на иллюстрации IV. Разумеется, есть и отличия, особенно, в том, как решается обрамление. В Броа линии композиции соединяются с ним по касательной, кажется, что они в него перетекают, и кромка сливается с узором. В резной панели из Озеберга, приведенной здесь, линии композиции встречаются с круглым обрамлением под острыми углами, и если взгляд следует за линиями птиц, он задерживается на этих окружностях. Другое отличие, конечно же, состоит в том, что в Броа само обрамление асимметрично, а в Озеберге каждое из них представляет собой круг. Кроме того, как указывает Алмгрен, есть некоторая разница и в самом узоре из изогнутых линий, причем не только между Броа и Озебергом, но даже между находками из Озеберга, но эти расхождения не отменяют сущностного единства этой ранней фазы в развитии стиля викингов. Плодотворность этого подхода можно проиллюстрировать, применив его к узору, известному в восточной Скандинавии как Стиль D, который относится к предшествовавшему периоду. В отличие от образца из Броа, этот стиль использует прямые линии, а кривые обычно бывают правильными, когда же радиус у них переменный, наименьшим он, как правило, оказывается в середине линии, и композиции часто симметричны.

В течение эпохи викингов мода на декоративные стили не раз менялась, что можно увидеть, сопоставив узоры из Озеберга и Броа с серебряными брошами из Ямьо на о. Эланд, показанными на Иллюстрации VIII. Это пример так называемого стиля Борре, относящегося к середине эпохи викингов. Более поздний стиль искусства викингов представлен руническим камнем из Упланда на иллюстрации I. Изучение эволюции этих и других стилей, наряду с факторами, оказавшими на них влияние, является важной частью археологического исследования эпохи викингов, но сделанные на сегодня выводы нельзя назвать ни достаточно согласованными, ни достаточно определенными для того, чтобы заключения на основании стиля приобрели серьезный вес за пределами узкого круга археологов и историков искусства. В любом случае, маловероятно, чтобы достижения в сфере искусства были тесно связаны с политическими или экономическими изменениями, и потому хронологии стилей эпохи викингов суждено навсегда остаться, до известной степени, относительной; и даже если бы существовала возможность установить последовательность стилей, их хронология едва ли имела бы какое-то отношение к другим эволюционным процессам. Точно также, выявление отдельного внешнего воздействия на некий стиль или на искусство некоего региона (например, в искусстве викингов прослеживается франкское, английское, ирландское, византийское и персидское влияние) - это завораживающее занятие, но, по большей части, не ведущее к изучению других аспектов исторического периода. Подобные влияния, разумеется, свидетельствуют о контакте с искусством других регионов, но определить их сущность почти никогда невозможно. По-видимому, в том, что касается политических, экономических и даже личных отношений того времени, эти влияния, по поводу которых все равно не утихают споры, оказываются весьма обманчивыми ориентирами.

Таким образом, установить абсолютную археологическую дату путем изучения стилей нельзя практически никогда, разве что в очень широких пределах, и такая возможность открывается крайне редко как результат обнаружения предметов, поддающихся датировке. Польза от таких способов датировки как радиокарбонный метод не столь велика, как может показаться на первый взгляд, ибо при том, насколько значительна их погрешность, надеяться можно лишь на то, что этот метод подтвердит принадлежность предмета к началу или концу эпохи викингов, а в большинстве случаев это уже и так будет известно²³. Например, была исследована смола кораблей, недавно обнаруженных в Роскилле-фьорде, и при помощи радиоуглеродного метода датирована 910 годом, а возможная погрешность составила по веку в каждую сторону²⁴. Таким образом, лучшее, на что здесь можно надеяться - это датировка в широких пределах. Мы вправе сказать, что некоторые предметы представляются типичными для начала, середины и конца эпохи викингов, и, вероятно, оправданным будет вести разговор о столетиях, но более точная датировка, чем эта, очевидно невозможна.

Хронологические вопросы, безусловно, являются основополагающими для изучения археологии эпохи викингов, но это не единственная забота археологов. Об их интересе к стилистическому развитию декоративного искусства и влияниям извне, которые оно может отражать, уже говорилось выше. Кроме того, археологи изучают эволюцию технологий и характер социальных обычаев, проследить которые можно, в частности, по погребению усопших. Раскопано значительное количество захоронений, и, хотя слишком немногие из них были исследованы достаточно тщательно, чтобы можно было сделать по-настоящему качественные выводы, кое-какие факты представляются четко установленными. Самый примечательный из них заключается в том, что в этот период для скандинавов характерен обычай погребения или кремации мертвых в корабле или лодке. Стало быть, найденные в России и Западной Европе захоронения в кораблях и лодках, скорее всего, принадлежали скандинавам. К сожалению, обнаружение заклепок от лодок в могилах, в которых погребен прах после кремации, не обязательно означает, что труп был сожжен в лодке. Если для костра использовалась старая лодочная древесина, в обгорелых остатках вполне могут оказаться заклепки²⁵. Встречаются и другие виды захоронения, которые, как представляется, достаточно хорошо изучены, и среди них могилы с погребальной камерой вроде представленной на рисунке 3. Они обнаруживаются по всей Скандинавии, в Польше, Северной Германии, а также Южной России, и один шведский археолог предположил, что этот тип захоронения пришел в Скандинавию с юго-запада, а затем был принесен скандинавами на юг России²⁶. Это кажется маловероятным: различные типы захоронения в камерах, скорее всего, развивались независимо во всех регионах, изобилующих лесом. По всему ареалу викингов, кроме Исландии, параллельно бытовали как кремация, так и ингумация, и, возможно, что обычай погребения в земле явился результатом христианского влияния. Конечно же, судя по всему, кремация была наиболее распространена и существовала дольше всего в областях вроде Финляндии, находившихся в большом удалении от христианского Запада, но, разумеется, не следует предполагать, что это христианское влияние было прямым. Само собой, наличие кладбищ с захоронениями в земле не означает, что эту территорию посетил миссионер. Иногда считают, что могилы без погребальной утвари говорят о прямом христианском влиянии, но с той же вероятностью они могут быть свидетельством бедности покойного или неграмотно проведенных раскопок, и необходимо помнить, что даже христиан иногда хоронили вместе с чем-то из их имущества.

Таким образом, проследить распространение народов или верований, изучая особенности захоронений, трудно. Конечно же, ничуть не проще сделать удовлетворительные выводы, исходя из содержимого могил. Обнаружение мечей или брошей скандинавского производства в захоронениях на территории России или Ирландии, очевидно, не может служить доказательством того, что люди, погребенные в этих могилах, были скандинавами или имели скандинавских предков. Предметы такого рода могут переходить из рук в руки, нередко оказываясь очень далеко от народа, который их изготовил или пользовался ими первым. Это может показаться ясным как день, но, очевидно, об этом порой забывают. Некоторые ученые воспринимают обнаружение скандинавских предметов, особенно в России, как доказательство тесных связей со Скандинавией. Самый яркий пример тому - отношение к раскопанному в Чернигове крупному захоронению с погребальной камерой, в котором были найдены два меча, один скандинавский, а второй - скандинавской формы, но декорированный в чуждом стиле. Ни один из прочих предметов из той же могилы нельзя с какой-либо долей уверенности связать со Скандинавией, но крупный шведский археолог недавно высказал предположение, что это захоронение принадлежало человеку скандинавского происхождения²⁷. Это тем более удивительно, что мечи были одним из предметов скандинавского экспорта, о чем упоминают мусульманские писатели того времени²⁸. В полемике по поводу крупного кладбища эпохи викингов в Гнездово вблизи Смоленска заявление о том, что присутствие в захоронении скандинавских предметов доказывает скандинавские корни усопшего, привело к крайне плачевным последствиям. В Гнездово насчитывается более 3000 могил, а монеты и другие предметы, найденные в них, показывают, что этим кладбищем пользовались в десятом и одиннадцатом веках. Многие захоронения были раскопаны в девятнадцатом веке, а за последние пятнадцать лет советский археолог Д. А. Авдусин исследовал еще более сотни²⁹. Среди находок из этого археологического пункта имеются и некоторые предметы скандинавского производства, есть также и другие, скандинавского типа, но, вероятно, изготовленные в России. Тот факт, что одна из крупнейших могил представляет собой захоронение в лодке, доказывает, что там было погребено какое-то количество скандинавов, есть и еще несколько могил, которые можно обоснованно трактовать как скандинавские, но в целом доля скандинавского элемента была сильно преувеличена. Профессор Бронстед, безусловно, ошибается, заявляя, что «по большей части, содержимое этих могил является шведским»³⁰. Реально выявленное скандинавское влияние согласуется с теорией об обществе, в котором господствующее положение занимали воины скандинавского происхождения, впрочем, скоро славянизированные, но, конечно же, обнаруженного скандинавского материала недостаточно, чтобы подтвердить заявление Арбмана о том, что это шведское кладбище, последнее пристанище представителей шведской колонии. Право слово, лучше бы признать, что это место служило кладбищем для русских.

Контраст между Скандинавией и Россией с их многочисленными захоронениями эпохи викингов и Западной Европой разителен. Несмотря на интенсивную скандинавскую колонизацию и продолжительные военные действия против пришельцев с севера, в Западной Европе могилы викингов чрезвычайно редки. В 1925-1926 гг. группа норвежских ученых составила список скандинавских древностей, известных в то время в Западной Европе, и, хотя в свете современных знаний его следовало бы несколько дополнить, их труд ясно показывает, как мало захоронений викингов было обнаружено на Британских островах и континенте³¹. В Англии и Уэльсе их общее число составило шестнадцать; на острова Мэн - одиннадцать; в Ирландии за пределами Дублина, где было открыто большое кладбище, их оказалось четыре; в Шотландии - тринадцать; а на северных и западных островах - около шестидесяти. Что же касается континента, то там их зафиксировано только три. Для Англии необходимо сделать одно важное дополнение - кладбище примерно из шестидесяти курганов, обнаруженное в Инглби в Дербишире³². Предпринимаются различные попытки объяснить столь чрезвычайную редкость объектов, связанных с викингами, на Западе. Так, например, высказано предположение о том, что в Англии этих могил так мало из-за того, что у данов не было принято хоронить своих мертвецов в высоких курганах, или с богатым погребальным инвентарем, и потому их захоронения, скорее всего, остаются незамеченными. Это помогает объяснить малочисленность могил в датских областях Англии (менее десяти, согласно норвежскому списку), но это едва ли имеет отношение к территориям, которые были заселены людьми норвежского происхождения. По-видимому, есть другое, более удовлетворительное, объяснение - поселенцы быстро отказались от своих прежних погребальных обычаев, но не из-за того, что они слишком долго сражались вдали от дома, как заявил профессор Шетелиг³³, а потому, что скоро переняли христианские формы захоронения, или, как минимум, хоронили своих умерших соплеменников на христианских кладбищах. Кое-где на Британских островах мечи, топоры и другие скандинавские предметы были найдены на церковных кладбищах, а на острове Мэн есть несколько очень крупных погребальных курганов викингов, которые расположены за пределами погостов. Поскольку по обычаю погосты время от времени расчищались, большинство захоронений эпохи викингов, вероятнее всего, было потревожено уже давным-давно³⁴.

Археологи иногда поддаются искушению связывать свои объекты и находки с исторически известными событиями или местами. В пользу некоторых таких ассоциаций говорит несметное количество свидетельств, и нет нужды сомневаться в правомерности отождествления археологических пунктов в Брике, Хедебю и Каупанге с торговыми центрами, упоминаемыми в источниках девятого века. Но далеко не все предложенные археологами отождествления покоятся на столь прочном основании. В качестве примера можно привести выдвинутую недавно гипотезу о том, что группа могил, найденных в Монквермауте, принадлежала жертвам нападения викингов³⁵. В основу здесь заложена убежденность в том, что мы располагаем исчерпывающей исторической и археологической информацией, а это явно не так. Эти могилы могли появиться в результате какого угодно другого акта насилия, в котором викинги не принимали участия. Пытаясь увязать исторические и археологические данные, очень легко соблазниться самыми удобными гипотезами и отнестись к ним так, как будто они исключают все прочие возможности, поэтому историки, пользующиеся вещественными материалами, должны особенно остерегаться подобных обманчивых доводов.

Все эти трудности, ожидающие каждого, кто обращается к археологическим данным, были подчеркнуты не для того, чтобы доказать бесполезность археологии, а чтобы стало понятнее, какую реальной ценностью она обладает. Вне всякого сомнения, археология вносит важный вклад в изучение эпохи викингов, но если не признавать довлеющих над ней ограничений, она может принести больше вреда, чем пользы. К тому же, очень важно, чтобы все, кто прямо или косвенно использует археологические свидетельства, признали, что невозможно обеспечить точной исторической датой материальные находки, объекты и даже стили и технические приемы, а, значит, установить прочную связь между археологическими открытиями и историческими событиями очень трудно. С учетом этой важной оговорки насчет исторической ценности археологии, она может дать очень много. Так, она позволяет изучить перемены, происходившие в том или ином месте, например, превращение Хедебю из мелкого торгового центра в город, окруженный тщательно продуманными фортификациями, с водопроводом, подведенным, по крайней мере, к некоторым домам, или развитие оборонительных сооружений Бирки. Исключительной заслугой археологии является открытие сложной системы строений, находившейся внутри крупных датских земляных сооружений, вроде Треллеборга. Изменения в застройке подобных объектов можно вполне плодотворно изучать как таковые; затруднения вызывает связь этих процессов между собой, а также с событиями в других местах. Кроме того, археолог способен привлечь внимание к видимым изменениям в благосостоянии разных областей и вправе обоснованно предположить, что многократное увеличение количества захоронений, найденных в разных частях Скандинавии и относящихся к началу эпохи викингов, указывает на рост численности населения. В некоторых областях, действительно, можно выявить значительные локальные колебания в численности могил, как, например, в удаленной от берега части Каупанга³⁷. Археолог может также внести ценный вклад в наше понимание этого периода, изучая распределение некоторых легко узнаваемых предметов, вроде рейнской посуды³⁸, мыльного камня из Норвегии³⁹, и, помимо всего прочего, монет⁴⁰. В его арсенале также изучение развития технологий и инструментов, в числе которых наиболее примечательны корабли. В этих и других вопросах археология обладает величайшей ценностью, и в данном исследовании мы будем широко на нее опираться, но важно всегда помнить о том, что она оперирует гипотезами. В проверке предположений случай играет не меньшую роль, чем научный метод. Историк эпохи викингов должен остерегаться принятия на веру бездоказательных, а иногда и безосновательных домыслов и использования их таким образом, как будто они являются непреложным фактом, не вызывающим сомнения.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Thomas F. O'Rahilly, Early Irish History and Mythology (Dublin, 1946), p. 440.

2. Joseph Anderson, Scotland in Pagan Times: The Iron Age (Edinburgh, 1883), p. 43.

3. Marten Stenberg и Ole Klindt-Jensen, Vallhagar (Copenhagen, 1955), II. 1161-1685.

4. Th. Ramskou, AA, XXIV (1953), pp. 186-196; XXVI (1955), pp. 177-854; XXVIII (1957), pp. 193-201; Fra Nationalmuseets Arbejdsmark, 1957, pp. 97-100; Lindholm Hoje (Nationamuseets Bla Bog, 1960).

5. См. стр. 56.

6. См. стр. 129-35.

7. См. главу 8.

8. Bertil Almgren, Bronsnycklar och Djurornamentik, pp. 70-97. Позиция, отраженная в этой книге, вкратце изложена на английском языке в кн.: D. M. Wilson, "Almgren and Chronology", Medieval Archaeology, III (1959), pp. 12-19. См. также Bertil Almgren "Datering (av vikingatida kulturforemal)', KHL, III, col. 22-7.

9. См. главу 5.

10. KHL, I, col. 183-4.

11. H. Arbmann, Schweden und das karolingische Reich (KVHAA Handlingar 43, 1937), pp. 240-241.

12. G. Gjessing, Viking, VII (1943), pp. 105-111; Thorleif Sjovold, The Oseberg Find (Oslo, 1959), pp. 80-81.

13. VA, VI, 103.

14. J. R. C. Hamilton, Excavations at Jarlshof, Shetland (Ministry of Works Archaeological Reports no. 1, Edinburgh, 1956), p. 129.

15. VA, V. 31-2, 92-3, 168, 207.

16. Birka I, могилы 495, 524.

17. Согласно Bertil Almgren, Bronsnycklar, p. 73, эта статистика почерпнута из кн.: Peter Paulsen, Studien zur Wikinger-Kultur (Neumunster, 1933), pp. 83-84, 86-87, 90-93, 95-100. Неточность некоторых сопоставлений, о которых здесь сообщается, компенсируют открытия, совершенные после 1933 года.

18. VA, VI. 102-103.

19. Haakon Shetelig, Vestfoldskolen (Osebergfundet III, Oslo, 1920).

20. Sune Lindqvist, "Osebergmastarna", Tor, 1948, p. 9-28.

21. Holger Arbmann, The Vikings (London, 1961), p. 122.

22. Bronsnycklar och Djurornamentik, pp. 88-95.

23. Harold Barker, "Radio Carbon Dating: Its Scope and Limitations", Antiquity, XXXII (1958), pp. 253-263. Он делает вывод о том, что «метод датировки с помощью углерода-14, в лучшем случае, устанавливает широкие хронологические рамки, а не тонкие детали».

24. O. Olsen и O. C. Pedersen, AA, XXIX (1958), pp. 174.

25. Sune Lindqvist, "Fuskhogar och falska batgravar", Tor, IV (1958), pp.101-112.

26. T. J. Arne, "Scandinavische Holzkammergraber aus der Wikinerzeit in der Ukraine", AA, II (1931), pp. 285-302.

27. Holger Arbman, Svear i Osterviking (Stockholm, 1955), p. 94.

28. Например, Ибн Хурдадби, см. Harris Birkeland, Nordens historie i middelalderen etter arabiske kilder, p. 11. См. также список статей мусульманского импорта из Булгарии у Аль-Муккадиси, выше, стр. 184-185.

29. Предшествующие раскопки рассмотрены в кн.: T. J. Arne, La Suede et l'Orient (Archives d'Etudes Orientales, 9, Uppsala, 1914), pp. 37-44. относительно раскопок Д. А. Авдусина см. Краткие сообщения Института истории материальной культуры, 30 (1949), стр. 3-14; 44 (1952), стр. 93-103; 38 (1951), стр. 72-81.

30. The Vikings, p. 279.

31. VA, II-IV.

32. VA, VI. 77-9; C. Clarke и W. Fraser, "Excavations of Pagan Burial Mounds: Ingleby, Derbyshire", Journal of the Derbyshire Archaeological and Natural Hist. Soc., no. LXVI (1946), pp. 1-23; no. LXIX (1949), pp. 78-81.

33. VA, VI. 86.

34. Это соображение предложил мне м-р P. S. Gelling, ср. B. R. S. и Eleanor Megaw в The Early Cultures of North-West Europe (H. M. Chadwick Memorial Studies), ред. Sir Cyril Fox и Bruce Dickins (Cambridge, 1950), pp. 146-147.

35. Medieval Archaeology, IV (1960), p. 140.

36. См. стр. 120-135.

37. См. стр. 181.

38. W. Hubener, "Zur Ausbreitung einiger frankischer Keramikgruppen nach Nord- und Mitteleuropa im 9-12 Jahrhundert", Archaeologia Geographica, II (1951), pp. 105-111.

39. H. Jankuhn, Haithabu (1956), pp. 167-169.

40. См. Главу 5.