В 486 г. до
н. э. Дарий умер. Ему наследовал Ксеркс,
типичнейший восточный деспот, для которого
собственные непостоянные желания были законом.
Покорив в следующем году (485 г. до н. э.) Египет при
помощи уже подготовленного войска и сделав там
наместником своего брата Ахемена, он приказал
возобновить приготовления к греческому походу.
По совету Мардония, пользовавшегося у него
большим уважением, войну решено было вести в
основном сухопутными силами, что уже один раз
окончилось неудачей. Решению Ксеркса, кроме
Мардония, надеявшегося в случае победы стать
наместником Греции, способствовало то
обстоятельство, что племя Алеуадов,
господствовавшее в Лариссе (Фессалия) и
стремившееся овладеть всей Фессалией,
обратилось за помощью к Ксерксу.
Перевозка морем такого
большого войска, какое собрал Ксеркс, была
невозможна; приготовления велись в самом широком
масштабе. Войско должно было выступить следующей
весной не из Киликии, а из Сард, и перейти на
европейский берег через Геллеспонт, где для
ускорения перехода предполагалось навести
мосты. Затем, для избежания обхода опасных для
судов отрогов Афонских гор, через полуостров
Акте на низком месте, ближе к материку, должен был
быть прорыт канал такой ширины, чтобы две
встречные триремы, идущие под веслами, могли
свободно разойтись. Для перехода войска через
реку Стримон, широкую у устья, предполагалось
также навести мост. Эти работы должны были быть
выполнены командами судов флота, стоявшего на
вновь основанной базе в Эносе во Фракийском
Херсонесе. Следы канала сохранились до сих пор.
Для содержания войска во Фракии и Македонии
повсюду на пути были устроены продовольственные
пункты. Кроме военного флота, армию должен был
сопровождать целый флот транспортных судов с
запасами всякого рода.
Ко времени второго
нашествия персов силы греков на море были еще до
того незначительными, что никто и не помышлял о
сражении с персидским флотом. В Афинах, как и в
других греческих государствах, вся военная
подготовка заключалась в воспитании граждан
хорошими войнами. Победа при Фивах и Халкиде в 509
г. до н. э. и особенно успех при Марафоне
подтверждали ее целесообразность. Это было
всеобщим мнением, разделявшимся древними родами,
а также и пользовавшимся большим влиянием и
уважением Аристидом, принимавшим участие в
законодательстве Клисфена и близким к
Алкмеонидам.
Но вскоре нашелся,
добившийся впоследствии, несмотря на все
препятствия, большого влияния человек, который,
поняв своим глубоким и дальновидным умом, что
будущее Афин лежит на море, поставил себе великую
задачу - создать в афинском государстве сильный
флот и ряд гаваней, снабженных всем необходимым,
приучить весь народ к мореплаванию и обучить
воинов, годных для морской войны. Благодаря
своему гению, ему удалось совершить это великое
дело, и даже больше - на его долю выпало счастье
выйти с этим флотом победителем над
превосходящими силами варваров. Таким образом,
он создал своей родине морское могущество, то
есть средство для достижения власти, богатства и
славы.
Фемистокл, родившийся в 525 г. до н. э., происходил
из старого афинского рода, хотя его отец и не
принадлежал к числу эвпатридов, а мать не была
даже афинянкой. Поэтому он не считался
полноправным гражданином и, обладая лишь
небольшим состоянием, не принадлежал к первому
классу граждан. Благодаря своим выдающимся
способностям, ему удалось без труда преодолеть
все эти препятствия. Обладая большим честолюбием
и огненным темпераментом, он с молодых лет
преследовал только одну цель: служить отечеству
и стремиться к его величию и могуществу.
После бурно проведенной молодости, когда он
старался привлечь к себе внимание блеском и
экстравагантностью, он сравнительно рано начал
политическую деятельность, стремление к которой
проявлял еще мальчиком в играх со своими
сверстниками. Он любил выступать в качестве
адвоката в воображаемых процессах, для практики
в ораторском искусстве. Изящные искусства,
процветавшие в Афинах, не привлекали его, и его
взоры были обращены исключительно на
практические вопросы, на политику.
Превосходный и находчивый оратор, он скоро был
замечен и стал стремиться к тому, чтобы
выдвинуться, причем по своей пылкости очень
часто не воздерживался от возражений
высокопоставленным лицам, чем восстановил
против себя консервативные и знатные круги и
Аристида. В средствах он оказался не очень
разборчивым, особенно же его осуждали за способы
добывания денег; но надо заметить, что Фемистоклу
деньги были нужны лишь как средство для
реализации высших целей. По нравственным нормам
того времени, подкупом можно было достичь почти
всего.
Фемистокл храбро
сражался при Марафоне. Эту блестящую победу в
Афинах рассматривали как избавление от
персидской угрозы; его же дальновидное око
усмотрело только начало ее. Он уже тогда ясно
понимал, что могущественный флот - верное
средство для ограждения от персидской опасности
и достижения Афинами могущества и богатства.
Создание флота требовало полного переворота не
только во взглядах на систему защиты страны, но
пересмотра государственного бюджета. Нужны были
большие деньги. Создание и содержание флота
тогда, как и теперь, стоило дорого. Свободной
наличности у государства не было, а навкрариям
было тяжело содержание даже небольшого флота.
Но самым трудным было найти среди беспокойных
афинян достаточное количество людей для тяжелой
работы гребцов. Несмотря на то, что для
Фемистокла не существовало невыполнимых планов,
он с самого начала натолкнулся на упорное
противодействие Аристида и эвпатридов, голоса
которых стали решающими после Марафонской битвы.
Они были противниками широких планов Фемистокла,
планировавшего переместить центр тяжести
обороны государства с суши на море, что шло
вразрез с историческими традициями и духом
законов Солона, рассматривавших в качестве
основы государства землевладение и земледелие. К
флоту афиняне не питали доверия, особенно же
после того, как большой ионийский флот потерпел
неудачу при Ладе и не спас Милета от разрушения. В
это же время один из эвпатридов по имени
Ксантипп, выступавший обвинителем Мильтиада,
добился его осуждения, и Аристид был выбран в 489 г.
до н. э. первым архонтом.
При таких условиях
потребовалась многолетняя партийная борьба и
весь гений Фемистокла, прежде чем ему удалось
добиться осуществления своих идей. Лишь в 483 г. до
н. э., после изгнания подвергнутого остракизму
Аристида, Фемистокл вздохнул свободно и
предложил народу свой закон о флоте. На
получавшиеся от наследственной аренды
принадлежавших государству Лаврионских
серебряных рудников (в южной части Аттики) на
доходы, делившиеся до сего времени между
отдельными гражданами, что не приносило пользы
самому государству, немедленно должны были быть
построены 100 трирем. Для осуществления этой цели
сто почтенных и состоятельных граждан получали в
виде аванса по одному таланту (приблизительная
стоимость корпуса триремы) с обязательством
построить трирему. Если постройка оказывалась
удачной, это готовое судно принималось
правительством, если же нет, то аванс должен был
быть возвращен. Доходы с рудников в то время не
превышали 100 талантов в год, и сумма, вероятно,
восполнялась продажей многочисленных новых
"клем" по одному таланту.
Не решаясь выставить действительную, очень
отдаленную причину, вызывавшую необходимость
создания морского могущества - защиту от персов,
Фемистокл выдвинул другую причину - все еще
продолжавшуюся войну с Эгиной, сильно вредившей
торговле по всему побережью Аттики. Выставив эту
причину, Фемистоклу удалось убедить народ
отказаться от ежегодных доходов и решиться пойти
на трудную морскую службу. Его мысль, что море
должно сделаться ареной могущества греков
(Фукидид, I, 93) - победила, и его проект
осуществился в виде закона. Для создания судов
лучшей конструкции он привлек в Афины коринфских
строителей, слывших лучшими в Греции, и
лихорадочная работа по сооружению новых трирем
началась.
Выбранный в следующем 482
г. до н. э. первым архонтом Фемистокл обратил
внимание на создание и использование
необходимых для флота защищенных военных
гаваней и верфей. Открытая Фалеронская бухта,
которой до сих пор пользовались афиняне, была
оставлена и вместо нее были сооружены три
защищенные гавани на скалистом Пирейском
полуострове: две маленькие в круглых бухтах
Мунихия и Зея, расположенные в юго-западной части
полуострова, и одна большая, в бухте Кантарос по
правую руку от входа в теперешний Пирейский порт.
Для защиты гаваней от врагов была начата
постройка стены приблизительно в 11 км длиной и в
две колеи шириной (Фукидид, I, 93 и II, 13). Эта стена
охватывала весь полуостров с гаванями, так как
Фемистокл предполагал сделать всю эту часть
неприступной крепостью. В случае повторения
нашествия персов на слабо укрепленные Афины
жители должны были покинуть город и укрыться в
Пирее, чтобы оттуда с помощью флота вести войну
хоть со всем миром.
Этот грандиозный по своей смелости и уверенности
план был построен на верном основании. По
изготовлении первой сотни трирем начали строить
вторую, и к лету 480 г. до н. э. у афинян в боевой
готовности имелось 200 кораблей с командой в 40 000
человек.
Еще не так давно афиняне
должны были занимать 20 кораблей у коринфян, чтобы
справиться с Эгиной, а теперь обладали
великолепным флотом в Сароническом заливе.
Постройка гаваней и стен не была завершена, когда
осенью 481 г. до н. э. пронесся слух, что из глубины
Азии в Сарды идет огромное войско, чтобы с
помощью многочисленного флота покорить Грецию.
Для этого похода Ксеркс собрал в Криталле в
Каппадокии все силы своего государства, как
сухопутные, так и морские, стянув их с берегов
Каспийского и Черного морей, а также из Эфиопии и
Индии. Войско состояло из 46 различных
народностей, флот из кораблей 10 вассальных
государств, целого ряда островов и отдельных
городов.
Ксеркс хотел раздавить врага своей численностью.
В многочисленности войска заключалась его
главная слабость: его невозможно было перевезти
морем, движение его было очень медленным, а
снабжение очень затруднительным. В Криталле
Ксеркс сам стал во главе войска и повел его в
Сарды, откуда снова отправил послов с
требованием "земли и воды" во все греческие
города, кроме Спарты и Афин.
С началом весны 480 г. до
н. э. он двинулся с войском из Сард, через Илион
(Трою) по направлению к Геллеспонту. Флот
следовал за ним вдоль берега. У Абидоса он
устроил гребные гонки, в которых победили
сидоняне. Последовавший затем переход в Европу
через Геллеспонт по двум понтонным мостам,
наведенным между Абидосом и Сестосом, занял 7
дней. Мосты были сооружены греческими техниками
из Малой Азии и состояли из 360 и 314 кораблей.
В Дориске во Фракии был произведен смотр всем
силам и была выяснена их численность. По Геродоту
количество пеших воинов, по большей части
неорганизованных, достигало 1700000, а конницы - 80000:
цифры эти можно считать сильно преувеличенными.
Более достоверными кажутся сведения о флоте,
численность которого выяснить много легче. Он
состоял из 1207 трирем; финикийцы выставили 300,
египтяне 200, киприоты 150, киликийцы и другие
племена южного побережья Малой Азии 180, греки с
западного побережья, с островов и с Черного моря
доставили 337 кораблей. Каждая трирема, кроме
гребцов, имела еще по тридцати солдат из лучших
войск персов, мидийцев и саков. Триерархи и
начальники отрядов были той национальности, к
которой принадлежали корабли, но высшее
начальство над флотом было поручено персам,
людям незнакомым с морским делом. Весь флот был
разделен на четыре эскадры, во главе каждой
стояло по высокопоставленному персу, причем двое
из этих начальников были сводными братьями
Ксеркса.
Количество транспортных судов, главным образом
тридцативесельных и торговых кораблей,
достигало 3000. Команды одних только военных судов,
если на каждый корабль приходилось по 200 человек,
должны были составить 240 000 человек.
Из Дориска Ксеркс
выступил дальше в Аканф, двигаясь все время вдоль
берега, сопровождаемый флотом, вплоть до
Халкидики, где флот прошел через вырытый для него
канал в Термы (Салоники), а войско, отделившись от
него, направилось туда же напрямик. Уже в это
время возникли затруднения с продовольствием.
Земли, через которые шло войско, были совершенно
опустошены.
В Термы, где была сделана остановка, вернулись
послы. Они принесли знаки покорности всех
государств северной и средней Греции, кроме Фив.
Осенью 481 г. до н. э.,
когда в Афины пришла весть о грандиозных
приготовлениях персов к походу против Афин,
Фемистокл призвал всех греков соединиться для
защиты национальной независимости и созвал
всеобщее греческое собрание в Истме в Коринфе,
расположенном в центре Греции. Из сотен
независимых городов-государств осталось верным
национальным интересам только тридцать одно; из
пелопонесских общин не явились на собрание
аргосцы и ахейцы, питавшие смертельную ненависть
к спартанцам; из средней Греции, кроме афинян,
явились лишь мегаряне и жители маленьких городов
Плати и Теспии в Беотии, а также Локриды и
островов Эвбея и Левкадия; из северной Греции
приняли участие лишь Амбракия, остров Эгина и еще
несколько мелких островов.
Все эти государства послали на общее собрание в
Истме своих уполномоченных, которые дали
клятвенное обещание действовать совместно
против варваров и образовали союзный. Первым
решением стало прекращение всех раздоров (прежде
всего, между Афинами и Эгиной); затем главное
командование сухопутными войсками было
предоставлено спартанцам; командование морскими
силами по праву принадлежало Афинам, но
Фемистокл, как уполномоченный, великодушно
отказался от этого во избежание нарушения
единства командования.
Затем были отправлены послы в Аргос и Сиракузы,
на Коркиру (Корфу) и Крит с просьбой о помощи, но
их миссия оказалась безуспешной. Могущественный
тиран сиракузский Гелон предложил выслать
войско, но при условии, что главное начальство
над всем будет поручено ему. Это требование было
оскорбительно для греческого самолюбия, и от его
помощи отказались. Вскоре после этого Гелон
подвергся жестокому нападению карфагенян,
вторгшихся на Сицилию по побуждению Ксеркса.
Коркира, сильная на море, изъявила готовность
выставить 60 трирем, но вооружила их лишь летом 480
г. до н. э. и послала к мысу Тенару, чтобы выждать
там, на чьей стороне будет победа. Аргос и Крит
вообще уклонились от помощи.
Когда весной 480 г. до н. э.
Ксеркс двинулся к Геллеспонту и этим дал понять,
что избирает сухой путь, несколько фессалийских
государств стали просить защитить их от Ксеркса,
которому в противном случае они вынуждены были
бы покориться. Союзный совет согласился и послал
им 10 000 гоплитов под начальством спартанцев,
морским путем, так как Фивы были ненадежны, до
гавани Алос в Пагасейском заливе, откуда войска,
усиленные фессалийской конницей, двинулись к
Темпе, а флот остался в Алосе. Узкую Темпейскую
лощину можно было удержать и против
превосходящих сил противника, но Фемистокл,
командовавший афинскими силами, обратил
внимание на то, что для ее удержания необходимо
было иметь сильный флот, ибо для персов не было
ничего легче, как высадить часть своих войск
несколько южнее и окружить греков в Темпе.
Небольшой же греческий флот при отсутствии на
этом побережье гаваней отнюдь не мог
рассчитывать на успех при встрече в открытом
море с более многочисленным персидским флотом. К
тому же греки могли быть обойдены через горный
проход, находившийся к северо-западу от Олимпа.
Поэтому Темпейская позиция по его совету была
вскоре оставлена, и экспедиция в начале июня тем
же путем, как и пришла, вернулась обратно к
Коринфскому перешейку (в Истм).
Ксеркс, услыхав, что Темпе занято, предпринял из
Терм рекогносцировку к устью р. Пенея на
сидонской триреме; он нашел проход свободным,
фессалийцы покорились ему, и он мог
беспрепятственно продолжить поход до Отийских
гор, служивших границей между северной и средней
Грецией. С флотом он должен был опять
разделиться, так как гористый фессалийский берег
совсем не был пригоден для прохода войска.
Поэтому флот был пока оставлен в Термах и должен
был через 14 дней прийти в Малиакский залив, чтобы
там соединиться с войском. Последнее, дойдя до
Отийских гор, остановилось, так как единственный
проход между скалистым берегом и морем -
Фермопильский, в то время шириной в одну колею,
был сильно укреплен.
После возвращения
первой экспедиции из Фессалии, что вызвало
потерю северной Греции, союзный совет опять-таки
по совету Фемистокла решил удержать за войском и
флотом позицию по линии Фермопилы - Артемизий и
защищать среднюю Грецию. Поэтому в середине лета,
когда Ксеркс двинулся из Терм, греческий флот под
командой спартанца Эврибиада был спешно послан в
Артемизий, а спартанский царь Леонид с небольшим
отрядом быстро двинулся к Фермопильскому
проходу. По пути к нему присоединились
подкрепления, так что в общей сложности у
Фермопильского прохода сосредоточено было 6000
гоплитов, хотя спартанцев из них было всего 300.
Тысяча фокейцев заняла горную тропу, которая
была открыта лишь в это время.
Ксеркс не решился сразу напасть на сильную
позицию, а расположился перед ней лагерем и в
течение четырех дней выжидал прибытия флота, с
помощью которого можно было напасть на врага с
фланга или же высадить войско в тылу. Не
дождавшись флота и испытывая недостаток в
припасах, он приказал лучшим частям своей армии
начать атаку. Но несколько отрядов в тот же день,
а равно и в последующие дни были отбиты с
большими потерями.
Тогда он решил идти в обход по горной тропинке,
указанной ему местными жителями. Его 10000
"бессмертных", предводительствуемые
Эфиальтом, поднялись ночью в горы, с рассветом
напали на фокейцев, разбили их и, быстро
спустившись вниз, зашли в тыл грекам, стоявшим в
Фермопилах. Леонид, заметив, что он обойден, и
увидев безнадежность своего положения, так как
отступление было отрезано, отпустил почти всех
союзных воинов и остался во главе отряда в 1900
человек, состоявшего из 300 спартанцев их илотами.
На следующий день персы повели наступление с
обеих сторон, и спартанцы пали в геройской битве;
общее число убитых со стороны персов достигало 20
000 человек. Ксеркс в ярости при виде своих потерь
не постыдился обесчестить труп Леонида.
Греческий отряд, хотя и был уничтожен, тем не
менее, причинил врагу тяжелый урон. Моральный
успех оказался на стороне спартанцев,
обеспечивших себе вечную славу.
Греческий флот
одновременно с этим занял позицию в Гистиайской
бухте на северном побережье Эвбеи у мыса
Артемизий. Ширина пролива в этом месте
суживается до 3000 и даже до 2400 м. Флот загородил
путь к Фермопилам, заняв к тому же выгодную
позицию, так как в других не было возможности
вытаскивать суда на берег, а в данном месте это
было вполне осуществимо.
Флот, кроме девяти пятидесятивесельных судов,
состоял из 271 триремы; из этого числа почти
половина, именно 127, принадлежала Афинам. Коринф
выставил 40 трирем, остальные государства не
более чем по 20 каждое. Спарта прислала только 10.
Тем не менее, командование находилось в руках
спартанца Эврибиада. Фемистокл командовал
только афинскими кораблями, но он пользовался
всеобщим доверием и был душой всего дела, поэтому
фактически общее руководство находилось в его
руках.
Связь с Фермопилами
поддерживалась быстроходными судами; три
триремы находились в дозоре у острова Скиатоса и
следили за движением персидского флота. По
неосторожности эти три триремы во время разведок
подошли на 60 миль к Термейскому заливу и были
замечены персидским авангардом из 10-ти
быстроходных судов, который погнался за ними.
Два греческих судна были настигнуты и захвачены,
причем одно из них, эгинское, оказало упорное
сопротивление. Третье, афинское, было посажено на
мель в устье Пенея, откуда команда пробралась на
родину. Три персидских корабля прошли к Скиатосу
и воздвигли в узком проливе между островом и
материком на мирмекской (муравьиной) отмели в
виде отличительного знака каменный столб,
сложенный из строительного камня, взятого из
Терм, а затем присоединились к флоту.
Персидский флот,
усиленный на пути в Грецию кораблями многих
покоренных им греческих островов и городов,
двинулся на юг, дойдя в первый же вечер до мыса
Сепиаса. Этот переход в 90 миль был сделан в
среднем, если принять наибольшую
продолжительность для в 15 часов, со скоростью
шести узлов. Для армады, состоявшей свыше чем из
тысячи военных и транспортных судов, такой
переход надо признать удивительным. Затем флот
стал восемью колоннами на якорь вдоль скалистого
и недоступного для него берега. Ночь прошла
спокойно, но с рассветом начался шторм,
продолжавшийся три дня и настолько сильный, что
ни один из якорных канатов не выдержал. Есть
основания думать, что во время этого шторма было
разбито о скалистые берега и погибло свыше 400
военных и транспортных судов.
Получив с находившихся на Скиатосе
наблюдательных постов огневые сигналы о
приближении персидского флота, греки настолько
испугались, что отступили к Халкиде, думая
защитить, по крайней мере, самое узкое место
пролива между Эвбеей и материком. Однако
преувеличенные сведения о кораблекрушении
персов у мыса Сепиаса, сообщенные им
оставленными в Артемизии разведчиками, быстро
подняли их дух, и они вернулись на прежнюю
позицию в Гистиайскую бухту.
Когда на четвертый день шторм улегся, персидский
флот двинулся вдоль берега к Пагасейскому заливу
и вскоре после полудня стал на якорь в Афетской
бухте, имевшей глубину около 73 м и окруженной со
всех сторон горами, хорошо защищавшими от ветра и
волн. Однако скалистые и крутые берега не давали
возможности вытащить корабли на берег.
Суда греков, находившиеся в бухте и закрытые
высокими горами, не были видны персам из
Трикирийского пролива. Персы завидели греческий
флот лишь при входе, с расстояния в 7 миль, но,
находясь в походном строю, не решились на
нападение.
На следующий день
персидские корабли были приведены в порядок,
начальниками был произведен смотр и состоялся
военный совет. Для того, чтобы отрезать грекам
отступление и не выпустить ни одного из их судов,
было решено немедленно послать в обход Эвбеи
эскадру в 200 кораблей, причем она должна была
обогнуть и остров Скиатос, чтобы не быть
замеченной греками. Произвести нападение было
решено лишь по получении сигнала от судов,
зашедших в тыл к грекам.
Между тем, последние, завидя колоссальные силы
персидского флота, который они считали почти
погибшим, вновь стали помышлять об отступлении.
Фемистоклу пришлось приложить все свои силы и
употребить все свое влияние, чтобы убедить
Эврибиада и коринфян удержать прежнюю позицию.
По получении от перебежчика известия об отряде,
отправленном в обход, был созван военный совет,
на котором после долгих колебаний было решено
напасть на врага в тот же вечер, чтобы
ознакомиться с его приемами и узнать, насколько
он умеет совершать маневры, особенно же маневр
прорыва сквозь строй.
Лишь только персы
заметили приближавшихся к ним греков, они
двинулись им навстречу в уверенности, что им
легко удастся захватить весь греческий флот,
подвигаясь по принятому у финикийцев
обыкновению строем в виде полумесяца. Но греки не
вышли на свободную воду широкого Трикирийского
пролива, а задержались в устье пролива Ореос и по
сигналу рога оттянули свои фланги немного назад,
так что те пришли в соприкосновение с обоими
берегами и закрыли весь вход. Таким образом, их
боевой строй имел вид дуги с выпуклостью,
обращенной к неприятелю, и состоял из двух рядов
судов, обращенных к неприятелю носом. Выждав
приближение неприятеля, греки по второму сигналу
обрушились на него, и в это же время финикийцы
сделали попытку прорвать строй греческих судов.
Грекам удалось легко справиться с прорвавшими их
строй финикийскими судами в то время, когда те
разворачивались, с помощью судов, поставленных
по мудрому совету Гераклида во втором ряду. При
этом без значительных потерь удалось захватить 30
судов у неприятеля, ошеломленного неожиданным
маневром. Наступившая вскоре темнота положила
конец бою.
Греки, к которым
присоединился еще один лемносский корабль,
вернулись на свою безопасную позицию, а персы
были вынуждены опять становиться на якорь в
глубоких водах Афетской бухты. Поздним вечером
разразилась буря с грозой и проливным дождем, что
заставило персов провести очень беспокойную
ночь. Эта же буря оказалась роковой для обходного
отряда, который с раннего утра выступил к северу
Скиатоса для обхода греков. Он был выброшен на
рифы у юго-восточных берегов Эвбеи и весь погиб у
ее скалистых берегов.
На следующий день персы
ничего не предприняли, так как были удручены
неудачей предшествовавшего дня, нуждались в
отдыхе после бессонной ночи и должны были
исправить повреждения. Кроме того, они ожидали
сигнала от обходного отряда.
У греков же, наоборот, настроение было
приподнятое; известие о гибели обходного отряда
его еще улучшило, так как на случай отступления
обратный путь оказывался свободным; кроме того, к
ним подошли еще 53 новых афинских корабля. Всего
Афины выставили на защиту отечества 200 кораблей -
все свои морские силы; из них на 180-ти команду
составляли афиняне и дружественные им платейцы,
а на остальных 20-ти - переселившиеся из Афин в
Халкиду клерухи. Таким образом, афинские суда
составляли почти две трети всего флота, в котором
насчитывалось теперь до 324 кораблей.
К вечеру греки опять
атаковали персов, но встретились только с
несколькими киликийскими кораблями, по всей
вероятности, высланными позднее для соединения с
главными силами персов. Они не могли найти персов
у Афета, приняли греков за них, и были ими
потоплены. С наступлением темноты греки опять
возвратились на свою удобную стоянку.
Не получив и на следующее утро известий от
обходного отряда, персидские адмиралы более не
решились медлить с прорывом в Малиакский залив,
зная, что Ксеркс уже шесть дней тому назад прошел
Алос (в Пагасейском заливе). Поэтому к полудню
весь флот их вышел из гавани и выстроился в
Трикирийском проливе (6000 м шириной) в виде
полумесяца, растянувшегося на протяжении
нескольких миль против входа в пролив Ореос.
Подготовившись так к решительной битве, персы
намеревались окружить греков, но те благоразумно
не вышли на открытую воду, а выстроились между
Гистиайским заливом и островом Аргиро, заперев
пролив, суживающийся в этом месте до 3200 м. Для
этого, принимая ширину корабля с веслами в 15 м, им
понадобилось всего 213 кораблей, что при наличии 324
трирем оставляло в их распоряжении свыше 110
кораблей для арьергарда, или второго ряда, и для
защиты узенького пролива между маленьким
островком и материком.
Персы двинулись на
врага в полном порядке, но, войдя в пролив, стали
мешать друг другу, ломать весла, и нарушили строй;
когда они подошли достаточно близко к грекам, те
по сигналу устремились на них, и по всей линии
завязалась жестокая битва, во время которой обе
стороны сражались одинаково храбро. В рядах
греков особенно отличились афиняне, среди
которых выделился Климий, отец Алкивиада. Но в
силу большого численного перевеса персов грекам
все-таки не удалось одержать решительной победы.
Тем не менее, они удержали позицию, а персы были
вынуждены вернуться на свою старую якорную
стоянку.
Персидские потери превышали греческие, хотя и у
греков много трирем было захвачено неприятелем
вместе с командой, а половина афинских кораблей
имела течь или другие аварии. Это обстоятельство
делало сомнительной целесообразность
пребывания флота у Артемизия, тем более, что там
не имелось средств для починки судов. К тому же
триаконтера, державшаяся у Фермопил, вернулась в
Гистиайский залив с известием о взятии
Фермопильского прохода и гибели Леонида с
войском; после этого дальнейшее пребывание флота
у Артемизия потеряло всякий смысл, и он вернулся
через Эвбейское море в Саронический залив.
Фемистокл взял на себя командование арьергардом
и должен был прикрывать отступление. На пути он
делал на прибрежных скалах узких проливов
бросавшиеся в глаза патриотические надписи,
надеясь привлечь на свою сторону малоазийских
греков.
Таким образом, флот не
добился существенного успеха, открыв врагу путь
к Афинам, уступив остров Эвбею и греческие
берега. Тем не менее, дни у Артемизия не прошли
бесполезно для флота; он выполнил свою задачу,
удержавшись на своей позиции и не допустив
персов к проливу. Кроме того, встреча с более
сильным врагом дала возможность изучить его
тактику и проверить собственные приемы, до сих
пор практиковавшиеся лишь на маневрах. Греки
пришли к убеждению, что персидский флот не так
уже страшен. Все это впоследствии принесло свои
плоды в Саламинской битве.
Фемистокл был всегда
душой всех действий и обладал редкой
способностью быстро осваиваться со всякими
условиями и применяться к ним. С самого начала
войны он предложил перенести решитльные
операции с суши на море, и он же в качестве
позиции флота для защиты Фермопильского прохода
выбрал место в узком проливе у Гистиайского
залива, куда и привел флот, оправившийся от
первого испуга при появлении персов.
По его инициативе греки, держась в узком проливе
и загородив его, несколько раз атаковали персов.
Он же выбрал момент для начала боя по всей линии,
когда наступавшие персы смешались, сталкиваясь
друг с другом. Сражение третьего дня было как бы
прологом к Саламинской битве. Наконец, Фемистокл
принял на себя прикрытие отступления и брался за
наиболее ответственные задачи.
Он воспротивился возвращению флота к
Коринфскому перешейку, как на этом настаивали
спартанцы, и убедил сосредоточить флот близ Афин,
подвергавшихся большой опасности. Союзный совет
в Истме не уступил просьбам жителей Афин и Аттики
дать Ксерксу решительную битву в Беотии, собрав
там все греческое войско, а скорее склонился к
защите Пелопоннеса, укрепив перешеек и
сосредоточив там все военные силы, что оставляло
открытой всю среднюю Грецию для персов,
подвигавшихся прямо на Аттику через Фокиду и
Беотию, опустошавших и сжигавших все на своем
пути.
В то время, как
пелопоннесские корабли направлялись к Саламину,
уже заранее выбранному Фемистоклом как место
предстоящего сражения, он сам остался с
афинскими кораблями в Фалеронском заливе и в
Пирее. Со свойственной ему убедительностью,
ссылаясь на решение оракула, вероятно, также не
лишенное его влияния, он посоветовал афинянам
довериться "деревянным стенам" (вошедшим
позже в поговорку - "wooden walls") и, перейдя
вместе с детьми и женами на корабли, покинуть
родной город.
После того, как это было спешно сделано, и
гражданское население было перевезена в Трезену
и на острова Эгину и Саламин, афинский флот под
начальством Фемистокла соединился с
пелопоннесским. Последний, прибывший ранее,
занял место в Саламинском проливе (Амбелакский
залив), афинский же флот, прибывший позднее,
должен был, за неимением места в бухте,
удовольствоваться песчаным берегом к северу и
северо-западу от города Саламина, южнее острова
Георгия. К нему присоединились и другие суда,
главным образом, островных государств,
находившиеся до тех пор по приказанию союзного
совета в гавани Трезены.
Персидские войска
наводнили Аттику, заняли и опустошили
неукрепленные и покинутые Афины. Укрепленный
Акрополь с его святынями еще некоторое время
защищался жрецами и старыми воинами, пока не был
взят штурмом персами, нашедшими потайной ход. Все
оставшиеся в живых были убиты, храмы разграблены
и сожжены. Торжествующий Ксеркс отправил к себе
на родину послов с известием об успешном
выполнении задуманной им мести Афинам.
Персидский флот, узнав об оставлении греками
Гистиайи, отправился туда и в продолжение трех
дней разрушал и разграбил город и окрестности, а
затем двинулся в Фалеронский залив.
Известие об участи Афин
так подействовало на греков на Саламине, что
начальники стали требовать на военном совете
отступления к Коринфскому перешейку.
Несамостоятельный, вечно колеблющийся Эврибиад,
наверное, уступил бы, если бы не Фемистокл,
которому настойчивыми увещеваниями удалось
убедить Эврибиада и часть начальников в
преимуществах Саламина и недостатках позиции у
перешейка. Там пришлось бы сражаться в открытом
море, где неприятель мог использовать свои
превосходящие силы, а греки не имели никаких
шансов победить в виду большой численности
персов. Кроме того, в этом случае пришлось бы без
сопротивления уступить персам, кроме Саламина,
еще Эгину, Мегару и Кикладские острова и лишиться
при этом судов этих государств в союзном флоте,
который пропал бы окончательно при совместных
действиях персидских армии и флота против
Пелопоннеса. Словом, в этом случае погибло бы все
дело обороны. При Саламине пришлось бы сражаться
в узком месте, где врагу нельзя развернуться и
использовать свой численный перевес; там
превосходство греков в абордажном бою открывало
путь к победе. Наконец, в случае, если флот
оставался у Саламина, он защищал также и
Пелопоннес, так как персы не решились бы напасть
на него со стороны моря. Затем, занимаемая
позиция защищала бы находившихся на острове
афинских женщин и детей. Словом, все находилось в
зависимости от судов соединенного флота.
На замечание представителя Коринфа, что
Фемистокл, потерявший родину, не имеет права
голоса, тот возразил, что он с 200 кораблей,
готовыми к бою, гораздо сильнее Коринфа. Видя, что
приведенных им тактических и стратегических
доводов недостаточно для противодействия
нерешительности греческих начальников и
отчужденности между ними, Фемистокл
торжественно заявил на военном совете, что он
посадит на свои 200 кораблей афинских женщин и
детей и отправиться на дальний запад, где обретет
новую родину в Сирисе (в Таррентском заливе).
Это подействовало на Эврибиада, высказавшегося
также за битву при Саламине. Чувство
сплоченности и дисциплины было настолько сильно,
что возражений не последовало, и все стали
готовить свои корабли к битве, на которую твердо
решились. Чтобы действовать наверняка, и не
дожидаясь какого-либо нового решения союзников,
Фемистокл послал к Ксерксу своего верного раба с
советом напасть немедленно и не упустить греков,
которые будто бы находятся в большом страхе и
помышляют о бегстве. Тогда Ксеркс решил дать
окончательное сражение на море. В Фалеронском
заливе он произвел смотр флоту и, больше для виду,
собрал военный совет. За сражение стояли все,
кроме Артемизии, царицы Галикарнасской. По ее
мнению, не следовало предпринимать действий на
море, так как греки, как моряки, стояли выше
персов; следовало беречь флот и вести нападение
на Пелопоннес с суши. Это привело бы к разделению
греческих морских сил и сделало бы их
безопасными.
Следуя мудрому совету
Артемизии, Ксеркс двинул все свои сухопутные
войска к Пелопоннесу, но одновременно приказал
флоту атаковать противника. Несмотря на поздний
час, корабли должны были выйти в море, и
начальникам было объявлено, что они поплатятся
головами, если греческий флот ускользнет от них.
Эти слова не были пустой угрозой, и на другое утро
финикийским начальникам горьким путем пришлось
убедиться в этом. Флот должен был быть выстроен в
три ряда, и Ксеркс сам решил наблюдать за его
действиями с берега. Флот выстроился, как ему
было приказано, и двинулся к Саламинскому
проливу, выбранному Фемистоклом для битвы.
Ширина фарватера от
Пирейского полуострова до Саламина равна почти
семи километрам, так что в строе фронта там могли
поместиться до 390 трирем, считая, что по ширине
каждая занимает 15-18 м. К северу пролив суживается
до 2,5 километров, так как здесь сильно выдается в
море полуостров Киносура, лежащий против мыса
Керамеса, и, кроме того, островом Пситалией
фарватер делится на два рукава. Восточный, идущий
к северу и северо-западу вполне доступен и
достигает ширины 1040 м; вход в западный рукав, и
без того суживающийся между Пситалией и
Киносурой до 780 м, сильно затруднен Аталантским
рифом, одноименным маленьким островом и камнями
Пророков. Поэтому в темное ночное время войти в
него можно лишь с большими предосторожностями.
Севернее Пситалии Саламинский пролив тянется на
протяжении 5 км к западу и по ширине едва
достигает 1500 м, поэтому при входе туда необходимо
менять курс на 4-8 румбов (45-90(). Далее пролив
переходит на северо-западе в неглубокий
Георгиевский пролив, обильный мелями,
достигающий при входе 1100 м ширины и сужающийся
затем между островком Георгия и лежащими против
него двухсаженными каменистыми банками до трех
кабельтов (530 м). Узкий, мелкий и извилистый
фарватер канала, идущего западнее острова
Георгия, хотя и доступен мелкосидящим судам,
каковыми были триремы, но лишь при условии знания
фарватера и хорошей маневренности; поэтому место
Саламинской битвы надо считать ограничивавшимся
этим каналом.
Саламинский пролив, за
исключением Торонской бухты, свободный от мелей,
был вполне доступен для трирем; лишь берега
острова к северу от Саламинской бухты изобилуют
мелями. Для вытаскивания на берег судов пригодны
находящиеся южнее и северо-западнее древнего
города Саламина песчаные береговые полосы, на
которых и расположились лагерем дорийцы и
афиняне со своими кораблями.
Саламинская битва
произошла в сентябре месяце, вероятнее всего, 28
сентября. Ночь накануне битвы была темной и
безлунной, так как новолуние наступило 2 октября.
По Геродоту, персидский флот снова достиг той же
силы, как и у мыса Сепиас (Геродот, III, 66), все
потери были пополнены новыми судами,
затребованными от островов и государств,
лежавших на пути персов. Согласно Эсхилу,
принимавшему участие в Саламинской битве, число
персидских судов достигало 1207. Во всяком случае,
число персидских кораблей было в три раза больше,
чем греческих. И без того недостаточный состав
союзного флота был ослаблен после несомненного
ухода значительного количества судов тех
союзников, государства которых были покорены в
это время персами. Суда персидского флота были
более высокобортными, особенно в носовой и
кормовой частях, чем греческие корабли. Число
воинов на каждом корабле достигало 30-ти человек.
Число греческих судов под Саламином в разных
источниках указано различно: Геродот (VIII, 43)
определяет его в 366 и 378 кораблей; Эсхил
("Персы", 341 и 342) в 300 и 310; Фукидид (I, 74) в 300 и 400.
Сравнительно недавно, именно в 1856 году, в
Константинополе был найден относящийся к тому
времени список участвовавших в союзном флоте
греческих государств, посвященный богам после
Платейской битвы (см.: Frick, "Das peataeische Weihgeschenk in
Konstantinopel"). По этому списку греческий флот
состоял из 347 трирем и 7 пентеконтер. Афинам
принадлежало 200 трирем, команда на 180 была
составлена из афинян, и на 20 - из халкидян.
Поздно вечером 27
сентября персидский флот, по приказанию Ксеркса,
вышел из Фалеронской бухты и в самом
непродолжительном времени запер фарватер между
Пирейским полуостровом и Саламином. Здесь
персидские флотоводцы получили через посланцев
Фемистокла предупреждение о том, что греки
готовятся к бегству. Памятуя угрозы Ксеркса
лишить их жизни, персидские командиры решили
окончательно окружить греческий флот,
расположенный у города Саламина. Остров
Пситалия, закрывавший путь от Саламина на юг, был
занят сильным отрядом, состоявшим
преимущественно из знатных персов, пожелавших
наблюдать за всем боем и, кроме того, видевших
возможность нападать на неприятельские корабли,
которые будут проходить близ острова или
садиться на мель.
Около полуночи правый
фланг флота, состоявший из финикийцев,
выстроился в три колонны и, обернув тканью свои
весла, в полной тишине стал пробираться в
Саламинский пролив. Остальные силы проследовали
за ним вдоль аттического побережья до отмели,
ограничивающей пролив Георгия со стороны
материка. Расстояние до стоянки греческих
кораблей от трех миль уменьшилось до одной. Греки
в темноте не могли видеть персов, а равно
услышать их с расстояния в одну милю (1852 м), так
как обернутые весла не производили шума. Затем
флот перестроился в боевой порядок, состоявший
из трех последовательных строев фронта, причем
Ксеркс на рассвете мог следить за их действиями
из своего лагеря у подножья хребта Эйгалея.
Рассказ о том, что персы,
желая запереть западный выход из Элевсинской
бухты и отрезать грекам путь к отступлению,
послали ночью вокруг Саламина 200 египетских
трирем, надо считать неправдоподобным. У
Геродота нет никаких указаний на это. Эта версия
появилась позднее, лет 400-500 спустя, и
распространялась мало заслуживающим доверия
Диодором, вероятно, по данным Эфора, сочинения
которого утрачены. Более же нигде не встречается
указаний на эту эскадру. Греки и без того были
вполне окружены упомянутым выше образом, поэтому
надо признать, что никакого обхода персы не
предпринимали.
Шестикилометровый
переход персов в темноте при ограниченной ширине
пролива, постоянных переменах курса, трудности
сигнализации и при отсутствии единоличного
командования флотом, а равно и перестроение в три
ряда заняли очень много времени. Нападение было
решено провести с утра, поэтому весь персидский
флот был вынужден в течение целой ночи держаться
на веслах в то время, как греки мирно спали на
стоянках своих судов.
Большое число персидских кораблей при
сравнительно малом пространстве привело к тому,
что персам пришлось построить свой флот как
можно теснее, имея всего лишь 12,5 м между
кораблями, поэтому промежуток между веслами двух
соседних судов равнялся всего лишь 2,2 м. По линии
от мели канала Георгия до Киносуры на протяжении
3330 м можно было поместить лишь 266 судов в ряд, а,
следовательно, в трех рядах могло встать около 800
трирем. При расстоянии между рядами самое
меньшее в 20 м, персидский флот по глубине занимал
почти полтораста метров.
Правый фланг составляли финикийцы, левый ионяне.
Левый фланг, находившийся первоначально южнее
острова Пситалии, двинулся одновременно с правым
и центром к Саламину, но сложность фарватера и
затруднения, вызывавшиеся совместным движением,
сильно задержали его. Тем не менее, он загородил
фарватер как к востоку, так и к западу от острова
и отрезал с этой стороны возможное отступление
греков. Таким образом, и он получил возможность
принять участие в сражении, хотя его одного было
бы вполне достаточно для того, чтобы одержать
победу над греками, так как его силы вдвое
превосходили силу последних.
Греческие флотоводцы,
не заметившие в темноте наступления персов, были
извещены об этом во время ожесточенных споров на
военном совете Аристидом, который только что
вернулся из изгнания, прорвавшись на эгинском
корабле сквозь линию персидских судов. Трирема
из Теноса, перешедшая на сторону греков,
окончательно подтвердила это известие, дополнив
его сообщением о закрытии канала Георгия
персами.
Теперь уже не оставалось никакого выбора, суда
были немедленно спущены и приведены в боевую
готовность. К восходу солнца греки с пением
возбуждающих военных песен поставили свой флот в
два ряда в строе фронта против неприятеля,
который уже был отлично виден.
Корабли греков
вследствие скалистости берега не все могли быть
вытащенными на сушу в бухте южнее города, где
едва хватало места для 200 трирем, поэтому
остальные, прибывшие позднее, главным образом,
афинские, расположились к северу от города.
Греческие силы, состоявшие из 347 трирем, были
поставлены в два ряда в строе фронта и при
расстоянии межу кораблями в 15 м, а между рядами в
длину корабля, заняли пространство в 2600 м по
длине и 110 м по глубине, поэтому спартанцам,
которым было предоставлено почетное место на
правом фланге у Киносуры, пришлось пройти 1,5 мили,
чтобы занять назначенное место.
Левый флаг, состоявший из афинян, выступал за
линию персидских судов в пролив Георгия.
Вследствие того, что в этом месте выдается
Саламинский полуостров с неглубокими берегами,
строй греков образовал небольшой излом и
выступил левым флангом вперед; афинянам пришлось
пройти на веслах около мили прежде, чем они
заняли свое место.
В то время как спартанцы и остальные дорийцы:
коринфяне, эгиняне и т. д., занимали свое место на
правом фланге, по всей линии греков, полных
одушевления, раздались боевые песни. В это время
персы также с пением двинулись на греков.
Афиняне, уже занявшие свою выдававшуюся вперед
позицию, немедленно ринулись навстречу персам,
чтобы прикрыть на время центр и дать ему
возможность хорошенько выстроиться.
В самом
непродолжительном времени афинянин Амейнай,
брат поэта Эсхила, на полном ходу выскочил со
своей триремой вперед и врезался тараном в
финикийский флагманский корабль, на котором
находился начальник левого фланга персов, брат
Ксеркса, Ариабигн. Таран застрял в правом борту
триремы последнего. Ариабигн храбро перескочил
на палубу афинской триремы, намереваясь взять ее
на абордаж, но тут же был убит тяжеловооруженными
морскими солдатами и выброшен за борт. Такое
начало подавляюще подействовало на дух его
эскадры. В это же время на правом греческом
фланге один из эгинских кораблей, действуя
аналогично, открыл наступление, и с этого момента
бой начался по всей линии.
Несмотря на то, что некоторые корабли временами
выходили из строя, бой со стороны греков велся в
полном порядке. Они не только не мешали друг
другу, а даже очень умело проводили взаимную
поддержку.
Левый фланг и центр
персов в начале боя держались очень стойко;
правый же фланг, подвергнувшийся натиску афинян,
скоро пришел в расстройство и обратился в
бегство. Афиняне, воодушевленные первым успехом,
ожесточенно вели нападение, действуя тараном,
ломая весла неприятеля и сваливаясь с ними на
абордаж. Поворотливость и малая осадка их судов,
делавшие доступным для них пролив Георгия, дали
им много преимуществ.
Ксеркс, наблюдавший с берега за боем, пришел в
такую ярость, что велел немедленно обезглавить
нескольких финикийских начальников, триремы
которых пристали к берегу.
Беспорядок быстро распространился по всему
правому флангу, перешел в центр и передался всему
фронту. Общее расстройство персов увеличилось
тем, что тесно поставленные суда сталкивались,
ломали весла и теряли свою подвижность. Всему
этому способствовало еще то обстоятельство, что
суда второго и третьего ряда, желая отличиться на
глазах у Ксеркса, стремились пробраться в первую
линию и встретиться с врагом, причем теснили друг
друга и налезали на суда первого ряда.
Усилившийся свежий вестовый бриз окончательно
лишил финикийские суда возможности
маневрировать; вследствие своей высокобортности
их сильно сносило ветром. Суда, сталкивались
между собой, сбивались с курса и подставляли борт
противнику, что было использовано греками; они
умело действовали тараном, впервые применив
планомерно и в самых широких размерах это
наиболее действенное в бою оружие того времени.
Их поворотливость и скорость, а также знание
фарватера на левом фланге, способствовали
целесообразному действию этим оружием. Зато в
бою на некоторой дистанции преимущество
оказалось на стороне финикийцев, высокобортные
суда которых давали возможность успешно
обстреливать с возвышенной палубы более низкие
греческие триремы. Но в бою рукопашном
персидские воины значительно уступали греческим
гоплитам.
Отсутствие общего
руководства и неподготовленность персов к
совместным действиям послужили, несмотря на то,
что отдельные экипажи дрались храбро, причиной
того, что флот скоро пришел в расстройство.
Финикийские корабли, быстро обратившиеся в
бегство после первых же неудач, усилили общее
замешательство, перешедшее вскоре под давлением
энергично наступавших греков в панику. Каждый
корабль стал думать только о своем спасении, и
все устремились в открытое море через узкий
пролив у Пситалии, где большое число
стеснившихся судов увеличило и без того страшный
беспорядок.
При этом освободился правый фланг греческого
флота, против которого с персидской стороны
действовали ионяне, преимущественно самосцы,
сражавшиеся очень храбро. Надвинувшаяся к
Пситалии масса судов заставила отойти
персидские корабли, занимавшие оба входа в
пролив и еще не принимавшие участия в бою.
Панический страх передался всему персидскому
флоту. Эгинянам, занимавший правый греческий
фланг, против которого в проливе паника среди
персов достигла своего апогея, представился
удобный случай нанести наибольший вред
противнику.
Галикарнасская царица
Артемизия спаслась бегством только благодаря
присутствию духа. Ее трирема, преследуемая
афинской под начальством Амейная, встретив на
пути карийскую трирему (принадлежавшую к
персидскому флоту), не задумываясь ударила ее и
посадила на глазах Ксеркса на мель, чем ввела в
заблуждение как его, так и преследователя.
Первый, считая карийскую трирему за врага,
отнесся с одобрением к поступку Артемизии;
второй, приняв ее трирему за дружественную, дал
ей возможность уйти.
К концу битвы Аристид,
наблюдавший за ней с берега, при первой же
представившейся возможности, сев на корабли во
главе сильного отряда, направился к Пситалии и
овладел ею, причем персидский отряд со всеми
начальниками, находившимися в близком родстве с
Ксерксом, был перебит.
Этим и окончилась Саламинская битва. Греки не
стали преследовать персов в открытом море. В то
время, как персы устремились в Фалеронский залив
под прикрытие расположенной там армии, греки
собрали свои поврежденные корабли, носившиеся по
воде по воле ветра и снова расположили их перед
Саламином; затем вновь в полном порядке
приготовились к бою, ожидая, что неприятель на
следующий день повторит нападение.
Греки одержали победу,
даже не сознавая, как это часто бывает, всего
значения своего успеха, так как в подобных
случаях трудно охватить мыслью все возможные
последствия такой победы.
В материальном отношении их успех был очень
велик. Персы потеряли 200 кораблей и из 400000 человек
их команды спаслись лишь очень немногие, так как
победители не предприняли ничего для их
спасения. По имеющимся сведениям, потери греков
достигали 40 кораблей; многие из их команды
спаслись вплавь благодаря близости берега, но
несомненно, что греков было убито бесчисленными
вражескими стрелами и в рукопашных схватках.
Тем не менее, персы, потерявшие приблизительно
пятую часть своего флота, располагали вдвое
большим, чем греки, количеством кораблей, из
которых значительное число оказалось совсем
неповрежденных. Персы смело могли повторить
нападение, но лучшая тактика и воодушевление
многочисленных греков сломили их дух и сделали
их совершенно негодными к дальнейшим действиям,
что и обнаружилось в следующем году.
Греки привели в еще
больший ужас самого Ксеркса, положение которого,
прежде всего, требовало полного сохранения
присутствия духа, но он был, по-видимому, так
потрясен поражением флота, что совершенно
лишился самообладания и стал думать лишь о
спасении своей собственной персоны, - черта,
достаточно указывающая на бесхарактерность
этого деспота. Разъяренный своей неудачей,
главным виновником которой был он сам, он, как уже
говорилось, велел казнить нескольких
финикийских начальников, по его мнению,
недостаточно храбро сражавшихся, (Геродот, VIII, 90).
Он сразу, в один день, потерял доверие к своему
флоту, все еще насчитывавшему в своих рядах сотни
кораблей, и к своему неисчислимому войску.
Для вида он велел было начать строить дамбу и
наводить понтонный мост к Саламину из собранных
финикийских торговых кораблей, но отказался от
этого предприятия, узнав о намерении греческого
флота идти в Геллеспонт с целью разрушить
наведенные там мосты и отрезать этим путь к
отступлению (этот слух был пущен Фемистоклом).
Поэтому он немедленно отослал туда флот и через
несколько дней выступил сам с войском. В Фессалии
он оставил по пути 300 000 человек своих лучших
войск под начальством Мардония для покорения
Греции следующим летом. В дальнейшем спешном
отступлении он потерял большую часть людей
благодаря голоду, болезням и дезертирству и
достиг Геллеспонта с остатками войска лишь на 45-й
день. Мосты оказались разрушенными непогодой.
Переправившись с помощью флота, уже ожидавшего
его там, он благополучно вернулся в Сарды.
По получении сведений
об уходе персидского флота Фемистокл стал
побуждать греков к преследованию персов. Его
планом было идти скорее к Геллеспонту, чтобы
помешать персам переправиться, причем, он
рассчитывал полностью уничтожить персидскую
армию и флот. Но Эврибиад и другие полководцы, как
только персы ушли за остров Андрос, отказались
идти далее; поэтому Фемистокл был вынужден
ограничиться лишь обложением данью островов,
примкнувших к персам. Андрос, отказавшийся от
дани, был подвергнут кратковременной осаде, но
неудачно. Парос согласился на уплату дани.
Область города Каристоса на Эвбее была
опустошена, после чего флот вернулся на Саламин,
а затем прошел к Коринфскому перешейку, где
должно было состояться обычное распределение
призов между собравшимися начальниками.
Первый приз оспаривался каждым из участников
благодаря самомнению и зависти к другим, второй
же громадным большинством голосов был присужден
Фемистоклу. Затем Фемистокл был приглашен
лакедемонянам в Спарту, где его чествовали
небывалым до этих пор образом. То же самое
произошло и на ближайших Олимпийских играх, где
его чествовали все греки. Несомненно, эти
чествования усилили нерасположение и никогда не
дремавшую в Греции зависть его политических
противников, начавших уже открыто и резко
выступать против него, в результате чего
Фемистокл в 479 г. не был избран стратегом; хотя
вполне возможно и то, что он и сам не выставил
своей кандидатуры из высших соображений на
пользу родины.
480 г. закончился
вышеупомянутой попыткой Фемистокла достигнуть
контроля над островами при помощи флота. В этом
богатом событиями году был фактически окончен
третий персидский поход, хотя уничтожение
Мардония с его армией и произошло лишь на
следующий год при Платее.
Предполагавшееся Фемистоклом стратегическое
преследование персов при его гениальности и
смелости могло иметь самые разнообразные
последствия, как, например, уничтожение
персидского флота, едва ли еще способного к бою,
воспрепятствование переходу Ксеркса и его войск
в Азию и, наконец, завоевание греческих колоний в
Дарданеллах и Босфоре и открытие пути в Понт
Эвксинский - что и было достигнуто лишь в
последующие годы. Одним словом, Афины могли
укрепить свое морское могущество на Архипелаге
вплоть до Понта.
Победа при Саламине
была одной из самых решительных морских побед,
она определила на долгое время судьбу
участвовавших в ней народов; она обеспечивала
грекам морское могущество и на много лет
избавила их от агрессии персидских царей. Греки,
в особенности афиняне, убедились в своем морском
превосходстве, что дало им уверенность и надежду
на успех при встрече с неприятельским флотом и
обеспечило им дальнейшие победы.
Следует отметить, что персидский флот в
стратегическом отношении принес немалую пользу,
которая, правда, свелась на нет неудачами при
Артемизии и Саламине, где персы потерпели полное
поражение благодаря лучшей тактике греков.
Наконец, именно частично утративший при Саламине
свою боеспособность флот все же сыграл очень
важную роль при переправе бежавшей армии Ксеркса
через Геллеспонт.
Теперь останется
упомянуть о морской тактике того времени. Здесь
нужно провести грань между построением флотов
перед боем, боевым порядком, и самим способом боя
- сражением отдельных кораблей, хотя оба предмета
имеют довольно тесную связь, обуславливая друг
друга.
С появлением тарана, самым удобным было нападать
на неприятеля, развернувшись к нему носом.
Поэтому, как можно заключить из очень неполных
источников, для лучшего использования этого
сильного оружия наиболее распространенным
боевым построением стал строй фронта в один или
два ряда, что мы видим уже в битве при Ладе. У
финикийцев было в ходу построение в виде
полумесяца или серпа (тот же строй фронта с
выдвинутыми вперед флангами).
В первый день боя при Артемизии греческий флот,
по предположению некоторых историков, был
выстроен кругом, - это построение было применено
позднее еще раз (в пелопоннесской войне), но
неопытными моряками с 39 кораблями при
столкновении с вдвое меньшим, но зато хорошо
обученным флотом (Фукидид, II, 83). Но у Геродота,
которому мы обязаны сведениями о битве при
Артемизии, нет упоминаний о построении в виде
круга, да и сама тактическая ситуация сражения
вызывает сомнение в его целисообразности.
Греческий флот в числе 271 корабль двинулся из
Гистиайи, как предполагают, строем фронта, с
некоторым количеством кораблей, поставленных, по
совету Гераклида из Минассы, во втором ряду,
намереваясь напасть на вчетверо больший
персидский флот, находившийся в Афетской бухте.
При выходе из узкого пролива Ореос в
Трикирийский, бывший втрое шире, греки заметили
уже на небольшом расстоянии от себя персов,
двигавшихся на них поперек канала слева. В этом
положении совершение такого сложного маневра,
как построение круга из 271 корабля заняло бы
гораздо больше времени, чем было в их
распоряжении. Кроме того, флот, выстроенный в
круг, не закрывал бы всего фарватера, а открыл бы
персам доступ в Малиакский залив (Фермопилы), что
противоречило задаче греков.
Поэтому можно предпололжить, что центр фронта
остался на месте или незначительно продвинулся
вперед, а фланги оттянулись назад, касаясь
берегов у мысов Ставрос и Кефала; таким образом,
строй принял форму полукруга. Все суда были
обращены носами к неприятелю, приближавшемуся
строем в виде серпа, и, подпустив его к себе на
близкое расстояние, напали на него разом по
данному сигналу. Это предположение сходится с
изложением Геродота (VIII, 11), у которого говорится,
что греческие корабли были обращены кормами друг
к другу, а носами к неприятелю.
На второй день боя при
Артемизии греки выстроились в два ряда строем
фронта в самом узком месте пролива Ореос. Персы в
продолжение обоих дней применяли построение в
виде серпа, тот же строй фронта с выдвинутыми
вперед флангами, вероятно, по совету сидонян,
бывших для них авторитетом в морском деле. Это
построение было обычным у финикийцев, но
пригодно было только для нападения в открытом
море. В данном же случае, при входе в узкий пролив
Ореос из сравнительно широкого Трикирийского
пролива, суда начали сталкиваться, ломать весла и
пришли в беспорядок, что облегчило грекам атаку.
271 греческого корабля в первый день было вполне
достаточно для построения по дуге круга при
хорошем расстоянии кораблей друг от друга, по
крайней мере, на середине боевой линии, выгнутой
вперед и подвергавшейся наибольший опасности.
При этом все корабли имели достаточно места для
маневра.
При Саламине оба флота
выстроились по длине пролива строем фронта друг
против друга таким образом, что левый фланг
греческого флота, состоявший из афинян, выступал
за правый персидский фланг. Это надо, несомненно,
приписать инициативе Фемистокла, который своим
быстрым взглядом сразу оценил выгодность
позиции вблизи узкого, трудно проходимого
пролива Георгия, если не решил использовать это
место еще раньше при выборе места боя.
Как греческий, так и персидский флоты
подразделялись на отряды по государствам и
городам, их приславшим. Огромный флот Ксеркса
был, кроме того, подразделен на четыре части,
находившиеся под командой очень важных, но
ничего не смыслящих в морском деле персов. У
греческих отрядов, например, у афинян при
Артемизии и Саламине, кроме Фемистокла, были,
вероятно, еще начальники отельных частей, но их
имена нигде не упоминаются. Ответственным за
действия корабля перед начальством являлся его
командир, триерарх.
С появлением трирем
способ сражения изменился, так как таран
сделался главным оружием. До этого времени самым
обычным было становиться борт о борт с
неприятелем и, отказываясь от возможности
двигаться, решать дело абордажным боем и
рукопашными схватками тяжеловооруженных команд
(Фукидид I, 49). После 500 года, особенно же с
созданием афинского флота, таран вступает в свои
права полностью.
Таран был изобретен гораздо раньше триремы,
изображение его имеется на ассирийских
памятниках из Ниневии. На стеле, датируемой около
700 г. до н. э., довольно схематично изображенны
финикийские биремы (корабль с двумя рядами
весел). Характерно, уже тогда обратили внимание
на главные качества военного корабля, отмеченные
даже на грубом рисунке: на скорость, о которой
свидетельствует большое количество гребцов и
весел, и на необходимость наступательного оружия
- длинного и острого подводного бивня, служащего
исключительно для нападения с целью продырявить
и потопить неприятеля. Нельзя не отметить, что
форма и расположение бивня изменились
впоследствии. По дошедшим до нас изображениям
эпохи римской империи он принял форму трезубца и
стал располагаться чуть выше или у самой
ватерлинии.
У греков вообще, а у афинян в частности, таран
сохранил свою первоначальную форму, причем уже в
скором времени тактика таранения достигла
значительного развития. В этой тактике
различаются два основных маневра: 1) прорыв, то
есть прохождение между неприятельскими
кораблями с целью поломать им весла и
обездвижить, после чего нападавший поворачивал и
таранил неприятеля в корму; 2) обход вокруг
неприятельского корабля на небольшом
расстоянии, чтобы, сделав затем крутой поворот,
таранить его в середину или кормовую часть борта.
Вероятно, маневр прорыва стал применяться еще
финикийцами, так как у них суда обладали большой
скоростью и уже в 700 г. до н. э. были снабжены
таранами. Дионисий из Фокеи, очень опытный и
способный флотоводец, знал этот маневр и
намеревался обучить ему неумелых ионийских
триерархов перед битвой при Ладе в 500 г. до н. э., но
ему это не удалось. После прохода сквозь строй
финикийские суда делали крутой поворот и
таранили весь ряд неприятеля в корму или борт.
В первый день боя при
Артемизии, по словам Созилия, бывший на греческой
стороне умный и очень опытный кариец Гераклид,
знавший тактику финикийцев, познакомил с нею
греков и посоветовал поставить за боевой линией
второй ряд судов на определенном расстоянии для
таранения персидских судов после того, как они
прорвутся и станут поворачивать, то есть в момент
очень благоприятный для таранного удара.
Маневр прорыва сквозь строй не следует смешивать
с практикующимися часто в морских битвах
маневром прорезания линии неприятельских судов,
что обычно разделяет силы неприятеля,
деморализует его и поэтому может иметь решающее
значение. Описываемый маневр следует
рассматривать как маневр отдельных кораблей, с
целью вывести из строя противолежащие
неприятельские корабли, и имеет, скорее, местное
значение. Поэтому не следует смешивать понятие
прорыва сквозь линию с прорезанием линии. Обход
уже описан вкратце.
Обучение афинского
флота тактике тарана следует также приписать
Фемистоклу. Таранение в нос или "штевнем к
штевню" неприятеля греками не практиковалось
в виду того, что их корабли были очень легкой
постройки и с острыми очертаниями, вследствие
чего такой удар являлся опасным для своих же
трирем. Для нанесения большего вреда
неприятельским кораблям при проходе вдоль их
бортов на носу, на высоте привального бруса с
каждой стороны прикреплялось два горизонтальных
бревна, назначением коих было разрушать
привальный брус неприятеля и ломать весла.
Точных примеров действия этих бревен, к
сожалению, не имеется. С заменой тактикой
таранения тактики абордажа и ее дальнейшим
развитием стало уменьшаться число воинов на
кораблях. |
