Глава VII. Социально-экономический переворот Победы Лю Бана и мудрая политика его преемников по отношению к держателям уделов позволили создать прочный фундамент для политического утверждения новой централизованной империи, однако социальные и экономические последствия великого переворота были настолько же важными, насколько и политические изменения, поскольку обнажили проблемы, решить которые ханьским императорам оказалось не так просто. Хотя, чтобы утвердить беспрекословную власть императорского двора, Лю Бан и его преемники проводили сознательную антифеодальную политику, некоторые последствия падения аристократии привели не к усилению, а к ослаблению власти императора и подвергли риску существование династии. Разрушение аристократии создало в социальной системе лакуну, которую слишком часто заполняли весьма нежелательные элементы. Пока ханьская династия наблюдала становление новой концепции общества, по которой правящий класс был отмечен не знаком божественности и знатного происхождения, но уровнем образования и культуры, преобразования все еще слишком отставали, чтобы позволить новой общественной форме завоевать всеобщее уважение и признание. Люди по-прежнему оглядывались назад, в феодальную эпоху, по-прежнему сомневались в прочности новой империи и втайне считали императорскую семью выскочками. В то время, как ханьская династия смогла покончить с феодальными традициями в провинциях, сам двор, который должен быть главным и непоколебимым авторитетом, и с которого брала бы пример вся империя, в действительности сотрясали частые и кровавые перевороты. Эти беспорядки стали причиной одного весьма неожиданного явления — роста власти и влияния семей, являющихся родственниками жен императора. При феодальной системе такого источника нестабильности не существовало. Китайские свадебные обычаи, запрещавшие браки между членами одного клана, а значит, и между носящими одну и ту же фамилию, вынуждали удельных князей выбирать себе невест среди равных им из другого клана, а это могли быть только правящие семьи других государств. Поэтому семья жены правителя была "иностранной", ее члены не жили в государстве правителя и, следовательно, не могли оказывать никакого влияния на дворцовую политику. Точно так же и сама женщина, не имея поддержки семьи в новой стране, во внутренних делах не имела никакого голоса, хотя ее влияние и могло сыграть свою роль во внешней политике в пользу ее родного царства, как это случилось в 645 году до н. э., когда жена циньского правителя, принадлежавшая к правящему дому Цзинь, ходатайствовала перед мужем и спасла жизнь захваченному в плен цзиньскому князю. Совершенно иная ситуация возникла в ханьской империи. Была лишь одна правящая семья, и так как императоры не могли вступать в брак с членами параллельных императорской линий, так как все они носили одну и ту же фамилию, они вынуждены были брать в жены дочерей собственных подданных. Этот обычай стал новым и опасным фактором в политической жизни. Женитьба перестала быть средством создания выгодного союза, как в феодальную эпоху, а, наоборот, возвышала семьи соперников. Императриц выбирали либо за красоту, либо чтобы вознаградить достойного министра или полководца. Их влияние в любом случае представляло опасность для императорского дома. Если они достигали такого положения благодаря своей красоте, то императоры становились пленниками их прихотей. Если же их семья уже была вознаграждена за государственную службу, то теперь она приобретала значительное влияние в самом средоточии власти. Как мать наследника, императрица была очень важной персоной. После смерти императора, если ее сын еще был ребенком (что часто и происходило), она осуществляла регентство, а значит, вся императорская власть переходила в руки ее семьи. Ее братья и дяди занимали высшие посты и заполняли административные учреждения членами своего клана и своими ставленниками. Так как их власть зависела только от императрицы, они всеми силами старались продлить регентство, даже если молодой император становился совершеннолетним. Смена правления или даже женитьба нового императора означали бы конец их влияния, поэтому они старались использовать отпущенное им время по максимуму, чтобы накопить огромные богатства и сформировать партию поддержки, если пробьет злой час. В новом обществе члены семьи императрицы уже не были аристократами с древними традициями преданности и покорности, они были выходцами из ниоткуда, а их единственной опорой стало расположение, оказываемое императрице. Ранее они не имели никакого веса, после смерти императрицы они могли лишиться власти, богатства и даже жизни. Они являлись объектом зависти и клеветы. Никакие аристократические привилегии не умеривали их жадности и не ограничивали их надменности. Не было другого способа избежать опасности, угрожавшей им при смене правления, чем сделать шаг вперед и захватить сам трон. Фатальная логика положения заставляла все семьи императриц при ханьской династии следовать такой политике, но все они, за одним исключением, провалились. Их история, как, впрочем, и история самого ханьского двора, повторялась лишь с небольшими вариациями. Семья императрицы получала титулы и высокие посты. Они прибирали к рукам власть, нацеливались на трон, но после смерти или впадения в немилость их единственной опоры — императрицы — они жестоко истреблялись, чтобы освободить место для родственников новой. Семья первой ханьской императрицы Лу первой показала пример последующим поколениям, а семья Ван, вошедшая в императорский дом после женитьбы ханьского Юань-ди (49–33 до н. э.), стала единственной, обеспечившей себе временную безопасность путем узурпации престола. Узурпатор Ван Ман (9–23) наслаждался своей властью лишь четырнадцать лет. Ханьский дом не был лишен поддержки в провинциях, и после жестокой гражданской войны трон был отвоеван императором Гуан-у, который затем перенес столицу на восток в Лоян. Это событие и разделяет историю династии Хань на два этапа, известных как период Западной, или Ранней Хань (206 до н. э.–25 н. э.) и период Восточной, или Поздней Хань (25–221). Дворцовые интриги и перевороты, ставшие следствием возросшего влияния женщин, оказались не единственными нарушающими покой последствиями социальных изменений. Подъем классов, до этого лишенных всякой политической силы, был тесно связан с экономическими бедами новой империи. При первом императоре Хань соблюдался старый закон, запрещавший торговцам и ремесленникам занимать какой- либо государственный пост. Лю Бан, будучи крестьянином, благоволил своему классу. Восприняв учение легистов, он свято верил в то, что сельское хозяйство является основой экономической системы и единственным делом, достойным находить поддержку и покровительство правительства. Необходимость восстановления хозяйства была достаточно очевидной. Ханьский император получил Поднебесную на последней стадии истощения и нищеты. "Великие преобразования" циньского деспотизма, бесконечные войны периода "Борющихся царств" привели страну к состоянию, ярко описанному Сыма Цянем. По восшествии на престол Лю Бан не смог найти во всей империи четырех коней одной масти, чтобы запрячь их в свою колесницу. Высшие чиновники вместо лошадей запрягали буйволов. При том, что цена лошади доходила до 300 фунтов золота, это не удивительно. Рис, основной продукт питания на юге и обычная пища для состоятельных людей, поднялся в цене до фантастического уровня в один фунт золота за меру. Без сомнения, именно это обстоятельство настроило Лю Бана против торговцев, которых он подозревал в спекуляции и укрывательстве продовольствия с целью поднять цены. Торговцам запрещалось носить шелковые одежды, ездить в повозках или занимать пост. Их также заставляли платить множество налогов. Лю Бан надеялся восстановить процветание крестьянства и вернуть к жизни сельскохозяйственную экономику феодализма, но последствия изменений для экономики были так же необратимы, как и для политики. Феодализм умер, и попытка Сян Юя вернуть его к жизни закончилась провалом. Вскоре стало ясно, что вместе с ним канули в лету социальная и экономическая системы. Первый век ханьской империи дает интересный пример того, как сильное и во многих отношениях просвещенное правительство пыталось совладать с экономическим кризисом, как неожиданным, так и непонятными. Реформы смели препятствия для торговли, веками поддерживавшиеся до этого войнами и завистью правителей царств. В империю вошли новые, потенциально очень богатые территории. Позиции знати, владеющей землей, были подорваны. Бок о бок с внезапной экспансией самой империи шла не менее значимая экспансия производства и торговли, взрастившая новый класс промышленных магнатов и торговцев, обладавших громадными состояниями. Ханьские правители были не столько обременены необходимостью противостоять политической опасности в лице феодализма, сколько вынуждены иметь дело с экономическими проблемами, совершенно новыми для китайского опыта. Этих проблем было три, и они удивительно похожи на те, с которыми правительствам приходится иметь дело в ХХ веке: падение курса денежной единицы, нестабильность цен и затраты на оборону. На протяжении всего периода Ранней Хань война с кочевниками монгольских степей забирала ресурсы империи и осложняла экономическую ситуацию. Эти кочевники, которых китайцы называли "сюнну", то есть гунны, принадлежали к тюркской ветви. Их набеги на Китай начались еще в эпоху "Борющихся царств" и вынудили Ши Хуан- ди строить Великую стену для защиты от них. При ханьской династии противостояние продолжалось почти беспрерывно вплоть до 51 года до н. э., когда южные племена, вследствие собственных внутренних неурядиц, подчинились Китаю. Значение Великой Стены как защитного сооружения не стоит недооценивать. В эпоху, когда артиллерии еще не знали, столь значительный барьер, построенный по гребням холмов, являлся очень трудным препятствием для конницы. Стена имела один главный недостаток. Чтобы быть эффективной, она должна была быть охраняемой, но из-за ее огромной протяженности бедная страна не могла поставлять достаточно продовольствия для армии, постоянно находившейся на границе. Трудности, которые ханьские императоры испытывали в связи с необходимостью снабжения приграничных районов, усугублялись отсутствием адекватных транспортных коммуникаций. Вдоль северных границ нет судоходных рек, за исключением Хуанхэ, а так как она течет на юг, с горных плато на равнину, то полностью загруженные транспортные суда должны были идти вверх против сильного течения, а назад они возвращались пустыми. Недостаток лошадей, которых разводили в Монголии и которых приходилось закупать или захватывать у самих кочевников, создавал дополнительные трудности. Пограничные проблемы были не единственной причиной экономических кризисов, но они обостряли беспорядки в империи и уносили из казны огромные суммы. Двор, не находя возможности обеспечить необходимое обычными ресурсами, вынужден был пойти на исключительные меры. Тем, кто мог обеспечить транспортировку зерна на границу, давались официальные ранги, и эта система вскоре была расширена путем продажи титулов, чтобы накопить запасы для той же цели. При императоре Цзин-ди (157–141 до н. э.) цену понизили, чтобы привлечь более бедные слои, а преступникам за перевозку зерна к границе разрешили сокращать сроки наказания. Падение аристократии сделало дворцовую иерархию титулов, впервые установленную Цинь, весьма привлекательной для новых слоев выдвинувшихся людей, которые не могли похвастаться древним происхождением. Двор быстро понял, что из снобизма можно извлечь большую выгоду, хотя против таких мер выступали консервативные ученые. Еще менее успешно ханьские императоры пытались совладать с досаждавшими им чисто экономическими трудностями. Спекуляция и укрывательство зерна стали следствием недостатка денег в обращении, что император Вэнь-ди пытался изменить своим, пожалуй, самым немудрым указом. В 175 году до н. э. была разрешена и стала поощряться частная чеканка медных денег. Результаты были катастрофическими. Принц У, удельный князь, принадлежавший к боковой ветви ханьского дома, обнаружил в своих владениях (Чжэцзян) богатый медный рудник и эксплуатировал его, пока не стал "богаче самого императора". Дэн Тун, губернатор Сычуани, сделал то же самое, и вскоре все империя была наводнена монетами "У" и "Дэна". Другие предприимчивые дельцы также внесли свою, хотя и меньшую лепту, и в итоге князья "поднялись", деньги обесценились, а доходные статьи государства значительно уменьшились. Тогда на частную чеканку денег наложили запрет, но дело было сделано, и незаконный выпуск денег продолжался в огромных масштабах. Несмотря на девальвацию, правления императоров Вэнь-ди (180–157 до н. э.) и Цзин- ди (157–141 до н. э.) были периодами относительного процветания для большинства народа, а особенно для торговцев, к которым после смерти Лю Бана относились более разумно. В начале правления У-ди (141–87 до н. э.) ситуация еще улучшилась. Сыма Цянь, у которого не было причин любить своего повелителя, пишет о благополучии этого времени, хотя, возможно, он создал несколько приукрашенный портрет тех лет, дабы тот контрастировал с бедами, последовавшими вскоре. Более не было недостатка в лошадях. Наоборот, даже на беднейших улицах Чанъани можно было видеть их; ездить верхом на кобыле считалось дурным тоном, и действительно, такого человека нельзя было встретить в окружении респектабельных людей. Накопленные связки денег возвышались горами, их хранили так долго, что веревки гнили от времени. Амбары, в которые свозили собранное в качестве налогов зерно, были уже так набиты старым, что большая его часть портилась и не годилась в пищу. Люди спокойно занимали должности своих отцов, зависть охотников за постами их не беспокоила, так что незначительные должности постепенно становились наследными, и семьи начали принимать фамилии по названию занимаемых ими постов. Торговцы становились все богаче и могущественнее; заняв место исчезнувшей аристократии, эти новые магнаты распоряжались землями в деревнях и порой терроризировали людей, прибегая к услугам оплачиваемых разбойников. Действительно, поведение богатых омрачало картину. Роскошь и сумасбродство процветали не только при дворе, но и среди провинциальных богачей. Никто не мог сравниться по своему состоянию с владельцами соляных копей и железных рудников. Внутренние провинции Китая плохо снабжались солью, которую порой приходилось возить на большое расстояние. Соледобытчики из прибрежных районов воспользовались данным обстоятельством, чтобы взвинтить цены на соль и установить полный контроль над ее производством. Владельцы рудников тоже "стали богаче, чем принцы". Вполне вероятно, что выплавка железа в это время значительно увеличилась. В Китае бронзовый век длился долго (бронзовые мечи и алебарды при Ранней Хань были стандартным оружием), но очевидно, что новый металл становился все более распространенным, и его производство было монополизировано несколькими лицами. Государство по-прежнему не касалось всех этих богатств, продолжая строить бюджет на основе старомодного подушного налога и взимания части урожая натурой. Торговля и производство облагались лишь различными налогами на судоходство и продажу на рынках, бывших частной прерогативой принцев и держателей уделов. Император У-ди взошел на престол в молодом возрасте, что позволило ему править в течение долгих 53 лет, за которые ханьская цивилизация достигла пика своего развития. Новый властитель обладал деспотическим характером, был хорошо образован и любил литературу, но при этом оставался амбициозным, беспощадным и подверженным приступам гнева. Он был, однако, свободен от предрассудков и порывал с традицией, если политика требовала этого. При таком энергичном и спокойном повелителе китайская империя, до того при первых мирных императорах жившая в покое, была готова начать экспансию за счет нецивилизованных народов запада и востока. Влияние этих внешних завоеваний на китайскую культуру будет рассмотрено в следующей главе. К счастью, описание экономического кризиса, ставшего следствием этих войн и положившего конец начатым в Цинь Ши Хуан-ди преобразованиям, сохранилось в главе "Пин цзюнь" истории Сыма Цяня. Длительная война с сюнну (гуннами), разразившаяся вновь в 133 году до н. э., потребовала огромных расходов на содержание армии и строительство Великой Стены далее на запад. В то же время кампании на юго-западе, в ходе которых Сычуань и долина Западной реки вошли в состав империи, вызвали необходимость строительства дороги через горы, что было достигнуто ценой огромных расходов и жертв. Третьей "статьей расходов" стали завоевания и колонизация северо-запада Кореи, провинции, называемой Лаклан (128 год до н. э.), которая засвидетельствовала поразительно высокий уровень ханьского искусства и ремесла, хотя и находилась на далекой окраине империи. Меры императора по облегчению голода легли дополнительным бременем на государственную казну, и без того жестоко разоренную войной. Отчасти для усмирения, отчасти для того, чтобы повысить ценность заболоченных земель в нижнем бассейне Янцзы, большая часть населения вновь завоеванного Юэ (Фуцзянь и Чжэцзян) была переведена и поселена на территории между реками Хуайхэ и Янцзы за государственный счет. В 120 году до н. э. страшный голод разразился в Шэньси, столичной провинции, и так как бедствия народа стали непосредственно видны правителю, была проведена огромная по своим масштабам работа. Не менее 700 тысяч семей было отправлено на недавно завоеванные земли Синьцинь (в северной излучине Желтой реки, за пределами нынешней Шэньси), где они были поселены на целинных землях под опекой армии правительственных надзирателей и чиновников. Так как эти иммигранты в большинстве своем были бедны, государство выдавало им деньги, но из- за плохого управления чиновников и воровства казнокрадов правительство не получило ссуды обратно, и ущерб для государства оказался огромен. Тем временем подделка денег вследствие по-прежнему бесконтрольной и незаконной чеканки приводила к постоянным скачкам цен, что делало бедных еще беднее, приводило правительство в замешательство и обогащало спекулянтов, не подчинявшихся властям и не облагавшихся никакими налогами. Император, всегда готовый к новым экспериментам, предпринял попытку разрешить денежный кризис, хотя его первые шаги были далеки от успеха. В императорском парке в Чанъани содержался белый олень, очень редкое животное, подобного которому в империи не существовало. По совету своего министра император приказал убить животное и сделать из его шкуры подобие драгоценной банкноты, которую, как он полагал, подделать будет нельзя. Куски шкуры были квадратной формы в один фут длиной, украшенные рисунком и с бахромой по краям. На каждой был указан номинал в 400 тысяч медных монет. Принцы, приходя отдать дань уважения трону, должны были купить один из кусков по номиналу и поднести на нем дары императору. Такая мера обеспечила хождение "банкнот белого оленя". Однако шкура оленя была не безгранична, и вскоре наступило время, когда этот механизм перестал приносить казне столь необходимые деньги. Император ранее (в 124 году до н. э.) вернул к жизни и расширил практику, с помощью которой его предшественники пытались обеспечить транспортировку провизии для северной армии. Покупать титулы теперь было разрешено и торговцам, тем самым им впервые позволили иметь официальный статус. Вместо денег или зерна принимались овцы, и историк Сыма Цянь (пренебрежительно относившийся ко всем этим нововведениям) сатирически отмечает: "Можно получить ранг "лана", отдав правителю овцу". Первая попытка преодолеть денежный кризис имела лишь ограниченные результаты, и император теперь чеканил новые монеты из сплава серебра и олова, произвольным номиналом в 3000, 500 и 300 медных монет. За подделку денег полагалась смертная казнь, но и это не смогло остановить зло. Новые белые металлические монеты вскоре стали подделывать в таких же масштабах, что и старые медные, и они быстро обесценились. В 114 году до н. э. им на смену пришли еще одни, на этот раз медные с красной каймой, однако процесс их изготовления историк, к сожалению, не описывает. Судьба их была не более счастливой, чем судьба белых металлических монет, ибо люди вскоре раскрыли их секрет и начали чеканить их в не меньших количествах. На следующий год, по совету новых министров, двор, наконец, покончил со злом. Все ходовые деньги были объявлены вышедшими из употребления, а чеканка медных монет была централизована под прямым контролем чиновников монетного двора в Чанъани. Объявили амнистию для огромного числа фальшивомонетчиков, сидевших в тюрьмах и сосланных на принудительные работы, и Сыма Цянь утверждает, что этим милосердным актом было освобождено около миллиона человек, хотя это была лишь часть виновных. Действительно, чеканка денег превратилась в домашнее ремесло по всей стране. С этого времени денежный кризис решался правительством путем чеканки медных монет, номинал которых обусловливался их себестоимостью, а не произвольно установленной ценностью. Частная чеканка денег быстро сократилась, осталось лишь несколько групп профессионалов. Она перестала приносить выгоду. Денежный кризис являлся лишь одним аспектом множества проблем. Со спекуляцией, ростом цен и укрывательством зерна покончить было намного сложнее. В 120 году до н. э. император предпринял смелый шаг: несмотря на яростные протесты ученых, он обратился за советом и помощью к тому самому классу, который характеризовался жадностью и умением вести дела, — к поднявшимся до невиданных высот торговцам. В этом году государство объявило о своей монополии на соль и железо — главную силу торговцев, и поручило организацию этого дела самим владельцам отраслей. Дун Го, богатейший владелец соляных копей из Шаньдуна, и Кун Цзинь, которому принадлежали рудники в Хэнани, возглавили соответствующее ведомство и в качестве своих представителей использовали провинциальных купцов, занимавшихся торговлей железом и солью. Под их контролем находилось не только производство, но и обработка. Государственные литейни и солеварни пришли на смену частным предприятиям. Даже металлолом отныне мог продаваться только правительственным чиновникам, которые собирали его для переплавки в государственных литейнях. Еще одним взлетевшим на вершины власти в эту эпоху нововведений человеком стал Сан Хун-ян, сын мелкого лавочника из Лояна. Будучи вначале поднаемным финансовым секретарем нового ведомства, он вскоре оказался главным советником императора по экономическим вопросам. В 119 году до н. э. канцлер Ян Кэ предложил новую налоговую систему с целью обложить налогами тех, кто до этого времени удачно их избегал. Был издан указ, требующий, чтобы все торговцы, лавочники и спекулянты заявили о размерах своего богатства, причем не только о доходах, но и обо всем, чем они обладают, и чтобы они платили налог в размере десяти процентов с каждых двух тысяч монет своего состояния. Ремесленники, которые должны были доставлять сырье и делать необходимые запасы, должны были платить с каждых четырех тысяч монет. Новые налоги были введены на пользование повозками, а также на лодки длиной более пятидесяти футов. Также в декрете было сказано, что если кто- либо не заявит о размерах своего состояния, на него может донести сосед, который в таком случае получит половину богатств, вторая же будет конфискована в пользу государства, а виновный — сослан на один год на принудительные работы на границе. Торговцам, ремесленникам и ростовщикам было запрещено называть себя земледельцами и таким образом уходить от налогообложения. Этот закон вводился в действие со всей жестокостью и вскоре привел к самым неблагоприятным результатам. Конфискованные богатства действительно наполнили казну и карманы чиновников, но торговцы были обречены на разорение. Раз бережливость могла привести к полному разорению, никто не пытался беречь деньги, и следствием этого стал разгул всеобщего расточительства. В 110 году до н. э. император, увидев, что трудности не закончились, обратился к Сан Хун-яну, который нашел выход из положения в создании оригинальной системы государственной торговли, направленной на поддержание цен на одном уровне. Эта система, называемая "пин цзюнь", "уравнивание", осуществлялась через столичное государственное ведомство, регулировавшее торговлю и сбор налогов во всей империи. В провинции ставили специальных чиновников, выкупавших излишки товаров, когда цены падали, и продававших государственные запасы, как только возникавший дефицит приводил к росту цен. В то же время натуральный налог, составлявший основную массу собираемых в провинции доходов, был отрегулирован так, что каждая провинция поставляла тот товар, которого было в избытке и который до этого был предметом спекуляции и накопления у торговцев. Правительство создало обширную транспортную сеть, по которой товар из одной провинции перевозился в другую, где в нем ощущался недостаток. Тем самым предотвращались резкие скачки цен. В случае голода в какой-либо области все соседние провинции в обязательном порядке должны были отправлять зерно нуждающимся. Сыма Цянь, хотя и выступал против этих мер и еще более против людей неопределенного происхождения, осуществлявших их, тем не менее признал успех системы. Прекратились трудности со сбором зерна. Общественные амбары вновь были переполнены, спекуляция стала невозможной, и цены оставались стабильными, даже если государству требовалось большое количество зерна для снабжения приграничных гарнизонов. С этого времени казна не оскудевала, и повышать налоги не было необходимости, даже тогда, когда император во время инспекционной поездки на север твердо потребовал денег для армии и на награды пограничным войскам. Закон, разрешавший конфискацию нажитых торговлей богатств, столь непопулярный среди купцов, отменили, ибо правительство более не нуждалось в доходах от такой конфискации, а созданная система делала накопление путем спекуляции больших состояний невозможной. Тем не менее, у разработанной Сан Хун-яном системы находились критики, не прекращавшие попыток отменить ее. В правление Чжао-ди, преемника У-ди, шестидесяти ученым было разрешено изложить свои взгляды перед императором и обсудить жалобы недовольных управлением Сан Хун-яна. Эта знаменитая дискуссия по вопросу о монополии на соль и железо и о системе "пин цзюнь" состоялась в 81 году до н. э., спустя пять лет после смерти Сыма Цяня. К счастью, запись беседы сохранилась в труде другого ученого, Хуань Куаня, жившего в правление ханьского императора Сюань-ди (73–49 до н. э.). Критика ученых основывалась на двух пунктах. Во-первых, они отрицали положительные результаты реформ, уверяя, что соль стала такой дорогой, что люди не могут ее покупать, и что железные изделия, производимые в государственных литейнях, худшего качества и более дороги по сравнению со сделанными в частных мастерских. Во-вторых, они выступали против реформ просто потому, что те представляли собой новшества, не имеющие аналогов в "золотую эпоху" прошлого — классический конфуцианский аргумент. Сан Хун-ян защищал свои взгляды, обосновывая необходимость таких мер для государства. Он указывал, что защита границ — это первостепенное дело для государства, которое невозможно оспорить, что доходы необходимы на жалование войскам и, наконец, что опыт доказал несоответствие старой налоговой системы потребностям новой империи. Когда же ученые выдвинули аргумент, что государственная монополия на чеканку монет приносит лишения народу, министру осталось только вспомнить, к каким губительным последствиям привел частный выпуск денег крупными фальшивомонетчиками в правление императоров Вэнь-ди и Цзин-ди (180–141 до н. э.). Работала ли система хорошо, как говорил он, или плохо, как заявляли ученые, — неизвестно, но педантичные аргументы критиков позволяют предположить, что реальных оснований для жалоб едва ли было много, ибо даже свидетельства враждебно настроенного Сыма Цяня показывают, что реформы сразу принесли благо, как только начали вводиться. Когда Сан Хун-ян спросил ученых, как они собираются защищать границу, если монополии, позволяющие содержать армию, будут отменены, те ответили: "Конфуций говорил, что правитель царства или глава дома заботится не о том, что у него мало людей, а об отсутствии справедливого обращения, не о бедности, а о наличии недовольства. Поэтому Сын Неба не должен говорить о "многом" и "малом", удельные князья не должны говорить о "выгоде" и "вреде", а министры — об "обретении" и "утрате", но все они должны культивировать добродетель и справедливость, чтобы явить пример народу и распространить свое добродетельное поведение, дабы обрести доверие народа. Тогда ближние народы будут с любовью стекаться к ним, а дальние с радостью подчинятся их власти. Поэтому "настоящий завоеватель не сражается, хороший воин не нуждается в солдатах, великий командующий не требует располагать войска в боевом порядке". Если культивировать добродетель в храме и во дворце, то тогда будет достаточно смело взглянуть в лицо врагу, и войска вернутся домой с победой. С правителем, осуществляющим гуманное правление, никто не может сравниться; какую пользу ему принесут расходы?" Министр, вынужденный иметь дело с реальными проблемами, а не с фантастическим миром доктринеров, не поверил, что "гуманности и справедливости" хватит, чтобы держать кочевников к северу от Великой стены. Он ответил: "Сюнну жестоки и коварны, они дерзко проникают сквозь препятствия и тревожат Срединное царство, уничтожая население в провинциях и убивая защитников северных путей. Но Ваше величество милосердно проявили заботу о народе и не послали своих подданных и воинов подвергать себя опасности на пустынных равнинах, и тем не менее, неуклонно сознавали необходимость создания сильной армии и преследования сюнну в их исконном обиталище на севере. Я снова заявляю, что предложение отменить монополию на соль и железо и уравнительные цены серьезно уменьшит снабжение границы и нанесет ущерб нашим военным планам. Я не могу благожелательно смотреть на предложение, столь бессердечно решающее пограничный вопрос". Этим практическим аргументам ученые могли только противопоставить затасканную конфуцианскую догму, что добродетель правителя сразу же излечит государство от болезней и усмирит врагов. Они заявили: "Вашему величеству следует только проявить свою добродетель по отношению к ним и распространить на них свои милости, и тогда, без сомнения, они по своей воле придут, чтобы возложить дань у Стены". Неудивительно, что Сан Хун-ян в негодовании воскликнул: "Ваши ученые мужи в своих уверениях пытаются либо достичь высот Неба, либо проникнуть в бездну. Затем они попробуют, и вполне безуспешно, сравнить управление делами в маленькой деревушке с великим делом страны. Они определенно доказали, что не могут участвовать в дискуссии". Хуань Куань расширил дискуссию и использовал текст, чтобы подробно изложить конфуцианские взгляды на мораль и государственную политику, но, похоже, Сан Хун- ян говорил убедительнее, ибо монополия не была отменена. Действительно, министру удалось отстоять свою точку зрения, ибо, как бы гуманно ни должен был править конфуцианский идеальный правитель, варваров едва ли можно усмирить правительственными наставлениями. Ничто лучше не показывает пропасть, разделявшую людей нового типа, выдвинутых изменениями в обществе и государстве, и ограниченных ученых старой традиции, чем дискуссия о соли и железе. Был один вопрос, который чиновники-ученые так и не смогли понять до конца. Экономический кризис мог быть преодолен не цитированием Конфуция, а новыми и смелыми реформами, начатыми выходцем из торговцев, класса, которому до этого времени запрещалось занимать какие-либо посты. Сан Хун-ян и его сподвижники осознали экономическое единство новой империи и необходимость выработки политики, учитывающей интересы всего государства, а не ограниченной территории феодального удела. Промышленность и торговля, так же, как управление и государственная оборона, должны были быть приспособлены к широким горизонтам централизованной империи. Феодальная экономическая система, как и политическая, для этого более не подходила. |